Чужая лебединая песня

Ирина Грин

Чужая лебединая песня

Порыв теплого сентябрьского ветра мягко подтолкнул в спину, и Раиса, до этого едва передвигавшая ноги, зашагала быстрее. Видавшая виды сумка на колесиках заскакала следом, подпрыгивая на неровностях убитой дождями дороги.

– Потерпи, уже почти пришли, – то ли сумке, то ли себе сказала Раиса.

И действительно, до цели ночного похода было рукой подать – впереди двумя путеводными звездами светились фонари, установленные возле контейнерной площадки, именуемой в народе «Столетовской мусоркой». Знаменита она была тем, что находилась возле дороги, на выезде из микрорайона, и пользовались ее услугами не только жители соседних домов, но и автомобилисты, которые, загрузив в багажник пакеты с мусором, могли проездить не один день и, лишь увидев по пути внушительное сооружение, вспомнить о необходимости освободиться от отходов.

Мусорка пользовалась интересом у определенных слоев населения тем, что на ее высокое ограждение доброхоты вывешивали ненужную одежду, выставляли обувь, которая еще вполне может послужить.

Как-то Раиса обнаружила здесь абсолютно целую дубленку.

Очевидно, хозяйка сдала ее в химчистку, и после стирки вещица немного села и скукожилась. Хотя по-прежнему оставалась теплой и приличной. В ней даже на улицу не стыдно днем выйти. Но сейчас еще тепло, в дубленке особо не пощеголяешь, и Раиса передвигается в основном по ночам.

Не очень приятно, когда вслед тебе тычут пальцами и говорят пренебрежительно: бомжиха. А какая она бомжиха? Жилье у нее есть. Вполне определенное место жительства. Правда, без воды, света и газа. Но крыша над головой имеется.

Когда-то, при СССР, таких, как она, называли бичами, что расшифровывалось как «бывший интеллигентный человек». А что такое интеллигентность? Наверное, это, в первую очередь, способность мыслить. А мыслить Раиса в последнее время стала гораздо больше, чем когда бы то ни было. Жизнь, которую она вела, сделала ее философом. Пусть доморощенным, но все-таки философом. Опять же здесь, на мусорке, она несколько раз натыкалась на книги, аккуратными стопками выставленные у забора. Их Раиса забирала в первую очередь. Их и еще одежду. Больше ничего. До того, чтобы выискивать в помойке еду, она еще не докатилась. И, даст Бог, не докатится.

А книги разные попадались. Один раз еле доперла до дома аккуратно перевязанную веревкой стопку. Развязала – и хоть плачь, хоть смейся: «Справочник металлиста» в пяти томах, все как на подбор толстые, ярко-алые, и шесть томов – «Проектирование цехов машиностроительных заводов». Полистала – всё какие-то таблицы, формулы. Выбрасывать не стала, стоят на подоконнике рядком.

А один раз нашла «Американскую трагедию» Драйзера в двух томах. Так не то что прочитала – проглотила. Два дня не выходила из дома, а когда дочитала, долго плакала. Любовь, страсть, расчет, предательство, убийство… Книга захватила в плен и долго не выпускала.

В этот момент размышления Раисы прервал жуткий звук: где-то совсем рядом завыла собака. От страха сердце подскочило к горлу и мелко-мелко задрожало. А вой дошел до невыносимо высокой ноты, а потом сорвался на отрывистый лай.

«Собака, это всего лишь собака», – попыталась успокоить себя Раиса, но сердце вдруг замерло, парализованное первобытным страхом, вылезшим из самых потаенных глубин подсознания.

«К покойнику», – поняло оно.

«Предрассудки», – возразила ему Раиса.

Но разве можно переспорить собственное сердце?

Раиса попятилась, наступила на сумку, не удержала равновесие и упала, больно ударившись коленкой. Сумка, загрохотав, упала рядом. Вой прекратился, от мусорки шарахнулась тень.

– Вот видишь, – сказала себе Раиса, – это всего лишь собака.

Пес, такой же облезлый и худой, как Раиса, поджав хвост, рванул в темноту, а за ним призрачной туманной дымкой потянулся Раисин страх.

Нет, собак она не боялась. Гораздо страшнее люди.

С трудом поднявшись, Раиса подошла к ограде. Нога болела, но не зря же она проделала весь этот путь, чтобы теперь уйти вот так, с пустыми руками. Тем более внизу, под баками, громоздилась большая куча одежды. Наверняка найдется что-нибудь по размеру.

Спешить Раиса не стала. Сначала осмотрела выставленную у ограждения обувь. Неплохие кроссовки без шнурков оказались малы. Туфли побольше вроде впору. Они мужские, но вполне можно носить под брюки. Правда, левый немного скособочен, ну да ладно, сойдет.

Сунув туфли в сумку, Раиса подошла ближе к контейнерам.

Наклонилась, чтобы получше рассмотреть потенциальную добычу, и приглушенно вскрикнула от ужаса. Это была женщина. Прикрытая простыней и явно мертвая, потому что у живых не может быть такого взгляда.

Раиса присмотрелась к женщине – за годы походов по свалкам она успела свести шапочное знакомство с некоторыми «коллегами» и боялась увидеть знакомое лицо. Ей двигала вовсе не жалость, а, скорее, боязнь, что она может оказаться следующей. Но эту женщину Раиса определенно никогда не видела.

Очевидно, ее ударили по голове – волосы справа слиплись от крови. Под левым глазом фиолетовой кляксой темнел синяк. Но это не мешало ей улыбаться. Хотя улыбка эта была какой-то неприятной. Издевательской, что ли? Не каждому понравится, когда на него смотрят с такой улыбкой. Не каждый стерпит ее молча, не ответив резким словом. Или ударом по голове.

«Кто ты? – мысленно спросила Раиса у незнакомки. – Такая же, как я, собирательница полезностей на задворках чужих жизней или..?»

Любопытство пересилило отвращение и страх. Раиса присела перед женщиной на корточки и потянула за край простыни…

Глава 1

Федор Лебедев придержал дверь подъезда, выпуская старушку с собачкой, и вежливо поздоровался:

– Здрассти!

Старушка покосилась на него и пробормотала что-то себе под нос: то ли ответное приветствие, то ли что-то вроде «ходят тут всякие». И хотя «всяким» Федор не был – жил в этом доме уже почти три года и с бабулей этой уже сто раз сталкивался, но ход ее мыслей был прост, как элементарная консольная программа: люди, живущие в престижном особняке в центре города, должны выглядеть соответствующе. Например, как Кристина Светлова, генеральный директор детективно-консалтинговой фирмы «Кайрос», в которой работал Федор, чью идеальную прическу, казалось, не в состоянии был нарушить даже самый сильный ураган. Или ее зам, Тимур Молчанов, в прошлом владелец крупного банка, чьи идеально сидящие костюмы куплены явно не в масс-маркете[1]. Да и сама бабуля одета вполне прилично, и оскаленные в презрительной ухмылке зубы явно изготовлены в дорогой стоматологической клинике. Пес немного подкачал – пушистый плоскомордый малорослик с выпученными глазами. Тут больше бы подошла борзая с аристократически удлиненной маленькой головкой или королевский дог. И пусть дому, слегка облезшей трехэтажке, уже больше ста лет и часть квартир в нем не особо приспособлена для жилья, но когда-то, при прежних хозяевах, личности, одетые, подобно Федору, в мятые футболки, драные джинсы и кеды, чьи высунутые до предела языки делают их похожими на гончих псов, входили в него исключительно с черного хода. Конечно, кеды были нарочито уродливыми, а драли джинсы не собаки, а стилисты, но объясняться Федор не собирался. Ему нравилось эпатировать окружающих своим внешним видом, и он не собирался отказываться от этой привычки.

Квартира, в которой обитал Федор, принадлежала бабушке его институтского друга Михаила Кондратьева. Когда-то она была частью огромной бальной залы. (Именно так – не зала, а залы.) Высоченный потолок, огромное окно, напротив окна – самый что ни на есть настоящий камин и… И все. Сразу за окном шла глухая стена – после революции из залы «нарезали» десяток комнат, в которых поселилось три десятка жильцов.

Прадед Михаила, Иван Кондратьев, занимал какой-то важный пост, и ему достались апартаменты с отдельным входом. В остальную часть бывшей залы попасть можно было из другого подъезда – того самого черного хода. Ивану Кондратьеву несказанно повезло: у него было отдельное жилье. Немного омрачало радость отсутствие удобств. Но Кондратьев был человеком рукастым, опять же высокий пост позволял пользоваться бесплатной рабочей силой, и вскоре кусок залы обзавелся крошечной кухней, таким же микроскопическим санузлом и небольшой комнаткой без окон – кабинетом.

Через пару лет прадед женился. Перегородка, делившая комнату на части, была сдвинута, что позволило увеличить кухню, соорудить в туалете душ и расширить кабинет. Еще через пару лет кабинет превратился в детскую, которая в свою очередь преобразовалась в спальню. И в таком виде квартира просуществовала много десятилетий. После смерти Ивана Кондратьева хозяйкой стала его дочь, Александра Ивановна Кондратьева. Умирая, она завещала квартиру своему внуку, Михаилу, при условии, что она навсегда останется в этом доме.

Бабушку Шуру Михаил Кондратьев очень почитал, хотя в душе считал ее натурой несколько взбалмошной и эксцентричной. Подпись нотариуса на завещании подтверждала дееспособность бабушки в момент его составления, поэтому причин для оспаривания последней воли покойной не было. Да собственно, и не собирался никто оспаривать.

Впервые оказавшись в квартире Михаила, Федор впал в ступор. Высоченный потолок, как в торговом центре, голые белые карапузы, водившие хоровод вокруг люстры – здоровенной грозди хрустальных шариков на немыслимо длинной золоченой цепи… А еще камин. Самый настоящий камин – огромная черная пасть, напоминающая портал в Майнкрафт. Немного портило картину нагромождение чисто женских безделушек на венчавшей его полке. Каких-то нелепых ваз, банок, склянок, фарфоровых мишек, собачек, младенцев и иже с ними. А еще выше висел портрет женщины с таким властным выражением лица, что Федор поначалу даже немного струсил – сейчас его стопудово попросят из этой немыслимой квартиры.

– Это моя бабушка Шура, – пояснил Михаил. – Тут она не очень на себя похожа. Слишком важная. На самом деле она была очень добрая. И даже художнику сказала, что портрет получился отличный, хотя на самом деле он ей не понравился. Художник, кстати, был очень известный.

После слова «была» Федор расслабился и, пропустив между ушей фамилию художника, рванул к монитору компьютера Михаила, возвышавшемуся на столе слева от камина. Сам по себе стол был довольно большим, но по сравнению с камином, люстрой и портретом казался детской игрушкой. Как и наиудобнейшее кресло с рыжим кожаным сиденьем, высокими подлокотниками и спинкой из черной сетки.

Кресло протяжно скрипнуло, когда Федор с восторженным «ух ты!» плюхнулся в него. А комп у Мишки был так себе. Лебедевский ноутбук покруче. И главное – приспособлен для жизни в университетской общаге, где «все вокруг колхозное и все вокруг мое». И где «покой нам только снится» и уединиться можно разве что в туалетной кабинке, да и то не всегда. А у Мишки – пожалуйста. Хоть в спальне, хоть в кухне. Да хоть рядом с ним, за тем же столом на трехногом табурете. Именно здесь они склепали свой первый сайт. И пусть дизайн его был предельно аскетичен, а содержание страниц – статично, но наличие чата и форума позволило получить первые оценки своей работы, а также предложения от потенциальных заказчиков.

После окончания университета пути друзей разошлись.

Михаил с лету устроился в престижную IT-компанию, а Федору все как-то не везло. Если бы для приема на работу требовалось только умение писать коды, то проблем бы не было. Но первоначально нужно было преодолеть заслон в лице эйчаров[2], которыми обзавелись все мало-мальски уважающие себя конторы. И эйчары эти, мило улыбаясь, задавали какие-то вопросы, абсолютно не касающиеся работы, и потом, так же мило улыбаясь, обещали перезвонить через неделю. И не перезванивали. А на попытки Федора узнать, в чем, собственно, дело, ему отвечали, что, к сожалению, вакансия уже занята. И только в одной из фирм девушка-секретарь, сжалившись над невезучим соискателем работы, сказала, что результаты собеседования показали расхождение его мотивационных и поведенческих аспектов с общей стратегией фирмы.

– А что это значит? – спросил Федор.

На что девушка неопределенно пожала плечами.

Вернувшись домой – после окончания университета «домом» Федора стала комната на восьмерых в хостеле с идиллическим названием «Дубки», – он забрался в свою кровать, задернул тяжелую синюю шторину, отделявшую его «апартаменты» от остального мира, надел наушники для обеспечения необходимой степени уединения и долго гуглил непонятную фразу. Для верности еще поинтересовался на форуме, что эта словесная конструкция может обозначать и как с этим бороться.

– Ненадежный ты, брат, и безответственный, – пояснил один из интернет-гуру.

Лебедев с подобным вердиктом был абсолютно не согласен. Он считал себя достаточно надежным. И даже как-то имел возможность взять на себя ответственность. Один раз. На третьем курсе, уже в конце учебного года, он познакомился с девушкой, которая предложила отправиться на майские праздники в Адыгею. Типа, красота, дикая природа. Если честно, такие варианты отдыха Лебедеву не нравились. Пустая трата времени. Красоту можно и в интернете посмотреть. Но девушки у него появлялись нечасто, и разбрасываться ими ему был не резон. Поэтому Федор скрепя сердце согласился, о чем впоследствии неоднократно пожалел.

Во-первых, в экскурсионной группе он оказался единственным представителем мужского пола, не считая, конечно, водителя автобуса. Во-вторых, девушки оказались любительницами экстрима, и в планах поездки значился рафтинг по реке Белой. Отказаться Федор не смог – мнение о нем у спутниц и без того было не слишком высоким.

– А девушки не замерзнут? – спросил он у инструктора, рыжеволосого здоровяка по имени Кирилл в облегающем гидрокостюме цвета морской волны.

– А мы на что? – скабрезно ухмыльнулся тот.

Федор подозрительно посмотрел на чересчур говорливого инструктора, взял у него гидрокостюм и пошел в раздевалку. Сказать, что костюм оказался большим – просто слукавить. Он был огромным, и тщедушный Федор сделался похожим на шарпея, ставшего на задние лапы. Везде, где у Кирилла были внушительные выпуклости, у Федора пузырились складки. Наверное, инструктор, в порядке самоутверждения, спецом подсунул единственному мужчине в группе костюм не по размеру.

– Держи! – Кирилл вручил Федору весло. – Сегодня ты несешь ответственность за жизнь девчонок.

Лебедев собрался было возразить, но не успел – вооруженные такими же, как у него, веслами, девчонки с визгом полезли в воду. Причину визга Федор понял, последовав за ними – вода оказалась ледяной. Хваленый гидрокостюм защищал от влаги, но не от холода. Рафт – надувная лодка, казался ненадежным для путешествия по горной реке. У него даже ручек не было, чтобы держаться. Потом оказалось, что ручки есть, только на днище, для ног.

Первые пятьдесят метров путешествие проходило сносно, если не обращать внимания на вмиг заледеневшие ноги, а потом вода вокруг вскипела, подхватила рафт, закружила, девчонки закричали. Водопад ледяных брызг ударил в лицо. Рафт накренился, зарылся носом в воду.

– Гребем! Мощно! – раздался голос инструктора. – Раз! Раз! Федор! Не забывай! Жизнь девчонок в твоих руках! Раз! Раз! Мощно!

И Федор греб, не видя ничего вокруг, пока не услышал крик:

– Отдыхаем!

Он устало опустил весло. Девчонки разом затрещали, делясь впечатлениями, а Федор только крепче стиснул весло – впереди еще почти десять километров сплава, рано расслабляться. И он был прав. Не прошло и пары минут, как река снова зашумела, закипела, подхватила рафт, закружила, словно чаинку в чашке с чаем.

– Гребем! Мощно! Раз! Раз! Раз! – заорал инструктор, и Федор снова греб: раз, раз, раз…

Из этого приключения Федор сделал два вывода. Первый: костюм – это условность. Главное, чтобы было удобно тебе. А что о нем думают окружающие, это их проблемы. Второй: ответственность – это не для него. На этих выводах он сформировал свою жизненную позицию и отступать от нее в обозримом будущем не собирался. И не особо эти принципы Федору мешали. Работу он с горем пополам нашел. Правда, вылетел с нее именно из-за безответственности [3].

Михаил оказался более ответственным, а может быть, эйчар ему попался более покладистый. Или эйчарша – Мишка умел ладить с женщинами. И почти сразу после университета он попал не куда-нибудь, а в Бангалор, индийскую Кремниевую долину. А перед отъездом предложил Федору жить в его квартире. Просто так, бесплатно. С условием, что тот будет хотя бы изредка наводить порядок, стирать пыль с безделушек на каминной полке и бабушкиного портрета. Последней цели служила метелочка из перьев какой-то диковинной птицы. Не иначе, как той самой птицы счастья, которую Мишка поймал за хвост и вслед за которой оказался в Индии.

С тех пор друзья пару раз в месяц общались по скайпу. Мишка звал Федора к себе, обещал помочь с работой. Но Федор отказывался. Что он забыл в этой Индии? Посмотрел картинки, побродил по форумам. Бангалор – город контрастов.

С одной стороны, крупнейший в Индии научный и индустриальный центр, с другой – жара, мошки и, главное, – отсутствие привычной еды. И, опять же, любимые принципы. Потерять их – значит потерять себя. Вон Мишка уже даже не Мишка вовсе, а Майкл. А Федор, значит, станет каким-нибудь Теодором или Тео.

Беспринципным и бесхребетным Тео, который только и делает, что дебажит чужие коды[4], не получая от этого никакой радости. То есть работать за деньги, работать, чтобы жить. Нет, такая работа Федору не требовалась – принципы дороже. Хотя…

Хотя была одна девушка, ради которой он готов был поступиться своими принципами.

Ася. Чужая невеста, без пяти минут чужая жена…

Как всегда, от грустных мыслей захотелось чего-нибудь пожевать.

– Так, кто тут у нас сегодня не доживет до утра? – зловещим тоном произнес Федор, открывая морозилку и рассматривая упаковки с готовой едой. – Что у нас тут? Рататуй с курицей и овощами. Хм, рататуй… Что за байда такая? Соте из говядины и овощей… Не помню, чтобы я такое покупал. Плов с мясом. Это уже получше. А это что? Лазанья классическая… Вот, лазанья. Или плов?

Федор вытащил обе упаковки, придирчиво обнюхал, ткнувшись носом в заинедевелый картон, и решил остановиться на лазанье.

Заурчала микроволновка, и Федор, в ожидании ужина, прошел в комнату, уселся на диван, взгромоздив ноги на стоящий рядом журнальный столик, положил на колени ноутбук. Пока тот грузился, взгляд упал на портрет бабушки. В глазах ее стоял невысказанный упрек.

– Ну что тут такого! – попытался оправдаться Федор. Бабушка не любила, когда он питался полуфабрикатами. – Это же лазанья, а не доширак какой-то. Завтра, обещаю, сварю овсянку. Была у меня где-то…

Разговаривать с портретом бабушки Федор начал практически в день переезда в Мишкину квартиру. Видно, художник и в самом деле обладал большим талантом – Федор готов был голову дать на отсечение, что выражение лица портрета менялось в зависимости от обстоятельств.

Когда он вернулся, проводив Мишку в аэропорт, бабушка на портрете была какой-то потерянной. Куда делась злая тетка, смутившая его в первый визит в квартиру Кондратьевых?

Глядя в грустные глаза, Федор, сам не зная, что это на него нашло, вдруг сказал:

– Да норм все будет, норм. Глядишь, пара месяцев, и вернется наш Мишка.

И тут – то ли глюки, то ли факт – в бабулином взгляде появились нотки благодарности. Сначала Федор счел это первыми звоночками от поехавшей крыши. Но прокачав в интернете вопрос о разговоре с портретами, нашел стих Маяковского, в котором мужик докладывал об окружающей обстановке фотографии Ленина[5].

Динамичненький такой стих. Федору даже понравился, хотя спецом в поэзии он не был.

С тех пор он взял за правило каждое утро с портретом здороваться, уходя, сообщать, в котором часу ориентировочно вернется. А бабушка, конечно, без Мишки скучала, но постепенно свою невостребованную любовь перенесла на Федора. А ему, не избалованному подобным отношением, было приятно.

Микроволновка, звякнув, выключилась.

Федор потянул носом – пахнет вроде съедобно. И вдруг внимание его привлек странный звук за дверью. Как будто собачка встреченной недавно соседки скребется и потихоньку поскуливает.

Запах лазаньи усилился, и Федор решил игнорировать нарушающий спокойствие шум. Но пес, или кто там был за дверью, снова поскребся, и Федор подумал: а вдруг бабуля носится по улице в поисках питомца.

А он, Федор, выходит такой и говорит: «Здравствуйте, бабушка, вот она, собачка ваша. Берите, пользуйтесь!»

И соседка обнимает его и, обмочив слезами футболку, заявляет: «Спасибо, дорогой Федя… – нет, Федя это как-то слишком, – спасибо…»

Прижав плечом плохо открывавшуюся по причине древности дверь, Федор повернул защелку и замер: на пороге, прислонившись спиной к стене, сидела абсолютно незнакомая девушка с залитым кровью лицом.

Первым желанием было захлопнуть дверь, но тут девушка покачнулась и стала медленно заваливаться в квартиру. Федору ничего не оставалось, как поддержать ее и, перетащив через порог, уложить на пол в зале.

Бросив мимолетный взгляд на бабушкин портрет, он увидел, что она не одобряет подобное вторжение.

– Ну, не бросать же ее было на лестнице, – пояснил свои действия Федор и сосредоточил все свое внимание на девушке.

Ее нежно-голубое платье, испачканное кровью, задралось, обнажая длинные ноги в светлых колготках. Платье, колготки и еще маленькая сумочка, которую незнакомка сжимала в руках, – больше никакой одежды не было. Ни обуви, ни куртки – сентябрь все-таки, по вечерам уже довольно прохладно.

Федор вышел на лестницу, прислушался к звукам подъездной жизни.

Тишина.

На всякий случай подергал ручку двери квартиры напротив. Закрыто. И что дальше?

В подобной ситуации Федор оказался впервые и, что нужно делать, не знал.

Первой мыслью было, как обычно, поискать ответ в интернете, но, решив, что быстрее будет спросить у кого-нибудь из коллег, выудил из кармана телефон и набрал номер Кристины. Конечно, он бы с большим удовольствием позвонил Асе, но побоялся напугать или огорчить ее. А в том, что Ася расстроится, он был абсолютно уверен – она всегда пропускала через себя чужие проблемы, поэтому люди с пол-оборота проникались к ней доверием.

– Федор? – раздался в трубке голос Кристины.

Узнав о причине звонка, она спросила:

– Девушка хоть живая?

– Да вроде живая. Не знаю я. Как проверить?

– Пульс пощупай на шее. Сбоку. Приложи два пальца.

Федор бросился к девушке, откинул слипшиеся от крови волосы, прижал пальцы к шее. Сначала ничего не было слышно, потом подушечки ощутили едва уловимые толчки.

– Есть! Есть пульс! – радостно заорал он в трубку.

– Звони в «Скорую». Мне приехать?

– Пока не надо!

«Скорая» название свое оправдала – приехала очень быстро.

– Ты ее? – спросил молодой – гораздо моложе Федора – врач, посветив фонариком в глаз девушке.

Только сейчас Лебедев понял, что в попытках нащупать пульс испачкал руки в крови.

– Нет! – Он затряс головой. – Нет! Она сама.

– Сама? – понимающе усмехнулся врач. – Мы ее забираем.

– Куда забираете? – не понял Федор.

– В больницу, куда же еще. Рану нужно зашивать, и на сотрясение похоже.

– А можно с вами?

– Давай! Возьми ее вещи.

– Какие?

– Ну, переодеться хотя бы. Не будет же она в этом. – Врач кивнул на перепачканное кровью платье девушки.

Федор принялся объяснять, что вещей девушки у него нет, что видит он ее в первый раз, и откуда она взялась такая раздетая с дыркой на голове, он понятия не имеет.

«Ну-ну, пой, ласточка, пой!» – прочитал он в ответном взгляде врача.

До машины «Скорой» Лебедев донес девушку на руках, предварительно укутав ее в простыню и натянув на ноги собственные тапочки. Сумочку девушки он предусмотрительно сунул в карман.

Хрупкая и на вид абсолютно невесомая, незнакомка оказалась довольно тяжелой, и последние шаги дались Федору с трудом. Но, похоже, судьба, не считаясь с его мнением, назначила его ответственным за жизнь этой девушки. А посему отступать некуда.

«Как говорится – взялся за гуж, – тут Федор посмотрел на свои руки и закончил мысль, – не забудь сходить в душ».

Глава 2

– А мне куда? – спросил Федор у медсестры приемного покоя, женщины необъятных размеров в голубом медицинском костюме, смахивающем на пижаму, когда каталка с его ночной гостьей, прогрохотав по бесконечному коридору, скрылась за одной из дверей.

– А ты тут сиди. Жди, – с укоризной в голосе заявила она.

– Полицию? – Федор был уверен, что сейчас обязательно приедут представители правоохранительных органов, и они вместе отправятся к нему домой. Полицейские будут искать улики, снимать отпечатки пальцев…