Деревянный Меч

Кенету его новые обязанности не показались обременительными, хотя он и делал все собственноручно: ведь теперь на его попечении был только один больной, да и навести порядок в комнате наместника не в пример проще, чем в заросшей грязью больнице. Мытье полов Кенет не доверил никому. Когда первый же из «особо доверенных слуг» сунулся было с ведром и тряпкой, Кенет их тут же отобрал, а в ответ на протесты «особо доверенного» нахально заявил: «Ты сначала уши вымой. Себя обихаживать не умеет, а туда же, полы мыть берется». Кенет отдраивал каждую досочку пола, каждую пядь стен с той же деревенской тщательностью, с которой он недавно, не разгибаясь, скреб больничные коридоры. Тряпка так и летала в его проворных руках, работа спорилась ладно и весело, и наместник Акейро наблюдал за ним с немалым интересом. Здоровье его шло на поправку, пробуждался интерес к жизни, и, наблюдая за Кенетом, Акейро спасался от скуки: у него уже хватало сил скучать. Из-за раскрытой настежь балконной двери доносились звуки городской жизни, и Акейро жадно вслушивался в них. Ему нельзя было вставать, нельзя утомляться. Непривычная бездеятельность томила его, и он зачастую сердился на Кенета, спорил с ним, отказывался от еды. К слову сказать, с едой возникли некоторые сложности: раз наместник предается посту и молитвам, то и пищу ему надо готовить постную и в самом малом количестве. Между тем больного следовало кормить сытно и обильно. Пришлось князю Юкайгину задержаться в гостях у господина наместника. Постная еда, приготовленная на дворцовой кухне для его светлости господина наместника, оказывалась на столе князя Юкайгина, а разносолы, приготовленные для ублажения княжеского аппетита, перемещались в спальню Акейро. Еда для скучающего Акейро тоже была развлечением, а отказ от еды – тем более.

– Не буду есть! – говорил он, сердясь полушутя-полувсерьез.

– Будете, – хладнокровно отвечал Кенет, и господин наместник со вздохом подчинялся. Пообедав, Акейро неизменно требовал городских новостей, и Кенет с неизменным хладнокровием ему отказывал.

– Вот помру со скуки, – грозил Акейро, – будешь знать.

– Его светлость запретил вам умирать, – спокойно отвечал Кенет. – И волноваться тоже. Никаких дел, никаких городских новостей. Довольно с вас и того, что все в порядке.

Акейро в ответ изобретательно проклинал дурацкое распоряжение и уверял, что достаточно здоров, чтобы заняться делами, но Кенет не сдавался.

– Вот про ведьму, если вашей светлости будет угодно, могу рассказать.

– Про какую ведьму? – скривился Акейро.

– Которая жила в доме из горчичных зерен.

– Откуда она столько горчичных зерен взяла? – против воли заинтересовался Акейро.

– Она их ела, – объяснил Кенет. – На завтрак. Только горчицу, и больше ничего.

– Зачем? – изумился Акейро.

– Чтобы злее быть. Она же была злая ведьма.

– Логично, – хмыкнул Акейро.

– Вот она горчицу и ела. А если у нее от завтрака оставались горчичные зерна, она их собирала. И потом выстроила из них дом и в нем жила.

– Сколько же надо было горчицы съесть! – восхитился Акейро. – Пожалуй, это интересно. Рассказывай.

И Кенет рассказывал. И про ведьму из горчичного домика, и как поспорили два волшебника, и как моряки искали Неведомую Землю…

– Изумительно, – признал Акейро, со вздохом откидываясь на изголовье. – Ты чудесно рассказываешь сказки. Знаешь, из тебя бы получился замечательный старший брат.

«Кени, а ты мне завтра кораблик из коры сделаешь?» – донеслось почти беззвучно откуда-то издалека. Воспоминание сдавило горло, воздух внезапно сделался сухим и неприятно резал глаза.

– Не думаю, – сдержанно возразил Кенет и отвернулся.

Акейро еще несколько раз назвал Кенета шутливо «старший братец», но вскоре заметил, что шутка ему неприятна, и перестал ее повторять. А доля правды в шутке была, и немалая. Больной и беспомощный Акейро, даром что старше годами, относился к Кенету именно как к старшему брату: он сильный, ловкий, веселый, он накормит, поможет и утешит, он уложит спать, расскажет сказку, подоткнет одеяло и прогонит прочь страшного злого волка. Правда, день ото дня Акейро все меньше нуждался в том, чтобы от его постели прогоняли страшное злое существо, готовое его съесть. Выздоравливал Акейро с поистине волшебной быстротой – к немалому удивлению Кенета: тот за время работы больничным служителем всяких больных навидался и в глубине души был уверен, что господин наместник и вообще не жилец на этом свете. Но, вопреки здравому смыслу, Акейро выжил – и не только выжил, но и набирался сил. Кенет просто не мог поверить, что человеческое существо способно выздоравливать с такой скоростью. По его расчетам, Акейро должен был пролежать пластом не менее двух месяцев, а после того восстанавливать силы не менее полугода. Однако уже через две недели Акейро чувствовал себя настолько хорошо, что Кенет рискнул поразмять застоявшиеся без дела мускулы и восстановить в памяти уроки Аканэ. Акейро наблюдал за ним сидя, опираясь на изголовье, и время от времени давал ему советы. Хотя Акейро как боец и принадлежал к совершенно другой школе, советы оказались как нельзя более дельными, и Кенет им охотно последовал. Акейро указывал на его ошибки, даже не поднимая глаз на самого Кенета. Полуприкрыв глаза, он любовался пляской теней на прохладном полу опочивальни, и стоило этой пляске на миг утратить красоту, как Акейро уверенно произносил: «Не то!» И оказывался прав. Тренировка под наблюдением Акейро пошла Кенету на пользу, и назавтра он уже прикидывал, как бы ему испросить разрешения снова позаниматься всласть. К его удивлению, просить не пришлось. О тренировках заговорил сам Акейро.

– Позанимайся еще, – потребовал Акейро. – Когда я смотрю, как ты разминаешься, мне отчего-то становится лучше. Как будто это не ты, а я сам тренируюсь.

Кенет в душе усмехнулся: Акейро не попросил, не посоветовал, а именно потребовал. Его голос быстро обретал забытую негромкую властность. Акейро уже не капризничал, как обессиленный больной, не раздражался, не срывал беспомощную злость – он приказывал и запрещал. К исходу третьей недели, пролетевшей за тренировками почти незаметно, Кенет почувствовал, что не в силах больше ослушаться. Акейро велел подать одежду, и Кенет исполнил приказ раньше, чем понял, что он, собственно, делает. А когда понял, то понял и другое.

– Вы больше не нуждаетесь в моем присутствии, ваша светлость, – улыбнулся он, помогая Акейро надеть кафтан.

– Я тоже так думаю, – кивнул Акейро. – Поди скажи слугам за дверью – пусть объявят по всему замку, что мой пост окончен. И принеси доску для игры во «Встречу в облаках». Сыграем.

– Да я не умею, – возразил Кенет.

– Ничего, я тебя научу.

Поскольку никто посторонний не имеет права нарушать уединение постящегося наместника, не мог этого сделать и князь Юкайгин. Приходилось ему довольствоваться заверениями своих людей, что все идет замечательно и даже лучше того. Поверить им было нелегко: слишком хорошо князь помнил свистящее дыхание и бледное лицо умирающего Акейро. Он еще менее, чем Кенет, надеялся на скорое улучшение. Да, конечно, доверенные слуги каждый день доносят ему, что здоровье наместника идет на поправку. Так ведь мало ли что слуги говорят? Чтобы утешить старого князя в его горе, они еще и не такое скажут. А потому, когда известие об окончании поста достигло ушей князя Юкайгина, он был разъярен. По его мнению, новость могла означать только одно: этот мальчишка, этот лопух деревенский пренебрег своими обязанностями. Надо отдать старому князю справедливость: в случившемся он больше винил себя. Он должен был предвидеть, что сопляк не устоит перед железной волей Акейро.

Когда князь Юкайгин, задыхаясь от ярости и быстрого бега, ворвался в опочивальню, на лице Акейро сияла обворожительная улыбка. Вот Кенет выглядел унылым, и немудрено: коротая с наместником время в ожидании князя за игрой во «Встречу в облаках», он уже дважды ухитрился проиграть партию. Акейро разнес Кенета в пух и прах. Это была его личная маленькая месть за вынужденную беспомощность. Когда-нибудь Кенет научится играть во «Встречу», и неплохо, а сейчас Акейро не мог себе отказать в удовольствии немного подразнить новичка.

– Ты убит, – сказал Акейро, сводя вместе облака на своей половине доски. Это означало удар молнии, поражающий разом все позиции противника. Кенет тяжко вздохнул и принялся расставлять фигуры заново. Стук двери заставил его обернуться.

Князь Юкайгин стоял, держась за дверную створку. Он хотел сказать что-то, но Акейро его опередил. Он вскочил и подошел к старому князю, словно желая обнять его, но не обнял. Годами Акейро приучал себя к сдержанности, и сейчас он просто не был способен обнять князя. Он стоял и глядел на него. И князь молча стоял, впитывая в себя тихое сияние его улыбки.

– Живой, – медленно произнес князь, словно не веря ни своим глазам, ни своим словам.

– Вы были правы, ваша светлость, – тихо сказал Акейро. – Жить в этом городе намного приятнее, чем умирать.

И тут князь взревел, как обрадованный медведь, и сам сграбастал в объятия его светлость господина наместника Акейро.

Кенет смущенно отвел глаза, словно боясь помешать его ликованию, и принялся собирать доску и фигуры.

– Эй, парень, – окликнул его Юкайгин, отпуская порядком помятого Акейро. – Доску оставь. Я так понимаю, он тут тебя наголову разбил? Ну а сейчас я его разделаю.

– Я играю хуже, – кисло напомнил Акейро.

– Вот именно, – удовлетворенно хмыкнул Юкайгин. Кенет, не переставая дивиться непредсказуемости старого князя, вновь расставил фигуры на доске.

– Сейчас сюда обед принесут, – заметил князь, усаживаясь за доску. – Вот пока я буду господина наместника обыгрывать, ты и поешь. До сих пор этот несчастный больной съедал все подчистую?

– До тех пор, пока мне удавалось все ему скармливать, – в тон князю ответил Кенет.

– Вот и поешь досыта. Ваш ход первый, ваша светлость.

Когда принесли обед, партия была в самом разгаре. Акейро был действительно здоров и полон сил и сражался отчаянно. Хотя перевес был явно на стороне князя, наместник сдаваться не желал. Кенет машинально сунул в рот кусок жаркого, не отводя глаз от доски, на которой Акейро только что отыграл две позиции. Когда Кенет дожевал, князь заставил Акейро вернуть дракона на землю.

– Можно мне тоже яблочка? – со вздохом поинтересовался Акейро, уводя дракона на третью линию.

– А это как он скажет, – ухмыльнулся Юкайгин. Кенет пододвинул поднос с едой наместнику, не переставая удивленно следить за игрой. Партия закончилась хотя и не полным разгромом Акейро, ибо свести вместе облака князю не удалось и удар молнии не воспоследовал, но все позиции Акейро были надежно заблокированы, и ни один из трех уцелевших драконов не мог подняться в воздух.

– Четыре очка в мою пользу, – произнес князь, смешав фигуры.

– Шесть, – поправил его Акейро. – Я считал.

– Все равно не так уж плохо, – усмехнулся князь. – Вот теперь я вижу, что вы действительно здоровы.

Он повернулся к Кенету, и тот почувствовал, что краснеет: с такой благодарной нежностью взирал на него князь. Именно Кенет, и никто другой, был причиной чудесного выздоровления Акейро, вот ему и досталась часть той сердечной привязанности, которой князь уже давно одарил Акейро.

– Я тебе до конца жизни обязан, малыш, – тихо произнес князь Юкайгин. – Я даже не знаю, какая награда может сравниться с тем, что ты для меня сделал.

Кенет растерялся окончательно. Да что он, собственно говоря, такого сделал? Полы мыл? Сказки рассказывал? Прикладывал к груди Акейро лед? Кормил с ложечки? И ведь не надрывался же. Кенет не привык, чтобы воздаяние за работу плыло поверх заслуженного, и ему сделалось не просто неловко, а прямо-таки неприятно.

– Да ничего мне не надо! – почти выкрикнул он. – Я и сам себе на жизнь заработаю!

Акейро скептически прищурился, и Кенет отвел строптивый взгляд почти в отчаянии.

– То есть… конечно… если б не гильдии…

– Это можно устроить, – усмехнулся Акейро. Он подошел к двери, распахнул ее и негромко приказал первому же подвернувшемуся слуге: «Прибор для письма, пергамент и мою личную печать».

Слуга обернулся мигом. Акейро смочил кисть заранее приготовленной тушью; быстро, не задумываясь, заполнил указом лист пергамента и приложил печать.

– Не сворачивай, – предупредил он Кенета, вручая ему пергамент. – Пусть просохнет.

Кенет взглянул на врученный ему лист. Указ наместника освобождал Кенета от взносов в какую-либо гильдию и даровал ему право зарабатывать на жизнь любым ремеслом, каким он только пожелает, в пределах всего княжества.

– Я надеюсь, это ты можешь принять без угрызений совести? – насмешливо спросил Акейро.

Значит, наместник разгадал его и вдобавок не рассердился! Кенет молча кивнул в ответ, от смущения не зная, под какую половицу провалиться. Возраст сказывался: в пятнадцать лет люди часто куда меньше боятся умереть, чем попасть в неловкое положение. В больнице Кенет отважно бросился защищать раненого Аканэ от троих сразу, а в опочивальне наместника не знал, куда спрятаться от изъявлений благодарности. Уши его горели, ладони вспотели совершенно некстати, ибо вытереть их об одежду под взглядом двух сиятельных особ не представлялось возможным. К тому же в правой руке Кенет продолжал сжимать злосчастный указ. Он хотел было понезаметнее свернуть уже просохший пергамент в трубочку и спрятать его, но этим неловким движением только привлек внимание к своим злополучным рукам.

– Что это у тебя? – внезапно спросил князь Юкайгин, указывая на длинную, уже зажившую царапину на левой ладони Кенета.

– А это когда я на балконе кровь отмывал, – пояснил Кенет. – Там такая загогулина есть, вот я об нее и оцарапался. Совсем немного, кровь почти и не текла. Ерунда это, ваша светлость. Уже зажило.

Мнение об избалованных дворцовых слугах, столь небрежно выполнивших свою работу, Кенет решил не высказывать: зачем навлекать на них неприятности?

– Ерунда, – странным задумчивым голосом протянул Юкайгин. – Значит, оцарапался до крови?

Кенет растерянно кивнул.

– А я-то думал, титул какой-нибудь… «Победитель смерти»… или что-нибудь в том же духе… но это лучше любой награды, которую я только мог измыслить! И получилось само собой.

Кенет непонимающе взглянул на князя. Да что такое, в конце концов, получилось само собой? И когда только с ним перестанут говорить загадками!

– Вы смешали свою кровь, – торжественно объявил князь Юкайгин.

Кенет тихо охнул. Акейро расхохотался в голос. Так свободно и от души он смеялся нечасто.

– Тебе, кажется, не понравилось, что я назвал тебя старшим братом? – отсмеявшись, спросил он. – Ну, тогда побудешь младшим для разнообразия.

– Не годится, – возразил князь Юкайгин. – Это ведь он спас вам жизнь, а не вы ему. Так что младшим братом, ваша светлость, будете именно вы.

И пока князь Юкайгин скреплял их кровное побратимство, нарекая Кенета старшим братом, а Акейро младшим, Кенет преисполнился спокойным торжеством, сам не зная почему. Ведь не от того, что назван старшим. И не от того, что нечаянно сделался побратимом самого наместника. Он не задавал себе вопроса, откуда пришло это непонятное чувство, а молча наслаждался им. Между тем дело обстояло просто. Предательство Кайрина задело Кенета сильнее, чем он готов был себе признаться. То, что он по доброй воле покинул дом, а значит, и Кайрина, мало что меняло. Теперь же у него есть брат, который никогда его не предаст.

– И все же я не хотел бы отпускать вас с пустыми руками, – произнес Юкайгин, и из-за непривычного «вы» Кенет не сразу понял, что к нему-то и обращался старый князь. А когда понял, ответил согласием: на сей раз речь шла не о награде, а о подарке, и притом от чистого сердца. Отказаться – значило обидеть князя, а то и унизить. И в сумерках, когда Акейро по настоянию князя лег спать пораньше, чтобы не подорвать ко всеобщему огорчению свое с таким трудом обретенное здоровье, князь Юкайгин повез Кенета к себе.

Непривычного Кенета едва не укачало в паланкине. У него не было сил возражать, когда князь со словами «Зима скоро» выбирал для Кенета зимнюю одежду. Как и Акейро, князь уже понял, с кем имеет дело. Он понимал, что дорогого или роскошного подарка Кенет не примет, и наряд выбрал небогатый, зато теплый и удобный. Против такого подарка Кенет не мог возразить. Тем более что зима действительно не за горами, а скитаться по сугробам в легком кафтане и летней обуви на босу ногу просто глупо.

– И вот еще что… – Князь Юкайгин остановился у стены, густо увешанной оружием, и ненадолго задумался. – Меч вам может дать только ваш учитель. Но вот ножны я для вас выбрать вправе.

Кенет чуть не закричал. Какие ножны, какой меч! Он же не имеет права коснуться металлом живого существа! Он вообще не может носить меч!

Но старый князь выбирал для него ножны с такой теплой сердечностью, что возражения застряли у Кенета в горле.

– Пожалуй, вот эти, – сказал князь, снимая со стены большие черные кожаные ножны. Лет им было явно немало: кожа потерлась, накладное серебро потемнело. Кенет принял из рук князя ножны и принялся с любопытством их разглядывать. Он хорошо умел читать и писать, но большая часть знаков, выложенных серебром на одной из сторон, была ему незнакома: выполнены они были старинным доуставным письмом. Даже знаки, составлявшие магическую книгу, разбирать было легче. Кенет провел пальцем по одному из знаков и перевернул ножны. С другой стороны они были совершенно гладкими, без единого украшения.

– Я не знаю лучшего подарка для ученика воина, – сказал князь. – Это очень древняя вещь. Считается, что эти ножны приносят своему владельцу удачу в бою и заживляют полученные им раны. Мне не довелось самому в этом убедиться, но я думаю, что это правда. Пусть они принесут вам удачу.

– С…сспа…сибо, – пробормотал Кенет, снова чувствуя, что у него горят уши.

Дворец князя Юкайгина Кенет покинул уже за полночь. Он мог бы остаться переночевать, но делать этого не стал. Ему не хотелось выходить из города через ворота, ведь тогда придется разговаривать со стражниками. А после всего, что с ним произошло за этот день, Кенету больше всего на свете хотелось побыть одному. Избежать общества несложно, для этого достаточно воспользоваться подземным ходом, которым Юкенна провел его в город. А для этого, в свою очередь, отправляться в дорогу следует затемно. Вот Кенет и не стал ночевать во дворце.

Ночь была гораздо прохладнее, чем в прошлый раз, но Кенет почти не чувствовал холода. Покинув подземный ход, он довольно быстро добрался до леса, где и собрался заночевать. Не самая глупая мысль. Во всяком случае, умнее, чем вламываться в дом посреди ночи.

Однако сон упорно не желал приходить. Возможно, он был слишком занят, навещая других. Вместо сна пришли мысли и воспоминания. То появлялось в бледном лунном свете такое же бледное лицо Акейро, то князь Юкайгин снова снимал черные ножны со стены, то являлся совершенно непрошено Кайрин и говорил, что с Кенетом надо вести себя похитрее, а его вновь прогонял Акейро и небрежно переставлял фишки на игральной доске. Ночной ветер сметал прочь неясные образы и ронял на Кенета листья с деревьев. Даже в слабом лунном свете было видно, что листья эти уже начинают желтеть. До чего теплая осень выдалась! Уже осень, ведь и верно. Почти все лето Кенет провел на одном месте, а ведь в уставе твердо сказано – нельзя! Надо уходить. Верно, надо. Только вот куда? Не важно, главное – уходить. Идти, пока не выпал снег, пока он не начал подыматься, как тесто на дрожжах, – сначала по колено, потом по пояс, по грудь. Идти, пока еще возможно. Легко сказать – идти. Хотя нет, сказать как раз нелегко. Как сказать учителю Аканэ, что ты собираешься его покинуть?

Когда серые лохмотья тумана окрасились молочно-белым и розовым, Кенет снова пустился в путь. Он так и не придумал, как завести с Аканэ разговор об уходе. Не придумал он и как оттянуть этот разговор. Поэтому его так порадовал вид поленницы, изрядно уменьшившейся за время его отсутствия. Даже не заходя в дом, Кенет сбросил котомку, снял и аккуратно сложил синий кафтан хайю и отправился в сарай. Когда Аканэ вышел на крыльцо, Кенет вовсю орудовал топором, и возле него уже громоздились наколотые дрова.

– Доброе утро, малыш, – приветствовал его Аканэ так спокойно, будто Кенет и не уходил никуда. – Завтрак уже на столе.

Кенет отложил топор и побежал умываться. После бессонной ночи жгучее прикосновение ледяной воды было удивительно приятным.

Завтрак уже действительно дожидался на столе. Накрыто было на двоих.

– Я так и понял, что ты вернулся, – пояснил Аканэ. – Кроме тебя, колоть дрова ни свет ни заря попросту некому.

Все было как обычно. Свежий хлеб и горячее мясо, сладкая подливка и слабенькое, совершенно не пьянящее вино, и солнечные лучи, пересекающие комнату наискосок, и утренняя прохлада за окном. Только трава за время отсутствия Кенета слегка поблекла, и листья чуть подернулись желтизной.

– Я так понимаю, с господином наместником все в порядке, – без тени сомнения в голосе заметил Аканэ. – Иначе ты вернулся бы куда более мрачный и с пустыми руками. Я не прав?

– Все в порядке, – кивнул Кенет, привычно наливая вино сначала в чашку Аканэ и лишь затем в свою. – Даже удивительно.

– Не расскажешь? Или это секрет?

– Нет, отчего же…

И Кенет рассказал. И о чудесном выздоровлении умирающего наместника, и об игре во «Встречу в облаках», и о полученной награде. Даже пергамент с личной печатью Акейро показал. Умолчал он только о побратимстве. Эту тайну он предпочитал сохранить от всех, Даже от Аканэ. Это случилось только для него, Акейро и князя Юкайгина. Слишком глубоко затрагивающее, слишком непонятное, слишком внезапное. Это не для посторонних.

– Хорошо, что ты нашел время для занятий, – одобрил Аканэ. – Это правильно. Говоришь, наместник тебе дельные советы давал? Любопытно, чему ты у него научился. Что ж, закончишь с дровами, и посмотрим.

С дровами Кенет разделался быстро. Аканэ уже ждал его. Обещание свое он исполнил буквально. Ничего нового он на сей раз Кенету не показывал, зато самого Кенета заставил показать все, чему научил его сам и чему он научился, следуя советам Акейро. Оглядывал его Аканэ так внимательно, словно собирался через час-другой выпустить его на поединок. Кенет и не заметил, как миновало время обеда. Лишь вечером, когда прохладные сумерки сгустили синие тени, Аканэ окончил занятие.

Вопреки обыкновению, он не пошел в дом, едва умывшись, а дождался, пока Кенет умоется и оденется. Кенет был слишком поглощен своими мыслями и изрядно устал, но все же обратил внимание на необычную мелочь и насторожился: за необычным началом следует, как правило, куда более необычное продолжение.

– Хорошо, малыш, – тихо сказал Аканэ.

Вот оно, необычное продолжение! Обычно Аканэ комментировал его успехи куда как язвительно. Случалось, конечно, что и похваливал, и даже довольно часто, но тоже весьма насмешливо, хотя и беззлобно. И никогда еще его голос не был проникнут таким печальным спокойствием. Спокойствием Аканэ и вообще не отличался. Только сдержанностью. Эта сдержанность напоминала Кенету крепкую дамбу, за которой беснуется океан. А теперь океан тих и странно задумчив. Да что же такого стряслось?

– Ты делаешь успехи, – по-прежнему тихо и спокойно произнес Аканэ. – Теперь я расстанусь с тобой с чистой совестью.

Кенет вытаращил глаза: он сам собирался покинуть учителя Аканэ, но не ожидал, что Аканэ покинет его.

– Мне надо уходить, – сказал Аканэ. – Работу для наместника я выполнил. Зимой у меня будет другая работа, не здесь… и взять тебя с собой я не могу. Я и так задержался дольше, чем мог. Хотел тебя дождаться. Еще пару дней, и ты бы меня не застал.

Так вот что означала поленница! Конечно, если учитель Аканэ не собирается здесь зимовать, дрова ему не понадобятся.

– Темнеет, – помолчав, произнес Аканэ. – Пойдем в дом.

Кенет последовал за Аканэ скорее по привычке слушаться учителя, чем по собственному желанию. Собственных желаний у него в эту минуту не было. Только привычка. Она заставила его развести огонь, наполнить котелок, нарезать овощи и поставить на стол кувшин вина. Аканэ отрешенно наблюдал, как Кенет в последний раз возится по хозяйству.

– Я научил тебя всему, что мог, – сказал Аканэ. – Времени, конечно, не хватило. Но его всегда не хватает. Остальное узнать тебе придется самому. И учти: встретимся – проверю. И если увижу, что ты запустил занятия, – уши оборву.

– А мы встретимся? – с внезапной надеждой спросил Кенет.

– Разумеется, – пожал плечами Аканэ. – А почему мы не должны встретиться?

– Да, – медленно сказал Кенет, – конечно. Юкенна ведь гадал тогда… и наши имена у него сложились вместе.

– Ну, если хочешь, – усмехнулся Аканэ, – можешь думать и так. А по-моему, все гораздо проще. Завтра мы простимся, и утро застанет нас уже в дороге. Это будет долгий день. Может, на год, может, на два. А потом будет вечер, и я позову тебя ужинать.