Морган

Зима выдалась слякотной. Искусственный ельник на могиле раскис, теперь смерзся, капли застыли на проволочных ветках. Морган снял меховую шапку, хотя уши пощипывало морозом. Полагается перед мертвыми голову обнажать. Его не позвали на похороны, он лежал с гриппом, но, как уже догадывался, его забыли позвать. Хотя Колька был его единственным другом в конторе. Венков набросали, крест деревянный, временный, почти закрыли. Высится гора пластикового ельника с глазастыми, яркими не по сезону, цветами, тоже искусственными. Ничего настоящего. А вот Кольки больше нет.

– Соседи, значит? – на участке рядом воздух пришел в движение, в поле зрения Моргана вдвинулась шуба. – Кто у вас?

– Коллега. Друг.

– А у меня муж, – и подчеркнула. – Пятый!

Его имя, которого он стыдился и даже побаивался, Аглай Иванович, она восприняла с умильным восторгом. Отказалась называть его по фамилии – Морганов или, как звали его в конторе, Морган.

– Да ну, как в каком-то американском детективе, – фыркнула она.

Сама представилась Варенькой. А когда он потребовал формальностей: Варварой Прокофьевной Ниткиной.

– Сколько вам лет? – с кокетливой обидой в голосе прощебетала она, когда он засомневался, стоит ли величать ее Варенькой.

– Пятьдесят два.

– Ой, да мы ровесники! – простодушно всплеснула она руками и тут же поспешно добавила. – Почти. Мне сорок восемь.

Она уже давно перешагнула границу участков, по-хозяйски взяла Моргана за локоть:

– Пойдемте в кафе, Аглай Иванович. Чего мы беседуем на морозе?

Пять дней трясучки под температурой и еще неделя постельного режима после, почему-то перешли в тяжелый бронхит. Для Моргана это было неожиданностью. Болел он редко. И не понимал, почему вслед за удушливым жаром, тяжелым сном и ломотой во всем теле, пришел собачий кашель. Вроде в постели лежал, лекарства пил, в поликлинику врачу показывался исправно, а не выдохнуть – не вдохнуть. И в кафе неудобно. Перхаешь прилюдно, как старый бульдог.

– Вам, Аглай Иванович, нужно чай травяной с медом пить, – и заказала целый чайник, а себе еще и пирожное.

Морган, как ему казалось, незаметно ощупал карманы: вроде, есть деньги. Но движение вышло лихорадочным, сморщенным, очень жалким, и Варенька поспешила прояснить:

– Чур, плачу я. Ведь это я на вашу голову навязалась.

Кафе Морган не любил. Считал, что деньги владельцы берут за интерьер и воздух. Кофе – невкусный, чай – жидкий. За чашку слупят как за целую пачку в магазине. И ведь не насидишься всласть, выпил, съел заказанное, уходи. Чего рассиживаешься?

– А вы были женаты, Аглай Иванович? – спросила «были», потому что сразу поняла, жены у него нет. Слишком запущенный мужичонка. Щетина серая на щеках. Брюки – пузырями. Сразу видно, что ничей.

– Был.

– Что же случилось?

– Развелись.

– А дети?

– Сын.

– У меня дочь от первого брака. В Америке живет, с мужем, – поделилась она. – У меня было пять мужей, и все умерли не своей смертью. Аварии автомобильные, одного током ударило, а четвертый – вот смех, по грибы пошел, траву какую-то сорвал – порезался и умер от пореза, инфекцию занес, я девчонкам говорю, грибами бы что ли отравился… Все же как-то по-людски. Хотя, наверное, последний, как раз своей смертью умер… – засомневалась она. – Во сне умер. В кресле перед телевизором уснул и не проснулся. Как считаете, Аглай Иванович?

– Что?

– Своя это смерть, когда человек у телевизора во сне умирает?

– Не знаю, – задумался Морган. – Перед телевизором…

Сам он телевизор давно не смотрел. Может, и показывают там что-то, отчего умереть можно. Последний раз, когда включал, на одном канале за столом заседало четверо упырей и делило государственный бюджет, как шарлотку, а на другой кнопке молодой глист, весь в белом, веселил раскрашенных кукол в зале. Морган плюнул и выключил эту порнографию.

– Вы думаете, я виновата? Раз они, один за одним…

– А вы ко всем на могилы ходите?

– Да. В годовщину. Вот, к Толику только чаще, потому что он первый год…

– Вам, наверное, без него плохо.

– Плохо, – отозвалась она, как эхо. – Женщине без мужчины вообще плохо. Вот другие с одним мужем всю жизнь живут. Или разводятся. Со вторым доживают. А у меня…, – и махнула рукой, будто в воздухе знак вопроса начертила. – И что мы все обо мне? Вы-то как? Кем работаете?

Но Моргану не хотелось говорить о себе. Ему и о мужьях этой дамы говорить не хотелось. Ни о чем не хотел он говорить. С удовольствием помолчал бы. Морган любил молчать. С кем разговаривать, когда живешь один? На работе? Разве что в перерыве. Да и с тех пор, как он курить бросил, тем для разговоров у него и коллег резко поубавилось. Вот кто-то не может бросить курить, и Морган тоже всегда считал, закурил в тринадцать лет – считай, навечно привычку приобрел. А он как-то просто забыл покурить. Забыл и забыл. Неделю в кармане пальто плющилась пачка. Когда он, наконец, ее выудил, понял, что курить больше не хочет.

На работе не поверили, сказали: закодировался. Сейчас от всего закодироваться можно: от пьянства, от непомерного аппетита, от несчастной любви. Только вот не приходит ли на место пьянства несчастная любовь или вместо аппетита – пьянство? От всего не закодируешься, слишком много пороков на свете, пусть уж лучше с тобой твои будут, а не чужие.

Врать Варваре Прокофьевне, что спешит, ему тоже не хотелось. Так они сидели в придорожном кафе, напротив кладбища. Из-за барной стойки к ним вышел хозяин, хоть его никто не просил и ни о чем не спрашивал:

– А мне вот говорили, зачем ты возле кладбища открываешься? Кто к тебе ходить будет? У меня, как выходные, клиентов, загребись. В церковные праздники, едва ли не выгонять приходится. Здесь ведь дорожка заканчивается, как не выпить-то за упокой души?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.