Лабиринты чужой души. Книга 2

А пьяная в дымину мама делала вид, что не слышит собственной дочери. Лишь посмеивалась:

– Чего орать – то? Уж он-то справится. Взрослая уже. Раз шапкой не собьешь, – пора зарабатывать деньги в семью. Итак, воли много было. В циркачки, видишь ли, в Москву захотелось. Она будет жить и хлеб с икрой и маслом трескать, а матери помогать не надо, пусть прозябает в нищете. У самой во-он какие шмотки в детдоме выдали, а мать в обносках ходит.

– Тамар, может, зря ты это все затеяла? Жалко. Дочка ведь, – подал голос ее партнер по выпивке, что сидел между нею и старшим сыном, который от злости сжимал губы и зыркал глазами на мать. Но ничего не говорил.

– Молчи уже! Я – мать, лучше знаю, что плохо, а что хорошо. В детстве она от нас сбежала, попала в детдом. Ее там кормили, поили, одевали, спала на чистеньком постельном белье. Хоть бы раз вспомнила обо мне. Нет, ей мой отказ и приемную семью подавай. Там, видишь ли, ей лучше будет. А я? Я что, плохая мать?

– Никто не винит тебя. Ну, будут другие родители, станут заботиться о ней. Хоть об этом не надо будет думать. А ты все равно останешься ее биологической матерью.

– Ладно! Давай, наливай! За это надо выпить.

А насильник тем временем в соседней комнате решил вырубить Любу кулаком. Он ударив сначала со всей силы в лицо, потом так же ниже живота, она согнулась от боли, но продолжала отталкивать от себя ногами. Он колотил ее по лодыжкам, а потом, схватив за подмышки, так тряханул, что у нее колыхнулась голова. И в то же время попал кулаком по ней. Она ударилась затылком о спинку кровати. Перед глазами заплясали искры.

Кровать и вся Люба покрылись разводами крови. Таким же был и он. Ее голое тело приводило насильника в неистовое желание. А девочка от стыда укрывалась руками от него и защищала свою честь, насколько позволяла ей девичья сила.

Он уже не контролировал себя и колотил по лицу, рукам, потом снова намотал на руку косы и с силой развел ей ноги. При первой же попытке совокупиться с нею, раздались нечеловеческие вопли девочки. И только после наступления оргазма увидел, что простынь, его предмет для секса и вся его жертва были в крови.

Он даже сам не мог поверить в то, что распалился до избиения малолетки. А потом уже ничего не оставалось, как бить, словно ставя точку: не бывать тому, чтобы в постели командовала женщина, пусть даже еще и девственница.

Давно с ним такого не случалось. Злость прямо раздирала его. Жалость и сожаление он старательно прогонял из головы. Женщины для того и созданы, чтобы ублажать мужчину, быть их игрушкой по жизни.

Для него утренний секс с девочкой принес позитивное настроение, даже гордость собой. Когда он забылся на миг от усталости, Люба сползла с кровати, оставляя кровавый след везде, где передвигалась, открыла окно, и с трудом вылезла через него на улицу из дома матери, которая не спасла ее, свою малолетнюю дочь, от насильника. А еще и насмехалась, слыша ее вопли и зов о помощи. Это не мать, а дьявол в юбке. Никогда ее ноги здесь больше не будет. И зачем только приходила сюда?

Хотела получить письменный отказ от нее и порадовать, что нашлись приемные родители. Страшно даже представить, что теперь будет? Как жить после всей этой грязи? Сумеет ли она показаться детском доме после такого позора? Нет, не могла она пойти туда. Поэтому зашла в сарай учреждения, упала на доски и сжалась в комок, обливаясь слезами.

Боль физическая слегка утихла, теперь плакала душа. У нее не было сил привести себя в порядок, мир померк, и впереди зияла черная тьма. Лишь одно вертелось в голове: все выдержу и рано или поздно попаду в семью. Ладно, отец осудит, но мама-то поймет и поможет. Она жила сейчас мизерной надеждой, что потенциальные родители не откажутся от нее, не бросят в беде.

Не все в нашей жизни получается так, как хочется. Лежала и плакала так до самого утра. Но голод не тетка, утром поплелась в сторону продуктового магазина. Смотришь, кто-то пожалеет и накормит. С самого утра она то стояла возле двери, то сидела на лавочке неподалеку.

Семилетняя Вера ближе к вечеру пошла за продуктами. Вернулась домой взволнованная:

– Мама, ко мне сейчас возле магазина пристали два детдомовца. Один стал вырывать сумку с продуктами, а другой выкручивать руку. Было так больно, я кричала и плакала.

Мила сжала кулаки:

– Что они тебе сделали?

– Ничего! Подбежала девочка, она до этого тоже плакала на лавочке. И тому хулигану сзади подножку подставила, он упал, ударился носом, стал размазывать кровь по лицу.

Тот, что держал меня за руку, орал ей:

– Кто тебя звал сюда, Любка?

– А чего меня звать? Отстаньте от девчонки, не получите по шеям, – огрызнулась она, и завернула ему руку за спину.

Потом пнула под зад:

– Пошел вон, оба пошли отсюда, придурки!

Мальчишка прищурился и зашипел на нее, как змея:

– Я скажу в детдоме, что ты грязная и дерешься, – попадешь в темную комнату!

– Директор узнает, что вы детей обижаете, – самих туда отправит.

Мальчишки убежали. Я глянула, а у девочки на лице, руках и ногах, – везде синяки и кровь.

– Поэтому она плакала?

– Да, она сказала, ее алкаш один побил.

Когда он пришел, мама Любина пьяная сидела за столом с алкашами, он отдал ей две бутылки водки. И ввалился в комнату вслед за Любой.

– А сколько же девочке лет?

– Десять, кажется.

– Чего же она весь день сидит на лавочке, и никуда не уходит? – заволновалась мать малышки.

– Так она детдомовская. Отпросилась мать проведать. А потом убежала из дома через окно. Тот дядька и наставил ей синяков, который за нею в комнату приперся.

Мы потом подружились, сидели на лавочке и разговаривали. Я отломила ей кусок от булочки и колбасы. Ты не будешь ругаться?

– За что же корить тебя, солнышко, если все правильно сделала?

Верочка прижалась к Миле:

– Мы сидели и ели булку с колбасой, и еще болтали ногами. Мне было так хорошо, будто она моя сестра, – подняла дочка распухшие глаза на маму.

У Милы от волнения забилось сердце и закралось подозрение: дядька мог не только просто побить девочку.

– Доченька, покажи, где вы сидели с Любой.

– Пойдем. Я ей так и сказала, что ты поможешь.

Мила погладила девочку по голове:

– Моя ты умница. Ну-ка, вспомни: что на ней надето? На улице – то прохладно.

– Только большущий сарафан и комнатные шлепанцы, вроде.

Мила еще больше утвердилась в своем подозрении.

– Подожди, найду что-нибудь теплое для нее, и пойдем.

И задумалась: что взять для бедняги, какого она роста? Она забралась на стул возле шкафа и достала с антресолей вещи старшей дочери, которые вполне могли сейчас пригодиться.

Скоро Вера уже бежала к лавочке, где все еще сидела полураздетая девочка с грустными, почти взрослыми глазами. Столько отчаяния и растерянности было в них, что у Милы заныло сердце. Появилось такое же щемящее чувство, какое испытала три года назад, когда узнала историю появления Верочки в детском доме. Люба смахивала сейчас на экзотический цветок, сорванный безжалостной рукой из родной почвы.

Мила надела на девочку теплые вещи, и спросила:

– Люба, скажи, тот дядька только бил тебя, больше ничего не делал?

– Он бил меня, порвал платье, за все хватал, делал мне больно, а потом свалился и уснул. Я выскочила в окно совсем раздетая, с веревки сняла мамин сарафан, что сох после стирки, за сараем оделась. Больше туда не пойду, потому что боюсь. То брат, то дядьки там пристают.

Мила удивилась:

– А что же мама?

– Она всегда напивается водки, и тут же начинает орать, что я нахлебница, и мне пора зарабатывать деньги в семью.

Мила сочувственно пожала плечами:

– Если у вас такое творится, лучше тогда в детдоме жить?

– Так я там два года и живу. Когда брат ко мне лез, бил и рвал на мне вещи, я ударила его кастрюлей с солеными огурцами. Мать их всегда много солит для закуски. И убежала из дому, жила в подвале дома рядом со школой. Кто-то из жильцов написал жалобу, меня забрали в милицию и определили в детский дом.

– И с тех пор ты не была в школе?

– Почему? До вчерашнего дня училась. Теперь не знаю, как там с синяками покажусь.

– А зачем же вчера пошла в родительский дом?

Девочку подняла горящие глаза на Милу:

– А я, может, хочу, чтобы в семью взяли, и я стала артисткой цирка! Чем я хуже других? Для этого нужен отказ матери от меня. А она кричит, что не будет этого делать: раз она дала мне жизнь, я по гроб обязана заботиться о ней. И должна начать это делать уже сейчас.

Мила покачала головой:

– А, знаешь, Люба, пойдем к нам в гости. У нас есть ванна, одежда старшей дочери. Отдохнешь. Приведешь себя в порядок, переночуешь у нас. Никто тебя ругать не будет. Я предупрежу директора. Не в таком же виде в детдом возвращаться.

У Верочки загорелись глаза:

– Мамуль, и чай с пирогами будем пить?

– Обязательно. Я сегодня твой любимый яблочный испекла.

– Ура! Мамулечка у меня самая лучшая.– Она чмокнула Милу в щеку.

И повернула голову к Любе:

– А ты любишь такой?

– Кажется, да. Нам давали как-то в детдоме. Только я не помню, с чем, – покраснела Люба.

– Пойдем скорей, – сказала Вера. И протянула ей руку. Та поплелась с Милой и Верой, стараясь не расплакаться у них на глазах. Все болело. Было одно лишь желание – выспаться, чтобы заработали мозги. От усталости она была не в силах мыслить.

Поздно вечером Мила по телефону рассказала обо всем директору детдома и старшим детям Илье и Наташе.

– Мамочка, постарайся все на Любе сохранить в таком виде, какой есть, – твердил в трубку сын, как аксиому, повторяя то же самое, что и чуть раньше директор.

– Что ты имеешь в виду?

– Не давай купаться, надо полное медицинское освидетельствование провести.

– В том-то и дело, я как раз хотела искупать ее. А у нее хватило только сил на чай с пирогом, потом вырубилась прямо за столом.

– Вот и славно. Рано утром заедем за директором учреждения и отвезем Любу в милицию и к судмедэкспертам.

Примерно через час дети приехали в родительский дом. Теперь вся семья сидела за столом и решала, как помочь попавшей в беду девочке.

Наташа и мама были непреклонны:

– Этих педофилов надо лишать способности даже мечтать о близости с детьми, лишив их бесполезного органа.

– Какие вы кровожадные, – улыбалась мужская часть семьи. Хотя, конечно правы. Они даже после заключения не успокаиваются. И снова попадаются на подобных преступлениях.

– Вот недавно читал, что не успел освободиться такой любитель подростков, как его снова поймали за изнасилование ребенка и его убийство меньше, чем через двое суток, – сказал Илья.

– Ну, правильно, зачем оставлять свидетеля в живых? – зыркнула на окно Наташа, словно именно за ним скрывались все преступники мира.

Мила села на любимого конька:

– По-умному с такими поступают в Азии! Их лишают мужского достоинства. Сразу наступает штиль.

– Как бы не так! Не имея возможности совершить желаемое, они за деньги предлагают малышей другим насильникам, создают подпольные эротические салоны, где издеваются над детьми, неважно, кто они, мальчики или девочки.

Илья вздохнул:

– Народ совсем на деньгах помешался. Вот вынь да положь им богатство. И чем быстрее, тем лучше.

Василий, как глава семейства, решил поставить точку на отвлечениях от темы:

– Что-то мы отошли от нашей беды. Девочка попала в переплет. Сможем ли мы ей как-то помочь?

– Для начала нужно освидетельствование провести, – подал голос Илья.

Мила громко вздохнула:

– Я разговаривала с директором детдома по телефону. Как только завтра приведем Любу, он будет ждать с медсестрой и психологом учреждения. Специалисты поговорят с нею, запишут объяснение на диктофон и отвезут на автобусе в экспертное бюро.

– А в суд когда?

– Первым делом освидетельствование и беседа с психологом, потом все остальное.

– Директор сказала еще, что детдомовские специалисты переживают, не заартачится ли девочка, не повернет все действия вспять из жалости или нажима родственников?!

Ее собиралась удочерить одна семья. Когда я позвонила, они как раз были в кабинете директора. Тот при мне поделился с ними бедой, в какую попала бедняга. И предполагаемые родители в один голос закричали:

– Нет! Нам не нужна испорченная девчонка. А – то возьмешь такую, и будешь локти кусать. Мы хотели взять в семью серьезную, без проблем и темного прошлого!

Василий сверкнул глазами и помахал кулаком почему-то в сторону входной двери:

– Вот из-за таких горе – усыновителей дети перестают верить взрослым, в то, что мир

бывает не только черно-белым! Им что, на выставку выставлять горемыку? И в чем ее вина, если родная мать продала за две бутылки водки собутыльнику?! Милочка, мы же не бросим девочку наедине с этим ужасом?

А та и сама подумала вслух:

– Где три с лишним года назад нашлось место одной малышке, там, если чуть подвинуться, можно найти его и для другой.

Наташа предостерегающе сказала:

– Смотрите, родители, с десятилетней девочкой вам встретится проблем больше, чем было с трехлетней малышкой.

Отец отмахнулся:

– Верно-то, верно! Но мы с матерью никогда их не боялись. Всегда решали по мере поступления. Даже с Вами бывало всякое. Так ведь, мать?

Мила кивнула головой:

– Сейчас главное, – успокоить Любу, поддержать, чтобы она знала, – мы на ее стороне.

Пусть никого не боится, доводит дело о наказании виновных до завершения. А мы пока займемся документами по ее удочерению.

На этом и остановились. И дружно отправились спать.

Утром встали рано. Старшие дети тут же засобирались домой.

– Быстренько все приводим себя в порядок, завтракаем и разбегаемся по рабочим местам, – скомандовал папа.

– Пап, ну мы у себя дома поедим, если получится, а- то ведь семьи переживают.

– Ну, вы… Ладно, счастливого пути. Спасибо, что приехали, помогли принять решение.

– Да мы что! Всегда вас поддержим, – ответила Наташа.

– А вы у нас классные! Ни у кого нет таких родителей! – Сверкнули глаза у Ильи.

Они на прощание обняли мать с отцом. И уехали.

Люба, как услышала, что ей предстоит идти в детдом, приуныла и теперь сидела с отрешенным взглядом в сторонке от стола. Верочка безрезультатно пыталась ее разговорить:

– Как спалось, Люба? Что-нибудь снилось?

– Да так себе, все тело болело. Кошмары всякие плелись. А теперь еще идти в проклятый детдом.

Мила села рядом:

– Верочка, помоги папе накрыть на стол, а я пока с нашей гостьей побеседую.

– Ага. Я мигом.

– Может, подушка или матрас были жесткими, милая? – обняла она девочку.

– Да нет, тетя Мила, все нормально. Просто домашний кошмар крутился в мозгу всю ночь. Я так боюсь возвращаться в учреждение, и еще больше жить там вечно. – Она глубоко вздохнула, из глаз потекли слезы.– Мне у вас так хорошо было. Все добрые, внимательные.

– Ты – хорошая девочка, Люба. Не останешься в казенных стенах надолго.

– Не успокаивайте. Я слышала, что потенциальные родители отказались от меня. А я так надеялась на них.

– Да не переживай так. Скажи, а с нами хотела бы жить!?

У девочки вспыхнули глаза:

– Еще как! Вы и, правда, возьмете меня?

Мила ответила:

– У нас правило: никого не бросать в беде. Только есть и условие к тебе: в детдоме ждут специалисты. Все честно и подробно им расскажи, пройди полное освидетельствование и постарайся спокойно отнестись ко всему, что произойдет в суде. Пойми, преступник должен сидеть в тюрьме. Если его туда не отправить, пожалеть, он надругается еще над кем-то. Такая у них психология. Никого и ничего не бойся. А мы пока подготовим документы для твоего удочерения. Договорились?

Девочка прижалась к Миле и зашмыгала носом:

– Я все сделаю, тетечка Милочка, как вы сказали. Только не бросайте меня, как те.

У Милы засвербило в груди: бедная девочка, всего десять лет, а уже встретилась с предательством, насилием, непониманием и с агрессией. Если не помочь бедолаге сейчас, она сломается. Вся дальнейшая жизнь пойдет кувырком.

После завтрака она отвела Любу в детский дом. И оставила там для прохождения всего, что положено в подобных случаях. Там специалисты, они свое дело знают четко. Сама занялась сбором необходимых документов и работой, периодически узнавая, как дела у Любы.

Родные дети не были против удочерения Любы, они просто переживали, хватит ли у мамы и папы здоровья и сил на воспитание двух девочек. А Верочка опасалась стать лишней, нелюбимой, когда в семье появится еще один ребенок.

Она спряталась за занавеску, и не хотела оттуда выходить.

– Что с тобой, солнышко? – спросила ее Мила.

– Мамочка, я очень хочу, чтобы вы с папой стали родителями Любе, но я опасаюсь…

– И что ж тебя так пугает, Верочка?

– А то, что вы меня отдадите кому-нибудь другому.

Мама обняла малышку:

– Чего это мы станем тебя отдавать кому-то, ты нам самим нужна. Мы тебя любим. Нам хорошо всем вместе. Так ведь?

– Ага. А когда папа купил новую машину, он же продал старую?! А вдруг и меня вы на Любу поменяете.

– Что ты, милая, – погладила дочку по голове мама, дети – не товар, их не меняют. Мы просто возьмем Любу к себе. И вы будете обе нашими дочками, а друг другу сестрами. Станете дружить, помогать друг другу.

– Ну, тогда берите. Мне она тоже нравится.

Вскоре в семье появилась еще одна дочка. Любу в школу приняли не в четвертый класс, а в третий. Сказали, что ее экзаменовали и вынесли решение из-за многочисленных пропусков провести с нею повторное обучение. Верочка в тот же год стала первоклассницей, переходя из класса в класс с отличными оценками. Все в семье Писаревых постепенно налаживалось.

Глава 4. Люба привыкает к семье

Росла семья, добавлялись проблемы. Удочеряя малышку трех лет, семье Писаревых не пришлось подстраиваться под ее пагубные привычки, вредные наклонности. Их просто не было. Она вошла в семью тихо и спокойно, словно просто на полгода отлучилась куда-то, а теперь вернулась. Все ей казались близкими и родными, чего не скажешь о появлении Любы.

Поначалу замечалось и прятанье кусков хлеба под матрас или подушку: про запас. Слишком часто в прошлой жизни ей приходилось голодать. Не раз родители сталкивались с воровством из шкафов и ящиков вещей и бижутерии. Даже Верины вещи она пыталась натянуть на себя, хотя отличалась от нее плотным сложением и высоким ростом. Если вещи при этом рвались, она резким рывком руки вверх забрасывала их за платяной шкаф.

Родители все терпели, разъясняли, приводили примеры, стараясь привить дочке понимание, в чем разница между нахождением в учреждении и жизнью в семье, чтобы ей стало, наконец, понятно, что хорошо и что плохо.

Мама говорила:

– Доченька, брать чужое без разрешения нехорошо. Если что-то надо, ты скажи мне или папе. Любой из нас, если сможет, выполнит твою просьбу. Вот сегодня ты порвала Верины белые гольфы. Хорошо, мы узнали об этом сейчас, а то бы через два дня, идя на первую в своей жизни линейку в школе, ей пришлось бы натягивать на ноги порванные гольфы. Хочешь такие же, скажи. И мы купим тебе, но большего размера.

Однажды Люба пошла в школу в обуви мамы. Ей показалось, что она достаточно взрослая, чтобы стучать высокими каблучками по асфальту, а не ходить в туфлях на низком каблуке. В результате маме пришлось отправиться на работу в комнатных шлепках, оправдываясь перед коллегами, что в спешке перепутала обувь.

А вечером после возвращения домой еще бежать в сапожную мастерскую, чтобы отремонтировали сломанный каблук. Во всем нужна сноровка и выучка. А Люба по кочкам и рытвинам шагала, как корова по льду, и думала, что все восторгаются ее походкой, как моделями на подиуме. И даже не заметила, как каблук подвернулся, и она очутилась в луже.

Тут уж папа взялся объяснять Любе, что можно делать в семье, а что не стоит.

– Люба, дорогая наша доченька. Вот представь, у тебя есть любимый медвежонок, без которого ты не можешь заснуть. А я возьму его, потому что он мне тоже понравится. Тебе станет от этого хорошо?

– Нет, я ведь не засну ночью.

– Что же ты тогда забрала мамины туфли без спросу. Ты подумала, в чем ей выходить из дому? Мы не бедные, но у каждого есть только главное, без излишеств.

– Ой! – закусила губу дочка, – решила, раз мы семья, можно брать все. А еще, как я буду классно выглядеть, а о маме забыла.

– В семье принято заботиться не только о своих желаниях, но и о возможностях. Все разрешилось нормально, мама отремонтировала туфли. На будущее, постарайся при собственных желаниях вспоминать и о других членах семьи. Придет время, и у тебя появятся взрослые вещи. А пока вы с Верой еще не совсем выросли, они на вас выглядят нелепо. Когда тебе исполнится четырнадцать лет, сам лично куплю понравившиеся тебе туфли или босоножки на среднем каблучке. Договорились?

– Конечно, папа. Еще год и я буду, как леди с обложки!? – Она стала кружиться в вальсе перед зеркалом, предвкушая свой будущий триумф.

Короче, Любино поведение потребовало немалой коррекции и вложения сил. Это был кропотливый и последовательный труд путем разъяснений, приведения примеров, закрепления результатов и частого поощрения. Бывают дети, понимающие все с полуслова, а бывают такие, которые с тобой без похвалы и разговаривать не захотят. Так вот Любе требовалась постоянная похвала. Слишком долго она находилась в среде, где слова честь и справедливость не были главными.

Она вела себя так, будто все должны создавать ей блага и прекрасную жизнь. Ей все были обязаны. Даже Верочке предъявляла претензии типа:

– Говорила: у вас все есть, а сегодня вот я захотела курицу жареную, а мне мама сказала, что на обед у нас тущеное мясо из говядины с пюре. А я терпеть не могу пюре, лучше бы макароны отварили.

Верочка вздыхала:

– Мама пытается разнообразить пищу на столе. Вчера была курица, сегодня вот говядина, а назавтра, может, что-то из свинины или рыбы будет. Все вкусное. Мне нравится. Мама говорит, в каждом продукте свои нужные организму витамины и еще что-то. Я ей верю.

– Ну и пожалуйста! Я и в детдоме могла так питаться. А ты ростом « метр с кепкой», а рассуждаешь тут о пользе для организма.

Вера брезгливо оттопырила губы:

– Зачем тогда рвалась в семью, если тебе и без нас так хорошо?

– Думала, здесь будут обо мне заботиться и все будет так, как я хочу.

– А ты что, одна в семье? Нас вон сколько! И все чего-то желают.

– Маменькина дочка! – зло бросила Люба сестре в лицо.

– А ты неблагодарная крыса! Мама с папой стараются, чтобы ты хорошо питалась, все покупают нам обеим. Никто теперь не может тебя обидеть.

– А я просила защищать меня?!

– Кто же это делал, когда ты впервые у нас появилась?!

– Не я, это точно! Мама сама предложила!

Выходило: все виноваты, что мать биологическая запила, не спасла ее в момент насилия, нынешние родители не выполняют всех ее запросов. Чем же тогда в семье лучше, чем в детдоме? Там даже воли было больше. Пусть за забор не выпускали, зато со своими ребятами можно было творить всякое.

– В детдоме никто не заставлял помогать, убирать в комнате, заботиться о младших. Всем этим занимались воспитатели, – высказывала старшая сестра младшей. -А здесь туда нельзя, сюда не стоит. У нас в классе вечер на днях собираются провести, а в чем я пойду? В спортивном костюме, что родители купили? Или в халате? Или, может, прошлогодний трикотажный костюм одену?

Вера подскочила на месте:

– Это о ком ты заботишься? Обо мне что ли? Ты сама требуешь больше заботы, чем я.

В комнату вошла мама:

– И чего вы все спорите? Я услышала, дочь, у вас вечер будет? Что же ты молчишь? Ничего не говоришь.

– Да, послезавтра будет, – надула губы Люба.– А чего говорить? Я не пойду. Откуда возьмется у меня модное платье, как у одноклассниц? А идти в старом, – засмеют.

– Пусть только попробуют. Папа подарил мне отрез шелка на день рождения. Мы сделаем с тобой наряд даже лучше, чем у твоих подруг. Только фасон выбери.

У Любы заискрились глаза:

– Я у подружки в журнале мод видела платье потрясное- с буфами и коротким рукавчиком. Сошьешь такое?

– Любой каприз по фото в журнале.

– Так я сбегаю к Нинке?

– Конечно. А я пока все приготовлю.

На вечере мальчишки не сводили глаз с Любы, девчонки с завистью смотрели на нее. Платье, сшитое по последнему писку моды, оттеняло голубые глаза, подчеркивало точеную фигуру и стройные ноги. Люба чувствовала себя королевой красоты. Ей это нравилось, она всегда мечтала оказаться центром Вселенной. И на этом празднике она им была.

После вечера она радостно делилась впечатлением:

– Мамочка, я была лучше всех на вечере. Девчонки мне завидовали и спрашивали:” Платье от Армани?» Я так счастлива, – кружилась она по комнате.