Полная версия
Год беспощадного солнца. Роман-триллер
Что-то защемило у Мышкина за грудиной, и так печально защемило, что он не нашёлся, как и что ответить Ладочникову. Хоть он и освоил кое-как роль холодного циника, но сегодня не получилось. Защемило и в носу. Мышкин взял салфетку, которой Ладочников только что протирал монитор, высморкался в неё и швырнул в корзину.
– Спасибо тебе, старина, – с чувством сказал он.
– Благодарить будешь, когда получишь результат.
Тут Сергей Ладочников неожиданно помрачнел и затих, и вид у него был такой, словно он что-то взвешивал на невидимых весах в своей голове, но при этом знал, что весы врут, а других весов у него нет.
Дмитрий Евграфович ждал – внимательно и почтительно. Он думал, что Ладочников, конечно, скрытый психастеник, как большинство людей, занимающихся делом неясным, но требующим большого душевного напряжения. Понятно, Ладочников человек творческий, следовательно, плохо управляемый. Судьба таких людей – постоянно пребывать в зоне повышенной опасности, о чем они, как правило, не задумываются, потому что для них опасность – естественное состояние.
– Скажи мне, друг Дима, – заговорил Ладочников. – Какая категория социальных отношений, как принцип всей жизни, стала определяющей для нашего счастливого времени? Даю пять секунд на размышление.
– Не надо, – ответил Мышкин. – Я тоже думал над тем же. И вычленил две категории.
– Ну и?
– Предательство и безграничная жестокость к ближнему. И дальнему тоже. Вот две.
– Ответ неверный. Поправляю: не простое предательство, а тотальное. Предательство как условие существования общества и функционирования государства. Оно везде – в политике, в бизнесе, в дружеских и в семейных отношениях. Но самое отвратительное не это.
– Что может быть более отвратительным? – усомнился Мышкин.
– Сошлюсь на себя. Самое отвратительное в том, что состояние тотального предательства стало для нас привычным. Как и двадцатилетний непрерывный антисоветский и антисталинский вой демокрастов, либерастов и едросов. Оно не удивляет. Я уже не боюсь предательства отовсюду и от всех. Страх прошел, появилась привычка. И я привычно жду сволочизма каждый день со всех сторон. Но ещё гнуснее то, что я чувствую себя тоже вполне готовым на предательство. И боюсь, что скоро совершенно перестану бояться предать кого-нибудь. И только когда думаю, что придется за все ответить на том свете, каким-то чудом еще удерживаюсь.
– На каком – на том? – Мышкин вспомнил разговор с Волкодавским.
Но Ладочников отмахнулся.
– Он у каждого свой, – ответил он и включил компьютер.
На мониторе появились две красотки – одна вся в чёрном, другая в белом. Прозвучали первые симфонические аккорды «Гренады» – великолепного шлягера Агустина Лары, мексиканца, сочинившего лучшую испанскую песню на все времена. Дмитрий Евграфович загорелся, даже стал подпевать:
Granada, tierra ensangrentada en tardes de toros;Mujier que conserva el embrujo de los ojos moros,De sueno rebelde y gitana, cubierta de floresY beso tu boca de grana jugosa manzanaQue me habla de amores…25Ладочников кисло поморщился: у Мышкина совершенно не было слуха. Но он страстно любил музыку – такое нередко случается с «глухарями».
– Бог ты мой! – грустно восхитился он, когда песня затихла. – Как они танцуют! Сколько радости, сколько жизни, какая красота!
– Испанки! Они уже в утробе матери разучивают фламенко. И потом танцуют, как чертовки.
– Только не эти, – возразил Мышкин. – Тут не дешёвка, не сельская самодеятельность типа Орбакайте или Аллегровой. Профессионалки явные.
– Точно! – подтвердил Ладочников. – Обе из балета Клода Пурселя. Почему ты так решил?
– Да потому, что я не вижу танца. Я его только чувствую – и всё.
Он был совершенно прав: это тот уровень искусства, когда не видны ни автор, ни материал, ни исполнитель. Такая легкость дается каторжным трудом, плата за нее – растянутые и разорванные сухожилия и мышцы, раздавленные коленные мениски, но самое мучительное – страдания от постоянного голода и днем, и ночью. Лишние сто граммов веса могут уничтожить плоды многомесячных тяжких трудов.
– Кто сейчас для тебя спел, знаешь?
– В первый раз вижу. Правда, голосами немного напоминают певичек из дуэта «Баккара» – помнишь такой? Лет двадцать назад появились – две ослепительные звезды! Но как-то быстро исчезли. Правда, успели выпустить за три года шестнадцать миллионов пластинок.
– Это они и есть.
– Да ну? – изумился Мышкин. – Неужели? Ну-ка, еще раз.
– У меня еще четыре клипа есть.
– Крути!
И опять Дмитрий Евграфович взялся подпевать и даже подтанцовывать, щелкая пальцами, как кастаньетами.
– Не украшай! – поморщился Ладочников. – Пусть поют, как могут.
– Спасибо, друг! – наконец с чувством сказал Мышкин. – Будто в отпуске побывал! Или, еще лучше: словно мне машину бесплатно отремонтировали!
– Так нравятся?
–Неужели непонятно? – удивился Дмитрий Евграфович. – Нота бене, Серега: во всем их репертуаре только одна минорная песня. Только одна! Все остальное – мажор, богатейший шлейф положительных эмоций. Так бы и приволокнулся за одной… потом за другой… потом снова за первой.
– Скромности у тебя на десятерых.
– Верно подмечено! – подтвердил Мышкин. – Я себя частенько недооцениваю. Жаль, так и не удалось вживую увидеть этих… как ты их назвал? Испанских чертовок.
– Хочешь увидеть?
– Спрашиваешь!..
– Послезавтра они выступают в «Октябрьском», – буднично сообщил Ладочников.
Дмитрий Евграфович сначала онемел.
– Не может быть! – воскликнул он.
– Только почему-то с ними будет Лев Лещенко.
– Зачем им Лещенко? – удивился Мышкин. – Зачем им кузнец?
– Вот и узнай, – предложил Ладочников.
Он открыл свой бумажник и достал из него два билета.
– Вот. Дарю!
Дмитрий Евграфович опять сразу ничего не понял. До него дошло лишь тогда, когда Ладочников сунул билеты ему в карман халата.
– Постой, постой! – забормотал Мышкин. – А ты?
– Увы, не получается, – развел руками Ладочников. – Срочно уезжаю. Послезавтра буду далеко отсюда.
– Старик!.. – растроганно произнес Дмитрий Евграфович. – По гроб не забуду! Сколько я тебе должен?
– Нисколько. Мне тоже подарили.
– Ты даже не представляешь… – начал Мышкин.
– Представляю! – оборвал его Ладочников. – Извини, но я еще раз хочу возвратиться к нашим кошерным баранам из Женевы. Ты, действительно, осознал всю преступность наших с тобой намерений?
– Осознал, Сережа, осознал.
– Не сдашь меня?
– Как ты можешь… – обиделся Мышкин.
– А за миллион евро? Это не теоретический вопрос. Евро вполне реальные. Получить можно будет без труда.
– Разве я тебе дал повод так думать обо мне? – тихо спросил Дмитрий Евграфович.
– Пока нет.
– Как мне доказать, что…
– Никак! – отрезал Ладочников. – Уже не надо. Мне достаточно.
– Ты, наверное, что-то знаешь еще… что-то особенное, – неуверенно предположил Мышкин.
– Даже больше, чем нужно, – усмехнулся Ладочников. – Повнимательнее прочти все, что даст тебе моя Ёлка. И ни в коем случае не носи диск с собой. Лучше закопай где-нибудь в огороде, а все, что надо, держи в голове. Обрати внимание на «индекс-м».
– Какой индекс? Что за индекс?
– Сам догадаешься. Иди, у меня, в самом деле, совсем нет времени. Надо еще поработать – на тебя, между прочим. Мы, наверное, не скоро увидимся.
– Ты можешь дать запись твоей глушилки? – спросил Мышкин.
Ладочников, похоже, был готов к его просьбе, потому что немедленно извлек из кармана своего не очень белого халата мини-компакт.
– Пользуйся на здоровье. Да почаще! И пожелай мне счастливого возвращения.
– До скорой встречи.
Они, действительно, скоро встретились – живой с мертвым.
9. Питон и лиловый негр
Пройти от Ладочникова к патологоанатомическому отделению можно было только через вестибюль клиники. И Мышкин всегда старался проскочить его рысцой.
Здесь каждый день уже с семи утра, за два часа до открытия справочной, десятка полтора человек в страхе ждали результаты анализов. Беспощадный диагноз подтверждался не у всех, но с каждым месяцем несчастных становилось все больше. При плохой советской жизни, до победы демократии и частной собственности, на сотню всех заболевших приходился только один раковый больной. При нынешней жизни счастливой заболеваемость раком выросла в 12 раз. И каждый год, начиная с 1996-го, растет на 10—12 процентов. Рост – в геометрической прогрессии.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
«Большая Берта» – немецкая осадная пушка-гигант калибром 450 миллиметров. В первую мировую войну немцы использовали ее для обстрела французских городов, впрочем, с мизерным результатом (ред.).
2
«Панта рей» – начальные слова фразы: «Panta rhei, panta kineitai kai ouden menei» – «Все течет, все движется, и ничего не остается неизменным». Это выражение приписывают древнегреческому философу Гераклиту (ок. 544—483 гг. до н. э.) (ред.).
3
Советский человек на жаргоне нынешних демократов.
4
Так Мефистофель обращался к Фаусту (ред.).
5
Delirium tremens – белая горячка (лат.).
6
В советских анкетах для отдела кадров пятым пунктом значилась «национальность».
7
См. данные института Гэллапа: http://www.gallup.com/poll/109228/Russian-Language-Enjoying-Boost-PostSoviet-States.aspx (ред.)
8
Многоцелевой, чрезвычайно эффективный вертолет КА-52.
9
Фраза Александра Первого после убийства отца – Павла Первого.
10
Главная тюрьма в Петербурге
11
Реальное лицо.
12
Рошаль Леонид Михайлович, детский хирург, живет в Москве (ред.).
13
Facies Hippocratica (лат.) – маска Гиппократа: читаемые на лице больного признаки близкой смерти.
14
Сумасшедший дом имени большевика И. И. Скворцова-Степанова.
15
Образ жизни, способ существования (лат.).
16
Реальное лицо (1927—2013 гг.).
17
Здесь печатают и хранят доллары США.
18
Простак. См. повесть Вольтера «Кандид, или простодушный».
19
Война испанцев против мавров и изгнание их с Пиренейского полуострова.
20
Электронная почта – e-mail.
21
RAM – Random Access Memory – оперативная память компьютера.
22
Доступ невозможен. Неправильные логин или пароль.
23
Распространенный компьютерный вирус.
24
Сергей Есенин. «Собаке Качалова».
25
Гранада, ты – земля, политая кровью корриды. Ты – женщина с чарующим взглядом мавританки, Заветная мечта цыган и бродяг. Я целую твои уста, сочные, как яблоко, И говорю тебе о любви… (исп.).