Полная версия
Алые проталины
Борис Алексеев
Алые проталины
© Борис Алексеев, 2019
© Интернациональный Союз писателей, 2019
Москвич, 1952 г.р. Профессиональный иконописец и литератор. Член Московского Союза Художников. Имеет два ордена Русской Православной Церкви. Член Союза писателей России (Московская городская организация). Пишет стихи и прозу.
Лауреат Премии Гиляровского и Серебряный лауреат Международной литературной премии «Золотое перо Руси» за 2016 г.
Дипломант литературной премии Союза писателей России «Серебряный крест» за 2018 г.
Прозаический триптих «Восхождение»
Испанские пережвижники
повесть
Рассказ 1. «Ангелы-хранители»– Гляди! – шепнула жена. – Гляди же!
– Ого! Ничего себе… – ответил я, плюща нос о стекло иллюминатора.
Наш комфортабельный аэробус неспешно парил над землей, забираясь все глубже в райские чертоги неба. Кто-то из пассажиров дремал, разложив кресло. Кто-то доедал предложенный завтрак и лениво разглядывал в окошко океанические водоемы, припорошенные струйками перистых облаков, будто морозным дыханием ангелов.
Я тронул руку жены: «Ну чума!.. Маша, это же невозможно не видеть!»
Прямо под нашим иллюминатором, на полированной поверхности крыла, копошились, устраиваясь поудобнее, два симпатичных безбилетника.
У каждого за спиной, поверх светло-розовой туники клокотали в ураганном потоке ветра причудливые перистые образования. Это были реально ангелы.
«Ангелов не бывает!» – возразила память, припомнив фразу из школьного учебника по природоведению. «Как так, – возмутился я, – выходит, нас десять лет обманывали? Вот же они!..»
Жена, белая как мел, откинула голову на спинку кресла:
– П-позови п-проводницу!
– Что случилось? – улыбнулась стюардесса в ослепительно красном аэрофлотовском костюмчике.
– Да вот, – я указал на иллюминатор, – сами посмотрите!
– Да, очень красиво! – ответила та.
– Что красиво? – я бросил умоляющий взгляд на бортпроводницу, – вы что, не видите?
Стюардесса сделала брови домиком.
– Ну, как же, ведь там… – пискнула жена и прильнула к иллюминатору. Через секунду я заметил, как дрогнула ее спина, – ой, никого!..
Крыло самолета было привычно пусто.
– Вот видите! – еще раз улыбнулась стюардесса.
Испанское средиземноморье летом – это восхитительный биокосмический террариум. Огромный белый коловорот солнца и добрейший лазурный котлован моря одинаково доступны как местным испанским поселянам, так и восторженным сангвиникам из России.
В летние месяцы, вопреки горластой санкционной политике ЕС, «эшелоны» аэробусов с россиянами на борту прибывают на испанское взморье. Да, мы открыто смеемся над тусклыми Тусками и мачо-Могерини! ";No pasar;n!» – говорим мы им, завязывая бретели купальника на спине любимой женщины.
Интересно, что бы сказал Андрей Платонов, проваливаясь по щиколотку в горячую охру берега? Может быть, так: «Борщев наблюдал море. Оно выдавливало из себя лишнюю влагу, но тут же, пугаясь собственной смелости, пятилось назад и стонало от бессилия огромного темного организма перед светящейся природой разумной жизни…»
Аэробус совершил посадку в аэропорту испанского города Аликанте. При выходе из аэропорта мы арендовали машину и весело помчались вдоль моря, разглядывая многочисленные прибрежные соленые озерца и тысячи розовых фламинго. Наш путь лежал в город испанских долгожителей Торревьеху.
Через полчаса, проголодавшись от обилия первых впечатлений, мы припарковали авто в городском предместье с названием «Ла мата» и отправились перекусить в ближайший ресторан.
Еще через полчаса, выходя из ресторана и поглаживая животики, мы увидели, что…
Корпус нашего симпатичного «Ситроена» щетинился разбитым стеклом левого заднего сидения и походил на несчастную больную птицу, уныло сидящую на асфальте среди житейского мажора.
Я заглянул через битое стекло и ужаснулся: сумка, в которой лежали телефон, ноутбук, планшет и подарок для наших знакомых в Торревьехе… исчезла!
Мы остановили полицейскую машину, проезжавшую мимо, и на ломаном русском объяснили случившееся. Увы, реакция испанских стражей правопорядка была ленива и неповоротлива, как сиеста. И хотя ограбление произошло только что, никаких перехватов предпринято не было. Долго и тщательно составлялся протокол, роль которого в нашей ситуации была явно малозначима.
Уже потом совершенно другие люди нам объяснили, что вор был наверняка марокканец, что Испания, увы, не препятствует въезду в страну африканцев, по большей части не имеющим определенных занятий, а частенько и с криминальным прошлым. От этой недальновидной политики плачут коренные жители, но более всех – наивные туристы.
– Гляди, мой совершенно расстроился! – всматриваясь в паутину улиц, шепнул ангел товарищу.
– Да, что-то случилось. Моя аж потемнела, места себе не находит! – подтвердил второй. – Странно! Вроде целы, невредимы. Что же так убиваться-то? Не понимаю!
Ангелы переглянулись, расправили крылья и спланировали в предместье.
Я сидел на газонном бордюре, совершенно убитый случившимся. Вдруг за моей спиной раздался голос неопределенного тембра. Голос походил на клекот птицы, но я отчетливо понимал каждое слово:
– Могло быть хуже.
Жена стояла метрах в пяти и перебирала уцелевшую на первом пассажирском сидении дамскую сумочку. «Не она, – подумал я, – тогда кто?»
– Поверь, могло быть хуже! Я знаю, что говорю, – повторил голос, реально озадачив меня.
– Может быть… – ответил я мысленно невидимому собеседнику.
– Ты вот что, поезжай обратно в аэропорт, поменяй машину, справка из полиции у тебя есть, и забудь об этом. Вернешься в Москву, купишь новый комп, вот проблема! – настаивал через плечо незнакомец.
Я поглядел на машину, потом на гибискус, высаженный вдоль бордюра и искрящийся на солнце вспышками оранжево-красных завязей.
– Мать, может и вправду, хрен с этим компьютером? Пусть пользуется гад, ему же лучше!
– А подарок?! – взвизгнула жена. Она хотела сказать еще, но вдруг успокоилась, – помнишь, как у Рождественского: «…Руки целы, ноги целы, что еще?..»
Мы улыбнулись друг другу.
– Ангел ты мой! – шепнул я на всю улицу.
– А ты мой! – тихо сквозь слезы ответила жена и посмотрела в небо.
Стая любопытных испанских горлиц кружила над нами, о чем-то взволнованно беседуя.
Рассказ 2. «Рассвет»Мы проснулись и вышли на балкон. Невдалеке, за грядой парковых эвкалиптов, призывно штормило море. Подслеповатая ночь из последних сил балансировала на весах бытия. Ее тучные грозовые тени толпились вдоль линии горизонта, скрывая благую весть о рождении нового светила!
– Ну что, джин, тесна твоя бутылка? – смеясь, крикнула жена с балкона.
– Ох, тесна! – ответила порозовевшая кромка небесной ватерлинии.
С каждой минутой оранжевое сияние еще не видимого источника света все более подъедало вялую требуху ночного сумрака. Так в России весенняя зажора[1] подъедает серые мартовские сугробы.
Вдруг тонкий, как игла, первый огненный корпускул ворвался в небо, оповещая все живое о приближении Солнца! Неповоротливый сумрак обмяк и стал проваливаться в море. Не тут-то было! Солнце расправило вдоль горизонта сверкающие золотом плечи и подхватило облака, как фантастических насекомых из школьных упражнений по «космическому природоведению».
– Господи, красота Твоя необозрима! – не сговариваясь, подумали мы, наскоро оделись и выбежали из дома.
По узкой, пересеченной корнями дорожке, как титулованные скороходы, мы поспешно шагали к морю. Нам хотелось «поближе» рассмотреть розовощекое молодое солнце, поднимающееся над миром. До моря было недалеко, и вскоре дорожка вывела нас на прибрежную косу.
Проваливаясь по щиколотки в песок, мы подбежали к воде. Пенные брызги волн, бьющихся о волнорезы, как маленькие морские пепелы[2], касались нас нежными пузырьками крыл, лопались, теряли форму и стекали, оставляя на коже соленые дорожки.
– Будем купаться?! – воскликнула жена и, подобрав платье, ступила на светящуюся морскую дорожку, сотканную из воды, взъерошенной утренним бризом, и огненных кусочков испанского солнечного каравая.
Рассказ 3. «Белые барашки»Гонит ветер по небу рунное стадо, а по морю – пенные руны. Весело ветру! Самолет встретит – скроет так, что, кажется, «вовек» не сыскать. Удочку приметит в песке – сдернет, да в море унесет. Ищи, рыбак!
Гляжу я в небо, ищу самолет и вижу: выстригает Небесный брадобрей из вереницы облаков руны причудливой формы. Падают отрезанные рунные локоны вниз, на плечи ветру. А уж ветер-то рад! Летит над морем и белые подарки разбрасывает. Мы-то визжим, хохочем, играем с гребешками волн и того не ведаем, что не волна их принесла. С «Небесной парикмахерской» пенистое удовольствие нам на руки упало!
Наверное, мы никогда не разглядим в нежных рунах человеческих взаимоотношений с морем ли, друг с другом следы высоких Божественных «технологий». Никогда не доверим себя этой непривычной нежности, а будем каждый раз надменно, по-Станиславски декламировать, выбегая из воды: «Не верю!»
Рассказ 4. «Карнавал»В России каждый год просыпаются редчайшие природные явления. Например, чуть пригреет солнце, веселые ручейки революционных настроений жадно подъедают накопившиеся за зиму сугробы народного «неудовольствия».
В Испании не так. Испанское солнце уравновешивает. Если какой-нибудь политик из Каталонии возвысит голос, его поведение не следует принимать всерьез. Через пару часов наступит сиеста, он вкусно поест, уснет, и все успокоится само собой. Это же Испания!
Марсельеза зовет французов на баррикады в любое время года. Чтобы угомонить беспокойный лукавый прононс, требуется твердое монаршее слово Людовика XIV: «Государство – это я!» Бережливый немец сто раз пересчитает возможные убытки, прежде чем простится с Гретхен и отправится на сборный пункт.
Или, к примеру, итальянец. Он, как испанец, утром кричит, днем спит или волочится за какой-нибудь красоткой, а к вечеру, устав от многочасового революционного напряжения, совершенно забывает о случившемся и попивает мартини в ближайшей ресторации под оглушительное шоу студийного телевизора.
И только русский человек идет до конца, пока не потеряет все.
Но вернемся в Испанию. Весна в Испании – необычайное время года! Еще не подступило удушливое лето, а солнце уже румянит горячий песок. Море прохладное, купаются лишь смельчаки. В умах – блаженное ничегонеделание!
– Сегодня вечером в городе карнавал. Приходите, – сообщила нам русская дама, осевшая в Испании лет десять назад.
Наступил вечер. Мы подъехали к центральной набережной города, с трудом нашли последнее свободное место на стоянке и поспешили на звук веселья.
Такое праздничное великолепие мы увидеть не ожидали!
Огромная километровая набережная была запружена людьми в ярких национальных костюмах, повсюду пьющих, поющих и танцующих. Из-под шатров маленьких и больших походных ресторанчиков доносились восхитительные вариации фламенко. Молодые красивые испанские женщины и костюмированные идальго исполняли одновременно сотни страстных танцевальных поединков любви. Глазные яблоки кавалеров, схожие с огненными зрачками быков, вращались в глазницах и совершенно испепеляли своих минутных избранниц. Причем, каждая из них, как ночная Луна, загадочно уплывала в облако-веер, но тут же выплывала обратно, озаряя верного идальго сполохами любовного света. В такие мгновения руки танцора взлетали, как крылья, вверх. Он то совершал изящный круг, оглядывая «жертву» со всех сторон, то бросался вперед, прижимая ладонь избранницы к своей щеке.
Танцевали все. Как юные испанские Ромео, пожилые горожане устремлялись к своим семидесятилетним возлюбленным, а прелестные бабушки замирали от страха, чуть не падая в обморок от обилия чувств (или воспоминаний), но затем, «восстав из пепла», теребили старенькими ручонками оборки своих невероятно красивых платьев и милостиво позволяли своим кавалерам любить их еще. Маленькие дети, подражая взрослым, упоительно смешно совершали танцевальные па. Иногда они падали на руки счастливых мам, запутавшись в каком-нибудь повороте.
Жена подхватила меня за локоть и пальчиком указала на одну из танцевальных территорий, где средних лет танцор кружился вокруг девочки лет восьми-десяти. Бедная девочка была больна синдромом Дауна и неуклюже передвигала непослушные ножки. Мужчине приходилось буквально переставлять ее, но с какой же любовью к своей маленькой партнерше совершал танцевальные «па» этот испанский идальго!
Плотная толпа, окружавшая танцующих, хлопала им и сопровождала каждый поворот девочки одобрительными восторженными криками. Ни тени насмешки над вынужденным человеческим уродством (этакой снисходительной злобы от созерцания собственного преимущества), ни наигранного веселья мы не увидели ни в одной из сотен пар глаз, окружавших эту скромную танцплощадку! Музыка окончилась. Танцор поклонился своей танцевальной избраннице и изящно поцеловал ей руку. Девочка неуклюже улыбалась и жалась к мужчине. Она была счастлива. Ее маленькое счастье представилось мне, как та рунная вершинка огромной волны человеческого добра, которая на моих глазах захлестнула территорию будущей счастливой жизни…
Мы уезжали за полночь. Музыка весело оплакивала наш уход и зазывала обратно на набережную. Так и не попробовав себя в настоящем испанском фламенко, мы ехали по каньонам городских улиц, встречая сонных, танцующих в темноте горожан.
Ехали молча, не в силах произнести ни слова. Я подумал: «Неужели, вся наша энергия ушла на восторженное созерцание чужого праздника?» «Нет, конечно! – мысленно ответила мне жена. – В эту ночь мы стали определенно добрее!»
Рассказ 5. «Коррида»В перечне древних профессий после первых двух (из которых вторая – журналистика) именуется искусство. Тысячелетиями человек не только убивал, ел и снова шел на охоту. Он творил, сочинял, более того, рыдал по пустякам.
Спасаясь от завистливой трехмерной несправедливости, его первобытнообщинный мозг за тысячи лет до нашего с вами рождения, милостивые государи, открыл пространство абстрактной идеи, названное в будущем – искусство.
Разве не бродил по выжженной испанской земле идальго Дон Кихот Ламанчский? Пусть скептик трындит: «Образ Ромео выдумал Шекспир!», но как тогда быть с Джульеттой? В славной Вероне вам всякий покажет дом, где реально жил род Даль Каппелло, в трагедии получивший имя Капулетти?
Во всякий миг два пространства смыкаются в человеке, и в каком из них он находится сейчас – большой вопрос!
Давайте представим себя на трибуне. Под нами арена. Глаза слепит огромный ярко-желтый овал. Коррида!
Действие вот-вот начнется. Играет музыка. Испанцы, отчаянно жестикулируя, беседуют друг с другом. Но это только видимая оболочка происходящего. Все ждут появление быка. Как бы мы ни отличались друг от друга, бык – это другое. Это былинный нетопырь. Он всегда живет среди нас и из века в век делает свое дурное дело.
Сегодня произойдет сражение. Красивый молодой тореадор победит тупого и жестокого быка. Не зря говорят: «Красота спасет мир!»
Вот, оказывается, где таится скрытый смысл корриды, этого сакрального испанского представления!
Не правы те, кто видит в корриде только убийство и унижение животного.
Тореадор – это и древний христианский воин Георгий, победивший проклятого змея, и «чуть-чуть» святой архангел Михаил, низвергнувший с неба сатану.
«Это слишком русский взгляд на кровожадное испанское развлечение!» – усмехнетесь вы. Согласен. Но, согласитесь и вы: нам следует всюду выискивать и всматриваться в иную, так сказать, подспудную суть происходящего. Иначе старик Дарвин прав, и мы никогда не станем полноценными сынами Божьими, пестуя чувственную привилегию ума, унаследованную от наших хвостатых «прародителей».
Утверждаю: если произойдет невероятное, и человеческое сообщество не уничтожит само себя, его будущим членам откроется высокий уровень духовного взаимопроникновения.
Представьте, родовитый испанец просыпается ранним утром и долго-долго смотрит на восходящее с востока солнце. В это же самое время русский парень, пока готовится завтрак, ищет на карте испанского королевства Сантьяго-де-Компостела. Находит, берет в красном углу родового пятистенка кувшинчик со святой водой, кропит карту и приговаривает: «Храни, Господь!..»
Рассказ 6. «Родина»Как вы думаете, мелькнет ли в голове русского туриста (совершившего мягкую посадку в столичном аэропорту «Барахас» и с упоением вдыхающего настоящий испанский воздух, пропитанный взлетным керосином и множеством мелких токсичных материалов) коварная мысль «Я дома!..»?
Повторю вопрос: найдется ли среди сотни пассажиров рейса «Москва-Мадрид» один настоящий русский парень, который, глядя в глаза самой красивой стюардессе бизнес-класса, скажет: «Не прощаюсь!» и (как мужская репродуктивная клетка) деловито растворится в огромном организме аэропорта?
Да, мы покидаем Родину, не ведая ни наших сил любви к Отечеству, ни количества искушений, предстоящих нам на чужбине! Пеняя на житейское однообразие, мы бежим далече и там пытаемся начать новую благополучную жизнь. Радуемся сытой кормушке, забывая, что русскому человеку невмоготу изо дня в день жрать огромное количество первоклассной европейской еды. Невмоготу набивать рот, глядя украдкой в окошко на восходящее с востока Пасхальное Русское солнце…
Мать примет блудную кровиночку всегда. Отец поглядит с укоризной и неловко, по-стариковски обнимет вернувшегося сына. Нам бы самим не опоздать!
«Как слышите? Прием» – однажды спросит нас Родина…
Храм искусства
рассказ
ВведениеПредставим Храм искусства как Вавилонскую башню, где все говорят «на разных языках». Художники – на цветном наречии радуги, музыканты – камертонами гармонических тонов, писатели и поэты – иероглифами литер, ученые – алгебраическими построениями цифр… И не понять им никогда друг друга, если бы не Матерь София, Премудрость Божия, повелевшая служить избранникам своим у Престола Красоты и днем, и ночью.
Кто отступит на шаг от Престола, того муза-диаконисса под ручку выведет из алтаря искусства, мол, «ступай с миром, отступничек дорогой». Более того, даст от щедрот Матери мешочек гульденов на прощанье, дескать, «на сытую жизнь». Это на Западе.
У нас не так! Только ты от дарохранительницы всего на шаг отошел дух перевести, тут же Федька-алтарник, балбес здоровый, схватит тебя за ворот, выпроводит из алтаря, да пинком с солеи столкнет, не поленится! Ты ему: «За что?!», а он в ответ: «Поэт в России больше, чем поэт! – ступай с Богом и не смей возвращаться – пускать тебя не велено!». И горько, и стыдно, а что поделаешь, сам виноват – шелохнулся.
Часть 1. «Мушкетеры короля»Декабрь 2030-ого года.
Здание Московского художественного училища. Мастерская живописи. Высокие потолки, украшенные реликтами интерьера – деревянными кессонами. Витражные окна до потолка, обнимающие половину московского неба. В центре мастерской – небольшой стол, покрытый розовой велюровой тканью. На столе чья-то внимательная рука расположила нехитрый натюрморт: пара яблок «а ля Сезанн», лукошко, до краев наполненное киноварной ягодой клюквой, и два-три столовых предмета, так сказать, «для темы». Часть ягод рассыпалась по ткани, подсвечивая зеленовато-розовые тени яблок алыми рефлексами.
Скрипнули петли дубовой входной двери, и в мастерскую протиснулся художник Лешка, талант и будущий гений. Лешка подсел к натюрморту, перевел дух и принялся выдавливать на палитру краски.
Минуты не прошло, как дверь скрипнула вторично. В мастерскую вбежал поэт Гоша в желтом пуловере и шарфе неопределенного цвета, художественно увитом вокруг его тонкой поэтической шеи.
– О-ба-на! Красотища-то какая, – Гоша тщательно обвел глазами постановку и, не замечая Лешку, стал что-то быстро писать в скомканную старую тетрадку. Леша неодобрительно поглядел на суетливого Гошу, вздохнул и продолжил размечать рисунок натюрморта на небольшом холсте, натянутом на подрамник.
Следует сказать, что творческий акт, будь то живопись, музыка, или слово – штука тонкая. Рождение образа всегда имеет глубоко внутренний, интимный характер. И если рядом оказывается случайный (или преднамеренный) раздражитель, внутренний диалог мастера и будущего творения может не состояться. Гоша это понимал и, заметив недовольство товарища, тактично отошел в сторону.
Через минуту дверь скрипнула в третий раз, и в комнату вошли, громко переговариваясь, закадычные друзья Степа и Лева. Степан учился в Гнесинке и подумывал стать свободным некоммерческим музыкантом, поэтому немного бедствовал. Лев, напротив, происходил из благополучной еврейской семьи. Его отец работал доцентом на кафедре математики МГУ, а сам Лева учился в аспирантуре и по настоянию отца давал частные уроки.
– Лев, рыкни что-нибудь, смотри, красотища-то какая! – пропел губами Степа, не отводя глаз от содержимого лукошка.
– Да, натюрморт что надо. Как говаривал мудрец Мебиус: «замкнутая алгебраическая полнота». Или, проще говоря, продольный срез осеннего клюквенного болота, равный фиксированному объему деревенского лукошка! – ответил Лева, оглядывая предметы.
Леша отложил кисти и с улыбкой стал рассматривать своих «очень старых», но по-прежнему совершенно непохожих друг на друга товарищей. Вопреки мнению о том, что общение усредняет личности собеседников (например, пара хозяин – собака), наши герои во всех перипетиях житейского сосуществования оставались прежде всего личностями, напоминая знаменитую четверку мушкетеров Дюма. Описать их дружбу, наверное, можно, перефразируя известную поговорку: «дружба дружбой, а личность личностью».
Но вот дверь скрипнула снова, и на пороге появилась юная особа в белой, расшитой золотом тунике. Густые каштановые волосы, подобные морским волнам, вскипали на плечах девушки и свободно падали вниз. Казалось, божественная Ника Самофракийская впорхнула в мастерскую.
– О-ба-на!.. – Гоша процитировал самого себя, взволнованный очередной встречей с прекрасным. Цанговый карандаш скатился с его ладони, противно подпрыгнул пару раз по половицам мастерской и застыл в метре от прекрасной незнакомки.
Леша встал и чинно поклонился девушке:
– Простите, Вы чья муза будете?
Все ребята вслед за Лешей склонились перед девушкой в старомодных, витиеватых поклонах.
– Я за вами, – коротко ответила она, – идемте же!
Часть 2. «Московия» (прямого отношения к теме повести не имеет).Лавируя между ящиками, мольбертами, творческими работами и учебными пособиями, Ника в окружении ребят стремительно прошла по коридору, спустилась по парадной лестнице главного корпуса и вышла на улицу.
Хотите знать, как выглядит постсобянинская Москва 2030-ого года?
Впрочем, в нашей стране о будущем догадаться не трудно. История матушки-России, видимо, никогда не станет учебником жизни и сводом полезных рекомендаций для ее детей, начинающих всегда жить сначала. На каждом историческом промежутке мы бросаем в корзину прежние тексты, считая их негодными, и пишем с чистого листа новые исторические откровения. Увы, наше неистребимое революционное начало всякий раз оказывается в плену известных заблуждений. Тогда мы говорим: «Бес попутал!» И тут же, забыв собственные слова, открываем чистый Word.
Да, именно так. Московские улицы лужковских и собянинских периодов муниципального всевластия «беспечно» меняли за государственные деньги пешеходную брусчатку и газонные оградки. Городские нововведения определяли портфель заказов «свечных» заводиков очередного правящего клана.
«Что вы хотите, татарин на Москве!» – охали бабки на лавочках. «Да, иго татарское – штука долгая…» – вторили им рублевые старички-пенсионеры.
Как этим русским не промывай мозги: мол, не было никакого ига, и Куликова сражения тоже не было – нет, твердят свое! Им, родимым, уж и пенсию на рупь повысили, а они большого мурзу Собянина так и кличут «лукавым татарином», ну что с них взять!
Однако, заболтались мы. Век-то иной, а в глазах москвичей так и стоит наследная чистота московских улиц времен пятидесятых, послевоенных. Скажите, потомки, кто из вас нынче помнит грандиозное советское кино Марлена Хуциева «Застава Ильича»?
…Идут русские воины ранним утром по безлюдной Красной площади. Приглядитесь, они меняют караул не у мавзолея с останками вождя, а у нашего с вами порога.
