Полное собрание стихотворений

<Подражание Италиянскому.>

Как с древа сорвался предатель ученик,Диявол прилетел, к лицу его приник,Дхнул жизнь в него, взвился с своей добычей смраднойИ бросил труп живой в гортань геенны гладной…Там бесы, радуясь и плеща, на рогаПрияли с хохотом всемирного врагаИ шумно понесли к проклятому владыке,И сатана, привстав, с веселием на ликеЛобзанием своим насквозь прожег уста,В предательскую ночь лобзавшие Христа.* * *Напрасно я бегу к сионским высотам,Грех алчный гонится за мною по пятам…Так , ноздри пыльные уткнув в песок сыпучий,Голодный лев следит оленя бег пахучий.

(Из Пиндемонти.)

Не дорого ценю я громкие права,От коих не одна кружится голова.Я не ропщу о том, что отказали богиМне в сладкой участи оспоривать налоги,Или мешать царям друг с другом воевать;И мало горя мне, свободно ли печатьМорочит олухов, иль чуткая цензураВ журнальных замыслах стесняет балагура.Всё это, видите ль, слова, слова, слова.[86]Иные, лучшие мне дороги права;Иная, лучшая потребна мне свобода:Зависить от властей, зависить от народа —Не всё ли нам равно? Бог с ними.НикомуОтчета не давать, себе лишь самомуСлужить и угождать; для власти, для ливреиНе гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;По прихоти своей скитаться здесь и там,Дивясь божественным природы красотам,И пред созданьями искусств и вдохновеньяТрепеща радостно в восторгах умиленья.– Вот счастье! вот права…* * *Отцы пустынники и жены непорочны,Чтоб сердцем возлетать во области заочны,Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,Сложили множество божественных молитв;Но ни одна из них меня не умиляет,Как та, которую священник повторяетВо дни печальные Великого поста;Всех чаще мне она приходит на устаИ падшего крепит неведомою силой:Владыко дней моих! дух праздности унылой,Любоначалия, змеи сокрытой сей,И празднословия не дай душе моей.Но дай мне зреть мои, о боже, прегрешенья,Да брат мой от меня не примет осужденья,И дух смирения, терпения, любвиИ целомудрия мне в сердце оживи.* * *Когда за городом, задумчив, я брожуИ на публичное кладбище захожу,Решетки, столбики, нарядные гробницы,Под коими гниют все мертвецы столицы,В болоте кое-как стесненные рядком,Как гости жадные за нищенским столом,Купцов, чиновников усопших мавзолеи,Дешевого резца нелепые затеи,Над ними надписи и в прозе и в стихахО добродетелях, о службе и чинах;По старом рогаче вдовицы плач амурный,Ворами со столбов отвинченные урны,Могилы склизкие, которы также тутЗеваючи жильцов к себе на утро ждут, —Такие смутные мне мысли всё наводит,Что злое на меня уныние находит.Хоть плюнуть да бежать…Но как же любо мнеОсеннею порой, в вечерней тишине,В деревне посещать кладбище родовое,Где дремлют мертвые в торжественном покое.Там неукрашенным могилам есть простор;К ним ночью темною не лезет бледный вор;Близ камней вековых, покрытых желтым мохом.Проходит селянин с молитвой и со вздохом;На место праздных урн и мелких пирамид,Безносых гениев, растрепанных харитСтоит широко дуб над важными гробами,Колеблясь и шумя…* * *

«Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»

Exegi monumentum.[87]

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,К нему не заростет народная тропа,Вознесся выше он главою непокорнойАлександрийского столпа.Нет, весь я не умру – душа в заветной лиреМой прах переживет и тленья убежит —И славен буду я, доколь в подлунном миреЖив будет хоть один пиит.Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,И назовет меня всяк сущий в ней язык,И гордый внук славян, и финн, и ныне дикойТунгуз, и друг степей калмык.И долго буду тем любезен я народу,Что чувства добрые я лирой пробуждая,Что в мой жестокой век восславил я СвободуИ милость к падшим призывал.Веленью божию, о муза, будь послушна,Обиды не страшась, не требуя венца,Хвалу и клевету приемли равнодушно,И не оспоривай глупца.

Родословная моего героя

(отрывок из сатирической поэмы.)

Начнем ab ovo:Мой ЕзерскийПроисходил от тех вождей,Чей в древни веки парус дерзкийПоработил брега морей.Одульф, его начальник рода,Вельми бе грозен воевода(Гласит Софийский Хронограф).При Ольге сын его ВарлафПриял крещенье в ЦареградеС приданым греческой княжны.От них два сына рождены,Якуб и Дорофей. В засадеУбит Якуб, а ДорофейРодил двенадцать сыновей.Ондрей, по прозвищу ЕзерскийРодил Ивана да ИльюИ в лавре схимился Печерской.Отсель фамилию своюВедут Езерские. При КалкеОдин из них был схвачен в свалкеА там раздавлен как комарЗадами тяжкими татар.Зато со славой, хоть с уроном,Другой Езерский, Елизар,Упился кровию татар,Между Непрядвою и Доном,Ударя с тыла в табор ихС дружиной суздальцев своих.В века старинной нашей славы,Как и в худые времена,Крамол и смут во дни кровавыБлестят Езерских имена.Они и в войске и в совете.На воеводстве, и в ответе[88]Служили доблестно царям.Из них Езерский ВарлаамГордыней славился боярской;За спор то с тем он, то с другим,С большим бесчестьем выводимБывал из-за трапезы царской,Но снова шел под тяжкий гневИ умер, Сицких пересев.[89]Когда от Думы величавойПриял Романов свой венец,Как под отеческой державойРусь отдохнула наконец,А наши вороги смирились, —Тогда Езерские явилисьВ великой силе при дворе,При императоре Петре…Но извините: статься может,Читатель, вам я досадил;Ваш ум дух века просветил,Вас спесь дворянская не гложет,И нужды нет вам никакойДо вашей книги родовой.Кто б ни был ваш родоначальник,Мстислав, князь Курбский, иль Ермак,Или Митюшка целовальник,Вам всё равно. Конечно, так;Вы презираете отцами,Их славой, частию, правамиВеликодушно и умно;Вы отреклись от них давно,Прямого просвещенья ради,Гордясь (как общей пользы друг)Красою собственных заслуг,Звездой двоюродного дяди,Иль приглашением на балТуда, где дед ваш не бывал.Я сам – хоть в книжках и словесноСобраться надо мной трунят —Я мещанин, как вам известно,И в этом смысле демократ;Но каюсь: новый Ходаковский,[90]Люблю от бабушки московскойЯ толки слушать о родне,О толстобрюхой старине.Мне жаль, что нашей славы звукиУже нам чужды; что спростаИз бар мы лезем в tiers-état,Что нам не в прок пошли науки,И что спасибо нам за тоНе скажет, кажется, никто.Мне жаль, что тех родов боярскихБледнеет блеск и никнет дух;Мне жаль, что нет князей Пожарских,Что о других пропал и слух,Что их поносит и Фиглярин,Что русский ветреный бояринСчитает грамоты царейЗа пыльный сбор календарей,Что в нашем тереме забытомРастет пустынная трава,Что геральдического льваДемократическим копытомТеперь лягает и осел:Дух века вот куда зашел!Вот почему, архивы роя,Я разбирал в досужный часВсю родословную героя,О ком затеял свой рассказ,И здесь потомству заповедал.Езерский сам же твердо ведал,Что дед его, великий муж,Имел двенадцать тысяч душ;Из них отцу его досталасьОсьмая часть, и та сполнаБыла давно заложенаИ ежегодно продавалась;А сам он жалованьем жилИ регистратором служил.* * *От западных морей до самых врат восточныхНе многие умы от благ прямых и прочныхЗло могут отличить… [рассудок] редко нам[Внушает]—«Пошли мне долгу жизнь и многие года!»Зевеса вот о чем и всюду и всегдаПривыкли вы молить – но сколькими бедамиИсполнен дол<гой> век! Во-первых, [как] рубцами,Лицо [морщинами покроется] – онопревращено.

<Кн. Козловскому.>

Ценитель умственных творений исполинских,Друг бардов английских, любовник муз латинских,Ты к мощной древности опять меня манишь,[Ты снова мне] велишь.Простясь с мечтой и бл<едным> идеалом,Я приготовился бороться с Ювеналом,Чьи строгие стихи, неопытный поэт,[Стихами] перевесть я было дал обет.Но, развернув его суровые творенья,Не мог я одолеть пугливого смущенья…[Стихи бесстыдные] прияпами торчат,В них звуки странною гармонией трещат —* * *Была пора: наш праздник молодойСиял, шумел и розами венчался,И с песнями бокалов звон мешался,И тесною сидели мы толпой.Тогда, душой беспечные невежды,Мы жили все и легче и смелей,Мы пили все за здравие надеждыИ юности и всех ее затей.Теперь не то: разгульный праздник нашС приходом лет, как мы, перебесился,Он присмирел, утих, остепенился,Стал глуше звон его заздравных чаш;Меж нами речь не так игриво льется.Просторнее, грустнее мы сидим,И реже смех средь песен раздается,И чаще мы вздыхаем и молчим.Всему пора: уж двадцать пятый разМы празднуем лицея день заветный.Прошли года чредою незаметной,И как они переменили нас!Недаром – нет! – промчалась четверть века!Не сетуйте: таков судьбы закон;Вращается весь мир вкруг человека, —Ужель один недвижим будет он?Припомните, о други, с той поры,Когда наш круг судьбы соединили,Чему, чему свидетели мы были!Игралища таинственной игры,Металися смущенные народы;И высились и падали цари;И кровь людей то Славы, то Свободы,То Гордости багрила алтари.Вы помните: когда возник лицей,Как царь для нас открыл чертог царицын,И мы пришли. И встретил нас КуницынПриветствием меж царственных гостей, —Тогда гроза двенадцатого годаЕще спала. Еще НаполеонНе испытал великого народа —Еще грозил и колебался он.Вы помните: текла за ратью рать,Со старшими мы братьями прощалисьИ в сень наук с досадой возвращались,Завидуя тому, кто умиратьШел мимо нас… и племена сразились,Русь обняла кичливого врага,И заревом московским озарилисьЕго полкам готовые снега.Вы помните, как наш АгамемнонИз пленного Парижа к нам примчался.Какой восторг тогда [пред ним] раздался!Как был велик, как был прекрасен он,Народов друг, спаситель их свободы!Вы помните – как оживились вдругСии сады, сии живые воды,Где проводил он славный свой досуг.И нет его – и Русь оставил он,Взнесенну им над миром изумленным,И на скале изгнанником забвенным,Всему чужой, угас Наполеон.И новый царь, суровый и могучий,На рубеже Европы бодро стал,[И над землей] сошлися новы тучи,И ураган их

На статую играющего в свайку

Юноша, полный красы, напряженья, усилия чуждый,Строен, легок и могуч, – тешится быстрой игрой!Вот и товарищ тебе, дискобол! Он достоин, клянуся,Дружно обнявшись с тобой, после игры отдыхать.

На статую играющего в бабки

Юноша трижды шагнул, наклонился, рукой о коленоБодро опёрся, другой поднял меткую кость.Вот уж прицелился… прочь! раздайся, народ любопытный,Врозь расступись; не мешай русской удалой игре.* * *Альфонс садится на коня;Ему хозяин держит стремя."Сеньор, послушайтесь меня:Пускаться в путь теперь не время.В горах опасно, ночь близка,Другая вента далека.Останьтесь здесь: готов вам ужин;В камине разложен огонь;Постеля есть – покой вам нужен,А к стойлу тянется ваш конь".– "Мне путешествие привычноИ днем и ночью – был бы путь, —Тот отвечает, – неприличноБояться мне чего-нибудь.Я дворянин, – ни чорт, ни ворыНе могут удержать меня,Когда спешу на службу я".И дон Альфонс коню дал шпоры,И едет рысью. Перед нимОдна идет дорога в горыУщельем тесным и глухим.Вот выезжает он в долину;Какую ж видит он картину?Кругом пустыня, дичь и голь,А в стороне торчит глаголь,И на глаголе том два телаВисят. Закаркав, отлетелаВатага черная ворон,Лишь только к ним подъехал он.То были трупы двух гитанов,Двух славных братьев-атаманов,Давно повешенных и тамОставленных в пример ворам.Дождями небо их мочило,<А> солнце знойное сушило,Пустынный ветер их качал,Клевать их ворон прилетал.И шла молва в простом народе,Что, обрываясь по ночам,Они до утра на свободеГуляли, мстя своим врагам.Альфонсов конь всхрапел и бокомПрошел их мимо, и потомПонесся резво, легким скоком,С своим бесстрашным седоком.* * *Забыв и рощу и свободу,Невольный чижик надо мнойЗерно клюет и брызжет воду,И песнью тешится живой.

<Из письма к Яковлеву>

Смирдин меня в беду поверг;У торгаша сего семь пятниц на неделе.Его четверг на самом делеЕсть после дождичка четверг.* * *От меня вечор ЛеилаРавнодушно уходила.Я сказал: «Постой, куда?»А она мне возразила:«Голова твоя седа».Я насмешнице нескромнойОтвечал: "Всему пора!То, что было мускус темныйСтало нынче камфора".Но Леила неудачнымПосмеялася речамИ сказала: "Знаешь сам:Сладок мускус новобрачным,Камфора годна гробам".

Стихотворения 1814–1836 гг

Там на брегу, где дремлет лес священный,Твое я имя повторял;Там часто я бродил уединенныйИ в даль глядел… и милой встречи ждал.

Золото и булат

«Всё мое», – сказало злато;«Всё мое», – сказал булат.«Всё куплю», – сказало злато;«Всё возьму», – сказал булат.* * *Не знаю где, но не у нас,Достопочтенный лорд Мидас,С душой посредственной и низкой,Чтоб не упасть дорогой склизкой,Ползком прополз в известный чинИ стал известный господин.Еще два слова об Мидасе:Он не хранил в своем запасеГлубоких замыслов и дум;Имел он не блестящий ум,Душой не слишком был отважен;За то был сух, учтив и важен.Льстецы героя моего,Не зная, как хвалить его,Провозгласить решились тонким…

Русскому Геснеру

Куда ты холоден и cyx!Как слог твой чопорен и бледен!Как в изобретеньях ты беден!Как утомляешь ты мой слух!Твоя пастушка, твой пастухДолжны ходить в овчинной шубе:Ты их морозишь налегке!Где ты нашел их: в шустер-клубе.Или на Красном кабачке?

<Щербинину.>

Житье тому, мой милый друг,Кто страстью глупою не болен,Кому влюбиться недосуг,Кто занят всем и всем доволен —Его не ведает печаль;Его забавы бесконечны,Он создал мысленно серальИ в нем блаженствует, беспечный!* * *Твои догадки – сущий вздор:Моих стихов ты не проникнул.Я знаю, ты картежный вор,Но от вина ужель отвыкнул?* * *Когда Потемкину в потемкахЯ на Пречистенке найду,То пусть с Булгариным в потомкахМеня поставят наряду.* * *Когда так нежно, так сердечно,Так радостно я встретил вас,Вы удивилися, конечно,Досадой хладно воружась.[Вечор в счастливом усыпленьи< >Мое живое сновиденьеВаш милый образ озарил.]С тех пор я слезамиМечту прелестную зову.Во сне был осчастливлен вамиИ благодарен наяву.

Стихотворения 1830–1836 гг

* * *Зачем я ею [очарован]?Зачем расстаться должен с ней?Когда б я не был избалованЦыганской жизнию моей.—Она [глядит на] вас так нежно,Она лепечет так небрежно,Она так тонко весела,Ее глаза так полны чувством,Вечор она с таким искусствомИз-под накрытого столаМне свою ножку подала.* * *Ты просвещением свой разум осветил,Ты правды лик увидел,И нежно чуждые народы возлюбил,И мудро свой возненавидел.Когда безмолвная Варшава поднялась,И бунтом опьянела,И смертная борьба началась,При клике «Польска не згинела!»[91]Ты руки потирал от наших неудач,С лукавым смехом слушал вести,Когда бежали вскачь,И гибло знамя нашей чести.Варшавы бунтв дымеПоникнул ты <главой> и горько возрыдал,Как жид о Иерусалиме.

Родриг

Чудный сон мне бог послал —С длинной белой бородоюВ белой ризе предо мноюСтарец некой предстоялИ меня благословлял.Он сказал мне: "Будь покоен,Скоро, скоро удостоенБудешь царствия небес.[Скоро странствию земному]Твоему придет конец.Уж готов<ит> ангел смертиДля тебя святой венец…Путник – ляжешь на ночлеге,В <гавань>, плаватель, войдешь.[Бедный] пахарь утомленный,Отрешишь волов от плугаНа последней борозде.Ныне грешник тот великой,О котором предвещаньеСлышал ты давно —Грешник ждан<ный>[Наконец] к тебе [приидет]Исповедовать себя,И получит разрешенье,И заснешь ты вечным сном".Сон отрадный, благовещныйСердце жадное не смеетИ поверить и не верить.Ах, ужели в самом делеБлизок я к [моей кон<чине>]?И страшуся и надеюсь,Казни вечныя страшуся,Милосердия надеюсь:Успокой меня, творец.Но твоя да будет воля,Не моя. – Кто там идет?..* * *О нет, мне жизнь не надоела,Я жить люблю, я жить хочу,Душа не вовсе охладела,Утратя молодость свою.Еще хранятся наслажденьяДля любопытства моего,Для милых снов воображенья,[Для чувств] всего.

Примечания

1

Почему мне бояться сказать это?Марго пленила мой вкус.

2

Т. е. в школе.

3

После этого стиха нескольких стихов не сохранилось.

4

Кому неизвестны Воспоминания на 1807 год?

5

Сударыня, вас очень легкоПринять за своднюИли за старую обезьяну.Но за грацию, – о боже, нет.

6

Карамзин.

7

Державин.

8

Ломоносов.

9

Креста, сиречь не Анненского и не Владимирского – а честнаго и животворящаго.

10

О волшебство первой любви!..

Виланд (нем.)

11

Ноэль (Святочная песенка.)

12

Дальнейший текст неизвестен

13

В рукописном тексте: Вдали тиранов и невежд

14

"Твой и мой, – говорит Лафонтен —Расторгло узы всего мира". —Что до меня, я этому отнюдь не верю.Что было бы, моя Климена,Если бы ты больше не была моей,Если б я больше не был твоим?

15

В последней незавершенной рукописной редакции четвертая строфа читается так:

Когда луны сияет лик двурогойИ луч ее во мраке серебритНемой залив и [склон горы] отлогойИ хижину, где поздний огнь горит —И с седоком приморского дорогойПривычный конь над бездною бежит…И в темноте, как призрак безобразный,Стоит вельблюд, вкуш<ая> отдых праздный.

16

Здесь не хватает четырех – пяти стихов.

17

Возврати мне юность мою! (нем.)

18

Горячие закуски.

19

"Нечестивые, пишет Магомет (глава: Награды), думают, что Коран есть собрание новой лжи и старых басен". Мнение сих нечестивых, конечно, справедливо: но, не смотря на сие, многие нравственные истины изложены в Коране сильным и поэтическим образом. Здесь предлагается несколько вольных подражаний. В подлиннике Алла везде говорит от своего имени, а о Магомете упоминается только во втором или третьем лице.

20

В других местах Корана Алла клянется копытами кобылиц, плодами смоковницы, свободою Мекки, добродетелию и пороком, ангелами и человеком и проч. Странный сей реторический оборот встречается в Коране поминутно.

21

«Мой пророк, прибавляет Алла, вам этого не скажет, ибо он весьма учтив и скромен: но я не имею нужды с вами чиниться» и проч. Ревность араба так и дышит в сих заповедях.

22

Из книги Слепец.

23

Плохая физика; но за то какая смелая поэзия!

24

St – сокращенное Saint: Сэн-Пере.

25

Варианты в честь мадмуазель Н.Н.

26

Подражание г. Петрову, знаменитому нашему лирику.

27

Слово, употребленное весьма счастливо Вильгельмом Карловичем Кюхельбекером в стихотворном его письме к г. Грибоедову.

28

Под словом клады должно разуметь правдивую ненависть нынешних Леонидов, Ахиллесов и Мильтиадов к жестоким чалмоносцам.

29

Г. Питт, знаменитый английский министр и известный противник Свободы.

30

Горячка.

31

Графиня <А. И.> Хвостова, урожденная княжна Горчакова, достойная супруга маститого нашего Певца. Во многочисленных своих стихотворениях везде называет он ее Темирою (см. последн. замеч. к оде: «Заздр. кубок»).

32

Подражание е. высокопр. действ. тайн. сов. Ив. Ив. Дмитриеву, знаменитому другу гр. Хвостова:

К тебе я руки простиралУже из отческия кущи,Взирая на суда бегущи.

33

Здесь поэт, увлекаясь воображением, видит уже Великого нашего лирика, погруженного в сладкий сон и приближающегося к берегам благословенной Эллады. Нептун усмиряет пред ним предерзкие волны; Плутон исходит из преисподней бездны, дабы узреть того, кто ниспошлет ему в непродолжительном времени богатую жатву теней поклонников Лже-пророка; Зевес улыбается ему с небес; Цитерея (Венера) осыпает цветами своего любимого певца; Геба подъемлет кубок за здравие его; Псиша, в образе Иполита Богдановича, ему завидует; Крон удерживает косу, готовую разить; Астрея предчувствует возврат своего царствования; Феб ликует; Игры, Смехи, Вакх и Харон веселою толпою следуют за судном нашего бессмертного Пииты.

34

По когтям <узнают> льва. (лат.)

35

Так, когда я был печальным и пленным, моя лира всё же

Пробуждалась…

36

Comme un dernier rayon, comme un dernier zéphyreAnime le soir d'un beau jour,Au pied de l'échafaud j'essaie encor ma lyre.(V. Les derniers vers d'André Chénier).ПереводComme un dernier rayon, comme un dernier zéphyreAnime le soir d'un beau jour,Au pied de l'échafaud j'essaie encor ma lyre.(V. Les derniers vers d'André Chénier).

37

И Узница моя.

V. La jeune Captive (M-lle de Coigny).

Перевод

См. Юная Пленница (М-ль де Куэньи).

38

У Авеля, у Фанни.

Abel, doux confident de mes jeunes mystèr es (El. I): один из друзей А. Ш.

Перевод

Авель, милый наперсник моих юношеских тайн (Элегия I)

Fanni, l'une des maitresses d'An. Ch. Voyez les odes qui lui sont adressées.

Перевод

Фанни, одна из любовниц Андрея Шенье. См. оды, к ней обращенные.

39

Он был казнен 8 термидора, т. е. накануне низвержения Робеспиерра.

40

На роковой телеге везли на казнь с Ан. Шенье и поэта Руше, его друга. Ils parlerent de poësie а leur derniers moments: pour eux apres l'amitié c'était la plus belle chose de la terre. Racine fut l'objet de leur entretient et de leur derniere admiration. Ils voulurent réciter ses vers. I1s choisirent la premiere scène d'Andromaque.

(H. de la Touche.)Перевод.

В свои последние минуты они беседовали о поэзии. Она была для них, после дружбы, прекраснее всего на свете. Предметом их разговора и последнего их восхищения был Расин. Им захотелось декламировать его стихи. Выбрали они первую сцену Андромахи.

(А. де ла Туш.)

41

На месте казни он ударил себя в голову и сказал:

pourtant j'avais quelque chose là.Перевод.Всё же у меня здесь кое-что было.

42

Пресыщение есть покой (лат.)

43

Гонзаго (португ.)

44

«Неистовый Орланд». (итал.)

45

Альфиери. (итал.)

46

Ты знаешь край

…

Вильг.<ельм> Мейст.<ер>. (нем.)

47

К господину Дау. (англ.)

48

Любовь, изгнание. (франц.)

49

Древо яда.

50

Нетти. (англ.)

51

Р и О.

52

Н и В.

53

Прочь, непосвященные. (лат.)

54

Таким я был прежде, и таков я и ныне. (франц.)

55

Сен-При. (франц.)

56

Не презирай сонета, критик.

Вордсворт. (англ.)

57

Это возраст Керубино… (франц.)

58

Барри Корнуэл. (англ.)

59

Твое здоровье, Мери. (англ.)

60

Постскриптум (приписка). (лат.)

61

Мальчик, прислужник пира. (лат.)

62

Гузла, или избранные иллирийские стихотворения, собранные в Далмации, Боснии, Кроации и Герцеговине. (франц.)

63

Париж, 18 января 1835.

Я думал, милостивый государь, что у Гузлы было только семь читателей, в том числе вы, я и корректор: с большим удовольствием узнаю, что могу причислить к ним еще двух, что составляет в итоге приличное число девять и подтверждает поговорку – никто не пророк в своем отечестве. Буду отвечать на ваши вопросы чистосердечно. Гузлу я написал по двум мотивам, – во-первых, я хотел посмеяться над «местным колоритом», в который мы слепо ударились в лето от рождества Христова 1827. Для объяснения второго мотива расскажу вам следующую историю. В том же 1827 году мы с одним из моих друзей задумали путешествие по Италии. Мы набрасывали карандашом по карте наш маршрут. Так мы прибыли в Венецию – разумеется, на карте – где нам надоели встречавшиеся англичане и немцы, и я предложил отправиться в Триест, а оттуда в Рагузу. Предложение было принято, но кошельки наши были почти пусты, и эта «несравненная скорбь», как говорил Рабле, остановила нас на полдороге. Тогда я предложил сначала описать ваше путешествие, продать книгопродавцу и вырученные деньги употребить на то, чтобы проверить, во многом ли мы ошиблись. На себя я взял собирание народных песен и перевод их; мне было выражено недоверие, но на другой же день я доставил моему товарищу по путешествию пять или шесть переводов. Осень я провел в деревне. Завтрак у нас был в полдень, я же вставал в десять часов; выкурив одну или две сигары и не зная, что делать до прихода дам в гостиную, я писал балладу. Из них составился томик, который я издал под большим секретом, и мистифицировал им двух или трех лиц. Вот мои источники, откуда я почерпнул этот столь превознесенный «местный колорит»: во-первых, небольшая брошюра одного французского консула в Баньялуке. Ее заглавие я позабыл, но дать о ней понятие нетрудно. Автор старается доказать, что босняки – настоящие свиньи, и приводит этому довольно убедительные доводы. Местами он употребляет иллирийские слова, чтобы выставить напоказ свои знания (на самом деле, быть-может, он знал не больше моего). Я старательно собрал все эти слова и поместил их в примечания. Затем я прочел главу: О нравах морлаков [итал.] из «Путешествия по Далмации» Фортиса. Там я нашел текст и перевод чисто иллирийской заплачки жены Ассана-Аги; но песня эта переведена стихами. Мне стоило большого труда получить подстрочный перевод, для чего приходилось сопоставлять повторяющиеся слова самого подлинника с переложением аббата Фортиса. При некотором терпении я получил дословный перевод, но относительно некоторых мест всё еще затруднялся. Я обратился к одному из моих друзей, знающему по-русски, прочел ему подлинник, выговаривая его на итальянский манер, и он почти вполне понял его. Замечательно, что Нодье, откопавший Фортиса и балладу Ассана-Аги и переведший с поэтического перевода аббата, еще более опоэтизировав его в своей прозе, – прокричал на всех перекрестках, что я обокрал его. Вот первый стих в иллирийском тексте: «Что белеется на горе зеленой» [иллир.] Фортис перевел: «Что же белеет средь зеленого леса» [итал.]. Нодье перевел Bosco – зеленеющая равнина; он промахнулся, потому что, как мне объяснили, gorje означает: гора. Вот и вся история. Передайте г. Пушкину мои извинения. Я горжусь и стыжусь вместе с тем, что и он попался и проч. (франц.)