Страсть на грани

Внучка бабулиной подруги, к примеру, не парится ни о чем. Ей плевать, что она не закончила свое высшее образование. Ее не волнует, что она уже полгода безработная. Ее не напрягает, что ей уже за тридцать, а она так и не сходила замуж. Ей без разницы, что ее мама переживает о ее неудавшейся судьбе. Она с самого детства делает только то, что считает нужным и интересным на данный момент. И все. Остальное ее абсолютно не парит.

Вчера бабулина подруга по страшному секрету рассказала ей, а бабуля мне, что эта самая внучка ждет ребенка от олигарха. С ним она встречается те полгода, что безработная. Как раз уволилась потому, что нужно было летать за ним по всему миру. Сегодня Стамбул, завтра Берлин, послезавтра Балеарские острова. Сами понимаете, когда тут работать?

Насчет того, что ребенок появится вне брака, она тоже не парится. Некогда. Они сейчас с олигархом пребывают в споре, какую покупать квартиру – с видом на море (да, она теперь живет там, где есть море) или с видом на парк. То есть в споре родится истина, а ребенок родится уже в новой квартире.

В общем, теперь я парюсь по новому поводу – зачем я всю жизнь так парюсь? Наверное, надо уже перестать. Но парильщики со стажем уверяют, что это не так-то просто.

Глава вторая

Один – один. Боевая ничья

«Никогда не опускайте голову.

Держите ее высоко.

Смотрите миру прямо в глаза».

Хелен Хеллер

День не задался с самого утра. Проснувшись, Лера обнаружила, что в постели она одна, и, вспомнив, что муж на суточном дежурстве, расстроилась из-за его отсутствия. За две недели семейной жизни она к нему как-то уж совсем основательно прикипела.

За окном обнаружился дождь. Даже не то что дождь, а самый настоящий ливень. Такая погода всегда наводила на Леру тоску, поэтому, набодяжив себе в большой мужниной кружке растворимого кофе, она загрустила, глядя на потоки воды на немытом еще с зимы оконном стекле.

«Надо окна помыть, – отстраненно подумала Лера. – Вот на майские будет четыре выходных, и один надо обязательно посвятить мытью окон».

На ее девятом этаже это всегда превращалось в испытание. Высоты Лера боялась панически, поэтому и оттягивала весеннюю уборку как можно дольше. У бывшего начальника ее цеха в Москве при мытье окон с десятого этажа соскользнула и разбилась насмерть сестра, и он переехал в столицу, чтобы воспитывать оставшихся без матери племянников. Бывший начальник жил бобылем, поэтому мог себе позволить такие жизненные кульбиты.

После этого случая Лера стала бояться мыть окна еще сильнее, а на место старого начальника пришел новый, после чего жизнь как-то разладилась. По крайней мере в ее рабочей части.

Отставив кружку с гадостным привкусом – растворимый кофе она терпеть не могла, но варить вкусный ей сегодня особенно не хотелось, – она разбудила детей, накормила их завтраком, отправила в школу и пошла на работу, которую в последнее время почему-то не любила. Впрочем, у этого «почему-то» было вполне конкретное обоснование – новый начальник.

Сегодня он как-то по-особенному лютовал и даже довел Леру до слез, что случалось с ней примерно раз в пятилетку. Запершись в туалете, она всласть нарыдалась, потом подумала, что ее лицо напоминает немытое оконное стекло с мутными потеками растекшейся туши, прыснула, поскольку обладала хорошим воображением, потом умылась и, решив, что начальник не стоит ее слез, гордо двинулась обратно в цех.

Вот тут-то и позвонила бабуля, которая с детства раньше всех чувствовала внучкины неприятности и спешила с каким-нибудь своевременным утешением.

– Пойдем в кафе, а, Лерочка, – предложила она, и Лера тут же радостно заулыбалась.

Бабулю она обожала. Совместные походы в кафе были их маленьким развлечением. Примерно раз в месяц они вдвоем, всегда только вдвоем, выбирались в «Шоколадницу», чтобы полакомиться пирожными и кофе со сливками. Правда, Лера всегда при этом чувствовала себя клятвопреступницей, потому что много раз зарекалась при своей фигуре есть сладкое, но бабуля как-то очень убедительно умела уговаривать ее совесть.

– Себя надо любить и баловать, – непререкаемым тоном заявляла она. – У женщины должны быть маленькие слабости. А съесть одно – хорошо, два пирожных – не самое большое из безумств, которое может позволить себе женщина.

С момента своего нового замужества Лера еще не водила бабулю в кафе, поэтому очень обрадовалась.

– Ой, а что я Олегу скажу? – спохватилась она.

– Правду, – слегка удивилась такой постановке вопроса бабуля. – Ты же не с любовником на Канары отправляешься, а со своей престарелой бабкой в кафе. Почему он должен быть против?

– Он не будет против, – убежденно сказала Лера, – он мне вообще ничего не запрещает, просто он наверняка подумает, что я и так жирная, а еще пирожные трескаю.

– Он хотя бы раз оговорил тебя, когда ты что-то ела?

– Нет.

– Ну, так какая тебе разница, что именно он думает? Лерочка, ты уже взрослая девочка, а все еще теряешь время на такую ерунду, как общественное мнение.

– Какое ж это общественное? – голос Леры звучал задумчиво. – Это ж мой муж.

– Тем более, он уже на тебе женился, хотя, как ты знаешь, меня это удивляет. Ты меня прости, детка, но ты выиграла сто тысяч по трамвайному билету.

– Знаю-знаю, – голос Леры зазвучал совсем уныло. – У меня двое детей, и я толстая, поэтому на мне никто не может жениться в здравом уме и твердой памяти. Но Олег все-таки женился, а в здравости его ума я не сомневаюсь.

– Соболева! – Начальник гаркнул над ее ухом так, что она даже подскочила от неожиданности. – Ты когда-нибудь работать начнешь или нет? Я тебя премии лишу.

– Все, бабуль, – шепнула Лера в трубку, – в шесть часов встречаемся у кафе. Хорошо?

Бабуля, несмотря на то что ей скоро должно было исполниться восемьдесят девять, в кафе всегда добиралась сама. Это тоже было обязательной частью их маленького ритуала. Лера сначала с этим спорила, потому что ей все время мерещились разные происшествия, в которых бабуля могла сломать шейку бедра или удариться головой, а потом перестала. Воля у бабули была железная, поэтому спорить с ней было делом гиблым.

Воровато оглянувшись на начальника, который отошел на другой конец цеха и уже там кого-то распекал, она быстро набрала номер мужа.

– Олег, я после работы бабушку в кафе свожу? У нас с ней традиция такая. Я быстро, часа полтора всего. Еда есть.

– Да ради бога, – невозмутимо ответил Олег. – Я прослежу, чтобы пацаны поели, а сам тебя дождусь, не люблю есть один.

– Я не стану есть, я же после кафе буду, – виновато сказала Лера.

– Ну, значит, ты со мной посидишь и посмотришь, как я ем, – покладисто согласился муж. – Ты не торопись. Удели время бабушке, а то я чувствую себя виноватым, что ты из-за меня ее совсем забросила.

Настроение у Леры улучшилось. Олег был просто золото, а не муж. Фамилия Золотов удивительно ему шла. И Лера в очередной раз мысленно спросила у небес, за что ей привалило такое счастье.

Кофе был горячим, воздушная шапка сливок таяла во рту, маленькие шоколадные профитроли, самое любимое Лерино лакомство, радовали глаз и вкусовые рецепторы. На бабуле была маленькая красная шляпка-таблетка, черные брюки, черный свитер и ярко-красный шарф. Старческие пальцы, унизанные крупными серебряными перстнями, элегантно держали чашку. Бабуля сидела с прямой спиной, не откидываясь на спинку стула, и на нее оборачивались все посетители, так она была безупречно прекрасна.

– Почему я никогда так не выгляжу? – мимоходом подумала Лера, целуя теплую морщинистую щеку, пахнувшую духами «Клима». Только «Клима», других духов бабуля не признавала.

– А ты похудела…

Шлепнувшаяся на кожаный диванчик напротив бабулиного стула Лера с изумлением воззрилась на старушку.

– Ну, ты скажешь, ба…

– Ты похудела, и это заметно невооруженным глазом.

– Не знаю, моему глазу это незаметно, – заявила Лера. – И по одежде тоже не скажешь.

– А ты встань на весы и увидишь, что я права, – бабуля аккуратно откусила от крохотного профитроля и сделала глоток капучино. – Ну, давай, рассказывай, что наш муж?

Олег бабулю интересовал чрезвычайно. Когда они встречались, Лера постоянно ловила заинтересованный взгляд, который старушка то и дело останавливала на ее муже. Видимо, переживала за внучку.

– Да все хорошо, ба, – беззаботно сказала Лера и, вздохнув, тоже начала поглощать пирожные, которые обожала. – Правда, я уже и забыла, что в семейной жизни может быть так хорошо.

– А что… Игорь? – Лера оценила деликатную паузу, которую бабуля сделала перед тем, как произнести имя ее бывшего супруга.

– Да ничего, – призналась Лера. – Последний раз он бушевал, когда ему мальчишки сказали, что я замуж выхожу. Орал, что проклянет, что деньги давать перестанет.

– Ну и как, перестал? – спросила бабуля с живым интересом.

– Месяц еще не кончился. В начале апреля я из него с боем алименты достала, а май еще не наступил. Поживем – увидим. Не звонил пока, слава богу.

– С тебя, малахольной, станется пойти у него на поводу и отказаться от алиментов. Даже не вздумай. Это его дети, он обязан их содержать, в отличие от твоего нового мужа. Так что не надейся, что он их прокормит.

– Да я и не надеюсь, – призналась Лера. – Ба, он же тоже алименты платит. Так что с его зарплатой особенно не разбежишься. На двадцать тысяч дай бог его самого прокормить и одеть, так что в плане Степки с Антошкой я даже и не рассчитываю. Ты мне лучше про себя расскажи. Как ты себя чувствуешь? Как Марианна Петровна и Светлана Константиновна?

Эти две дамы весьма уважаемого возраста всю жизнь были бабулиными ближайшими подругами. Их общество и дружбу она ценила безмерно.

– Ой, – старушка оживилась. – Я тебе сейчас расскажу. Марианна-то учудила. И смех и грех. У нее с пасхи яйца крашеные остались. Она накрасила импортными красителями, и зеленые, и синие, и серо-буро-малиновые. И разложила по всему дому в виде художественных композиций. Овечек среди них посадила керамических, зайчиков, веточки вербы в воду поставила. Красота была несусветная.

– И? – Лера откровенно любовалась бабулей, у которой в предвкушении развязки рассказа даже глаза заблестели.

– Разобрала она эту композицию только позавчера. И, чтобы добро не пропадало, решила пирожки напечь. С яйцом.

– Так Пасха же двенадцатого апреля была, а сегодня двадцать девятое…

– Так то-то и оно. Пирожки с тухлыми яйцами – вершина кулинарной мысли. Марианна еще меня в гости звала, да я поленилась. Вот уж бог отвел. Пришлось моей милой подруге одной все пирожки доедать. Ты же знаешь, она еду из принципа не выбрасывает. Так что весь вчерашний день Марианнушка провела в туалете. С белым другом общалась, поворачиваясь к нему разными сторонами. Ванька-встанька престарелая.

– Ужас, – Лера представила себе мучения несчастной Марианны Петровны и содрогнулась.

– Так конечно, ужас. Звонит мне под вечер из сортира, чуть не плачет. А я ей говорю: «Жадность наказуема, дорогая моя».

По счету расплачивалась, как всегда, бабуля, решительно отвергнув предложенные Лерой деньги.

– Лучшее – детям, – отрезала она.

– Ба, ну у тебя же пенсия меньше, чем у меня зарплата.

– Много ли мне, старухе, надо. И вообще, слава богу, пока не бедствую. Так что не о чем говорить. Ты меня проводишь?

– Конечно, – с готовностью ответила Лера, украдкой посмотрев на часы. По всем прикидкам выходило, что ее опоздание домой еще не выглядит неприличным.

Бабуля жила недалеко, всего-то в трех кварталах от кафе. Дождь к вечеру кончился, поэтому они обе с удовольствием брели по умытым улицам, вдыхая весенний запах готовой распуститься листвы. К концу пути бабуля все-таки устала, хотя не подавала виду и бодро обсуждала с Лерой модный нынче фильм, а также запрет нашумевшей театральной постановки, в которой какой-то особенно ретивый чиновник обнаружил глумление над христианскими заповедями. Ей все это было интересно, и, несмотря на возраст, руку на пульсе жизни бабуля держала крепко. Лера сомневалась, что в столь преклонные годы будет на это способна. Она даже не была уверена, что до этого возраста доживет.

В подъезде бабуля тяжело оперлась на ее руку, но все-таки преодолела несколько пролетов, отделяющих их от квартиры на втором этаже.

– Хорошо, что не пятый, – традиционно заметила она. – Дом-то хоть и обкомовский, но без лифта.

Дверь в квартиру – просторную четырехкомнатную квартиру добротного, действительно «обкомовского» дома – оказалась приоткрытой. Лера встревожилась.

– Ба, ты что, уходя, дверь забыла запереть? – спросила она, чувствуя холодок под ложечкой. Забывчивостью бабуля не страдала.

– У меня, слава богу, не маразм, – с достоинством ответила старушка. – И Альцгеймер у меня пока еще не поселился.

– Бабуля, постой тут, я посмотрю, – почему-то шепотом сказала Лера и, толкнув дверь, вошла в темнеющий перед ней прямоугольник коридора. Влажной от страха рукой она нащупала на стене выключатель, вспыхнул свет, озарив пространство, заполненное антикварной мебелью, и Лера на цыпочках сделала несколько шагов и заглянула в гостиную.

Здесь царил разгром. Открытые шкафы и ящики комода щетинились каким-то тряпьем. Пол был засыпан бумагами и книгами, сброшенными с книжных полок, секретер вскрыт. Лера опрометью бросилась в другие комнаты и с ужасом убедилась, что неизвестный злоумышленник, пробравшийся в бабушкину квартиру, похозяйничал и там. Из гостиной раздался тихий стон. Посредине разгрома, приложив руку ко рту, стояла бабуля, которая повернулась на внучкины шаги и начала тихо оседать на пол в глубоком обмороке.

* * *

Проводив «Скорую», Лера в глубокой задумчивости вернулась в гостиную. Бабуля после сделанного ей укола спала, по-детски подложив ладони под щеку. Лера подняла с пола старую шаль, любовно связанную крючком. На каком-то этапе своей жизни бабуля увлеклась вязанием. Ниток тогда в продаже особо не было, доставать их дед категорически отказывался, поэтому бабуля приспособилась покупать в ортопедической больнице шерстяные пояса от радикулита, распускала их, сматывала в клубки тонкую чистую овечью шерсть и вязала ажурные шарфы и шали, которые раздаривала знакомым.

Самую первую шаль, немного кривую, с перепутанным в нескольких местах узором, она оставила себе, и Лера, ночуя у бабушки с дедом, иногда накрывалась этой тонкой невесомой вязью, напоминающей сплетенные вместе снежинки. Шаль была огромная, белая, действительно напоминающая снежное покрывало. Сейчас на ней отпечатался след чьего-то грязного ботинка, и Лере стало так ее жаль, словно шаль была живая и ей могло быть больно.

Набрав номер Олега, она тихо, чтобы не разбудить бабулю, рассказала ему о случившемся, мимолетно отметив, что муж почему-то запыхался.

– Олежек, я переночую у бабули, ладно? Мне тут надо все прибрать. Такой разгром, смотреть страшно. Да и вообще не хочу ее одну оставлять. Давление, конечно, сбили, но вдруг ей ночью плохо станет. Мне так спокойнее.

– Конечно, оставайся, – как всегда покладисто согласился Золотов. – Я пацанам обещал кино с ними посмотреть, «Властелин колец», так что мы и без тебя прекрасно проведем время.

– Ты чего, бежишь откуда-то? – спросила Лера, которую вдруг встревожило тяжелое дыхание мужа.

– Да по лестнице я поднимаюсь. Лифт опять не работает. А в мои солидные годы девятый этаж – это тебе не шутки.

– А куда ты ходил? – удивилась Лера. – Ты же говорил, что дома будешь.

– В киоск бегал, за сигаретами. Знакомого встретил, зацепились языками, зашли в «Погребок» пива выпить. Вот, возвращаюсь. Ты не волнуйся. Ухаживай за бабушкой, у нас все нормально будет.

Часа два Лера убирала последствия разгрома, по ходу обнаруживая новые и новые вещи, памятные с детства и не тронутые непонятным грабителем. Кто влез в квартиру? Этот вопрос мучил ее больше всего.

Конечно, в четырехкомнатных элитных хоромах было чем поживиться. В свое время их получил дед – дважды Герой Социалистического Труда, легендарный не только в их области, но и по всей стране председатель колхоза-миллионера «Родина» Иван Рокотов. Дед обеспечивал самые высокие надои и умопомрачительные урожаи. Его колхоз кормил всю область, легко перенося и массовые посадки кукурузы, и возведение свиноферм, и заоблачные нормы по молоку.

В семидесятые годы дед придумал, что в колхозе нужно построить птицефабрику. Съездил в обком, в министерство сельского хозяйства, и везде получил отказ. Мол, у тебя и так хозяйство немаленькое, перебьешься. Но отступать не стал. Две птицефабрики на колхозной земле он возвел в рекордно короткие сроки – за одно лето, – пригласив на работу шабашников со всего Союза. И только когда его выписанные из Воронежа элитные куры дали первые яйца, сообщил об этом «наверх».

Скандал был страшный. Деда даже из партии хотели выгнать, но первый секретарь обкома его тогда отстоял и даже в должности не понизил. А куры, которых многие годы в их регионе потом называли «рокотовскими», кормили всю область и яйцами, и мясом, позволив многим в прямом смысле слова выжить в голодные «карточные годы».

Дед работал всегда, сколько Лера его помнила. С многочисленных портретов, которые встречались ей на городской доске почета в центре города, в школе, в кружке юного химика, который она посещала, да и вообще везде, на нее смотрел серьезный и грозный мужчина, прошедший войну, которого подчиненные боялись как огня, да и начальство тоже побаивалось.

Коммунист до мозга костей, честный, справедливый и неподкупный, он никогда не снимал крестик, который надела на него при крещении мать, и, когда это стало возможным, сделался одним из первых в области людей, занявшихся восстановлением храма. Того, что располагался в усадьбе Ланских.

Дома это был добрый и ласковый человек, обожавший внучку, искренне любящий дочь и беспрекословно слушающийся жену. В их семейном тандеме именно бабуля была главной, принимая решения, которые дед только выполнял. С детских лет Леру это сильно забавляло. Впрочем, глядя на бабулю, она ничуть не удивлялась. Ксения Дмитриевна, в 1943 году сбежавшая на фронт сестрой милосердия, после войны окончила мединститут и всю жизнь работала на «Скорой помощи», причем последние годы перед пенсией – главным врачом.

Несмотря на все заслуги и регалии мужа, а также связанные с этим привилегии, характер она сохранила прямой и открытый, нос не задирала, чванством не страдала, дружила только с теми, кто был ей интересен, не признавая «дружбы по роду службы».

Конечно, как и все женщины, она любила красивую одежду, которую дед, балуя жену, покупал ей в закрытых «военторгах» и привозил из многочисленных командировок за границу. У бабули собралась неплохая «коллекция» бриллиантов и изумрудов, которые она особенно любила, потому что эти камни шли к ее зеленым миндалевидным глазам. Одевалась она со вкусом. Врожденная элегантность и умение держать спину прямо при любых жизненных коллизиях заставляли злопыхательниц шептаться ей вслед, обсуждая ее наряды. Однако иных поводов для сплетен бабуля не давала никогда. Ей многие завидовали, не все ее любили, но все уважали. Они были достойной парой, дед и бабуля. И Лера улыбалась, собирая вещи, которые так или иначе напоминали ей отдельные эпизоды из детства.

В рокотовской квартире вполне можно было чем-нибудь поживиться. Это Лера понимала прекрасно. Но бабулины драгоценности в целости и сохранности лежали в сейфе. И Лера никак не могла взять в толк, что именно здесь искали. А искали же, это ясно.

– Господи, какое счастье, что воры забрались в тот момент, когда мы были в кафе! – прошептала Лера, содрогнувшись от мысли, что преступников могло бы не остановить присутствие почти девяностолетней женщины. Она пожалела, что позволила себя уговорить не вызывать полицию. Придя в себя, бабуля тут же проявила решительность характера, и Лера не посмела ослушаться.

Разложив все по местам, она решила быстренько протереть пол. Присутствие чужих следов Лера ощущала почти физически, и ей хотелось поскорее отмыть оскверненную квартиру, в которой ей всегда было так хорошо.

На полочке с зеркалом, висевшей над раковиной в ванной комнате, в небольшой стильной вазочке из богемского стекла стояло перо павлина. Лера взяла его в руки и покрутила. Перо как перо, красивое. Вот только у бабули она его никогда не видела и даже представить не могла, кто из знакомых мог его принести.

– Лера, детка, ты дома? – позвала ее бабуля, и, поставив перо обратно, Лера стремглав кинулась на зов.

Слава богу, бабуля улыбалась и выглядела неплохо.

– Ба, как ты себя чувствуешь? – тревожно спросила Лера.

– Да все нормально, деточка. Это я от неожиданности, а так-то я не из пугливых, ты же знаешь.

– Я все прибрала. И, как мне показалось, все на месте.

– Да что у меня брать-то, детка? – бабуля засмеялась. – Цацки мои в сейфе, его найти трудно. Деньги я по-современному на карточке храню, да и нет у меня никаких особых сбережений. Дорогим антиквариатом мы с дедушкой никогда не увлекались. Раньше же по-другому жили, скромнее, чем сейчас. Я вообще удивлена, что кто-то сюда залез.

– Ба, а вдруг они вернутся? – спросила Лера, с ужасом представив, что такое может произойти. – Они ничего не взяли, но что-то искали. И если не нашли, то вдруг захотят предпринять еще одну попытку?

– Лерочка, чему быть, того не миновать, – философски заметила бабуля. – Мне уж девяносто лет почти, если я помру от удара по голове, то это будет быстрая и не мучительная смерть. Все лучше, чем сломать шейку бедра или криком кричать от рака. Так что ты особо-то не переживай.

– Ну, ты даешь! – возмутилась Лера. – Вот я бы так никогда не смогла. Надо не выбирать себе смерть, а жить долго-долго.

– Я и живу долго-долго, – улыбнулась бабуля. – И больше всего на свете боюсь стать вам в тягость. Да и по Ване моему скучаю. В общем, не грузись, Лерка.

Услышав из уст бабули современный сленг, Лера засмеялась. Все-таки бабушка у нее была настоящий молодец, и, чтобы перевести разговор с мрачной темы, Лера спросила про невесть откуда появившееся в ванной комнате перо павлина.

– Какое перо? – Бабуля так сильно изумилась, что у нее даже голос изменился. – Не было у меня никакого пера. Да и откуда бы ему взяться?

– Как не было? – теперь уже изумилась Лера и сбегала в ванную за переливающимся разноцветно-мохнатым чудом.

– Ничего не понимаю, – бабуля покрутила перо в руках и отбросила в сторону. – Может, злоумышленники подбросили?

– Ага, влезли в квартиру, чтобы навести тут беспорядок, найти вазу и поставить в нее павлиний хвост. Странно, ты не находишь?

– Не хвост, а часть хвоста, но сути это не меняет, – бабуля в задумчивости покачала головой. – Действительно странно. Ладно, выброси его в помойку, да и забудем про это. Будем считать, что я отделалась легким испугом.

– Точно в полицию не будем сообщать?

– Точно. Лерочка, столпотворения людей в форме я в своей квартире не вынесу. Да и прибрала ты уже все. Не павлинье перо же им показывать. Вот что, детка, иди домой.

– Как? – поразилась Лера.

– Да так. Времени десять вечера, вызови такси и езжай. У меня все в порядке, а у тебя дома дети.

– Дети не одни дома. Они с Олегом.

– Вот именно. Негоже оставлять детей на ночь с чужим человеком.

– Ба, он не чужой человек, – запротестовала Лера. – Он мой муж. Законный.

– Вот когда твой законный муж войдет у меня в доверие, ты сможешь оставлять ему детей сколько влезет, – строго сказала бабуля. – Пока что этого не случилось. Слишком неожиданно он возник в твоей жизни. Так что давай, шуруй домой. – Бабулин лексикон всегда был богат и разнообразен.

Предупредив Олега, что сейчас приедет, Лера действительно вызвала такси, решительно отказалась от стольника, который пыталась всучить ей на дорогу бабуля, поцеловала ее в щеку, сбежала вниз по лестнице, нашла все-таки подсунутый стольник в кармане пальто, засмеялась и быстро доехала до дома.

Ей было очень радостно от того, что после этого богатого на переживания дня она увидит Олега, услышит его спокойный голос, заснет, уткнувшись в крепкое плечо.

На коврике перед дверью что-то лежало. Аккуратно развернув целлофановый пакет, которые бесплатно выдавали в одном из городских супермаркетов, она уставилась на тушку кролика. Такого она давно мечтала приготовить на ужин, но кролик «вытягивал» рублей на девятьсот, поэтому Лера предпочитала покупать что-нибудь более дешевое. Кролик был крупным, размороженным и явно свежим.

Держа его в руках, Лера нажала на кнопку звонка, не понимая, что ей делать со своей находкой.

– Ты что, в магазин еще заезжала? – спросил Олег, открыв дверь и увидев ее непонятную ношу.

– Нет. Я думала, это ты купил и решил меня разыграть.

– Сегодня ж не первое апреля. Странный способ кого-нибудь разыграть. А если бы его кто-то из соседей спер?

– Олег, я ничего не понимаю. Откуда он мог взяться? – жалобно спросила Лера. – И что нам с ним делать?