Грандиозная заря

– Меня зовут Жан-Ба, – сказал заправщик.

Он растёр между ладоней несколько веточек тимьяна, и над кастрюлей пролился ароматный дождь.

– Я предложил Роз-Эме записать тебя в школу. Учителя зовут месье Сильвестр. Ты уже ходила в школу?

Я покачала головой. В сквоте никому и в голову не приходило об этом позаботиться. Там дети были предоставлены сами себе и бегали повсюду без штанов и без забот. Они смотрели, как взрослые играют на гитаре, курят, ложатся спать когда придётся и засыпают в путанице ног, рук и волос. Но здесь, на краю возвышенности и в стране озёр, общепринятые правила всё ещё соблюдались. Дети не разгуливали с голым задом, ходили в школу, разучивали песенки, правила спряжения и историю Франции.

– Кон-со-ла-та… – по слогам произнёс Жан-Ба. – Это на итальянском что-нибудь означает?

Я посмотрела на него опухшими от слёз глазами.

– Конечно, – всхлипнула я. – Это означает «та, которую утешили».

– Надо же, – усмехнулся заправщик.

А потом подмигнул и пустился в пляс («ва-пи-ду ва-пи-да!»), вращая бёдрами, как таитянка. И танцевал, пока я наконец не перестала дуться.

Вскоре, уже с сухими глазами, я поглощала свою порцию омлета и картошки со шкварками, а мама вышла из душа и занялась малышами.

Через три дня я впервые отправилась в школу Сен-Совера, в класс месье Сильвестра.

А в следующий понедельник мама устроилась кладовщицей в издательство каталогов.

Я тогда ещё не знала, что начинаются самые важные годы моей жизни.

Глава 4

Пятница

23:00

Рагу из кролика в тарелке совсем остыло. Ночь за окнами замерла как вкопанная. Нин – тоже.

– Ну? Ты совсем не ешь, – заметила Титания.

– Ем-ем, – встрепенулась Нин, как будто её разбудили.

Она машинально подцепила вилкой еле тёплый кусочек. Теперь она, пожалуй, не скоро сможет что-нибудь проглотить.

– Ты говорила, что…

Девушка запнулась, пытаясь собраться с мыслями, и откашлялась: в горле стоял комок.

– Ты говорила, что Окто уехал в аэропорт… встречать Ориона и Роз-Эме?

– Так он написал.

– Значит, завтра они будут здесь? Все трое? В этом доме?

– Если всё пойдёт по плану – да.

– Но… – Нин, прищурившись, посмотрела на потолок, будто надеялась сквозь него разглядеть небо. – Ты всегда говорила, что твоя мать умерла.

– Да. В определённом смысле так оно и было.

Нин мысленно повторила эту абсурдную фразу: в определённом смысле так оно и было. Её бабушка в определённом смысле умерла.

– И, значит, этот Окто… – продолжала она, – твой младший брат?

– Один из братьев, да. Они с Орионом близнецы.

– Ясно, – чуть слышно проговорила Нин.

Она набрала в лёгкие воздуха. Чтобы задать следующие вопросы, ей пришлось приложить немало усилий, тщательно проговаривая каждый слог, словно она обращалась к глуховатой старухе.

– То есть ты не единственный ребёнок в семье, как всю жизнь рассказывала?

– Нет.

– И ты не сирота?

– Нет.

– И тебя зовут не Титания?

– Не совсем. Скажем, это мой псевдоним. Ник, если так тебе понятнее.

– То есть, – подытожила Нин, – всё, что ты рассказывала раньше, было ложью. Подставой? Да?

– Я была вынуждена врать, – объяснила Титания. – Но со вчерашнего дня необходимость в этом отпала. Поэтому-то мы сюда и приехали.

Нин медленно отодвинула тарелку. Ещё немного, и она бы швырнула её в стену вместе с остатками мяса и соуса.

Девушка несколько раз глубоко вдохнула, стараясь протолкнуть ком, по-прежнему стоявший в горле. И подумала, что ещё ни разу не пила вина.

– Можно мне немного? – спросила она.

Титания оглядела бутылку «Шато Тальбо», стоявшую на столе, потом перевела глаза на дочь, такую взрослую и красивую.

– Можно тоже вина? – повторила Нин, протягивая свой стакан. – Мне надо как-то приободриться.

Титания испугалась. Рядом не было никого, кто мог бы принять решение за неё. Например, отца Нин. Впрочем, Ян никогда не проявлял к дочери большого интереса, и его мнение мало что значило.

– Нет, – решила Титания наконец.

– Почему? – воскликнула Нин, даже подпрыгнув от возмущения.

– Ты задала вопрос, я ответила. Мой ответ: нет.

– Считаешь меня ребёнком, да?

– Есть куда более интересные способы взросления, зайчонок.

– Перестань называть меня зайчонком! Это глупо!

Нин вскочила так стремительно, что опрокинула стул.

– Почему? Думаешь, меня развезёт от одного стакана вина?!

– Насколько я понимаю, тебе не требуется моего разрешения, чтобы делать всё, что взбредёт в голову, – холодно заметила Титания. – Поговорим об этом в другой раз. А пока ты будешь пить воду. И поднимешь стул.

– Нет. Всё, хватит. Я замёрзла и хочу спать! Где в этом сарае спят?

Титания спокойно заткнула бутылку пробкой, поставила её на пол и налила себе воды.

– Поспишь в другой раз, – произнесла она. – Я рассказала только самое начало, а история эта длинная, я предупреждала. Если ты замёрзла, у тебя в сумке есть одежда.

Фея саспенса снова взяла вилку и невозмутимо принялась за еду. Нин бросила на неё убийственный взгляд. Мать, оказывается, не только эгоистка, но ещё и совершеннейшая… как это вообще называется? Так и не подобрав нужного слова, она взорвалась:

– Какой-то бред! Ты мне всё это рассказываешь с таким видом, будто я… не знаю… какая-нибудь твоя читательница! Заваливаешь меня всеми этими именами, датами, воспоминаниями – шарах, шарах! Но я не читательница, если ты забыла! Я ТВОЯ ДОЧЬ!

С этими словами Нин вдруг побледнела. По спине пробежала дрожь.

– Если, конечно…

– Нет! – крикнула Титания, роняя вилку. – Конечно же, ты моя дочь! Моя единственная и неповторимая, обожаемая дочь! Клянусь!

– Супер, – невесело усмехнулась Нин. – А тебе не приходило в голову поинтересоваться, хочет ли твоя обожаемая дочь всё это выслушивать? Просто спросить, готова ли я к этому?

Лицо Титании стало очень серьёзным. Конечно, она думала об этом.

– Никто не бывает готов к правде. Поверь моему опыту. Для этого никогда нет подходящего момента. Просто однажды ты узнаёшь что-то и не можешь этому противостоять.

– Я – могу!

Нин зажала уши руками и стала громко распевать: «Ла-ла-ла-ла», – как вредная девчонка четырёх лет, которая не желает слушаться старших.

Титания закусила губу и не двигалась с места. Бунт дочери справедлив, но ей-то как себя вести?

– Прости меня, пожалуйста, – сказала она.

– Ла-ла-ла-ла-ла…

– Прости, пожалуйста, – повторила Титания чуть громче.

– Ла-ла-ла-ла-ла…

– Нин, перестань! Хватит! Всё равно теперь ничего не изменишь!

Нин замолчала, медленно опустила руки и посмотрела Титании прямо в глаза. Ей хотелось испепелить мать этим взглядом, разложить на молекулы, распылить!

– Я тебя очень прошу, прости меня, – снова произнесла Титания, уже менее жёстко.

Фея саспенса не спеша вытерла рот бумажной салфеткой, задумчиво свернула её в трубочку, развернула обратно, сложила вдвое, вчетверо, ввосьмеро… и только после этого наконец продолжила:

– Поверь, я со вчерашнего утра только и думала, говорить тебе или нет. В самом деле, я могла бы оставить тебя в Париже. Приехать сюда одной и ждать ещё несколько недель или даже лет, прежде чем рассказать тебе правду. И если я решила, что в этот раз мы поедем вместе, то как раз потому, что больше не считаю тебя ребёнком. Наоборот, Нин! Я считаю тебя человеком восхитительного ума, взрослым, весёлым, сообразительным и живым. Я слишком тебя уважаю, чтобы продолжать держать в неведении относительно твоей собственной истории. Понимаешь?

– Нет.

Нин повернулась к ней спиной и оказалась нос к носу с непроглядной тьмой, которая будто бы залепила оконное стекло свежим асфальтом. Нелепо, но Нин вдруг вспомнила о купальнике и полотенце, которые так и лежали сырым комом в сумке для бассейна. Надо бы их повесить, чтобы высохли. Ещё подумала, что, наверное, не сможет приехать на соревнования в воскресенье. И надо бы позвонить, предупредить об этом. И про Маркуса тоже подумала. И про подруг. И вообще про всю свою жизнь.

Она с рождения жила вдвоём с матерью, у них больше никого не было. Не к кому поехать на Рождество или юбилей: ни бабушки, ни дедушки, ни дяди, ни тёти, ни двоюродных братьев и сестёр. Да она даже отца почти никогда не видела! Только она и мать, одни на белом свете, как последние представители вымирающего вида. И теперь вдруг…

Одно слово застряло в горле. Застряло и раздувалось там, разрастаясь с огромной скоростью, пока слёзы вдруг не выплеснули его наружу и слово не взорвалось у Нин на губах:

– Ты меня предала! Зачем? Зачем ты меня предала?!

Вопрос хлестнул Титанию по лицу как пощёчина. Она снесла удар. Он был предсказуем и заслужен.

– Мне очень жаль, – проговорила она, не придумав ничего лучше.

Титания встала, обошла стол и с распахнутыми объятиями шагнула к дочери.

– Иди ко мне, – ласково позвала она.

Нин помедлила (не слишком долго) и позволила себя обнять. В ней боролись гнев, смятение и страх. Можно ли подать в суд на собственную мать за всё, что она сделала? Можно ли вообще подать в суд на человека, которому позволяешь себя утешать? Ведь, как ни крути, Нин вынуждена была признать, уткнувшись лбом в мамину шею: это самое надёжное место на Земле.

– Я понимаю, – прошептала Титания, прижимая к себе дочь. – Поплачь, мой зайч… Упс!

– Всё нормально, – давясь рыданиями, пробормотала Нин. – Можешь называть меня так.

– Да? Ты уверена?

– Да.

– Но ты ведь говоришь, что это глупо.

– Глупо, но ничего.

– Хорошо, зайчонок, – облегчённо вздохнула Титания.

Она покачивала тело Нин, большое тело, которое совсем недавно было таким маленьким, что умещалось у неё между ладонью и локтем. Она чувствовала волосы дочери у себя на щеке и вспоминала, сколько раз за эти годы ей приходилось утешать свою малютку. Из-за разбитой коленки, ссоры с подружкой, из-за того, что та ужасно устала или потеряла любимую игрушку.

– Хорошо, – повторила она. – Хорошо, мой зайчоночек.

– Эй! – возмутилась Нин. – Не увлекайся!

По тихому дому прокатился смех Титании.

– Зайчоночек, котёночек, козлёночек, – забормотала она.

Помимо воли Нин тоже рассмеялась сквозь слёзы, и слово, которое она никак не могла подобрать, вдруг возникло само собой: бесцеремонная. Мать была бесцеремонной. Но теперь Нин больше не хотелось на неё сердиться.

Они просидели вот так, в обнимку, неизвестно сколько времени; каждая неслась по своему потоку мыслей. Наконец Нин почувствовала себя достаточно окрепшей, чтобы высвободиться из объятий.

– Они вообще знают о моём существовании? Ты им обо мне рассказывала?

Титания кивнула.

– Что ты им обо мне говорила? – допытывалась Нин. – Они знают, что я здесь?

Вместо ответа Титания опустила руки на плечи дочери.

– Подожди. Сейчас я тебе кое-что покажу.

Она прошла через комнату и взбежала по лестнице на второй этаж.

Оставшись одна внизу, Нин привела в порядок дыхание, подняла стул и села, оглушённая и пьяная – не хуже, чем от пары стаканов вина. Когда мать вернулась, она уже успела высморкаться в бумажную салфетку, вытереть глаза рукавом свитера, вытащить из сумки штаны и натянуть поверх коротеньких шорт.

– Ну вот, – объявила Титания, водружая на стол стопку тетрадей.

Это были толстые школьные тетради на спирали, вроде тех, которыми до сих пор пользовались у Нин в лицее. На них лежал толстый слой пыли, и страницы пожелтели от времени. Титания взяла верхнюю тетрадь и открыла наугад.

– Здесь наш тайный код, – объяснила она. – «Система Ориона». Сейчас объясню.

То, что увидела Нин, совсем не походило на тайный код. Это были какие-то странные наброски чёрным карандашом. Кто-то не поленился нарисовать кучу садовой мебели: разные виды столов – круглые, квадратные, прямоугольные, – скамейки, всевозможные модели шезлонгов и тентов. На следующем развороте были изображены ножки от пляжных зонтов, гамак и совершенно безвкусные кресла в цветочек. Она удивлённо приподняла брови.

– Зачем тут всё это?

– Посмотри ещё, – настаивала Титания. – Открой в любом месте, давай!

Нин полистала тетрадь. На этот раз ей попались изображения старых швейных машин, пылесосов и предметов, чьё назначение можно было определить только прочитав подписи внизу, сделанные той же прилежной рукой: масляный обогреватель, настольный вентилятор, газовая горелка, мазутная печь. Каждая картинка сопровождалась ещё и ценой в старых франках.

Титания с нежностью погладила бумагу и улыбнулась.

– Это тетради Ориона, – объяснила она. – Когда Роз-Эме приносила домой каталог, он первым на него набрасывался. И потом часами копировал в тетрадь понравившиеся страницы. Настоящая страсть. Только успевали покупать ему новые тетради.

Нин раскрыла рот от удивления и указала на стопку тетрадей.

– Ты хочешь сказать, это он все их изрисовал?

– Все!

– Какая странная мания.

– Орион всегда был особенным, – подтвердила Титания.

Она разложила тетради на столе и стала открывать одну за другой: собачьи будки, покрывала, мужские пижамы, настольные лампы, диапроекторы, рыболовные крючки, тачки, дрели, велосипеды разных видов. Даже огнестрельное оружие.

– Красиво, правда?

– Скорее странно, – ответила Нин. – Зачем это нужно – перерисовывать сотни страниц?

– Вообще-то Орион не только перерисовывал. Постепенно он начал изобретать то, чего в каталогах не было. Хочешь посмотреть? Он придумывал новые предметы, столько всего! А потом сочинял к ним описания.

Титания собиралась достать из стопки тетрадь в зелёной обложке, но Нин состроила недовольную гримасу, и рука матери замерла. Ну что интересного в пыльных тетрадях? Разве они смогут ответить на её вопросы?

– Да, конечно, – вздохнула Титания, – ты не понимаешь, какое это имеет отношение к делу. Чтобы понять, надо знать, что за человек мой брат. А для этого придётся рассказать, что произошло.

– И что же?

Титания закрыла тетради. Она объяснит Нин «систему Ориона», но чуть позже.

– Давай переберёмся туда, – предложила она, указывая на кресла, стоявшие у печи. – Я замёрзла, надо развести огонь.

– Ты умеешь? – удивилась Нин, идя за матерью.

Титания опустилась на корточки перед печью и пододвинула к себе корзину, полную щепок, старых газет и сухих веток. Нин свернулась клубочком в одном из колченогих кресел. То, что Фея саспенса собиралась сейчас поведать дочери, она уже неоднократно рассказывала. В каждом своём романе, но всегда туманно, скрытно, замаскированно, словно это вымысел. Теперь всё. Больше никаких выдумок, никакой маскировки.

– Это произошло в субботу, – сказала она. – Было начало зимы, прошло всего несколько месяцев с тех пор, как мы поселились в Сен-Совере.

Глава 5

Декабрь 1970

В те годы многие любили заказывать вещи по каталогу. Конечно, получалось не так быстро, как через интернет, но система была хорошо отлажена, и в издательстве каталогов работали сотни людей: верстальщики, фотографы, наборщики, бухгалтеры и куча работников без квалификации – благодаря всем этим людям раз в год из типографии Сен-Совера выходил новый каталог. Только представь: кирпич в тысячу страниц, разноцветный, на глянцевой бумаге, попадал в почтовые ящики по всей стране. Библия современного потребления! В каждой семье дрались за него: загибали уголки страниц, отмечали галочкой самые вожделенные товары, выбирали, сомневались и до последнего момента бесконечно что-то исправляли в бланке заказа. Когда прибывал каталог следующего года, старый подкладывали на стул детям, чтобы те могли есть за одним столом со взрослыми.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Крахмал, полученный из корня маниоки – клубневого растения из Южной Америки.

2

От английского «suspense» (неопределённость, беспокойство, тревожное ожидание). В русском языке используется для описания тревожного предчувствия неизбежного и страшного поворота сюжета в фильме или книге. Термин часто связывают с именем режиссёра Альфреда Хичкока (1899–1980), которого прозвали мастером саспенса из-за того, что он первым стал активно использовать в своих фильмах приём создания напряжённой атмосферы.