Яблоки для патриарха

У «другой Таси» имелась самопрялка с педалью, её разрешалось Валере понажимать. На стене висели большие часы в футляре с двумя гирьками и золотистым маятником. Циферблат был в футляре, а безостановочно ходящий из стороны в сторону маятник вне его. Валера был счастлив, если ему разрешали подтянуть гирьки.

День на четвёртый или пятый после похорон деда Валере приснился сон. Кто-то взял его под заунывный колокольный звон на руки и понёс по землянке «другой Таси», мимо часов, мимо прялки, мимо икон… От рук исходила нежность, любовь, тепло. Они пронесли Валеру по землянке и с превеликой осторожностью положили на кровать. Сон на всю жизнь врезался в память… И колокольный звон, и эти заботливые руки…

Утром Валера бодро доложил бабушке – кто-то носил его по землянке под колокольный звон. Кто он, не видел, но было совсем не страшно.

Бабушка от радостного доклада внука пришла в великое волнение, запричитала: «Дед хочет забрать тебя к себе! Он страшно любил тебя, хочет забрать к себе!»

Бабушка и причину сна, не задумываясь, нашла, и радикальное средство защиты, чтобы сон не стал вещим, тут же обнародовала: в срочном порядке крестить внука. Схватила его в охапку и повезла за сто километров в районный центр.

Батюшка был с чёрной густой бородой, первым делом спросил Валеру:

– Креститься умеешь?

Валера уверенно кивнул головой:

– Да!

– Ну-ка, ну-ка покажи!

Валера одним пальцем изобразил что-то мало похожее на крестное знамение. Батюшка, улыбаясь в бороду, стал учить креститься. Потом задал архитрудный вопрос:

– Бабушку слушаешься?

Валера обречённо повесил голову.

Бабушка засмеялась:

– Прутиком вчера попало по мягкому месту. Двух цыплят придушил.

Батюшка после крещения повёл Валерия в магазин и вручил большой кулёк шоколадных конфет:

– Держи, только бабушку не забудь угостить.

Валера сказал «ага», ловко прижал кулёк локтем левой руки к животу, запустил в него правую, молниеносно развернул одну за другой две конфетки, разом засунул в рот, а после этого протянул кулёк бабушке – угощайся.

После крещения бабушка начала учить его молитвам. Немного было таковых в её арсенале: «Отче наш», «Богородица», «Царю Небесный»… Первым делом освоил Валера «Отче наш». С той поры бабушкин урок на всю жизнь вошёл в привычку, прежде чем ложиться спать, Валера читал Господнюю молитву. Прочитает, перекрестится и в кровать.

Так что дед своей смертью ускорил крещение внука. Кто его знает, когда бы оно произошло. До школы Валере оставалось всего ничего, а так как мама его учительница, о церкви и разговора быть не могло…

Первый раз причастился Валерий и исповедался в двадцать лет. Друг назначил его свидетелем на своей свадьбе с венчанием, перед которым батюшка велел всем участвующим в таинстве исповедоваться и причаститься. После свадьбы Валера несколько раз причащался без подготовки и исповеди. Приходил на литургию, выстаивал службу от начала до конца, упрямства ему не занимать, и подходил к Чаше. Рассуждал: раз люди идут, значит, так положено.

Глава третья

Батюшка Антоний

На литургию Валера ходил в кафедральный собор, почему и удавалось причащаться по принципу «все побежали, и я побежал» – без подготовки. Народу много, исповедь принимали несколько священников, очередь к Чаше длинная, за всеми не уследишь. Тем более вид у Валеры серьёзный, представительный.

Всё изменилось, когда в двух кварталах от его дома в бывшем детском садике освятили церковь Святого Духа. Отец Димитрий служил в ней один и сразу вычислил «партизана».

– Вы исповедовались? – спросил Валеру, когда тот со скрещёнными руками подошёл к Чаше.

– А зачем?

– Утром вкушали?

– А как же.

К причастию батюшка, само собой, Валеру не допустил и попросил подойти после службы. С того момента под руководством батюшки Димитрия началось у Валеры воцерковление. Однажды батюшка сказал на очередной Валерин вопрос:

– Не знаю, что ответить. Тебе нужен монах, опытный в ведении духовной брани. Предлагаю к старцу обратиться.

– А это кто такой?

– Есть монахи, молитвами которых города стоят, думаю, батюшка Антоний из них.

Так Валера узнал о существовании иеромонаха отца Антония.

Батюшка Димитрий привёл Валеру к нему, познакомил и оставил наедине.

Валера поведал батюшке о себе и начал задавать вопросы. Ответы получал доходчивые и убедительные. В частности, Валера пожаловался на кошмары, которые донимали его по ночам. Жизненная ситуация была такой, что работал в двух местах, когда и отдохнуть, как ни ночью, а там бесовщина. Отсюда постоянный недосып.

Батюшка Антоний заулыбался:

– Какой хитрющий враг! Когда ему служил, он тебя не трогал, стоило пойти наперекор – накинулся. Тут, мой дорогой, или-или. Встал на тропу войны, будь готов к борьбе. Думаешь, враг обрадовался, что курить ты бросил. Столько лет рукоплескал каждой твоей сигарете, а ты лишил его фимиама. Где ж ему быть довольным! Начал менять образ жизни, он и забеспокоился, засуетился: кормился преспокойненько твоими грехами, вдруг трах-бах – садишь его на голодный паёк.

«Батюшка взялся ставить меня на лыжню, – рассказывал Валера, – я находился в прелести, за несколько месяцев до этого усвоил неправильный образ молитвы. Отцу Димитрию почему-то не рассказывал об этом. Встаю на молитву и представляю в уме «Бога». Именно в кавычках. Началось с того, что приснился огромный с девятиэтажный дом старец. В светлых одеждах, наподобие священнических, с украшениями, седовласый, серьёзный взгляд, а в руках меч. Меч протягивает мне. Молча. Я беру. Воспринял вручение меча, как посвящение в воины Христовы. С того сна молился этому старцу. Становясь на молитву, воспроизводил в уме образ «Бога» и обращался к нему. Собственно, напрягаться, для вызова портрета старца, не надо было. Стоило вспомнить о нём, тут же вставал перед внутренним взором во всей огромности. Под рукой всегда находился. Воспринимал эту оперативность с гордостью, подтверждением факта – я избранный воин Иисуса Христа. Пока однажды не случился шок: молюсь старцу, а из-за его головы с левой стороны дьявольская рожа высовывается. Ни с чем не спутаешь. Отвратительная образина – рожки на лысой голове, в глазах злорадство, мол, как я тебя. Мне бы понять, что к чему, я истолковал увиденное в свой адрес: какой же я распоследний грешник, если самое святое бес поганит».

Батюшка объяснил, Бог как раз и показал, чьи руки «божественный образ» рисуют в голове, кто «старца» подсовывает раз за разом.

Около часа длилась первая беседа с батюшкой. Валера высказал наболевшее, ответы получил, собрался было прощаться… Тем временем к батюшке одна за другой стали бабушки заходить. Благословение берут, на диван по-деловому садятся. Сразу видно, не первый раз здесь.

Батюшка предложил Валере:

– Сейчас молиться будем, присоединяйся.

Перспектива молиться в такой компании у Валеры энтузиазма отнюдь не вызвала. Зачем он, молодой мужчина, станет с бабушками-старушками поклоны бить? Резво сиганул к двери с торопливым объяснением «пойду, ещё в одно место надо успеть». Батюшка мягко повторил:

– Валера, ты помолись-помолись с нами. Почитаем акафист иконе Божьей Матери «Всецарица».

«Поспешно ботинок зашнуровал… – вспоминает Валера первую встречу с духовником. – Никогда не забуду то состояние, тот резкий переход, когда мгновенно на сто восемьдесят градусов всё во мне повернулось – только что топорщился, противился, не соглашался молиться с бабушками, вдруг, будто на меня ведро отрезвляющей воды вылили, и сразу на душе сделалось легко, хорошо, желание быстрей-быстрей выскочить на улицу исчезло. Расшнуровал ботинок… Понимаю, батюшка за меня в этот момент молился, потому и произошла метаморфоза…»

Двенадцать лет, до самой смерти батюшки Антония, Валера был его духовным чадом.

Глава четвёртая

Молитва за самоубийцу

Один из вопросов, который беспокоил Валеру и с которым обратился к батюшке Антонию, – самоубийство дяди Славы.

Дядю Славу Валера любил, в детстве мечтал быть таким же весёлым, общительным, всё умеющим. Когда дядя по праздникам приходил к ним в гости, дом наполнялся счастливой кутерьмой, музыкой басистого голоса. Все заряжались от дяди Славы улыбчивым настроением. Он мог надеть фартук и помогать женщинам на кухне. А то устроит соревнование с Валерой, кто больше подтянется на турнике, над дверью закреплённом. Или возьмёт гитару племянника. Дядя хорошо пел романсы, мастерски фотографировал, отлично готовил, был на ты с компьютерной техникой, только-только входившей в обиход. По-мальчишески любил что-то новое, и, чем бы ни начинал заниматься, «копал до золота», как сам говорил. И Валеру учил: «В любом деле, если берёшься, добивайся результата на пять с плюсом! А уж на твёрдую четвёрку всё можно освоить».

Сломали дядю Славу девяностые годы. Валера сразу вспоминал дядю, когда слышал, «не будь девяностых со всеми их издержками, жертвами, не возродилось бы православие в России». Получается, дядя Слава – одна из жертв этого возрождения. Дядя открыл предприятие, всё-то у него (как всегда) получилось, умел считать на несколько шагов вперёд, а споткнулся на кредите. Взял его, вложил в дело, но вовремя отдать не смог. Не имеющие страха Божия люди придумали много схем отъёма денег и бизнеса, одну из них применили на дяде Славе. Оказавшись в тупиковой ситуации, дядя разрешил её не в своей манере – повесился.

Валера очень скорбел, но, рассуждая о поступке дяди Славы, считал, поступил он правильно: погиб, защищая семью, она бы оказалась на улице. Своей смертью обрубил концы и сохранил квартиру жене и двум дочерям…

Так Валера думал, пока не узнал об отношении церкви к самоубийцам.

Тогда-то вспомнил один из приходов дяди Славы к ним. За столом дядя весело рассказывал о спиритических сеансах, которые устраивали в молодости. После института работал два года на ремонтном заводе в небольшом городке. Организовалась компания, как дядя говорил, – «молодёжь-холостёжь из местной интеллигенции». Хирург, только-только после мединститута, школьная учительница иностранных языков, корреспондент местной газеты и преподаватель музыки в педучилище. «Собирались по праздникам чаще на квартире у учителя физики, – рассказывал дядя Слава, – жена у него работала инструктором в райкоме комсомола, детей не было, а квартира большая. Выпивали, пели, танцевали. На дни рождения устраивали поздравительные спектакли, мы их называли рок-операми. С песнями, танцами, переодеваниями. Веселились от души. Как-то корреспондент предложил устроить спиритический сеанс. И ведь получилось вызвать духа, изрядно пощекотали нервы. Недели через три был день рожденья учителя физики. Как не собраться. И снова захотелось спиритического сеанса. Вызвали духа, не помню кого, а он мне говорит: пойдёшь мимо кладбища – я тебя задушу. Воспринималось всё на уровне дурачества, но идти мне домой на самом деле мимо кладбища. Было это до снега, конец октября, темень, как в подполье, подхожу к кладбищу, и такая жуть навалилась, ничего с собой поделать не могу, знаю, ерунда на постном масле, а хоть обратно возвращайся. Ужас сковал. Кое-как собрался с духом и рванул. Летел, будто за мной с топором гнались. Мокрый с головы до ног прибежал домой, пот ручьями, сердце горлом выскакивает. Больше с той поры в духов не играл».

Повесился дядя в дальнем углу парка, граничащем с кладбищем.

Узнав об отношении православия к самоубийцам, Валера ещё раз остро пережил смерть дяди. Мысль об участи души дорогого человека не выходила из головы. Хотелось помочь ей, но как?

Однажды в обеденный перерыв задремал на работе. Положил голову на стол и оказался в темноте, хоть руками раздвигай – плотная, густая, давящая. Сковало удушье. И пришло понимание: здесь находится душа дяди Славы. И ему, Валере, дано понять, что чувствует душа самоубийцы. Валера не мог вдохнуть полной грудью, набрать в лёгкие воздуха, словно многотонный груз водрузили ему на грудь. Душа, изнывая под тяжестью, желала вырваться из темноты. Туда, где за стеной мрака спасительный свет. Там люди, радость, счастье, там Бог. Она молила Бога простить её. Но молитва вязла в густой, как расплавленный гудрон, темноте.

За дверью в коридоре раздались громкие шаги, зашумел пылесос. Валера поднял голову, протёр ладонями, будто умываясь, лицо, лоб. Вспомнил только что увиденное. Решил для себя: ему показано, где находится страдающая дядина душа.

От кого-то из знакомых услышал про канон «За самовольно жизнь скончавших». Но без благословения читать его нельзя: ты делаешь вызов сатане. Спросил батюшку Антония:

– Благословите читать.

– Я на себя такое взять не смогу, – ответил батюшка.

– Может, отец Владислав на себя возьмёт?

Валере говорили, что есть батюшка Владислав, который молится по самоубийцам и по нерождённым младенцам.

Батюшка Антоний разрешил:

– Ну, попробуй, может, на самом деле отец Владислав благословит.

В православном магазине Валера спросил канон «За самовольно жизнь скончавших», на что продавец, благообразная пожилая женщина, прочитала целую лекцию предупредительного характера. Будто заранее готовилась к встрече. Пафос её монолога – читать канон крайне опасно. Можешь сам пострадать и на ближних накликать беду.

«То ли часто к ней обращались по этому вопросу, – рассказывал Валера о визите в магазин, – то ли я удачно попал. Протянула руку и тут же достала книжечку, в которой была статья о священнике, который ещё в советское время отчиткой бесноватых занимался. Сам-то жил в чистоте и святости. Враг ему ничего сделать не смог, но на ближних отыгрался. У священника ребёнок стал инвалидом, обезножел, на коляске передвигался. Загрузила меня продавец: “Самоубийца – рабочая лошадь сатаны, безропотная, бесправная. Так просто дьявол ни за что не отдаст её”. Что интересно, отец Владислав легко благословил меня читать канон. Продавщица столько страхов поведала, он с ходу разрешил. Я начал молиться, тут же мама сломала руку, на работе у меня пошли неприятности. Поди знай, с каноном связано или совпадение, я решил для себя: в период чтения канона следует усиленно молиться за ближних. Заказывать молебны тем, кто не воцерковлён. Кто воцерковлён – плюс к молебнам записки подавать на проскомидию. Так и делал».

Глава пятая

Поиск места

В первую нашу встречу на православной ярмарке Валера рассказывал:

«От батюшки Антония впервые услышал: многое говорит о том, что живём мы в преддверии апокалипсиса. Скажу честно, с недоверием к его словам отнёсся. Но начал изучать этот вопрос. Узнал, что о последних временах говорят современные афонские монахи, жившие в XX веке святые, – преподобные Иосиф Исихаст, Лаврентий Черниговский, Серафим Вырецкий, Кукша Одесский, Паисий Святогорец. Батюшка Антоний предупреждал словами апостола: нельзя участвовать в делах тьмы. Нельзя делать уступку дьяволу – принимать систему тотального контроля за человеком, систему идентификации личности, которая в конечном итоге ведёт к принятию начертания на руке или челе, о котором говорится в «Откровении Иоанна Богослова». Отказавшийся от этого, будешь лишён в последние времена возможности пользоваться деньгами. Как выживать? Батюшка не настаивал, не требовал – советовал: “Лучше подготовить спокойные места для себя, своих семей. Сколько у нас деревень полуживых, где можно купить хорошие недорогие дома, огородами заниматься, скотину держать”. Так говорил батюшка. У Паисия Святогорца прочитал: “Три с половиной года будут тяжёлыми. Тем, кто не согласится с этой системой, придётся нелегко. Их будут стараться засадить в тюрьму, постоянно находя для этого какой-нибудь новый повод. Мучить таких людей они не будут, однако, не имея печати, человек не сможет жить. “Вы страдаете без печати, – скажут они, – а если бы вы её приняли, то трудностей у вас бы не было”. Поэтому, приучив себя уже сейчас к жизни простой, умеренной, можно будет пережить те годы. Иметь маленько землицы, возделать немного пшенички, картофеля, посадить несколько масличных деревьев, и тогда, держа какую-нибудь скотинку, козочку, несколько курочек, христианин сможет пропитать свою семью. Потому что от запасов пользы тоже немного: продукты долго не лежат, быстро портятся…”»

Валера и ещё несколько духовных чад отца Антония озадачились найти отдалённую деревню, купить дома. «Да будут чресла ваши перепоясаны и светильники горящи», – говорится в Евангелии. Батюшка рассказывал про Таёжку. Он был первым настоятелем храма в селе, когда в конце восьмидесятых передали его епархии. Таёжка тогда ещё не начала разъезжаться, не скатилась в пьянство и повальную безработицу, ещё существовал колхоз.

– Остался бы в Таёжке с великим удовольствием, – вздыхал батюшка, – выйдешь утром, а на острове журавли курлыкают. До того на сердце светло станет. Рассчитывал: это моё последнее земное пристанище, здесь отойду ко Господу. Да владыка забрал к себе. Ты, говорит, в городе нужнее.

Валера был самым активным из духовных чад батюшки, кто задумал найти уединённое место. Настроился переехать в деревню на постоянное жительство. Сотоварищи планировали дачный вариант, этакую базу, которую можно при надобности использовать по полной. Валера решил провести разведку боем. Испытать себя, научиться жить на земле.

В процессе поисков подвернулось несколько заманчивых мест. Какие-то, помаячив радужным светом, отпали. Один вариант по всем параметрам подходил: отдалённое от губернского города село, храм, работа при нём. Крупный предприниматель построил в родной деревне церковь. Понадобился староста. Да среди местных ни одной подходящей кандидатуры, чтобы непьющий, отличался бы деловыми качествами и православный. Настоятель храма, иеромонах Николай, служил в субботу всенощную, в воскресенье – литургию, в остальное время жил в монастыре за сотню километров от деревни. Предприниматель хотел иметь человека, постоянно находящегося при церкви.

«Ты будешь в шоколаде, соглашайся», – говорил отец Николай Валере.

Валера пошёл за благословением к отцу Антонию.

– Попробуй, – сказал батюшка.

И согласился проехаться с чадом, посмотреть место, церковь, но в назначенный день слёг с температурой. Валера с Аркадием Бережным, тоже чадом батюшки и тоже горевшим покупкой дома в деревне, заехали за батюшкой, а у того температура тридцать девять.

– Езжайте без меня, – благословил.

С отцом Николаем договорились встретиться в здании епархиального управления. Валера с Аркадием приехали на машине последнего, отец Николай звонит: «Непредвиденное крещение, и не откажешься, послушание от игумена, подождите часика два». Через полтора часа новый звонок от отца Николая: «Сегодня не смогу, давайте в другой раз». Потом и вовсе от своего предложения отказался, предприниматель нашёл другого человека на роль старосты.

С ходу понравился Валере вариант с Баженовкой. Дом стоял в лесу и в то же время в двух километрах от Баженовки. Да не дом, вилла – триста метров жилой площади. Пять минут ходьбы, и ты на крутом берегу лесной реки. За лентой воды луга простором дышат, тайга уходит к краю неба.

Дом строили Елена и Александр, поначалу даже вознамерились домашнюю церковь сделать, да владыка не благословил. Елена – моторная женщина – инженер-строитель. Причём не в белых перчатках: надо – мастерок возьмёт, кладку вести, надо – будет штукатурить стены или плиткой облицовывать. У мужа были серьёзные проблемы с позвоночником, строительство дома хозяйка вела одна. Где людей нанимала, где сама. До деревни работала прорабом в строительной фирме, даже храмы приходилось поднимать.

Валере глянулось всё, кроме одного – не по карману.

– Ты не переживай, – говорил Аркадий, – главное – вместе. Я квартиру, что от бабушки осталась, продам. Может, кто из наших присоединится. Домина не на одну семью. Деревня рядом, в ней церковь.

– Мне бы комнатку какую, с головой хватит. Что там мои сто тысяч рублей.

– Главное, чтобы вместе, – повторил Аркадий.

В разговоре Валера спросил хозяев дома: почему в лесу отстроились, не в Баженовке?

Елена честно рассказала, что деревня воинственно настроена против пришлых. Да и между собой неладно живут. Пристрастие к самогонке и водке – не самое страшное, где в деревнях не пьют. Вороватые. Ничего не стоит утянуть у соседа, что плохо лежит. И на хорошо лежащее зарятся. История села знает немало битв с дрекольем и членовредительством. Все лесные угодья вокруг Баженовки негласно строго поделены: ягодные, грибные места, озёра… Там ивановский берег, в этом озере Петровы ловят… Не приведи Господь быть застуканным на чужом участке, запросто могут до полусмерти избить. Приехала в Баженовку порядочная семья с Сахалина. Всё пришлось по душе сахалинцам, вознамерились осесть в живописных местах, дом купили, пришло им два контейнера со скарбом. В ту же ночь местные подожгли содержимое контейнеров. Что оставалось делать новосёлам? Отбыли подальше от такого соседства.

Елена с Александром поначалу тоже купили дом в Баженовке. Их не жгли, на демократической основе Александра выбрали главой администрации. Руководи, дескать, нами, мил человек. Выбрали, если честно сказать, дабы между собой не переругаться. Выбрали, да потом принялись выживать. Не вписался чужак в баженовские уставы.

«Устали с ними судиться», – рассказала Елена.

В конечном итоге оформили участок земли за деревней, навозили двадцать КамАЗов песка и построились. Получилось как в санатории. Лось может подойти к огороду, грибы в десяти метрах от усадьбы, черника с брусникой в шаговой доступности. Пчёлки летают – пасека за домом.

– Надо брать, – говорил Аркадий по дороге из Баженовки. – Райский уголок.

Приехали к батюшке Антонию с докладом, он послушал-послушал восторженные речи духовных чад и отрезал:

– Не благословляю.

– Почему? – хором выдохнули Валера с Аркадием.

– Жизни вам с такой деревней под боком не будет!

Таёжка смущала отдалённостью, дорога до неё мало того, что длинная, на ней имелся участок в полсотни километров, совершенно убитый, причём с годами ситуация лишь усугублялась, в непогоду дорога окончательно делалась бездорожьем, непроходимым для легкового транспорта. Кроме того, имелась паромная переправа, а значит: весной с таяньем льда и осенью при ледоставе – переправы никакой.

И всё же остановились на Таёжке.

Глава шестая

Андрюшин крест

Таёжка начиналась для входящего в неё с Поклонного креста, что стоял перед полноводным ручьём, испокон века служившим границей, минуя которую житель или входил в пределы села, или покидал их. Через ручей переброшен мост, ступая на который сердце таёжкинца или охватывала радость от встречи с домом, или погружалось в печаль от предстоящей разлуки с родным краем.

История креста восходила к Первой мировой войне, весть о которой быстро долетела до села и пала чёрной тенью. Крепко жила Таёжка. Да и вся округа. Дома как на подбор, строевого леса вокруг сколько душе угодно, только не ленись, а лениться сибирский крестьянин не умел. В каждом хозяйстве лошади, коровы, немерено живности, которая мекала, бекала да кукарекала. Сеяли хлеб, рыбачили, охотились.

Вдруг война, бросай, мужик, плуг, прощайся с родными и отправляйся защищать веру православную, Отечество да царя-батюшку.

Двадцатипятилетний Андрей Бекасов вышел на крыльцо, окинул взглядом двор, не к чему было придраться, оставлял хозяйство в лучшем виде. Четыре года назад поставил этот пятистенок, амбар, стайки, конюшню. Всё добротно, ладно, глаз радует. Пороха Андрей не нюхал, но знал по рассказам стариков – «война не мать родна». Дядя вернулся с Японской без ноги, ходил на деревяшке.

Провожать Андрея за ворота вышли жена, мать с отцом, двое ребятишек. С матерью и отцом простился у калитки, жена с ребятишками пошли дальше. У моста Андрей, прежде чем обнять жену, сказал: «Вернусь живым, поставлю здесь крест в благодарность Богу». И наказал своей Ираиде: «Скажи отцу, чтобы приготовил листвяжное бревно, пусть ждёт своего часа».

Провожатые остались у моста, мужики попрыгали в телеги и поехали в уезд к месту сбора.

Тяготы войны испытал Бекасов сполна. В Галиции контузило, попал в плен. С третьей попытки удалось бежать. Шёл 1917 год, на фронте началась неразбериха. Андрей подумал-подумал и направился в свою Таёжку. Полгода добирался. Высокий, широкоплечий, большой человек шёл по большой и красивой, но охваченной смутой земле. Ночевал в деревнях, в лесу, в стогах сена. Бог миловал его на войне. Сидели втроём, ели кашу из котелков, вдруг снаряд упал рядом, двоих насмерть, в том числе Кондрата Черникова из их Таёжки, а ему ни царапинки. В другой раз засыпало землёй после взрыва снаряда, под землёй бы и остался. Но лицом оказался в углублении, мог дышать, очнулся, ногами стал шевелить, по ногам и приметили – живой. Мать, провожая на войну, вручила медную икону, Николая Угодника, на груди её носил. Ударило однажды в грудь, думал всё. А только и всего образок пулей, что в сердце метила, погнуло.