По морю памяти. Рассказы

Какое же было удивление Беллы Михайловны, когда я попросил не снимать номер, мол я буду читать басню сразу за обоих и тут же ей продемонстрировал. Белла Михайловне просто упала со стула от хохота.

Басню на концерте я читал один. Это был триумф! То я рычал за волка, то отскакивая в сторону, вдруг писклявил за ягненка и так всю басню. Все поняли, что это экспромт и хлопали вдвойне. Я был необыкновенно счастлив и естественно понял – я артист!

Придя в новую школу я, конечно, попытался продолжить свою артистическую карьеру, но увы, драм кружка не было. Однако на уроке пения, услышав мой очень низкий для ребенка голос, мне тут же предложили записаться в хор. Конечно, я согласился. Как я писал раньше, моё поступление в музыкальную школу сорвалось по причине банального отсутствия слуха, но этого они не знали, а я не сказал. Обычно, те кто не имеет слуха компенсируют его любовью петь, особенно в компании, еще и закрывая глаза от удовольствия. Я не был исключением и если Бог не дал мне слух, то силой голоса не обделил. Я пел упоенно и не только громче всех, но и быстрее, заканчивая пение обычно на пол куплета раньше всего хора. Когда наш хормейстер понял, что это бедствие для хора, решил исправить свою оплошность – предложил просто открывать рот. Он плохо меня знал, я ушел из хора, а бабушка просто оторопела:

– При таком голосе и не подошел для хора?

Она нашла «мою» песню – «Бухенвальдский набат», минимум мелодии и максимум баса. Неделю мы с ней под проигрыватель, надо же бабуля нашла в магазине пластинку, зубрили песню под руководством соседки Маро, любительницы оперы, которая даже готовя в коридоре обед перчаток не снимала. Я не только добился включения меня с этой песней в программу концерта «Политическая песня», но и умудрился получить грамоту. Бабушка мне тогда сказала:

– Юрочка, в наше время, главное не как ты поёшь, а что ты поёшь!

Так вот, я ушел из хора не потому, что не было слуха, а потому что не оценили! Бабушка была в восторге!

Потом у меня были скетчи «Промокашка», «Озорник» и другие, все смеялись, а я нет. И вдруг в школу пришел Юрий Энтин (не тот, что песенник) и в школе открылся драм кружок. Это было что-то, это был праздник души! Я играл самозабвенно и Карабанова из «Педагогической поэмы» и других героев, но роль Карабанова стала визитной карточкой школы. Мы выступали во многих воинских частях со спектаклями.

Энтин приезжал потом из Москвы и уговаривал меня бросить политех уже на втором курсе, не губить свой талант и поступать в Щукинское.

Потом я выступал в одном из народных театров Тбилиси, но бабушка считала, что эти театры – вертеп, мол мне рано окунаться в разврат с головой, знала бы она мои дальнейшие похождения, может одним артистом было бы больше.

На родительские собрания за все годы моей учебы в школе ни бабушка, ни дедушка никогда не приходили. Бабушка была уверена, что это ей должны грамоты за внука носить прямо на дом, а дед, вообще, признавал один вид собраний – партийные. Так и катились мои школьные годы в прибивании калош чертежника Петросяна к кафедре, подливании кислоты на стул химичке, написании стен газет при помощи чернил, которые исчезали (помню, где-то вычитал, вроде на основе нашатырного спирта, сейчас не помню), так вот исчезало не все, а часть букв, а то, что оставалась писать тут не стоит, так как это была сплошная ненормативная лексика. Но я был как бы и не причем, так как когда газету вешали на стену в рамку под стекло все было в ажуре.

Однажды вечером я подпер входную классную дверь рядом парт, уперев их в противоположную стену и спустился со второго этажа по водосточной трубе. Утром в класс, конечно, попасть было невозможно. Замка в двери не было и все были уверенны, что кто-то находится внутри и держит дверь. В коридоре начиналась перекличка, чтобы выяснить, кто закрылся в классе. Представляете кто-то правда отсутствовал, его долго всем классом уговаривали открыть дверь, потом угрожали отчислением, потом прощали, но все бесполезно! К третьему уроку нас отпустили домой, а у дверей долго караулили, кто же оттуда выйдет! Вечером достали большую лестницу и поднявшись снаружи к окну – все поняли.

Виновного вычислили мгновенно, но награды со школьных олимпиад перевесили!

Урок математики я мог сорвать тем, что начинал доказывать, что учитель на доске неправильно решает задачу, что её можно решить короче, в дебатах проходил урок! На уроках литературы меня боялись вызвать к доске, так как я мог читать правильных поэтов, но не правильные стихи. Рифмы с ненормативной лексикой читались так же громко и с выражением, как и стихи на смерть поэта!

Иногда было просто лень идти в школу, что-то типа русской хандры. Дед, будь его воля, настоял бы, но бабушка, мой ангел, говорила свою знаменитую фразу:

– Пусть ребенок поспит, ничего страшного, на один день позже профессором станет.

В этот день в учительской был почти праздник и прогулы обычно не отмечали!

В общем, интернат сыграл свою роль в том, что воздействовать на меня какими-то педагогическими методами было очень трудно. Выгнать из школы не могли, отличник, приводов в милицию нет, так, злостный озорник, которого нельзя было заставить, а можно было только попросить не делать то или это! В общем, не подарок!

Школа, школа, школа, понятно, все мы вышли из неё. А что было помимо этого стандартного заведения, чем я дышал и интересовался, вне стен её?

Многим!

Сейчас с высоты прожитых лет могу с точностью сказать хорошо или нет то, что сфера моих интересов определялась лишь моими пристрастиями, что надо мной не довлел указующий перст взрослых, которые уважали меня как личность, считавших достаточно самостоятельным для собственного выбора. Меня не водили за руку по кружкам и ревностно не следили за успехами или неудачами, а, наверное, надо было и не, наверное, а точно.

Дети, почти всегда идут по пути наименьшего сопротивления. Знания и умения, требующие усидчивости, монотонности, упорного труда, при овладении, которыми отсутствуют элементы игры и развлечений, обычно любовью не пользуются. Они их чураются, как черт ладана, а именно эти навыки в дальнейшем образуют тот фундамент, на котором из талантливого дилетанта вырастает настоящий профи!

И хоть я считаю, что детям надо давать максимум самостоятельности, но отсутствие жизненного опыта у детей родители восполнить обязаны, не с высоты личных амбиций, а тонко уловив не только возможности и наклонности ребенка, но и по возможности веяния и требования времени!

Две науки мой старший сын изучал под бдительно-принудительным надзором, английский и компьютеры (знания, которыми не обладал сам, из-за лености и стечений обстоятельств). Теперь мой старший сын в США и занимается компьютерами. Младший – это особый фрукт, с характером более не управляемым, чем у меня и мозгоустройством, иногда пугающим. Растратить возможности этого ребенка лишь на самоутверждение было бы непростительным делом. Но, тут вмешивались совершенно неожиданные трудности, обусловленные ситуацией в стране, которых раньше при Союзе не было. Преодоление которых иногда от нас не зависели или зависели мало.

Так как я жил рядом с физкультурным институтом, то и спортивных секций я перепробовал столько, что легче сказать чем не занимался.

Теннис, плавание, легкая атлетика, штанга, борьба, футбол… и везде я был в числе лучших, разве что кроме футбола, жонглирование ногами давалось с трудом и в футболе на всю жизнь я остался только болельщиком, а вот плавал хорошо, был в сборной по подводному плаванию, из-за чего был даже освобожден от выпускных экзаменов в школе – ездил на первенство Союза, среди юношей.

Физически развит был неплохо, не даром, с детства, среди друзей носил кличку – «Тарзан».

Летом, по окончании 9-го класса, был я в Сухуми, на сборах подводников сборной Грузии, где мне старшими друзьями подводниками были «открыты глаза» на такую манящую и такую в то время неведомую сторону жизни, как женщины. Все произошло насколько романтично – настолько и комично. Думаю, нет смысла говорить о том, с каким видом я ходил по пляжу с аквалангом и ластами, мимо симпатичных девушек. Каким я себе казался человеком-амфибией, насвистывая из одноименного кинофильма песенку о морском дьяволе

Казалось, все девицы только и смотрят зачарованно на меня и стоит захотеть…, но пока нет времени, тренировки и все такое – не до женщин!

И вот, как-то ребята постарше, решили меня просветить. Втихаря подговорили одну из опробованных ими тружениц пляжных утех провести со мной – курс «молодого бойца», но так, чтобы я не догадался о подставе. Им очень хотелось увидеть «Ромео и Джульетту» в исполнении девственника и проститутки.

На следующий день я снял на пляже симпатичную Дашу, и конечно, ходил с ней фазаном, видя «завистливые» взгляды наших ребят постарше! В принципе, дальше распускания павлиньего хвоста зайти может и не отважился бы, но один из наших пловцов, сказал, что он уговорил ребят и они на вечер уступают фазенду. Путь к отступлению был отрезан!

Насколько я был «обаятелен» и «притягателен» для женщин я понял сразу, стоило только заикнулся о том, чтобы пойти ко мне в гости. У Даши появился «страстный блеск в глазах» и из её груди почти тут же вырвалось томное – «Конечно». Как я сожалел тогда, что ребята этого не видят и не слышат, а главное, что если потом расскажу – не поверят!

По дороге домой, я лихорадочно проигрывал ситуации, в которых я её соблазнял, где я выглядел эдаким Казановой. Но, когда поглядывал на Дашу, в душе все же скребло и думалось, а может ну её…

Однако соблазнил я Дашу на удивление быстро. Она, как мне показалось, даже не успела опомниться, когда я молниеносно и технично «уложил» её в кровать.

Как бросился на «амбразуру», уже особо не помню и лишь в конце, «отстрелявшись», увидел в просвете входной двери ряд довольных, улыбающихся голов. Вот тогда и понял, кто кого соблазнял, но полученное удовольствие от этого не уменьшилось, а по выражению глаз Даши понял – осечки не было!

Самая приятная неожиданность была, когда на следующий вечер Даша пришла к нам в гости и попросила ребят часок-другой погулять!

Дверь Даша закрывала на ключ уже сама.

И поехало, и покатилось! Дальнейшая шлифовка первого опыта проходила на турбазе и общежитии физкультурного институту, которые располагались рядышком с моим домом и как мне кажется – не без успеха. Конечно, я не был Ален Делоном, но и на Квазимодо отнюдь не смахивал. Не плохо сложенный, выглядевший старше своих лет, с подвешенным языком, совершенно непосредственный, в меру галантный, а низкий, с хрипотцой, уверенный голос, действовал гипнотически.

Я никогда, не обманывать пассий, не притворялся влюбленным, не обещал жениться, никогда не был слишком настойчив, всегда держал ситуацию под контролем, был котом, мягким, пушистым, которого хотелось гладить, а его мурлыканье не только усыпляло, но и лишало собеседниц всякой воли, желание к сопротивлению, и видимо, к реальной оценке происходящего. Мои бесстыже-пожирающие, вечно улыбающиеся глаза, смотрели как бы сквозь одежду, в них, женщины видели ненавязчивое, теплое восхищение, заставлявшее их верить в свою неотразимость, а ритмично вздымающаяся грудь и нервная реверберация голоса, выдавало желание, как можно дольше продлить это чувство. Самое главное – у меня начисто отсутствовал сексуальный эгоизм. Природная сексуальность была в основном направлена на доставление удовольствия, на доведение партнерши до того состояния, когда стираются любые условности, забывается, где, с кем, и зачем, когда за ирреальностью происходящего, вдруг понимается невероятная значимость произошедшего и при опустошенном сознании, всепоглощающая нежность в душе, прилив теплоты в тела и… полное отсутствие ног!

В последнем классе школы я был уже опытный сердцеед и многие молоденькие, да и не очень учительницы, уже не выдерживали прямого откровенного взгляда, которым я играл, как цирковой силач гирями и… доигрался.

Конечно, ровесницы интересовали и мой внутренний романтический мир соответствовал возрасту, а бурный, курортный опыт, как бы нивелировался обычной городской обстановкой и отошел на задний план и если проявлялся, то совершенно неосознанно или рефлекторно, и иногда там, где это было совершенно излишним.

Мне нравились девочки, иногда даже очень, но в общении с ними я редко переходил общепринятые рамки поведения, принятые в этом возрасте. Я не влюблялся в ровесниц, как влюблялись мои сверстники, просто легче многих, заводил дружеские отношения и реже краснел, а в остальном – как у всех. А вот с представительницами прекрасного пола, более старшего возраста, в основном под руку попадали педагоги, любил пострелять глазками, за что, обычно они проводили уроки стоя спиной ко мне, но в одном случае, видимо перегнул палку, за что на три следующих года, забыл о сверстницах!

Мне и в голову не могла прийти такая шальная мысль, что мои повадки могут, помимо моего желания, увести с пути истинного даже симпатичных учительниц!

Перейдя в девятый класс, мне подумалось, а почему бы и не окончить школу с медалью, и так как, среди всех отличных оценок затесался неуд. по-грузинскому, решил освободиться от изучения этого предмета, но не освободили. Тогда, в знак протеста, вообще почти перестал посещать школу заглядывая лишь на уроки по тем предметам, которые были необходимы для сдачи экзаменов в институт. Посещал русский, математику и физику, а на остальные предметы приходил лишь один-два раза, чтобы получить оценку, и на этом посещение заканчивалось. Не участвовал, ни в одной олимпиаде, ни в школьном театре, в общем, школьная жизнь стала идти как-то стороной и школьное руководство закрывало на это глаза, так как без меня им было намного легче, чем со мной.

И если восьмой класс я закончил на все пятерки, кроме грузинского, то девятый и десятый классы я окончил без единой четверки, а из пятерок оставались лишь литература, алгебра, геометрия, физика, география и поведение, в наше время, кроме пятерки в этой графе ничего не могло стоять.

Мои университеты

Одна из моих симпатий училась в университете на факультете кибернетики. А раз мне нравились и девочка, и электроника, то понятно, что я поступал в ТГУ на кибернетику. Факультет кибернетики существовал тогда второй год и если за год до этого о нем никто не знал, и поступить было легко то, когда поступал я, было что-то несусветное. Нет, народу не было как на исторический, где на одно место было двадцать пять человек, нет, там всего-то и было что два человека на место, а мест было всего десять. Проблема была в контингенте поступающих! Мечта любого декана – одиннадцать медалистов, боже, где их набрали, даже Королевых среди них было два! Три человека по лимиту (от предприятий), двое после армии (то же вне конкурса) и семь непризнанных гениев! Экзаменов, я не боялся, ни тогда, ни после, сколько их потом было – жуть.

Из медалистов, пятерки получили восемь человек, следовательно, осталось – всего два места. Перед последним экзаменом на 2 оставшихся места было три лимитчика (им достаточно было просто не срезаться), два «армейца» и ещё четверо обыкновенных смертных, без привилегий, которые имели по две пятерки! Вот и думайте, что за «мочилово» было на третьем экзамене – на устной физике. Это потом я понял, почему физика была устной, так как по устному экзамену протест не принимался, и это я узнал на своей шкуре. Устная физика, превратилась в заплыв в «соляной кислоте», где резали и направо, и налево, всех без разбора, так как если только лимитчики получат тройки, то все равно был бы перебор и это понимали все.

Этот экзамен, я запомнил на всю жизнь, так как после всех моих ответов экзаменатор мне сказал, что ответ отличный, но сегодня это значения не имеет, и поставил четверку и ухмыльнувшись изрек:

– Сегодня проиграли все, а могли бы сделать, хотя бы на пять мест больше и таланты не остались бы за бортом.

После трех экзаменов все пятерки были у одного абитуриента, и все знали чей он был родственник.

Я подал протест на четверку по физике. Протест естественно не приняли, так как экзамен был устный, но декан кибернетического факультета был настоящий декан, который бился за хорошего абитуриента, попросил принести мои документы и увидев, что я был член сборной Грузии по подводному плаванию, написал просьбу Ректору университета – академику Векуа, о приеме на факультет кибернетики, члена сборной Грузии, получившего на вступительных экзаменах всего одну четверку и не прошедшего по общему конкурсу. Академик на просьбе оставил свою запись, которая гласила «Не мудрено, что всего одну четверку, так как спортсмены работают ногами, а в институте важна работа головы» и резюме – ОТКАЗАТЬ!

Воистину – «казнить нельзя помиловать»! На следующий год поступил в Политех.

Военка, или «мат с продолжением»

Во времена СССР в высших учебных заведениях были военные кафедры – кузницы дутых лейтенантов. Была такая кафедра и в моем ГПИ.

Со второго курса один день в неделю мы проводили на военной кафедре. Так как мы были инженерами-электриками, то военная профессия наша была связисты, а кафедра по-военному – цикл связи. Восемь часов в день мужики из разных групп одного факультета и курса грызли броню военной науки. Гражданская армия, мужское общение, кирзовый юмор, студент находка для майора.

Не буду сильно грузить читателя, но на атмосфере и распорядке царившими на кафедре остановлюсь. Не описав некоторые моменты моего сожительства с этой кафедрой, в дальнейшем станут не понятны причинно-следственные моменты летних сборов, после института.

1971 год, двадцатилетние парни, с битло-гривами, со здоровым юмором, аппетитом, либидо и нездоровым отношением к воинской службе, с хихоньками, да хахоньками, попадают на военную кафедру. Там им объясняют, что каждый вторник все они на восемь часов в армии. Что на военной кафедре нет факультетов, а есть циклы и все – товарищи. Однако, что те, у кого звезды на погонах не совсем товарищи тем, у кого их нет, понималось уже в процессе понимания стандартного армейского понятия – «от обеда до забора». Оказалось, что это не каламбур, а конкретная задача выполнимая только тогда, когда понимаешь, что товарищ – это совсем не друг, а что-то среднее между понятиями «отец» и «твою мать», а «Господь не на небе, а тут, в кабинете начальника кафедры» в лице генерала Замтарадзе!

Я мало подходил на роль временного солдата ни манерами, ни состоянием души. Стрижка под полубокс, зеленый галстук, всякие «смирно-вольно, здравье желаю, разрешите обратиться», в общем, рыбный день в личной жизни был не для меня! Так как в остальные дни недели волосы не отрастали, то я их, конечно, не стриг, конспекты по устройству радиоприемников и передатчиков не писал, так как все это мне было известно (радиокружок дворца пионеров, UF6KAF – ДОСААФа, да и год работы в НИИ радиотехником). Одним словом, что-то среднее между диссидентом и диверсантом. Учитывая непоседливый характер и большой школьный опыт можно было понять, в чей громоотвод била молния! Стричь меня пробовали. Полковник Березин как-то раз одолжился тремя рублями на стрижку, на которые я благополучно вместо занятий на кафедре сходил в кино, обещая полковнику вернуть деньги в стипендию. Березин-мировой мужик, махнул рукой, лишь попросил не попадаться на глаза генералу Замтарадзе, не поздоровится обоим!

Зная, что я на занятиях бездельничаю, полковник частенько вызывал меня в преподавательскую и у нас начинался неспешный диалог, который ритуально начинался его фразой: «А ты знаешь, что длинна волос обратно пропорционально количеству ума», на что у меня был стандартный аргумент в лице Эйнштейна, после чего диалог благополучно выруливал в просторы бытия. Мы прекрасно проводили время, но, чтобы со стороны это не особенно бросалось в глаза другим «товарищам» свободным от лекций, Березин частенько громко, с ухмылкой в глазах, оперировал фразами типа: «Вот где ты у меня сидишь?», «Тут тебе не балаган!», «Я следующий раз принесу ножницы и срежу твои лохмы», «Ты у меня договоришься, что я тебя выгоню с кафедры» и всем «товарищам со звездами» было понятно – мои дни сочтены! Так и катилось все «тихо и без пыли», пока не появился на сцене мой злой рок – капитан Терцвадзе.

Тут я немного поподробнее. Как-то заболел майор Колбасенко. Майор добродушнейший человек, на лекциях не рвал «гуски» ни себе, ни нам. В тот день майора заменил капитан Терцвадзе. Как на зло в тот день у меня разболелась голова и я решил отпроситься у капитана. Это была моя очень большая ошибка.

Когда я в коридоре подошел к Терцвадзе, небольшого роста капитану, с усами, как у таракана и попросил отпустить, то получил ответ:

– Обратись по форме!

– Товарищ капитан, студент Якунин, разрешите обратиться.

– Обратишься в аудитории.

Я побрел в аудиторию, когда капитан вошел, я к нему:

– Товарищ капитан разрешите…

– Прочту список, потом.

Я обреченно побрел к себе на последний ряд.

Каждое занятие кто-то был по аудитории дежурным, в тот раз дежурным был студент с грузинского сектора Герхелия, почти точная копия капитана. Капитан встал у кафедры, рядом Герхелия, по аудитории прокатился непонятный капитану хохоток. Выдержав паузу, Терцвадзе, не глядя на чистую доску, по инерции попросил дежурного убрать доску. Герхелия видя, что доска чистая, и не разбираясь в тонкостях русского языка приступил к выполнению задачи, но одному снять тяжеленую доску с крюков было сложно. Герхелия сначала спустил одну сторону доски. Капитан продолжает перекличку. В аудитории уже еле сдерживаются, смешок проскальзывает то тут, то там. Капитан принимает это на свой счет и упорно, краснея продолжает перекличку. Герхелия обратился к нему с просьбой о помощи, и все просто заржали. Капитан громогласно приказал:

– Молчать! – и смерив Герхелия взглядом —Ты, усатый метр с кепкой, долго будешь паясничать?

Тут хохот уже остановить было нельзя, так как у доски стояли два усатых метра с кепкой! Когда, наконец, все успокоились, продолжая перекличку, Терцвадзе дошел до моей фамилии, памятуя его просьбу обратиться после переклички, я встал:

– Товарищ капитан, студент Якунин, разрешите обратиться!

– Вопросы после лекции.

Я понял, что он не хочет отпускать и притих на заднем ряду. Но на этом разбор полетов не закончился. «Бойся маленьких мужчин», капитан был взвинчен смехом, который он упорно принимал на свой счет, поэтому он и ринулся на меня в атаку, памятуя «долгую войну» со мной Березина. И тут началось!

– Якунин, подними голову и пиши конспект.

– У меня нет конспекта.

– А я говорю – пиши.

– Товарищ капитан, я Вас не трогаю, не хотите отпускать, так оставьте меня в покое.

– Встать, когда с тобой офицер говорит! Ты, что думаешь, я Березин? Я тебя живо обрею на пятнадцать суток! Ты клоун и все в твоем роду клоуны, но тут не цирк, тебе не место в институте!

И тут мне вспомнились строки Высоцкого:

Он все больше хмелел. Я за ним по пятам.

Только в самом конце разговора

Я обидел его, я сказал: – Капитан!

Никогда ты не будешь майором!

Я тоже обидел его.

– Капитан! Никогда ты не будешь майором!

В аудитории засмеялись, тогда он меня обматерил, я его тоже! Воцарилась мертвая тишина…

Капитан резко повернулся и выбежал из аудитории! Через пять минут меня вызвал Генерал Замтарадзе и сообщил, что я отчислен с военной кафедры и что завтра приказ будет у декана факультета! Это означало автоматическое исключение из института.

Мои отношения с деканом энергетического факультета Зивцивадзе были не лучшими, из-за того, что он никак не мог заставить меня ходить на занятия. В институте висело объявление, что при 36 часов пропусков за семестр со студента снималась стипендия, а за 40 часов – студент исключался. У меня было за семестр – 180 часов пропусков. Когда Зивцивадзе вызвал меня в кабинет, он никак не ожидал, что я отличник. Ну не мог же он меня исключить из института за пропуски, если я отличник. Тогда, он решил оставить меня без стипендии, зацепившись за ошибку о не сдаче зачета по немецкому языку. Когда выяснилось, что я его сдал досрочно, то нашлась курсовая, которую я якобы не сделал. Время шло, а я оставался без стипендии, когда выяснилось, что и работу я сдал, то стипендия просто не выписывалась. Мне осталось написать проректору, который спустил директиву, мол, если все сдано и в срок, выдать стипендию, но и эта резолюция не возымела действие, так как оказывается, теперь не получаю стипендию за длинные волосы!!?? Пришлось идти к ректору Буачидзе. Вердикт ректора был на заявлении синим карандашом: «Дать стипендию» и когда я гордо вручил синюю надпись, декан должен был сдаться, но как же не хотелось и тут у него вырвалась фраза:

– Кто такой Буачидзе? Хочу и не даю!