Больница №4

В тот момент мы с Летицией серьезно призадумались. А, может быть, просто испугались. Просто поверили в сверхъестественное, существование которого так упорно отрицали. После того, как умер Поль все в той же жуткой больнице, мы купили билеты до Мадрида и немедля иммигрировали в Испанию.

Летиция больше не написала ни строчки в жизни. Часть денег, которую ей завещал Михаил, она потратила на семена подсолнухов и получение образования. Она отучилась на юриста и на ту часть денег, что некогда оставили нам остальные друзья, открыла свою собственную контору. Итальянская дама слилась с колоритом новой Родины и теперь ее не отличить от коренной испанской сеньоры. Она вышла за испанца и родила троих детей. Я стал крестным отцом среднего – Хуана.

Я весьма часто заглядываю к ним на огонек, извечно желанным гостем. Не столь важно, чем заняты домочадцы в момент моего визита, ведь я иду прямиком на веранду, откуда открывается вид на клумбу золотых раскрывшихся подсолнухов. Их тонкие линии, стройные стебли не могут не вдохновлять меня. Они призывают каждый раз вернуться к ним вновь. Мне хотелось верить, что в этих дивных цветах живет душа Михаила, по крайней мере, я видел его в оранжевых лепестках, широких листьях, плавных изгибах в сторону солнца…

Что касается меня, то тут всё куда менее прозаично и красочно. Я так и остался обычным русским, иммигрирующим много лет тому назад в Мадрид. Мне пришлось знатно попотеть с тем самым адвокатом, повстречавшимся в палате Шварца, чтобы опубликовать последнюю рукопись друга и решить некоторые проблемы, которые остались за Михаилом. Впоследствии мы сдружились с адвокатом, имя которого, кстати, Клаус.

За всю свою жизнь я опубликовал два романа и десять рассказов. Благодаря им меня могут узнать прохожие и мое имя – не пустой звук среди творческой элиты.

Я женился. В браке родился славный мальчуган. Парнишку мы назвали Рамирес в надежде, что мальчик пустит корни в Испании и не двинется в длительное скитание по миру, как это сделал в свое время его отец.

Прошло так много лет. А мы по сей день с Летицией любуемся подсолнухами во внутреннем дворе ее дома, попивая горячий чай с мелиссой и перечитывая старые очерки членов нашей писательской семьи.

Мы помним о друзьях на протяжении всех тех лет, что Америка стала вновь для нас оторванной от привычного и повседневного мира землей. Она снова для нас стала находиться где-то так невероятно далеко. Но ни разу больше никто из нас не помышлял об Олимпе. Возможно, именно он сгубил наших друзей. Возможно, это было предрешено кем-то. Возможно, виновата больница номер четыре с ее грозным тучами и рассеивающейся изредка дымкой под ногами. А, возможно, в этом никто не виноват и всё случилось так, как случилось. Я не могу утверждать, но считаю, что все то мистическое и пугающее заключалось в нас самих. Можно сколько угодно списывать случившиеся несчастья на судьбу, жаловаться и обижаться на сверхъестественные силы. Вероятно, именно теперь слова доктора имели особый вес: медицина не поможет пациенту, который не хочет жить. Как ни прискорбно осознавать и по новой возвращаться к этому, зная, что речь идет о близких и любимых людях, но все произошедшее – итог выбора каждого из наших друзей. Слава и успех вскружили им головы, они поддались соблазну, обменяв свой талант и выдающийся дар на распутный образ жизни, горы медикаментов, самобичевание, наркотики и самосожаление. Я не могу утверждать, но порою вовсе не мистика повинна в том, что происходит с людьми, а только они сами.