Война HAARP

Начальнику управления исполнилось сорок лет, но выглядел он моложе, будучи субтильного телосложения, и вид имел рафинированного интеллигента «в тридевятом поколении».

Олег хотел догнать его и ещё раз поблагодарить, но вовремя передумал. Несмотря на свой вид, полковник Дзюба славился решительностью и бескомпромиссностью. Лебезить перед ним не стоило.

Москва, Строгино. 2 часа ночи

Заместитель командующего ВГОР Иван Захарович Черняк видел хороший сон, будто он косит сено на лугу самой настоящей русской косой, когда звонок мобильного разбудил его. Полковник досчитал до десяти, звонок не умолкал, пришлось тянуться к браслету айкома на тумбочке; спал он один, жена спала отдельно, так и не сумев привыкнуть к храпу мужа.

– Кто?

– Я, – бесстрастно ответил полковник Дзюба.

Сон улетучился окончательно, оставив в душе лёгкое сожаление.

– Что случилось?

– Очередная к-диверсия.

– Где?

– Печорское море, север Баренцева.

– Там же голое море, – удивился Черняк.

– Уже не голое, в районе развивающейся погодной аномалии стоит нефтедобывающий комплекс «Разлом-2».

– Вон в чём дело… нефтяники… вполне крупная цель… кто анализировал?

– Майор Щедрин.

– Этот парень далеко пойдёт. Даже Троицкий отзывался о нём не без уважения. Не пора переводить его из операторов в начальники смены?

– Я обещал ему дать отпуск, майор просил весной две недели – съездить на родину, к старикам.

– Хорошо, не возражаю. Что предлагаешь?

– Для начала надо разблокировать ундуляцию, повысить давление под линзой до нормального. Это позволит ослабить влияние ионосферы на данный район. После этого можно будет ответить.

– Конкретнее.

– Хотелось бы поймать этого америкосовского засранца в море и хорошенько помутузить.

– Помутузить не удастся, у нас нет ни спецгруппы, как у них, ни законного права бить морду.

– Можем поморозить.

– Кто носитель «Зевса»?

– Научно-исследовательское судно «Night sun».

– «Ночное солнце»… говорящее название. Мы с ним уже встречались.

– На Чукотке.

– Далеко же он забрался.

– Там льды рядом, поэтому большую скорость развить ему не удастся, будет ползти как черепаха, крадучись.

– Я доложу командующему, разработайте план адеквата.

– План уже готов.

Черняк невольно покрутил головой.

– Быстро ориентируетесь. Кто разработчик?

– Майор Щедрин.

– Понятно, начинай подготовку.

– Нам понадобится третий «Тополь», кроме стационаров в Тикси и на Камчатке. В Мурманске стоит резервный комплекс, можно подключить. Хотя мы его ещё не тестировали.

– Вот заодно и протестируете. Разворачивай.

– Слушаюсь.

Черняк помял колючий подбородок ладонью, поколебался немного, поглядывая то на непроглядно тёмное окно, то на часы, потом решил не тянуть с докладом генералу.

Командующий ответил через секунду, словно ждал звонка:

– Слушаю.

– Денис Самойлович, прощу прощения за поздний звонок, но у нас ЧС класса «Стрим-Б».

Командующий помолчал.

– Координаты.

– Баренцево море, нефтедобывающая платформа «Разлом-2».

Командующий снова помолчал. По натуре он был немногословен, сосредоточен на каких-то своих мыслях, на вопросы подчинённых отвечал не сразу, но решения принимал быстро.

– Мы можем ответить?

– Без проблем.

– Тогда отвечайте… если уверены в результате. Просчитайте все последствия. Я доложу министру.

– Разрешите выполнять?

– Выполняйте. – Генерал хмыкнул. – Спал небось? По голосу чувствую.

– Только сон начал смотреть, – признался Черняк.

– Хороший?

– Сено косил… Я ведь из потомственных крестьян, мои родичи на Брянщине до сих пор корову держат, я к ним изредка наведываюсь.

– Повезло, я вот городской, только дача и спасает.

– Денис Самойлович, – вдруг вспомнил о своей беде полковник, – ты случайно не знаешь средства от храпа?

– Чего? – удивился командующий. – От храпа?

– Да никак не могу избавиться от этого порока, все подручные средства испробовал, чеснок в нос закладывал, настои пил, сплю один, как… медведь-шатун.

– Ну, брат, не ты один храпишь. Найди позу, на спине вообще старайся не спать.

– Да я храплю во всех позах.

– Это проблема. – Командующий помолчал. – Я где-то слышал, что изобрели ультразвуковой свисток от храпа. Покопайся в Интернете.

– Не доверяю я Интернету, – разочарованно проговорил Черняк. – Но за совет благодарю, попрошу кого-нибудь заняться поиском средства. По делу: мы уже начали развёртку систем по северу, о результатах доложу утром.

– Для организации точечной к-атаки нужен третий угол.

– Американцы используют судно «Ночное солнце».

– Точно?

– Головой ручаюсь. Наши аналитики не ошибаются.

– Хорошо, жду доклада.

Черняк бросил айком на тумбочку, поворочался на кровати, показавшейся слишком просторной, потом понял, что не уснёт, и отправился на кухню пить чай.

Москва. 24 мая, 10 часов утра

В окно влетел свежий ветерок, шевельнул занавеску, и Афанасий проснулся, обнаружив, что утро давно наступило. Обычно он вставал в семь, делал зарядку, потом спешил в столовую, если находился на базе, или шёл в кафе на Плещеева, располагавшееся от дома в пяти минутах ходьбы. Но вот уже второй день никуда не надо было торопиться, и организм неожиданно быстро расслабился, предлагая хозяину не париться и наслаждаться свободой на полную катушку.

Однако ложиться пораньше и вставать попозже ещё не означало отдыхать, и Пахомов начал подумывать о южных морях, решая, что лучше: российский Крым или Греция со Словенией. Ему дали неделю на размышления, но Афанасий так и не собрался всерьёз обдумывать сделанное предложение. Менять шило на мыло – службу в одной спецконторе на службу в другой – не хотелось.

Двадцать четвёртое… значит, гулять осталось всего пять дней. Куда податься, вот в чём вопрос? Быть или не быть отдыху?

Звонок мобильного прозвучал как ответ: да!

Афанасий усмехнулся, заставил себя встать, взялся за «медаль» айкома, лежащего на столе; мобильный у него был модный, размером действительно с медаль, и носить его можно было в любом кармашке, так как гарнитура – клипса наушника и «родинка» микрофона – легко прилипала к ушной раковине и к губе.

– Слушаю вас.

– Привет, внучек, – раздался в наушнике, который впопыхах воткнул в ухо Афанасий, голос деда, Геннадия Терентьевича. – Не разбудил?

– Только проснулся, – со смехом признался Афанасий. – Я в отпуске, балдею, встаю, когда хочу. Рад тебя слышать, дед! Как здоровье, что нового изобрёл?

Деду исполнилось семьдесят пять, был он давно на пенсии, но как инженер и радиофизик по профессии продолжал заниматься творческими изысканиями, и его дом на окраине Судиславля, где и родился когда-то Афанасий, больше походил на мастерскую и на музей одновременно.

– На здоровье не жалуюсь, – бодрым голосом заявил Геннадий Терентьевич. – Да и чего на него жаловаться? Здоровье либо есть, либо его нет. Ноги ещё носят. Если ты в отпуске, так, может, навестишь старика? Покажу кое-что интересное.

Афанасий хотел ответить отказом, так как идея полететь на море уже развила бурную деятельность в голове, но вдруг заколебался. На родине он не был уже года три, и его тянуло в Судиславль всё сильнее.

– А знаешь что, дедуля? Приеду! – пообещал он не слишком уверенно. – Сегодня же. Давно детство не вспоминал. А что ты там наваял?

– В двух словах и не расскажешь, увидишь сам.

– Старый секретчик, – засмеялся Афанасий. – Привык блюсти государственные тайны. Надеюсь, не бластер какой-нибудь соорудил?

– Эта штуковина почище бластера будет, – самодовольно похвастался Геннадий Терентьевич. – Сам не ожидал, что получится. Голова у твоего деда ещё работает. Так точно приедешь?

– Соберусь и поеду, мне не перед кем отчитываться. Жди к вечеру.

На душе стало легче. Уже не надо было ломать голову над «проблемой морей», добывать билеты на самолёт, заказывать гостиницу, а отдых на родине никогда не тяготил. Всё-таки восемнадцать лет Афанасий провёл в родных стенах отцовского (точнее, дедовского) дома, о чём у него сохранились самые тёплые воспоминания. Захотелось побродить по улочкам окраины городка, сходить в лес, на речку, попариться в баньке, проведать старых школьных товарищей, с которыми когда-то с упоением играл в футбол. Многие из них так и остались в Судиславле, окончив местные учебные заведения, а то и просто отыскав работу без всякого образования.

Зарядка и бритьё заняли четверть часа. Завтрак ещё полчаса. Жил Афанасий один, так как девушки у него не задерживались, походный образ жизни майора спецназа не устроил ни Лену, врача-педиатра, ни Зинаиду, менеджера рекламной компании, ни Свету, продавщицу книжного магазина. Всем троим мерещилось одно и то же: мужик гуляет. В то время как мысли Афанасия были заняты исключительно работой, и если он и встречался с женщинами, то лишь в интересах оперативных мероприятий.

Впрочем, расставался он с подругами легко, без особых сожалений, ни одна из них не тянула на «самую желанную и единственную». Ну не любил он их на разрыве аорты.

Конечно, квартиру ему дали – служебную, естественно, поближе к базе «Альфы», в Бибиреве, – далеко не люкс-класса, однако у новой шестнадцатиэтажки была своя парковочная зона в полусотне шагов от дома, и машину Афанасий мог ставить там на любой срок, не опасаясь за её сохранность. Именно это обстоятельство и мирило его с «деловой комфортностью» миниатюрной двухкомнатки площадью всего в двадцать квадратных метров (с кухней и туалетом), интерьер которой составляли кровать, стол, два стула, шкафчик для белья и книжная полка с тремя книгами: томиком Достоевского, книгой какого-то современного фантаста по фамилии Урой и телефонным справочником. Стеклянную вазу высотой больше метра, очень стильную, бело-голубую, подарили ему сослуживцы на день рождения, и теперь в ней красовался кренч – очищенный от коры и выбеленный прут какого-то кустарника со множеством изгибов и колен.

Впрочем, Афанасий привык к спартанскому образу жизни и перестал обращать внимание на отсутствие уюта. Кстати, и Света, прожившая с ним в этой квартире около года, избалованная домашним уходом (её отец был известный политик и депутат Госдумы), этот самый уют создать не смогла.

Было около двенадцати часов, когда Афанасий спустился с одиннадцатого этажа во двор дома со спортивной сумкой и подошёл к своему скромному кроссоверу «Ниссан Скарабей» тёмно-лилового цвета. Спортивно-агрессивной езды ему хватало и на службе, поэтому в обычной жизни он предпочитал спокойное ненапряжное вождение.

В последний раз три года назад он ездил в Судиславль на электричке с Курского вокзала. К тому времени почти везде начали ходить скоростные «Сапсаны», и путь от Москвы до райцентра – чуть больше четырёхсот километров – занимал всего два с половиной часа.

Нынче Афанасий захотел прокатиться на родину на машине и, хотя провёл в пути пять часов, не слишком разочаровался в отсутствии хорошей трассы и присутствии скрытых телекамер чуть ли не на каждом километре шоссе. Погода стояла прекрасная, почти безоблачная, светило солнышко, пели птицы, зеленели поля и леса, и на душу майора снизошла благодать. Он действительно соскучился по родным просторам, по лесам и дубравам, по спокойному ритму простой деревенской жизни, которая часто снилась по ночам.

Судиславль встретил его неспешным течением негустых потоков машин и патриархальной чистотой.

Когда Афанасий появился на свет, численность населения Судиславля – тогда посёлка городского типа – едва достигала пяти тысяч человек. Но и спустя двадцать семь лет городок остался таким же небольшим, окраинами напоминая деревню. Коров, кур и свиней жители окраин держать перестали, но жили по раз и навсегда заведенному предками порядку. Создавался Судиславль в тысяча триста шестидесятом году как крепость-поселение, потом стал уездным городом Костромской губернии, а после тысяча девятьсот двадцать пятого года и вовсе превратился в заштатное сельцо и возродился лишь в середине двадцатого века.

Ничего особенного он собой не представлял. Большинство взрослого населения Судиславля работало в леспромхозе, на деревообрабатывающей фабрике и на молочном комбинате. Из достопримечательностей города можно было отметить лишь остатки древней крепостицы, церквушку и краеведческий музей.

К семнадцатому году двадцать первого века к этим культурным объектам добавился торговый центр «Забава» с зеркальными стенами, видимый почти из любого района Судиславля. Местные власти решили было возвести кинотеатр, но передумали, так как инвестор вовремя отказался от этого шага. Кинотеатры в крупных городах держались на молодёжи, а молодёжи в Судиславле уже давно кот наплакал.

Дом деда был предпоследним в ряду старых усадеб, построенных чуть ли не столетие назад; улица называлась теперь имени Достоевского, хотя во времена детства Афанасия была Ново-Пушкина. Ничего на этой улочке, в сотне метров от сосново-берёзового леса, не изменилось, на ней даже асфальта не положили, просто подровняли грейдером. Деревянные крашеные заборы, бревенчатые дома, редко – каменные, колодцы. Афанасий с замиранием сердца проехал по ней из конца в конец, притормаживая у домов, где жили друзья детства, пока не добрался до родного дома, мало чем отличавшегося от соседних.

Дом был срублен в пятидесятых годах прошлого века из сосновых брёвен и от времени осел, ушёл в землю на добрых полметра, поэтому казался совсем старым. Дед, конечно, поддерживал его в порядке, да и за садом-огородом следил, но всё же Афанасию его родное жилище показалось совсем старым, у х о д я щ и м.

Афанасий привычно отворил деревянные воротца, загнал машину в старый гаражик; замок был уже снят, дед побеспокоился заранее. В доме его не было, и Афанасий, оставив сумку в сенях, направился во двор, где стоял сарайчик, приспособленный стариком под мастерскую.

Геннадий Терентьевич возился у верстака, протирая ветошью какие-то металлические скобы. На нём был брезентовый фартук, старая фланелевая рубаха с закатанными рукавами и драные по молодёжной моде сине-седые джинсы.

Старик и в молодости не отличался атлетизмом, а к старости вовсе высох, поседел, упал росточком и выглядел гномом, всю жизнь просидевшим под землёй.

Глаза у него между тем блестели молодо, хотя и поблекли к семидесяти годам, и внука он встретил широкой улыбкой, осветившей и преобразившей бледноватое незагорелое лицо.

– Афоньша, приехал!

Они обнялись.

Старик крякнул.

– Полегше, служивый, экий ты железный, прямо кузнец Вакула. А с виду заморыш.

Афанасий засмеялся. Заморышем он никогда не был, несмотря на отсутствие развитой мускулатуры, зато двумя пальцами мог согнуть серебряный полтинник.

– Я в тебя пошёл. Покормишь голодного? По грибочкам твоим солёным соскучился.

– Новые ещё не выросли, но пару баночек прошлогодних опят и рыжиков найду.

– Ты обещал мне показать что-то интересное.

Геннадий Терентьевич заговорщицки прижал палец к губам.

– Это тайна великая есть! Закрой дверь.

Афанасий покачал головой, прикрыл дверь в сарай.

– Неужели ты нашёл способ превращать навоз в золото?

– Навоз у нас давно на вес золота, а нашёл я вот это. – Старик открыл дверцу железного шкафчика на полу, достал что-то завёрнутое в газету, развернул.

– Маузер? – удивился Афанасий.

– Неймс.

– Что?!

– Нейтрализатор молекулярных связей. Основа – маузер, ещё дедовский, с Гражданской остался, я у него ствол отпилил, спусковой механизм заменил.

– Зачем?

– Эта штуковина не пулями теперь стреляет, а солитонами.

– Чем?

– Сгустками электромагнитного поля. Вот это сменный модуль. – Геннадий Терентьевич провёл пальцем по чёрному ребристому цилиндру, заменившему ствол маузера. – Он формирует солитон – сгусток поля, в котором молекулярные связи материала ослабевают, и он рассыпается в пыль. Заряда аккумулятора – в рукояти – хватает на полчаса непрерывной работы. Вот, смотри.

Старик наставил толстый цилиндр ствола на берёзовое полено под стеной, вдавил курок… и Афанасий широко раскрыл глаза: полено бесшумно осело на пол грудой тающих опилок!

– Твою курносую! – вышел из ступора Афанасий, глядя на оставшийся от полена огрызок. – Ты что с ним сделал, колдун?

– Физик я, а не колдун, – довольно осклабился Геннадий Терентьевич. – Зря, что ли, всю жизнь радиофизикой болею? Хотел собрать генератор СВЧ для дальней связи, а получил неймс.

– Ещё раз?

– Нейтрализатор молекулярных связей, – терпеливо повторил старик. – Мой генератор излучает особое СВЧ-поле, которое почему-то действует на вещество как кислота. Связи молекул рвутся, и любой материал рассыпается в атомарную взвесь.

Геннадий Терентьевич направил маузер на алюминиевую крышку от кастрюли, лежащую на полу, и она на глазах осела, рассыпалась в серебристую пыль. В деревянном полу на этом месте образовалась ямка.

– Ты тут всё издырявил.

– Почитай год экспериментировал.

– А если сарай рухнет?

– Генератор слабенький, от двенадцативольтового аккумулятора работает, – ухмыльнулся Геннадий Терентьевич, довольный произведённым на внука впечатлением. – Предел прямого действия метров пять всего. Я сейчас собираю неймс помощней, метров на сто бить будет.

Афанасий с интересом взял в руки тяжёлый маузер.

– Дед, а ведь это оружие, соображаешь?

– Чего ж не сообразить? Не дурак поди, потому и секретничаю. Даже в патентное бюро заявку не понёс, решил сначала с тобой посоветоваться. Ты там в ЧК служишь, замолвил бы словечко начальству? Может, заинтересуется.

Афанасий вспомнил, что ему предложили перейти в другое ведомство, но вслух говорить об этом не стал. Взвесил маузер в руке, наставил ствол на колесо от велосипеда, висевшее на стене. Курок мягко просел под пальцем.

Треть колеса – обод, спицы, резина – посыпалась блёстками на пол, в стене сарая за ним появилось углубление величиной с кулак.

Геннадий Терентьевич отобрал у внука маузер.

– Наделаешь дырок в стенах – ветер свистеть будет. В лес пойдёшь, там и потренируешься. Так что, поговоришь со своими чекистами?

– Обязательно! – пообещал Афанасий, с чувством обнимая старика. – Ох и головастый ты мужик, дедуля! Сколько же на твоём веку изобретений?

– Кто их считал? С полсотни, наверное, наберётся.

– Я похлопочу, чтобы тебе орден дали как народному умельцу России.

– Да зачем он мне нужен, орден? – отмахнулся старик. – Не заради орденов дело делаю. Жаль только, что чиновник нынче совсем дурной пошёл, без мзды в ус не дунет. Я от их брата во как настрадался! – Геннадий Терентьевич чиркнул пальцем по горлу. – Один раз только нормального человека встретил, в администрации Костромы, да убили его вскорости. Ну, что, внучек, пошли пообедаем?

– В баньку бы сходить, попариться. У Вавиных банька ещё стоит?

– Стоит, Санька её усовершенствовал, газом топит, я к ним почти каждую субботу заглядываю.

Старик завернул маузер в газету, спрятал в тумбочку.

Вышли из сарая, Афанасий занёс свою сумку в горницу, огляделся, припоминая детали обстановки, ни капли не изменившейся с момента его последнего визита, всей грудью вдохнул воздух, полный запахов детства, и пробормотал:

– Дома я!

Обедали на веранде.

Геннадий Терентьевич ожил, разговорился, обрадованный встречей с внуком, Афанасий слушал, неторопливо хлебая овощной суп, и задавал вопросы. Больше всего его интересовала судьба бывших школьных и уличных приятелей, с которыми он провёл самые лучшие детские годы.

– Петро Лившиц здесь? Я его после школы не видел ни разу.

– Петро, по слухам, важный деятель, в Министерстве образования в Москве окопался.

– Это на него похоже, замашки у лопоухого были отцовские – везде командовать парадом, он лучше всех историю знал. А Вовка Зыс?

– Приезжал как-то, директор завода в Нижнем Тагиле.

– Ух ты, молодец, добился своего. Помню, он ещё в пятом классе рвался отечественное производство поднимать. А Олежка Щедрин где, не знаешь? Сколько мы с ним чижей по огородам похоронили! Я проехал мимо его дома, никого не увидел, думаю вечерком зайти. Валик Баранов?

– Умер.

– Да ты что? Он же здоровый был бугай.

– У них мор на всю семью пошёл, все перемёрли.

– А Олег?

– Олег приезжает часто, в отличие от тебя, ко мне заглядывал, про тебя спрашивал. Он МИФИ окончил, где-то в метеорологах вроде бы подвизается, а где – не помню. По-моему, где-то в Подмосковье. Хороший парнишка, вежливый, уважительный. Батя его тоже ко мне захаживает, учительствует в нашей средней школе, географию преподаёт.

– Он и тогда географию преподавал, когда нас в белый свет выпускали. – Афанасий помрачнел. – Вместе с отцом.

Геннадий Терентьевич молча встал, ушёл в дом и вернулся с графинчиком, на дне которого плескалась прозрачная жидкость, и двумя стаканчиками.

– Давай по глоточку, помянем родимых.

Афанасий сжал зубы так, что они заныли.

Отец умер от рака десять лет назад, а мама ушла за ним следом через год, не смогла пережить потерю любимого человека.

– Вечная память, Жорушка и Аннушка!

Старик прослезился.

Глоток водки обжёг нёбо, колючим шариком скатился по пищеводу в желудок.

Голова затуманилась почти мгновенно, на душе стало легче.

– Хапилин вернулся, – вспомнил Геннадий Терентьевич, отняв от носа корочку хлеба. – Помнишь, рыжий такой, даже летом в кепке ходил.

– Да уж. Кепка у него была знатная.

– Солидный такой стал, потолстел, главным редактором нашей районной газетёнки работает.

– Это здорово, – оживился Афанасий. – Давно рыжего не видал. Он и в школе всегда что-то писал, во всех литературных конкурсах участвовал. К нему первому пойду. А из девчонок кто остался?

– Оля Яшутина, на деревообработке мастер. Лариса Гришенок – аптекарь, Зина Бадыкина – парикмахерша. Да ты сам всё узнаешь, коли по улице пройдёшься. Соседку нашу помнишь?

– Какую? Верку Гудко, что ли?

– Поближе, я же говорю – соседку.

Афанасий наморщил лоб.

– Со мной вроде никто из соседних не учился.

– Я и не утверждаю, что учился, она годков на восемь помоложе тебя, во второй класс пошла, когда ты десятый заканчивал.

– А-а… Дунька Ходченкова, что ли? Мы её Одуванчиком звали.

– Не узнаешь теперь Одуванчика, вытянулась, красавицей стала.

Афанасий остался равнодушным.

– Все растут, чему удивляться. Ну, что, сходим к Сашке Вавину, напросимся в баньку?

– А пошли, уберу только со стола.

Старик подхватился с места, Афанасий тоже встал, помог ему унести посуду, переоделся в спортивное, и они отправились к дому Вавиных, стоящему за колодцем, в полусотне метров от дома Геннадия Терентьевича, на другой стороне улицы. Отец испокон века дружил с главой дружной семьи Вавиных, а вместе с ним и остальные члены семьи Пахомовых передружились с ними, несмотря на разницу в возрасте. Сам Александр Васильевич, худенький и светленький, начавший рано лысеть, почти не менялся с возрастом, и все звали его Сашкой, хотя ему пошёл уже шестой десяток. Жена у Александра была намного осанистей, высокая, статная, бесконечно добрая, и выглядела на тридцать пять, за что её звали Шурочкой все соседи.

Афанасия они встретили как родного сына после долгой разлуки, отчего ему стало неловко. Впрочем, уже через пару минут он почувствовал себя своим среди своих и с удовольствием принялся расспрашивать друзей отца, с не меньшим удовольствием отвечая на их вопросы.

– Ну, вы тут пообщайтесь, а я побегу, – встал из-за стола Геннадий Терентьевич. – Дела остались. Афоня, жду к ужину.

– Он у нас поужинает, – категорично заявила Шурочка.

– Ну и ладно, – согласился старик. – Тогда и я к вам присоединюсь, вкусненького чего-нибудь принесу.

Беседовали недолго, баня была уже готова, поэтому Вавин первым напомнил гостю, что пора париться. Однако тут появился ещё один гость, встретить которого Афанасий даже не надеялся.

В сенях раздался звонок.

Шурочка открыла дверь, мужчины, выходившие во двор, где стояла банька, приостановились и увидели молодого человека приятной наружности, светловолосого, с бледноватым смущённым лицом.

– Здрасьте, Александра Григорьевна, – сказал он радостным голосом. – Не будете сердиться, если я в баньку напрошусь?

– Не буду, – с улыбкой отступила в сторону хозяйка.

Гость заметил в сумраке сеней мужчин, наморщил лоб.

– Лопни мои глаза! – с расстановкой проговорил Афанасий. – Никак Олежка Щедрин!

– Он, – кивнул Вавин.

– Афоня? – удивился Олег. – Вот так встреча! Ты тут каким ветром?

– Каким и ты.

Друзья, присматриваясь друг к другу, сцепили руки, потом обнялись.

– Как я рад! – пробормотал Олег. – Ты не представляешь. Давно хотел позвонить, узнать, где ты обитаешь и всё такое.