Инсургент

Вероника Рот

Инсургент

Veronica Roth

INSURGENT

Copyright © 2012 by Veronica Roth Published by arrangement with HarperCollins Children’s Books, a division of HarperCollins Publishers

Faction symbol art © 2012 by Rhythm & Hues Design Jacket art and design by Joel Tippie

© Новыш М., перевод на русский язык, 2014

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

* * *

Посвящается Нельсону, ради которого стоило рискнуть всем.

Правда, как и дикий зверь, слишком сильна, чтобы оставаться в клетке.

Из манифеста фракции Правдолюбия

Глава 1

Я проснулась с его именем на устах.

Уилл.

В моем сознании снова всплыла все та же картина – как он замертво рухнул на асфальт. Я убила его.

Сейчас рядом со мной сидит Тобиас, положив руку мне на левое плечо. Вагон поезда стучит по стыкам рельс, у дверного проема затаились Маркус, Питер и Калеб. Я делаю глубокий вдох и задерживаю дыхание, пытаясь хоть как-то ослабить напряжение, сдавившее мою грудь.

Всего лишь час назад произошедшее казалось мне нереальным. А теперь – нет.

Я стараюсь глубоко дышать, но без толку – напряжение не исчезает.

– Давай, Трис, – шепчет Тобиас, пытаясь поймать мой взгляд. – Надо уходить.

Слишком темно, чтобы понять, где мы, но, наверное, уже недалеко от ограды. Тобиас помогает мне встать и ведет к выходу.

Остальные начинают прыгать один за другим. Первым – Питер, потом – Маркус, а затем – Калеб. Я хватаю Тобиаса за руку. Мы находимся на краю, ветер дует мне в лицо, словно отталкивая назад, в самую глубь вагона, в безопасность.

Но мы прыгаем в темноту и сильно ударяемся ногами о землю. И боль от пулевой раны в правом плече снова дает о себе знать. Я прикусываю губу, чтобы не вскрикнуть, и оглядываюсь вокруг в поисках брата.

– В порядке? – спрашиваю я, обнаружив Калеба сидящим на траве в метре от меня. Он потирает ушибленное колено.

Калеб кивает, шмыгает носом, чтобы не расплакаться, и я отворачиваюсь.

Оказалось, мы выпрыгнули на траву в нескольких метрах от ограды, возле раздолбанной дороги, по которой грузовики Товарищества возят в город продовольствие. Рядом главные выездные ворота. Сейчас они заперты, наружу не выйдешь. Везде построены сторожевые вышки. Они гибкие и крепкие – на них не заберешься и не повалишь.

– Здесь должны быть охранники, из лихачей, – говорит Маркус. – Где они?

– Очевидно, под влиянием симуляции, – отвечает Тобиас.

Внезапно он замолкает.

– Кто знает, где они и что делают, – наконец, произносит он.

Мы остановили симуляцию. Об этом напоминает вес жесткого диска, лежащего у меня в заднем кармане. Но у нас не было времени оценить последствия. Сейчас мы никак не можем узнать, что случилось с нашими друзьями, с нашими лидерами и фракциями.

Тобиас подходит к маленькой металлической коробочке, закрепленной на правой стороне ворот, и открывает ее. Внутри – клавиатура.

– Будем надеяться, у эрудитов не хватило ума сменить код, – бормочет он, набирая несколько цифр. Когда Тобиас вводит восьмой знак, раздается щелчок, и ворота открываются.

– Откуда ты знаешь шифр? – спрашивает Калеб так резко, что я удивляюсь, как эти слова не застревают у парня в горле.

– Работал на посту управления района Лихачества, следил за системой безопасности. Код мы меняли два раза в год, – отвечает Тобиас.

– Какая удача, – заявляет Калеб, напряженно глядя на Тобиаса.

– Фортуна ни при чем, – парирует тот. – Я устроился туда, чтобы иметь возможность выбраться.

Я вздрагиваю. Он уверен, что мы уже в ловушке. Я еще никогда не думала о нашем положении подобным образом, и, видимо, зря.

Мы движемся плотной группой. Питер прижимает к груди окровавленную руку, ту самую, которую ему прострелила я. Маркус поддерживает его за плечо, чтобы тот не упал. Калеб каждые пару секунд вытирает щеки. Я понимаю, что он плачет, но не могу его утешить. Не знаю почему, но сама я не плачу.

И я просто выхожу вперед. Тобиас молча нагоняет меня и идет рядом, одно его присутствие помогает мне продержаться.

Огоньки – первый признак, что мы приближаемся к району Товарищества. Яркие точки постепенно увеличиваются, превращаются в квадраты и, наконец, в залитые светом окна. Это небольшое скопление деревянных и застекленных домов.

Но прежде предстоит миновать сад. Ноги начинают увязать в мягкой почве, ветви деревьев над головой переплетаются, образуя тоннель. Между листьев висят потемневшие, тяжелые плоды. В нос ударяет резкий сладкий запах подгнивших яблок на влажной земле.

Маркус решительно отходит от Питера.

– Все за мной, – произносит он.

Он ведет нас мимо первого здания ко второму, держась левой стороны. Все строения, кроме теплиц, сделаны из грубо обработанного темного дерева и не покрашены. Из открытого окна слышится смех. Контраст между весельем и отчаянием каменной немотой, которая царит внутри меня, разителен.

Маркус открывает одну из дверей. Здесь отсутствуют меры безопасности – члены Товарищества слишком часто переступают линию, отделяющую доверие от глупости.

Сначала я слышу лишь скрип наших ботинок. Калеб уже не плачет, похоже, он успокоился.

Маркус останавливается на пороге комнаты, и перед нами предстает Джоанна Рейес, представитель Товарищества в правительстве. Я сразу узнаю ее. Джоанну забыть невозможно. Шрам рассекает ее лицо – от правой брови и до верхней губы, упирается в незрячий глаз и мешает ей говорить, заставляя шепелявить. Я навсегда запомнила ее голос. Если бы не этот рубец, она была бы настоящей красавицей.

– О, слава богу, – произносит Джоанна и идет Маркусу навстречу – с распростертыми объятиями, но лишь слегка касается его плеч. Думаю, она хорошо помнит, что альтруисты не любят физического контакта в повседневной жизни.

– Другие члены вашей фракции добрались пару часов назад, но не были уверены, удастся ли это сделать вам, – говорит она. Рейес имеет в виду группу альтруистов, которые собирались вместе с моим отцом и Маркусом. Похоже, их судьба меня совсем не беспокоит.

Она внимательно разглядывает Тобиаса и Калеба, а потом одаривает взглядом меня и Питера.

– О господи, – восклицает Джоанна, уставившись на рубашку Питера, промокшую от крови. – Я пошлю за врачом. Могу предложить вам ночлег, но вопрос дальнейшего пребывания решит общее собрание завтра утром. И, – многозначительно добавляет она, – вряд ли их обрадует присутствие в нашем районе лихачей. Также я, безусловно, попрошу вас сдать имеющееся оружие.

Я недоумеваю, как она догадалась, что я и Тобиас из лихачей. На мне все еще надета серая рубашка моего отца.

И вдруг его запах – смесь пота и мыла – подымается вверх и заполняет мой нос, наводняет голову мыслями о нем. Я сжимаю кулаки, и ногти едва не протыкают кожу на ладонях. Не здесь. Не сейчас.

Тобиас держит руку на пистолете, но, когда я собираюсь достать спрятанное под рубашкой оружие, он хватает меня за кисть. Затем он сплетает свои пальцы с моими, чтобы скрыть все от посторонних глаз.

Я понимаю, что лучше быть при оружии. Но как хочется избавиться от него сейчас!

– Меня зовут Джоанна Рейес, – официально представляется она, здороваясь за руку со мной и с Тобиасом. Приветствие в стиле лихачей. Меня впечатляет подобное знание обычаев фракций. Я всегда забываю о том, сколь деликатны и предусмотрительны члены Товарищества, пока не сталкиваюсь с этим воочию.

– Это То… – начинает Маркус, но Тобиас перебивает его.

– Меня зовут Четыре, – сообщает он. – А это – Трис, Калеб и Питер.

Пару дней назад имя «Тобиас» было известно лишь мне. Он поделился со мной самым сокровенным. Вне района Лихачества у парня есть особый повод скрывать свое имя, которое связывает его с Маркусом.

– Добро пожаловать в дома Товарищества, – говорит Джоанна и слегка улыбается. – Позвольте о вас позаботиться.

Мы, конечно, не против. Медсестра дает мне мазь, изобретенную эрудитами, без сомнения, – хорошо заживляющую. Питер остается в больничной палате, где занимаются его рукой. Джоанна отводит нас в кафетерий, мы встречаемся с частью альтруистов, из тех, что были вместе с Калебом и отцом. Здесь Сьюзан и некоторые из наших соседей. Стоящие в ряд деревянные столы тянутся из конца в конец помещения. Знакомые приветствуют нас и Маркуса, сдерживая слезы и пытаясь улыбаться.

Я вцепляюсь в Тобиаса. Присутствие членов фракции, к которой принадлежал отец, и жизни, оборвавшиеся в одну ночь, – все повисает на мне тяжким грузом.

Один из альтруистов сует мне под нос чашку с дымящейся жидкостью.

– Выпей, – произносит он. – Поможет уснуть без сновидений.

Влага – розовато-красная, как клубника. Я залпом выпиваю все до дна. Первые пару секунд кажется, что меня наполняют силы, но вскоре я полностью расслабляюсь. Кто-то ведет меня по коридору, в комнату с кроватью. Я проваливаюсь в темноту.

Глава 2

Я открываю глаза и в ужасе хватаюсь руками за простыни. Но я в безопасности и не мечусь по улицам или коридорам штаб-квартиры Лихачества. Я лежу в постели, в доме Товарищества. Воздух пропитан запахом опилок.

Я поворачиваюсь и вздрагиваю, ощущая, как что-то впивается мне в спину. Я моментально нащупываю пистолет.

На мгновение я снова вижу перед собой Уилла. Мы целимся друг в друга. Но я ведь могла выстрелить ему в руку, почему я этого не сделала, почему?

Я произношу его имя, срываясь на крик.

И все исчезает.

Наконец я встаю, приподнимаю матрас, подпирая его коленом. Сую в тайник пистолет, и теперь, когда оружие не касается моей кожи, в голове сразу становится яснее.

Адреналиновая лихорадка вчерашнего дня закончилась, так же как и успокоительный напиток, и я чувствую сильную стреляющую боль в плече. Я спала в одежде. Из-под подушки торчит краешек жесткого диска. Я вчера туда его сунула. На нем сохранены данные симуляции, которая управляла лихачами, и запись действий эрудитов. Это очень важно, я даже боюсь его трогать, но нельзя оставлять диск в кровати. Я хватаю его и прячу между шкафом и стеной. Какая-то часть меня точно считает, что его надо уничтожить. Но я знаю – это единственное доказательство того, как погибли мои родители.

Кто-то стучится. Я сажусь на край постели, пытаясь пригладить волосы.

– Войдите, – произношу я.

Дверь открывается. На пороге застывает Тобиас. Он – в своих старых джинсах, но вместо черной футболки нацепил темно-красную. Он, наверное, получил обновку от здешних жителей. Для него это слишком яркий цвет, но, когда парень откидывает голову и прислоняется к проему, я понимаю, что такой оттенок делает темно-синие глаза Тобиаса более светлыми.

– Члены Товарищества собираются через полчаса, – сообщает он, подняв бровь. – Чтобы решить нашу судьбу, – драматическим тоном добавляет он.

– Никогда не думала, что моя судьба окажется в руках кучки ребят из Товарищества, – отвечаю я и недоуменно качаю головой.

– Я тоже. О, я тебе кое-что принес, – Тобиас откручивает крышку небольшой бутылочки и протягивает мне стаканчик, наполненный прозрачной жидкостью. – Обезболивающее. Принимай каждые шесть часов.

– Спасибо, – благодарю я, опрокидывая содержимое в рот. На вкус лекарство похоже на подгнивший лимон.

Тобиас засовывает большой палец в шлевку джинсов.

– Как ты, Беатрис?

– Как ты меня назвал?

– Решил попытаться, – улыбается он. – Не стоит?

– Сойдет, но для особых случаев. Инициация, Выбор…

Я умолкаю. Я хотела назвать еще пару праздников, но их отмечают только альтруисты. У лихачей – свой собственный календарь, но я пока даже не в курсе, какой он. В любом случае мысль о том, что мы будем торжественно отмечать какие-то события, кажется мне нелепой.

– Договорились, – соглашается Тобиас, но вдруг становится серьезным. – Как ты, Трис?

В вопросе нет ничего странного, особенно после того, что нам пришлось пережить, но я сильно напрягаюсь, словно Тобиас видит меня насквозь. Я еще не рассказала ему про Уилла. Я хочу, но не знаю как. Сама мысль произнести все это вслух кажется невыносимо тяжелой – будто я сразу сквозь пол провалюсь.

– Я… Никак, Четыре. Я проснулась…

Я начинаю трясти головой. Он проводит рукой по моей щеке, положив свой палец мне за ухо. Потом наклоняется и целует меня. Волна истомы окатывает тело. Я обхватываю его руку и держу ее. Он прижимается ко мне, и грудь с животом заполняет тепло.

Сейчас я не должна ничего говорить. Я могу лишь попытаться забыть, а Тобиас мне поможет.

– Понимаю, – шепчет он. – Извини, не стоило спрашивать.

Разве это можно понять, – думаю я. Но нечто в его лице напоминает мне – он знает, что значит потерять родного человека. Он лишился матери, когда был еще мальчиком. Я помню только ее похороны.

Внезапно в голове всплывает, как он, девятилетний, стоял тогда в гостиной, вцепившись руками в занавески. Его темно-синие глаза были закрыты. Образ нечеткий, возможно, мое воображение разыгралось.

Тобиас выпускает меня из объятий.

– Я ухожу, а ты приготовься, – говорит он.

Женская душевая находится двумя этажами ниже. Пол выложен темно-коричневой плиткой, стены сделаны из дерева и отгорожены от прохода пластиковыми занавесками. На стене надпись – ВНИМАНИЕ: В ЦЕЛЯХ ЭКОНОМИИ РЕСУРСОВ ДУШ РАБОТАЕТ ТОЛЬКО ПЯТЬ МИНУТ.

Вода холодная, так что мне вообще не нужно лишнее время. Я быстро моюсь левой рукой, правая висит вдоль тела. Лекарство, которое принес Тобиас, действует быстро. Боль в плече уже превратилась в тупую пульсацию.

Затем я возвращаюсь в комнату и нахожу на кровати стопку одежды. Желтая и красная принадлежит Товариществу, серая – Альтруизму. Я редко видела эти оттенки вместе. Если бы меня попросили угадать, я бы предположила, что их принесли альтруисты. Они всегда очень заботливые.

Я надеваю темно-красные джинсы, закатываю штанины в три оборота и облачаюсь в серую рубашку, которая тоже изрядно велика. Рукава доходят до кончиков пальцев, их приходится подвернуть. Двигать правой рукой больно, поэтому приходится делать все медленно и постепенно.

Кто-то опять стучится.

– Беатрис?

Тихий голос принадлежит Сьюзан.

Я открываю. Она приносит поднос с едой и ставит на кровать. Я всматриваюсь ей в лицо, ожидая увидеть боль утраты. Ее отец, один из лидеров Альтруизма, погиб во время нападения. Но Сьюзан спокойна, упорна и уверенна. Главное качество фракции, которую я покинула.

– Извини, одежда не по размеру, – произносит она. – Наверняка сможем найти тебе что-то получше, если члены Товарищества позволят остаться.

– Все нормально, – отвечаю я. – Спасибо.

– Слышала, ты ранена. Тебе не надо помочь причесаться или завязать ботинки?

Я уже готова отказаться, но мне действительно нужна хоть какая-то поддержка.

Я сажусь на табурет перед зеркалом, а она встает у меня за спиной, внимательно разглядывая мои волосы, а не свое отражение в зеркале. Сьюзан расчесывает меня, не поднимая глаз. Она не спрашивает ни о ране, ни о том, что случилось, когда я покинула укрытие в районе альтруистов и отправилась отключать симуляцию. У меня такое чувство, что если Сьюзан вскрыть до самого основания, она будет целиком и полностью состоять из Альтруизма.

– Как Роберт? – спрашиваю я. Роберт, ее брат, выбрал Товарищество в тот день, когда я предпочла лихачей. Он должен быть рядом. Интересно, будет ли их встреча похожа на мою – с Калебом.

– Я видела его мельком, вчера вечером, – отвечает она. – Я оставила его горевать вместе с его фракцией и пошла к своим. Однако здорово увидеть его снова.

Что-то в ее интонации подсказывает – вопрос закрыт.

– Ужасно, что это произошло именно так, – Сьюзан начинает новую тему. – Наши лидеры собирались совершить нечто чудесное.

– Правда? Что?

– Я не знаю, – краснея, произносит она. – Но я чувствовала. Не любопытствовала, но подмечала события.

– Я бы не стала укорять тебя за любознательность.

Она кивает, продолжая орудовать щеткой. Интересно, что лидеры Альтруизма, в том числе мой отец, сотворили? Мне не дает покоя слово «чудесное». Хотелось бы снова поверить в этих людей.

Если я когда-то в них действительно верила.

– Лихачи зачесывают волосы назад? – осведомляется она.

– Иногда, – говорю я. – Умеешь делать косы?

Ее ловкие пальцы начинают сплетать мне косу, которая спускается до середины спины. Я напряженно смотрю в зеркало, до тех пор, пока она не заканчивает свое дело. После я благодарю ее, и Сьюзан уходит, слегка улыбнувшись.

Я продолжаю глядеть в зеркало, но не вижу себя. На шее еще осталось ощущение от пальцев девушки, словно меня причесывала мама в то самое, последнее утро. Мои глаза наполняются слезами, я раскачиваюсь вперед-назад на табурете, пытаясь выбросить из головы воспоминания. Боюсь, что если позволю себе расплакаться, то буду рыдать до тех пор, пока не стану сухой, как выжатый лимон.

Вижу на шкафу швейный набор. Красные и желтые нитки, ножницы.

Абсолютно спокойно я расплетаю косу и заново расчесываюсь. Делю волосы надвое и подвожу ножницы к подбородку.

Я стараюсь отрезать волосы ровно, равняясь по нижней челюсти. Сложнее всего стричь их сзади, и я действую на ощупь, стараясь изо всех сил. Светлые пряди полукругом ложатся на пол.

Я выхожу из комнаты, не взглянув на себя в зеркало.

Когда Тобиас и Калеб направляются ко мне, они недоуменно глядят, будто и не узнают, кто перед ними.

– Ты подстриглась, – констатирует Калеб. Схватывать на лету факты, несмотря на пережитый шок, – вполне в духе эрудита, каковым он теперь является. Его волосы растрепаны, а глаза красные.

– Ага, – заявляю я. – Слишком… жарко для длинных волос.

– Справедливо.

Мы вместе шагаем по коридору. Доски скрипят под ногами. Мне не хватает эха шагов, как в обители лихачей. Здесь нет прохлады подземелья. И где те страхи, которые поглощали меня последние пару недель и стали такими ничтожными по сравнению с нынешними?

Мы выходим из здания. Воздух начинает давить на легкие, будто меня душат подушкой. Пахнет зеленью, так пахнет лист, когда его разрываешь пополам.

– Все знают, что ты сын Маркуса? – спрашивает Калеб. – Я имею в виду, из альтруистов.

– Понятия не имею, – отвечает Тобиас. – Буду признателен, если ты об этом не станешь упоминать.

– Мне незачем. Видно каждому, у кого есть глаза, – нахмурившись, бормочет Калеб. – Кстати, сколько тебе лет?

– Восемнадцать.

– Ты не думаешь, что староват для моей сестренки?

– Она уже тебе не сестренка, – с усмешкой парирует Тобиас.

– Хватит, вы, оба, – отрезаю я. Впереди нас движется толпа людей в желтых одеждах. Они направляются в сторону широкого приземистого здания, построенного целиком из стекла. Солнце отражается от панелей и режет глаза. Я прикрываю их рукой.

Входные двери открыты настежь. По периметру круглой теплицы, в лотках и небольших бассейнах, залитых водой, растут деревья и куча других растений. Десятки вентиляторов, стоящих по периметру, гоняют по кругу горячий воздух, и я сразу начинаю обливаться потом. Но я быстро переключаю внимание, когда толпа редеет, и могу рассмотреть остальное.

В середине здания стоит огромное дерево. Его ветви простираются почти на всю ширину теплицы. Корни выступают из земли – они закреплены в ней металлическими стержнями и образуют плотную паутину, покрытую корой. Мне не следовало бы удивляться. Члены Товарищества всю жизнь проводят в трудах на земле, используя технологические достижения эрудитов.

На одном пучке из корней возвышается Джоанна Рейес, волосы свисают ей на лицо, прикрывая изуродованную шрамами половину. Из Истории Фракций я знаю, что в Товариществе нет официально установленного лидера. Любые вопросы они решают голосованием, результат получается практически анонимным. Они – словно части одного большого сознания, а Джоанна Рейес лишь озвучивает принятые решения.

Члены Товарищества сидят на полу, скрестив ноги. Эти люди напоминают мне переплетения ветвей гигантского дерева. Альтруисты сгрудились плотной группой в паре метров слева от меня. Я оглядываюсь и только потом понимаю, что ищу среди них своих родителей.

Судорожно сглотнув, я пытаюсь отвлечься. Тобиас касается меня пониже спины, отводит к краю места собраний, позади альтруистов и прижимается ртом к моему уху.

– Мне нравится твоя прическа, – шепчет он.

Мне удается слегка улыбнуться в ответ, и я откидываюсь, опираясь на него плечом.

Джоанна тем временем поднимает руки и склоняет голову. Разговоры стихают прежде, чем я успеваю сделать очередной вдох. Члены Товарищества сидят молча, некоторые – с закрытыми глазами, другие – беззвучно шевеля одними губами, кто-то смотрит вдаль.

Секунды тянутся невыносимо медленно, я уже вымотана до предела.

– Сегодня перед нами стоит вопрос исключительной важности и срочности, – объявляет она. – Он состоит в следующем. Как нам, людям, стремящимся к миру, вести себя ныне, во времена конфликта?

Члены Товарищества оборачиваются друг к другу и начинают неспешную дискуссию.

– Как они вообще в состоянии что-то решить? – спрашиваю я спустя пять минут их болтовни.

– Им не важна действенность, – отвечает Тобиас. – Их заботит согласие. Смотри.

Две женщины в желтых платьях в метре от нас встают и присоединяются к трем мужчинам. Молодой парень отходит в сторону. Собеседники, собравшиеся вокруг него, присоединяются к другим. По всей площади меньшие группы объединяются, становясь все больше. Голосов все меньше, я слышу только три или четыре. До меня доносятся лишь обрывки фраз.

…Мир… Лихачи… Эрудиты… Безопасное место… Вмешательство…

– Как странно, – произношу я.

– По-моему, замечательно, – отвечает он.

Я непонимающе гляжу на Тобиаса.

– Что? – спрашивает он, усмехаясь. – У каждого из них равное право. Одинаковая мера ответственности. Поэтому они отвечают за свои решения. Ведут себя чутко. Думаю, это прекрасно.

– А я считаю это невыносимым, – возражаю я. – Конечно, в рамках Товарищества такое сработает. Но что делать, если не все хотят бренчать на банджо и выращивать растения? Если кто-то совершает ужасный поступок, и простые разговоры не помогут?

– Думаю, мы скоро узнаем, – пожимает плечами Тобиас.

Наконец от каждой из групп отделяется по одному человеку. Они подходят к Джоанне, аккуратно пробираясь по корням. Я жду, когда они обратятся ко всем участникам, но они встают в круг вместе с Рейес и начинают тихо переговариваться. У меня возникает ощущение, что я останусь в теплице навечно.

– Они не собираются позволить нам спорить? – говорю я.

– Скорее всего, – кивает Тобиас.

С нами покончено.

Когда каждый заканчивает высказывать свое мнение, то спокойно возвращается на свое место, оставляя в центре одну Джоанну. Она поворачивается в нашу сторону и скрещивает руки на груди. Куда нам идти, когда нас выгонят? Обратно в город, где теперь нет укрытий?

– Сколько мы себя помним, у нашей фракции всегда были близкие отношения с эрудитами. Мы до сих пор нужны друг другу, чтобы выжить, и мы с радостью сотрудничаем, – начинает Джоанна. – Но ранее у нас имелись и крепкие отношения с альтруистами. Мы не считаем, что будет правильно разорвать связь нашей дружбы, длившейся долгое время.

Ее голос сладок, как мед, и столь же тягуч. Она говорит медленно и аккуратно. Я стираю пот со лба тыльной стороной ладони.

– Мы считаем, что единственным способом сохранить наши отношения с обеими фракциями будет невмешательство, – продолжает Рейес. – Но ваше присутствие осложняет данную позицию.

Вот оно, – думаю я.

– И мы пришли к выводу. Мы предоставим наши дома в качестве убежища для членов всех фракций, – провозглашает она. – При соблюдении ряда условий. Во-первых, на нашей территории не разрешается ношение оружия, причем любого. Во-вторых, если возникает серьезный конфликт, словесный или физический, всех участников попросят уйти. В-третьих, нынешняя ситуация не подлежит обсуждению, даже в личном общении, на территории нашего района. В-четвертых, каждый, кто здесь останется, должен внести свой вклад в жизнь общины, выполняя посильную работу. Мы доложим о решении эрудитам, правдолюбам и лихачам.

Она встречается со мной и Тобиасом глазами.

– Мы с радостью примем вас здесь, если вы сможете соблюдать правила, – заключает она. – Таков вердикт.

Я вспоминаю о спрятанном под матрасом пистолете, моих напряженных отношениях с Питером, Тобиасом, Маркусом, и у меня пересыхает во рту. Я не слишком хорошо умею избегать конфликтов.

– Мы тут не задержимся, – еле слышно говорю я Тобиасу.

Мгновение назад он улыбался, но теперь хмурится, и уголки его губ опущены.