Ворон

– Важно кáк? – объяснил Витя. – Если слабо присобачить, то соболь подёргает да высвободится. Дело такое. А если ему сильно шмякнет, то лапу перебьёт, а соболь не дурак, отгрызёт её, в капкане оставит да сбежит. Да, бывает. И трёхногих соболей ловят. Живут себе и без лапы.

Дима улыбнулся, представив, как колченогий зверёк вразвалку убегает из западни. Покосился на Артёмыча, ожидая, что он будет насмехаться над Витей, но Артёмыч промолчал.

– Это всё любители, – продолжил Витя. – Понапокупают капканов, а как их правильно насторожить, и не знают.

Дима кивнул. Уж его-то после промысла любителем никто не назовёт.

Тем временем дядя Коля разрéзал мясо изюбра на куски. Несколько кусков отдал Артёмычу на приманку для соболя. Артёмыч измельчил их на тонкие полосы, завернул в целлофановые пакеты и повесил в тёплом углу, чтобы приманка там дозрела.

– Холод выстужает все запахи. Надо, чтобы мясо подтухло. Чем сильнее запах, тем лучше.

– А как понять, что приманка готова?

– А так и понять! – рассмеялся охотник, почёсывая шрам на голове. – Как завоняет тухлятиной, считай, готова. Потом тухлятинку посолить и с потрохами напихать в бидоны. Проквасится там и – во! Лучше привады9 не найти. Это тебе не на орехи с ягодой ловить.

Подумав, Артёмыч опять рассмеялся. Сквозь смех сказал Диме, что некоторые охотники используют соболиные кал и мочу. Запах у них сильный и всегда привлекает других зверьков.

– Так и ходят по лесу, значит, говнецо мороженое собирают, потом оттаивают его и лепят куличики. Веселуха, чего тут!

– Ну а что? – отозвался Витя. – На мочу не только соболь идёт. Вон оленей зимой на всё солёное тянет, и они мочу за сотни метров чуют, а волки этим пользуются. Помочатся на снег, а сами прячутся и караулят.

– Ну да, – хохотнул Артёмыч. Подмигнув Диме, заговорщицки прошептал: – Мочевая засада. Надо попробовать.

Прочее мясо изюбра охотники решили увезти домой и подготовили для обыгания10 на солнце и морозе – привязали к верёвке, протянутой от лиственницы, где сидел ворон, к зимовью. Других забот оно не требовало.

– Пускай висит, никто его не тронет, – махнул рукой дядя Коля. – Собирайся, пойдём за дровами.

Охотники ещё днём рассчитывали привезти пару чурок, но их место на санках тогда занял изюбр. Витя остался в зимовье покрывать капканы парафиновой плёнкой, чтобы они не индевели на холоде, а все остальные ушли в лес.

Дым из трубы изгибался коромыслом. Глядя на него, дядя Коля сказал, что завтра будет тепло. Удачное время для охоты на соболя. Дима обрадовался и, уходя к опушке, оборачивался посмотреть на печной дым, словно хотел отблагодарить его за хорошую примету. Обернувшись в последний раз, увидел кружившего над домом ворона.

«Неужели тот самый? – Дима удивился его настойчивости. – Доиграется ведь, пристрелим. Чего он тут потерял?»

Ворон кружил плавно, беззвучно и о своих планах Диме рассказывать явно не собирался.

«Ну и пусть».

В тайге дядя с Артёмычем подыскивали сушину, а Дима высматривал живность. Её было не так уж много. Наверное, всех распугала задорная Тамга, перебегавшая от охотника к охотнику и лаявшая на любое движение в ветвях.

Дима увидел на ели настоящего клеста. Тот беспокойно озирался, приподнимал скрещённый на концах клюв, цеплялся им за ветки, подтягивался, словно попугай, и помогал себе лапками. Искал шишки. Чуть больше воробья, клёст был бы незаметен в пышной хвое, если бы не его оранжевое оперение – светлое на брюшке и чуть более тёмное на голове. Испугавшись людей, он разразился недовольным «тр-ри чи-чи-чи-чи» и юркнул на соседнюю ель, затем – ещё дальше, пока совсем не пропал из виду.

Заметил Дима и белку-летягу. Пушистая, подвижная, размером меньше простой белки, она прыгала с дерева на дерево: вытягивала лапки, расправляла между ними меховую складку и планировала, на несколько мгновений превращаясь в настоящую птицу.

Дышалось легко, просторно. За скрипом снега не слышались прочие звуки, лишь изредка из чащи доносился треск сломленной ветки, а снег в лесу был разный. Ложился поляной, на которой будто бы тысячи бабочек выставили вверх свои хрустальные крылья, или расходился белоснежным мушиным лабиринтом. На прогалинах, под солнцем, сжимался тоненькими, поднятыми наискось иглами. Но чаще собирался мятыми сугробами, на которых диковинным плетением угадывались звериные следы.

За дровами сделали три ходки, и Дима порядком вымотался, хоть к пиле его и не подпускали. Дядя Коля и Артёмыч сами валили деревья, а Диме доверяли обрубать с них ветки.

– Ну что? Как тебе такая физкультура? Это не по залу бегать. – Артёмыч отёр со лба испарину. – Не через козлов прыгать. Тут посложнее, да?

– Да уж…

Дима и не подозревал, что на холоде можно так вспотеть.

Вечером дядя Коля, сидя на низеньком табурете, взмешивал закипающий борщ, вдыхал его сытные пары и поглаживал ладонью щёки. Тамга, лёжа на пороге, принюхивалась к зреющему ужину, ждала, что её угостят. Артёмыч отбирал рыбную приманку на завтрашний день, а Витя лежал на койке. Наверное, опасался, что его пристыдят за безделье, и без надобности проверял ружьё. Забывался в мягкой полудрёме, и тогда его руки слабели, ружьё свешивалось дулом вниз, глаза прикрывались. Вздрогнув, он вырывался из сонливости и вновь озадаченно разглядывал то цевьё, то приклад.

За окном во мраке бесновался ветер: разносил снег, ударялся в затворенные ставни. Зимовье казалось невообразимо маленьким – светлая точка, затерянная в дебрях сумрачной тайги. И чем сильнее завывала вьюга, тем уютнее было здесь, в тёплых стенах, напитанных запахами еловой настойки, борща и раскалённой печки. И не нашлось тут ни приставки, ни школьных друзей, но Дима не скучал. Сейчас всё было исчерпывающе просто: и сама жизнь, и приютившая её природа.

Витя после двух мисок борща хотел выйти покурить, но прилёг, чтобы всё утихомирилось в животе. Уснул, не раздевшись, сдавив в пальцах незажжённую сигарету. Вскоре и дядя Коля с Артёмычем уснули. Лишь Тамга отчего-то ворочалась возле печки.

Дима подумал, что прелесть охоты – именно в таких минутах, когда труд окончен и дозволено расслабиться, поесть и завалиться на раскладушку: в ногах сжимается боль, перед закрытыми глазами бежит серая чаща, рядом, в печке, пыхтят поленца. Не нужно куда-то торопиться или о чём-то говорить. Нежиться бы так долгие часы, но сон, будто из вредности, пришёл быстро, незаметно.

Глава третья

Первая добыча

Утром дядя Коля разогрел оставшийся с вечера борщ. Дима ел через силу. Он был взволнован предстоящей охотой и совсем потерял аппетит. Даже сидя за столом, не опускал с колен ружьё, словно боялся, что забудет его в зимовье.

– Всё равно стрелять пока не будешь, – предупредил дядя.

Дима не спорил, но ружьё держал при себе.

– Нашёл себе невесту, да? – хохотнул Артёмыч. – Только смотри, вспыльчивая она у тебя. И детишки от неё те ещё, со взрывным характером.

Дима вяло улыбнулся в ответ.

Мял рукава, выстукивал по столешнице. Весь извёлся в ожидании.

Наконец вышли. Заложили дверь полешком.

Дядя Коля проверил обыгавшееся мясо – оно висело на верёвке, словно стираное бельё странных размеров и цвета, – потрепал Тамгу за холку и встал на вчерашнюю лыжню. До опушки дошли все вместе. Дальше разделились. Каждому охотнику предстояло вытропить собствен-ный путик11 и в ближайшие дни охотиться на нём. Витя и Артёмыч должны были в одиночестве расставлять капканы, а дядя Коля с Тамгой – выслеживать и отстреливать зверьков из ружья. Дима в этот день пошёл с дядей.

Перебираясь через увалы, опасливо проходя буреломы, они одолели не меньше пяти километров, прежде чем оказались в малоснежной долине. Здесь для них начался промысел.

Дядя Коля сказал, что год был неурожайным на рябину, а значит, соболя нужно искать в ягодниках и кедровнике.

Тамга бежала возле охотников, вслушивалась в тайгу: не раздастся ли желанное урканье соболя, – изредка срывалась в сторону, но дядя тут же окрикивал её назад, шутливо называя нетерпеливым Дебил Дебилычем. Под лыжами сухо поскрипывал снег. Дима впервые с благодарностью подумал о зимних уроках физкультуры. Без них он бы сейчас далеко не ушёл.

С деревьев за охотниками следили кедровки – небольшие птички с прямым, как шип, клювом, в коричневой шубке, усыпанной белыми пёрышками, словно обметённой снегом. Они тянули резкое «фряк-фряк-фря», потом тараторили простое «та-та-та, та-та-та», и Дима с улыбкой прислушивался к их крикам. Дядя его радости не разделил. Сказал, что кедровки мешают охоте – клюют угодивших в капкан соболей и портят им мех. Обилие кедровок означало, что Вите и Артёмычу придётся чаще проверять свои насторожки.

– А медведя тут можно встретить? – спросил Дима.

– Можно. Только не советую.

– Представляю…

Тёмным утром погода была холодной, а к светлому утру пошёл снег и потеплело. Дядя заметил крупного, не меньше полтонны, лося, однако палить не стал, так как вдвоём с Димой они бы не вынесли его из тесной чащи. Санки остались в зимовье, да и мяса изюбра охотникам было достаточно.

Отыскав соболиный след, дядя склонился под кусты, и Дима заскользил к нему – хотел видеть и знать охоту целиком, от первой приметы до выстрела.

– Осторожней с лыжами, не топчи. Видишь?

– Вижу, – с восторгом ответил Дима, хотя всё зрелище ограничилось парными ямками на снегу.

– Смотри. – Дядя подковырнул одну из ямок ножом. След сразу рассыпался белоснежным песком. – Понял?

– Да, – с сомнением кивнул Дима.

– Чего ты понял? – усмехнулся дядя. – Будешь так всё понимать, останешься дураком.

Дима насупился. Даже на холоде почувствовал, как, покраснев, степлилось лицо.

– След рассыпался. Значит, свежий, – пояснил дядя Коля. – Ему, считай, не больше часа. Если бы он в такую погоду вылез комком, значит – старый и бестолковый. А по свежему можно и догнать.

Тамга, обнюхав следы, побежала вперёд. Вела носом над снегом – стригла его, мордочку не поднимала. Дядя с Димой заскользили за ней, не отрывая взгляда от её скрученного хвоста. Теперь уже не было ни времени, ни желания любоваться тайгой, слушать крики кедровок или высматривать клеста. Дима ждал первого соболя.

Следов становилось больше. Места пошли пушные. Тамга изредка задерживалась, смущённая набродами разных зверьков. Обнюхав многоследицу, разобравшись в ней, продолжала тропить выбранного хозяином соболя.

– Самец, взрослый. – Дядя остановился. – Хороший.

Приблизившись, Дима увидел на снегу новые следы. Тут зверёк справил нужду.

– Почему самец?

– Видишь говёшки? – дядя указал лыжной палкой.

Дима невольно хохотнул.

– Чего ржёшь? Точно, что дурак. Завтра с Артёмычем пойдёшь и с ним будешь над говном ухахатываться.

– Прости.

– Говёшки и моча раздвинуты, видишь? Между ними – зазор. Вот. Значит, самец. У самочек они идут в одно место. А лапы у него круглые, след – глубокий. Значит, взрослый. Нам такой и нужен. Понял?

– Да.

Дима жадно слушал дядю. Чтение звериных тропок показалось ему чуть ли не магической способностью.

– Пару лет походишь, настропалишься. Тут и без собаки можно, если умеешь по следу запомнить и ход, и другие особенности. Так среди всех набродов распознаешь нужного соболя, а значит – проследишь до гнезда.

Когда лайка рванула вперёд, Дима от неожиданности замер. Потом, словно в забвении, помчался за ней. Зацепился лыжами за ветку и повалился в снег.

– Куда тебя! Не беги так! Собака, что ли? – грубо, но с улыбкой сказал дядя.

Тамга учуяла добычу. Лай раздался где-то впереди, потом сбоку, позади.

Дядя Коля ждал.

– Гонит, – объяснил он Диме. – Надо, чтобы на дерево загнала. Там он наш. Хуже, если в камни или бурелом. Или под корни. Тогда долго возиться.

– А не упустит? – затаённо спросил Дима.

Дядя не ответил, а когда лай участился, стал перемежаться безудержным поскуливанием и сосредоточился в одном месте, где-то справа, он всё так же без слов заскользил туда.

Дима с силой оттолкнулся лыжными палками. Весь напрягся до гула в ушах, старался ничего не упустить, не сглупить. Боялся, что по его вине соболь уйдёт, тогда дядя откажется брать Диму на охоту и до конца промысла продержит на хозяйстве в зимовье. Дядя правильно сделал, что не допустил его до стрельбы в первый день. Дима точно растерялся бы, тут было не до ружья.

«Эх, зря не тренировался на кошках».

Дядя с Димой подбежали к лиственнице, на которую лаяла Тамга. Зверька в кроне не было видно. Он затаился. Но прежде чем его искать, дядя обошёл ствол – высматривал отходные следы: соболь мог одурачить лайку и соскользнуть с веток вниз, убежать. Отходных следов не нашлось. Значит, он наверху. Дядя поднял ружьё, отщёлкнул крышечки прицела. Ничего не увидел. Отправил Диму стронуть соболя.

Дима, чувствуя, как от волнения дрожат руки, выхватил топор. Ободрал кору и обухом ударил по дереву.

Простучав ствол, замер.

Простучал ещё раз.

Тамга вдруг закрутилась, залилась визгливым лаем. Соболь стронулся! Но дядя не торопился стрелять. Ждал, пока тот успокоится на видном месте. Не хотел в суете повредить шкурку или вовсе промазать.

– Что там? – прошептал Дима.

Из-под ствола он не видел, что происходит в кроне.

– Молчи! – бросил ему дядя.

Соболь не успокоился. Пошёл верхом и перепрыгнул на соседнее дерево. Тамга, не опуская головы, дёрнулась за ним. Началось открытое преследование. О тропках на снегу можно было забыть. Главное – не упустить соболя.

Теперь и Дима разглядел в ветвях тёмненького подвижного зверька. Он бежал прочь от собачьего лая. Взвивался по ели, торопился по веткам, прыгал на другую ель – отряхивал с её лап снежную пыль. Замирал, потом вновь бежал. Лайка не отставала. Дима даже не смотрел, в какую сторону они идут, какие места проходят. Скользил, задрав голову. Оступался, ударялся о ветки. Для него, как и для Тамги, сейчас не существовало ничего, кроме верхушек деревьев.

Зверёк подолгу готовился к дальним прыжкам. Чувствовал, что, упав, сразу попадёт к лайке. Дима напряжённо наблюдал за его движениями. Переживал, потеряв из виду. Дядя Коля был спокоен.

Соболь перескочил на сушину и полностью открылся. Тут хвоя его не укутывала. Пушистый, красивый, он немного напоминал кошку. Чуть наклонил голову, рассматривал охотников. Его круглые ушки хорошо выделялись на фоне посеребрённого неба. Грохнул выстрел – словно вздёрнулся лист жести.

Дима вздрогнул от неожиданности.

Звонкое, сухое эхо.

Зверёк тряпичным комом полетел вниз. Ударился о голые ветки, перевернулся и юркнул в снег.

– Хэдшот, – неуверенно прошептал Дима.

– Фу! – закричал дядя Коля.

Тамга подскочила к соболю и хотела прихватить его зубами.

– Фу!

Дядя подбежал, оттолкнул собаку. Достал обмякшего зверька. Ощупал его и, довольный выстрелом, подвязал к рюкзаку.

– Считай промысел открытым, – бросил он племяннику.

Дима не шевелился. Удивлялся, что совсем не чувствует радости. Наконец увидел охоту от первого следа до выстрела, но восторг отчего-то не пришёл, азарт притупился. Казалось, что его обманули. Словно должно было произойти что-то ещё, а всё ограничилось сухой очерёдностью: выстрелил, подобрал, приторочил и пошёл дальше.

Поразмыслив, Дима решил, что всё случилось чересчур стремительно. Он просто не успел прочувствовать момент. Ощущения явно будут другими, когда удастся самому добыть зверька.

Ободрившись, Дима пошёл за удалявшимся дядей. Скользил на лыжах и неотрывно смотрел на тушку подстреленного соболя. Она болталась на дядином рюкзаке, словно уже превратилась в меховой хвостик на соболиной шапке. Оскаленная мордочка. Игрушечные глаза. Игрушечный нос. Не верилось, что зверёк только что был живым.

Сделали привал. Сложили костёр и подкинули к нему две замёрзшие банки тушёнки.

Дима коптил на огне кусок хлеба и слушал дядю.

– Если стреляешь дробью, стреляй аккуратно. Можешь весь мех продырявить. Лучше встать так, чтобы ветка или ствол прикрыли соболя. Понимаешь?

Дима кивнул.

– Встань так, чтобы видеть только голову. Тогда и стреляй. Голову пробьёшь, а мех не тронешь – остальная дробь угодит в дерево. И не торопись. Смотри, чтоб он там на ветках не застрял, потом не доберёшься.

– А когда ты убил своего первого соболя? – невпопад спросил Дима.

– Не убил, а добыл, – ответил дядя Коля.

До вечера Тамга ещё несколько раз брала след, даже облаяла лиственницу, но соболь не попадался. К зимовью возвращались молча. Дима шёл понуро. Своё настроение объяснял усталостью от долгих переходов и тем, что сегодняшняя охота принесла лишь одного зверька. Правда, дядя сказал, что случаются и совсем пустые выходы, а больше трёх-четырёх соболей никто не отстреливает даже в удачные дни.

– Мясо-то поклевали. – Артёмыч встретил их на пороге.

– Кто? – удивился дядя Коля.

– Ясно кто. Ворон. Говорил же!

– Может, и не тот ворон. – В дверях появился Витя.

Они с Артёмычем вернулись пораньше и успели растопить печку.

– Тот, тот!

– Какая разница – тот, не тот?

– Такая разница, что надо было сразу стрелять! – настаивал Артёмыч. – А теперь поди поймай. Знает, когда прилетать, вечером не сунется…

– Ладно, чего встали, – отмахнулся дядя Коля. – Дайте пройти.

Зайдя в дом, Дима сбросил рюкзак и повалился на раскладушку. Давно так не уставал, но долго полежать ему не дали – опять послали за чистым снегом. Дима не противился. Это лучше, чем колоть дрова.

Пока Артёмыч готовил ужин, дядя Коля стянул с соболя шкурку, и Дима, оправившись от недавней хандры, с улыбкой её погладил. Дядя назвал мех выходным, то есть добротным, с густой тёмной шёрсткой. Такие ценятся больше всего. Дима приложил шкурку к щеке.

– Ладно тебе, – рассмеялся дядя. – Ещё нацепи вместо шапки.

Его смеху вторили Артёмыч и Витя. У них добычи пока не было, но капканов они поставили много, а в ближайшие дни им предстояло поставить ещё больше, и они надеялись, что капканы вскоре заговорят счастливым клацаньем.

Дядя Коля вывернул шкурку мездрой12 наружу, натянул на деревянную распорку и вывесил сушиться в углу. Там же висела бледная тушка соболя – её наметили на приманку. Сейчас зверёк, раздетый от меха, был худым, невзрачным, чем-то похожим на кошку-сфинкса. И не скажешь, что соболь.

Дом прогрелся. Снаружи изредка высвистывал ветер, но чаще томилась тишина. Зима сковала жизнь, Иркутск казался далёким и ненастоящим.

– Мой отец ловил соболя слопцом, – после ужина вспоминал дядя Коля.

– Чем? – переспросил Дима.

Он лежал на раскладушке, наслаждался тем, что может вытянуть и расслабить гудевшие от усталости ноги. «Неужели придётся каждый день так бегать ради единственной шкурки?»

– Слопцом.

– Что это?

– А ты слушай, слушай. Тут дело такое. Соболь всегда идёт по колоде, то есть по поваленному дереву.

Дядя Коля обтёр ладонью масленые губы и принялся тереть маслянистость между пальцами, скатывая её в грязные катышки.

– Значит, если на его пути лежит колода, то по земле он не пойдёт, только по колоде. Этим раньше пользовались. Никакой привады не надо.

Тамга лежала у порога. Витя достал из тумбочки старую книгу без корешка и переплёта и теперь лениво перелистывал её изжелтевшие страницы. Артёмыч, швыркая, допивал чай. По стенам суетились отсветы зажжённого светильника.

– Отец выискивал ту колоду, по которой соболь бегает чаще.

Дима почти не слушал. На сегодня охотничьих премудростей было предостаточно. В глазах собирался жар, приходилось щуриться, чтобы они не закрылись.

Услышав, как Артёмыч с Витей хихикают о чём-то своём, Дима отвлёкся. Сквозь дядины слова попытался разобрать, о чём они говорят.

– Ну да, ну да, – шептал Артёмыч.

– У тебя что, по-другому? – весело спросил Витя.

– Натягивал на неё слопец, – продолжал дядя.

– Да всё то же, – признался Артёмыч. – Особенно где-нибудь в автобусе.

– Или в магазине.

– Ну да. Хочешь расслабиться, пустить мягкого шептуна, а в итоге грохочешь зарядом, как из двустволки, аж стены дрожат.

Артёмыч зашёлся лающим прерывистым смехом. Догадавшись, о чём он говорит, Дима вяло хмыкнул. У Артёмыча все шутки были об одном.

– Соболь, значит, бежал по колоде, задевал привод, – дядя Коля не замечал общей весёлости, – и на него с размаху падало брёвнышко. – Дядя хлопнул ладонью по столу: – Блямц!

Дима вздрогнул и понял, что даже с открытыми глазами умудрился задремать.

– Вот тебе и слопец. Слопнул соболька, и всё тут. Раздавил, а мех не попортил.

– Ты бы лучше рассказал, как ворона поймать, – отозвался Артёмыч.

– Расскажу, – тут же ответил дядя Коля, словно только и ждал этой просьбы. – Хоть завтра поставлю тебе силок. И не будет ворона.

– А чего тебе ворон? – зевнул Витя.

– А то, что не отстанет. Будет каждый день мясо клевать. Потом своей жене повезёшь его обглодки, – обозлился Артёмыч.

– Да ну…

– Вот тебе и ну! Знаем мы таких. От кедровок проблемы, а тут ворон. Ну что? – Артёмыч посмотрел на дядю Колю. – Поставишь петлю?

– Сказал же, поставлю. Завтра из своего ворона сделаешь закваску для соболя.

– Договорились! – рассмеялся Артёмыч.

Артёмыч с дядей ещё что-то обсуждали, но Дима их не услышал. Его окончательно сморила усталость. Он так и заснул поверх спальника, в одежде.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Торбáсы (торбазá) – сапоги из шкуры с мехом наружу.

2

Лабáз – деревянный навес в лесу, который закрепляют высоко между деревьями, чтобы хранить на нём припасы и так уберегать от зверей.

3

«Контр-Страйк» (Counter-Strike) – серия популярных компьютерных игр, в которых вы можете выступить за одну из противоборствующих сторон: террористов или контртеррористов.

4

Headshot – выстрел в голову (англ.). Термин используется в компьютерных играх для обозначения убийства противника одним выстрелом в голову.

5

Кулёмка – ловушка на мелкого зверя, угодив в которую, он оказывается раздавлен тяжёлым предметом (например, бревном). Кулёмки бывают низовые (их ставят непосредственно на земле) и верховые (их приподнимают над землёй).

6

Куржухá – изморозь, полностью покрывающая деревья или другие поверхности.

7

Тропи́ть – прокладывать тропу через нехоженые заросли или снег, а также выслеживать зверя по следу.

8

Плáшка – ловушка на мелкого зверя. Угодив в неё, зверь оказывается придавлен доской, поверх которой лежит бревно или другой тяжёлый предмет.

9

Привáда – корм, который кладётся с целью «привадить», то есть приучить зверя систематически приходить на данное место.

10

Обыгáние – подготовка мяса к хранению. Мясу дают как следует прочахнуть: обветривают, сушат на солнце и морозят на открытом воздухе.

11

Пýтик – охотничья тропа, на которой охотник ведёт промысел.

12

Мездрá – нелицевая, внутренняя сторона кожи или шкуры.