Первые русские князья. От Игоря Старого до Ярослава

Сергей Александрович Пивоваров

Первые русские князья. От Игоря Старого до Ярослава

© Пивоваров С.А., 2018

© ООО «Издательство „Вече“», 2018

© ООО «Издательство „Вече“», электронная версия, 2018

От автора

Предыдущая моя книга, написанная в соавторстве с Д.А. Гавриловым (М.: Вече, 2018), была посвящена личности овеянного легендами Олега Вещего, норвежского простолюдина, совершившего во второй половине IX века путь восхождения из бондов в викинги, из викингов – в конунги, а после, в начале X века, – и до великого князя, правителя государства Русь.

В нашей реконструкции мы опирались, в частности, на «Сагу об Одде Стреле», согласившись, таким образом, с теми историками, кто полагает, что скандинавское имя нашего Олега – Одд, а прозвище – Орвар. Всё, к чему пришёл он на закате жизненных дней, есть заслуга исключительно самого Олега. Судя по сохранившимся до наших времён сведениям, этот герой не слишком полагался на милость богов, а воспитавшие его единоплеменники сумели лишь преподать Одду к четырнадцати годам множество тех искусств, коими, по их мнению, должен был владеть мужчина, следовавший тому, что мы называем сегодня Северной Традицией.

Все потомки и наследники Олега-Одда, о которых пойдёт речь на последующих страницах, как вы сможете убедиться, несопоставимы по масштабу личности со своим предшественником, родителем, предком. Многим из них с рождения был уготован удел княжеский, так что путь их к вершинам земной власти не имеет ничего общего с тем, как к тем высотам взбирался сам Олег, прозванный Вещим.

Некоторые детали нового повествования в общих чертах были нами освещены в упомянутой выше монографии об Олеге Вещем и Орвар-Одде, насколько это позволял и требовал принятый в данной работе формат.

Теперь же я намерен рассмотреть всё в подробностях, причём таких, которые, на мой взгляд, позволят критически мыслящему читателю раз и навсегда избавиться от по целому ряду причин уже устоявшихся, рафинированных, то есть далёких от исторических реалий, образов как княгини Ольги и её внука Владимира, так и правнука – Ярослава.

Вместе с тем хотелось бы вернуть на нивы отечественной истории незаслуженно забытых или даже оболганных деятелей, в числе которых князь Игорь и его брат Асмуд. Уделено внимание хорошо известной и при этом весьма противоречивой фигуре тех далёких веков, чьё имя сейчас некоторыми энтузиастами поднято на щит, скорее всего, из далёких от науки соображений. Речь идёт о князе Святославе Игоревиче.

Как и положено, в предлагаемом исследовании я опираюсь на исторические первоисточники, но строю собственную реконструкцию, по возможности особенно внимательно обращая внимание на те эпизоды, в описаниях которых имеются заметные противоречия и разночтения. Естественно, мы принимаем во внимание труды многочисленных предшественников и ряда современных авторов, однако во всех случаях, где это возможно, предпочтение в первую очередь отдаётся сухим историческим сведениям, лишённым эмоциональной и идеологической окраски. Познакомиться с полными источниками читатель сможет, обратившись к соответствующим спискам литературы.

Вот почему данную книгу ни в коей мере нельзя рассматривать как очередное исчадие жанра «альтернативной истории», скорее наоборот: отдельные летописные трактовки и переосмысления авторами-компиляторами «преданий старины глубокой» и давным-давно минувших дел на поверку оказываются ближе к жанру фэнтези.

Так, скажем, при рассмотрении родословия русских князей гипотеза о Рюрике в связи с отсутствием необходимости в ней не рассматривается, на страницах этой книги это имя упомянуто два или три раза. Хотя не исключено, что и у этого легендарного, даже мифического персонажа было сразу несколько исторических прототипов, начиная от Рорика Ютландского до Рюрика Бодричского и прочих. Если читатель уже успел ознакомиться с нашей предыдущей книгой «Олег Вещий – Орвар-Одд», он мог убедиться, что «краеугольный» спор норманистов и славянофилов мы также обходим стороной, причём безо всякого ущерба для серьёзного, полагаем, исследования.

Я допускаю (а по совести сказать, даже уверен), что представляемые вам в этой книге выкладки небесспорны, но они – по крайней мере! – логичны. Потому очень надеюсь, что они окажутся интересны и читателям.

С уважением,

Сергей Пивоваров

Глава 1. Игорь Старый

Игорь Старый – так назвал князя митрополит Иларион, современник его правнука Ярослава Владимировича:

«Похвалим же и мы по силе нашеи малыими похвалами великаа и дивнаа сътворьшааго нашего учителя и наставника великааго кагана нашеа земли Володимера вънука старааго Игоря [здесь и далее выделено автором] сына же славнааго Святослава» (БЛДР, т. 1, с. 42).

Эпитет «Старый» потомки обычно прилагали к основателю династии. Он лишний раз подтверждает, что ещё во времена Ярослава Игоря не считали сыном Рюрика. Но почему забыли, что Игорь – сын Олега? Дело, видимо, в том, что в памяти потомков слились воедино Олег Вещий – отец Игоря – и Олег II (см. нашу книгу «Олег Вещий – Орвар Одд. Путь восхождения»). А то, что Игорь не сын Олега II, было хорошо известно.

1. Имя

Распространено мнение, что имя Игорь является славянской передачей скандинавского имени Yngvarr. Однако Yngvarr (произносится «Ингвар») в русской передаче звучало как «Ингварь», в чём нетрудно убедиться, заглянув в летописи. Имена Игорь и Ингварь считались разными и никогда не смешивались.

Чтобы разобраться с происхождением имени, следует понять, как оно произносилось современниками князя. До нас дошли две такие записи. Одна принадлежит Константину Багрянородному: Ιγγωρ – читается «Ингор». Другая – Лиутпранду Кремонскому: Inger – читается «Ингер». Сопоставление этих двух совершенно независимых свидетельств позволяет сделать вывод, что «н» на второй позиции в имени присутствовало, а вот «в» на четвёртой – отсутствовало. Наиболее вероятно, что современники князя произносили его имя как «Ингорь». По-поводу происхождения имени стоит, вероятно, согласиться с А.Г. Кузьминым, сопоставляющим его с кельтским именем Ингер.

2. Сыновья

При прочтении заглавия, несомненно, возникнет вопрос: а почему слово «сыновья» стоит во множественном числе? Ведь в летописях упоминается только один сын Игоря – Святослав. Однако это не совсем так. Откроем Иоакимовскую летопись, отрывки из которой сохранены В.Н. Татищевым: «Он же (Святослав) толико разсвирипе, яко и единого брата своего Глеба не посчаде, но разными муками томя убиваше» (70, т. 1, с. 111).

На первый взгляд, это единственное упоминание брата Святослава, в ПВЛ о нём не упоминают. Но это только на первый взгляд. В договоре 944 года в ЛЛ и ИЛ в списке послов на пятом месте фигурирует «Улебъ Володиславль», то есть «Улеб, посол Владислава». Однако у Татищева в этом месте стоит «Улебов Владислав», то есть «посол Улеба по имени Владислав». Это несоответствие подробно разбирает С.В. Белецкий, который показывает, что все дошедшие до нас варианты текста договора 944 года содержат неточности (55, с. 16–23). При этом текст договора у Татищева независим от текстов в разных списках ПВЛ. То есть у нас нет оснований предпочитать чтение ПВЛ чтению Татищева.

Однако никакой Владислав времён Игоря летописям не известен, тогда как Улеб брат Святослава упоминается в Иоакимовской летописи. Получается, есть все основания считать, что верным вариантом следует считать «Улебов Володислав», то есть перед нами упоминание в ПВЛ брата Святослава Улеба.

Это позволяет объяснить ещё одну странную запись в тексте договора. На седьмом месте в списке послов стоит: «Шигобернъ Сфандръ жены Улебовы» (ИЛ, 944 г.).

Перед нами посол Сфандры, жены Улеба Игоревича, младшего брата Святослава. Такая трактовка, несомненно, вызовет возражения: «Как может Улеб в 944 году быть уже женат, если его старшему брату Святославу в то время было всего два года?» Действительно, в Ипатьевской летописи о рождении Святослава под 942 годом сообщается:

«Симеонъ иде на Хорваты и побежденъ бы Хорваты и умре оставивъ Петра сына своего княжить. В се же лето родися Святославъ у Игоря» (ИЛ, 942 г.).

Однако эта дата вызывает серьёзные сомнения. Константин Багрянородный в своём сочинении «Об управлении империей» пишет: «Приходящие из внешней Росии в Константинополь моноксилы являются одни из Немограда, в котором сидел Сфендослав, сын Ингора, архонта Росии…» (Об управлении империей, 9).

Получается, что Святослав сидел на княжении в Новгороде при жизни отца. Игорь погиб, как будет показано ниже, в 949 году. Если считать, что Святослав родился в 942 году, то в год смерти отца ему было всего 7 лет. Но детей на княжение не сажали.

Обратимся ещё раз к тексту договора 944 года. На шестом месте в списке послов стоит «Каницаръ Передъславинъ», то есть «Каницар, посол Предславы». В X веке, напомним, известна только одна Предслава – угорская (венгерская) княжна, жена Святослава. Могут возразить: «Почему сказано „Сфандра, жена Улеба“, но не сказано „Передслава, жена Святослава“?» Да просто в списках есть дефекты. Так, в дошедших до нас вариантах об Ольге тоже сказано просто «Ольга княгиня», без уточнения «жена Игоря». Брачный возраст для мужчин в те времена наступал в 14 лет. Следовательно, Святославу в 944 году не могло быть меньше.

3. Жена

«Игореви възрастьшю и ходяше по Олзе и слуша его и приведоша ему жену от Плескова именемъ Ольгу» (ИЛ, 903 г.).

Принято считать, что упомянутый здесь Плесков – это Псков, который в ПВЛ действительно именуется Плесков. Однако в X веке Пскова ещё не существовало. В городе нет археологических слоёв старше XI века. Да и в летописях, за исключением выше процитированного упоминания, Псков начинает фигурировать лишь с того же, XI века.

Ещё больше проблем создаёт текст Лаврентьевской летописи:

«Игореви же възрастьшю и хожаше по Олзе и слушаша его и приведоша ему жену от Плескова именемъ Олену» (ЛЛ, 903 г.).

Олёна – это другое произношение имени Елена, христианского имени княгини Ольги. То есть мало того что Игорь берёт жену из несуществующего на тот момент города, так она ещё и оказывается христианкой. Как такое возможно?

Объяснение мы находим в историческом сборнике XV века, где процитирован отрывок из древнего летописца. Сведения опубликовал в 1888 году в июльском номере «Русской старины» обнаруживший сборник архимандрит Леонид:

«Игоря же ожени [Олег] въ Болгарехъ, поятъ же за него княжну Ольгу» (14, с. 215–222).

Из текста следует, что Ольга была болгарская княжна и что город Плесков – это не Псков, а Плиска – первая столица Болгарии. Почему же летопись превращает Ольгу в простолюдинку из Пскова? Да потому же, почему приписывает ей крещение в Константинополе, о чём будет сказано в следующей главе. Дело в том, что Болгарская церковь со времён Симеона константинопольскому патриарху не подчинялась. И чтобы привязать Ольгу к греческому православию, пришлось замолчать её болгарское происхождение.

В качестве возражения обычно ссылаются на текст Константина Багрянородного «О церемониях», в котором описаны два приёма княгини Ольги императором. В тексте княгиня именуется «Элга», то есть «Ольга». Из этого делают вывод, что на тот момент Ольга была ещё язычницей, иначе её обязательно назвали бы христианским именем Елена. Однако Константин назвал княгиню тем именем, которым она сама ему представилась. А русские князья ещё больше двух столетий после крещения носили, кроме христианских, ещё и языческие имена. Причём именно последние использовались официально. Не только в русских летописях, но и в европейских хрониках русские князья фигурируют исключительно под своими языческими именами. Мы даже не знаем христианских имён большинства князей.

Оспорить это пытается академик Г.Г. Литаврин: «Что же касается официальной документации и официальной титулатуры в дипломатических контактах государства в середине X–XI в. с христианскими державами, то государь-неофит не мог употреблять никакого личного имени, кроме своего крестильного» (45, с. 208).

Будь это так, в западных хрониках русские князья фигурировали бы исключительно под своими христианскими именами. В действительности же всё строго наоборот. Но рассмотрим примеры, приводимые Литавриным. Он ссылается на то, что в своих уставах Владимир и его внук Всеволод называют себя своими христианскими именами. Если быть точным, князья употребляют оба имени: «Князь великии Василеи наречаемые Володимер» (30, с. 14) и «Князь великыи Всеволод нареченные въ святомь крещении Игорь» (Там же, с. 154). Но интересно что Литаврин упоминает только уставы деда и внука, игнорируя устав Ярослава, сына Владимира и отца Всеволода. Делает он это, видимо, потому, что в своём уставе этот князь называет себя только языческим именем: «Князь великыи Ярославъ сынъ Володимеров» (Там же, с. 86), вопреки утверждению Литаврина о невозможности такого.

Литаврину вообще не стоило ссылаться на княжеские уставы. Дело в том, что Владимир в своём уставе упоминает свою бабку и называет её только языческим именем:

«Князь великии Василеи наречаемые Володимер сынъ Святославль унукъ Игорев блаженныя Ольгы» (Там же, с. 14).

Как видим, даже в церковном уставе Ольга названа не на христианский, а на языческий лад.

Другое возражение: «Если Ольга была болгаркой, почему она носила скандинавское имя?» Но кто сказал, что имя Ольга скандинавское? Да, его пытаются произвести от скандинавского helgi – «святой». Но, во-первых, хотя у современных скандинавов есть женское имя Хелга, в сагах оно не встречается. Во-вторых, сами скандинавы имя Ольга никак с helgi не ассоциировали. В некоторых списках саги об Олафе Трюгвассоне упоминается княгиня Ольга (правда, названа она не бабкой, а матерью Владимира), но именуют она Аллогия. Именно так скандинавы передавали имя Ольга, вовсе не считая его своим.

Норманисты пытаются апеллировать к тексту Багрянородного: «Константин называет Ольгу Ηλγα (Элга), тем самым точно передавая скандинавское Helga». Однако это для древнерусского языка была характерна утрата начального «х» в заимствованных именах: Хакон-Якун, Хермес-Ермес, Хрольф-Рулав, поскольку в самом древнерусском имена с начальной «х» отсутствовали. Но с греческим ситуация совершенно иная. В нём такие имена норма. Так что, услышав имя Helga, Багрянородный так и записал бы: Χελγα.

Однако зачем искать что-то по дальним странам, если есть староболгарское «олгу» со значением «великий»?

Когда мог быть заключён брак? Первенец Игоря и Ольги родился в 927 году. Значит, не позднее 926 года. Ольга названа княжной, то есть она или дочь Симеона, или дочь его сына Петра. Но Пётр женился на внучке императора Романа Лакапина только в 927 году. А значит Ольга – дочь Симеона. У Симеона были дочери, имена которых неизвестны. Одну из них он хотел выдать за малолетнего на тот момент Константина Багрянородного, родившегося в 905 году, но вернувшаяся из ссылки Зоя Карбонопсина, мать Константина, в 914 году эти переговоры прервала. Княжна, которую сватал за Константина Симеон, скорее всего, была младше жениха, то есть в 926 году ей было не более 20 лет. Так что вполне вероятно, что это и была Ольга.

4. Возвращение в Киев

Игорь вернулся в Киев в конце июня 941 года. О судьбе Олега, который продолжал разорять анатолийское побережье до сентября, ни сам Игорь, ни киевляне не знали. Впечатление от разгрома было слишком ярким, и всех не вернувшихся, что вполне логично, сочли погибшими.

Но дело в том, что у Игоря был старший брат Асмуд. Правда, на свою беду, он был в Новгороде. Пока дошли известия из Киева, пока Асмуд добирался до днепровской столицы… Было слишком поздно. Игорь уступать престол не собирался. Дальнейшие события известны из моравских хроник, выписки из которых приводит Христиан Феофил фон Фризе:

«Вступивъ на престолъ, Игорь немедленно сталъ преследовать сына Олега, такъ какъ он боялся, чтобы народъ не избралъ его во имя великихъ заслугъ отца; онъ старался осторожно устранить его съ дороги. Но Олегъ былъ слишкомъ уменъ и слишкомъ прозорливъ, онъ сейчасъ заметилъ разставленныя сети и потому заблаговременно позаботился о безопасности, собравъ все свои сокровища, бежалъ съ ними въ Моравию. Когда же, при господствовавшихъ въ те времена смутахъ, Оттонъ I вооружилъ въ 939 г. Моравовъ противъ герцога богемскаго Болеслава, знатнейшие Моравы, во внимание къ высокимъ доблестямъ Олега, предложили ему моравскую корону и сделали королемъ. Хотя въ начале онъ по различнымъ причинам отказывался, но кончилъ темъ, что склонился на просьбы и принялъ бразды правденія. Чешский князь Болеславъ счелъ себя весьма оскорбленным этимъ, но не могъ ничего предпринять противъ своего соперника, такт, какъ въ это дело вмешался самъ императоръ» (74, с. 41–42).

О дальнейшей судьбе Асмуда-Олега поговорим в следующей главе.

5. Договор с греками

Первое летописное событие правление Игоря – отложение древлян. Это вполне логичное следствие ослабления Руси в результате поражения в походе на Константинополь. Под следующим годом сообщается о походе Игоря на древлян и их подчинении. Так во всех списках ПВЛ и Новгородской I летописи. Причём в последней есть существенное дополнение: «и дасть же дань деревеньскую Свенелду». Следовательно, древлянский поход не мог состояться ранее подписания договора с греками, в тексте которого Свенельд не фигурирует, что само по себе тоже требует отдельного объяснения. Наиболее вероятно следующее развитие событий. В 941 году Игорь возвращается в Киев и захватывает власть. Древляне воспользовались ситуацией и отделились. Сил для их подчинения у Игоря в то время попросту не было. Кроме того, поход нарушил нормальные торговые отношения с греками, и именно этим вопросом князь и занялся в первую очередь. Конечно, никакого повторного похода не было. Это явная выдумка патриотически настроенного летописца. Достаточно сравнить договоры 912 и 944 годов, чтобы понять, что если первый – договор равных, то второй продиктован победителем побеждённому. Договор 944 года ограничивает число русских купцов, находящихся в Константинополе одновременно, запрещает русским оставаться на зиму в Византии, а также «въ вустьи Днепра на Белобережи» (ИЛ, 944 г.). Русский князь обязуется не только не претендовать на византийские владения в Крыму – «да не имать волости князь Рускии» (Там же), но ещё и защищать их от набегов чёрных болгар – «отже то приходять Чернии Болгаре и воюють въ стране Корсуньстеи и велимъ князю Рускому да ихъ не почаеть в пакость» (Там же). Ничего подобного в прежнем договоре нет. В Ипатьевском, Радзивилловском и Троицком списках договор датирован 944 годом. В Лаврентьевском (ошибочно) 945-м: в нем 945 год фигурирует дважды. Сама датировка сомнений не вызывает. В распоряжении летописца был текст, в котором дата, несомненно, стояла. Два года ушло у Игоря на непростые переговоры.

Текст договора позволяет оценить и положение Игоря на Руси в то время. В 912 году послы в Константинополь отправляются «от Олга великого князя Руска и от всехъ иже суть подъ рукою его светлых и великих князь и его великих бояръ» (ЛЛ, 912 г.).

При этом все послы представляют всех их пославших, без индивидуального деления. Совсем иная ситуация в договоре Игоря: «Посланы от Игоря великого князя Рускаго и от всякоя княжья и от всехъ людии Руская земля» (ЛЛ, 945 г.). Каждый князь посылает своего посла. Плюс целый список упоминаемых поимённо купцов. Это означает, что если Олег в 912 году был полноправным властителем, то в 944 году Игорю приходилось в своих действиях учитывать мнения множества людей. Замечу, что это вовсе не следствие неудачного похода на Константинополь, но результат прихода Игоря к власти и изгнания Асмуда. Таким образом князь расплатился за поддержку.

6. Боспор Киммерийский

Из текста договора можно сделать не только вывод о статусе князя. Он позволяет разобраться со столь любимой в околоисторических кругах, да и у некоторых историков тоже темой о так называемой тмутараканской, или черноморской, руси. В предыдущей главе цитировался так называемый «Кембриджский документ», из которого однозначно следует, что ещё в середине X века Тмуторокань находилась под контролем хазар. Соответственно, для так называемой тмутараканской руси просто нет места в истории. Тем не менее из сочинения Льва Диакона следует, что область Боспора Киммерийского в X веке в Византии чётко и однозначно ассоциировалась с русами:

«А с катархонтом войска росов, Сфендославом, он решил вести переговоры. И вот [Иоанн] отрядил к нему послов с требованием, чтобы он, получив обещанную императором Никифором за набег на мисян награду, удалился в свои области и к Киммерийскому Боспору, покинув Мисию, которая принадлежит ромеям» (VI, 8).

«Полагаю, что ты не забыл о поражении отца твоего Ингоря, который, презрев клятвенный договор, приплыл к столице нашей с огромным войском на 10 тысячах судов, а к Киммерийскому Боспору прибыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды» (VI, 10).

«Император наградил гребцов и воинов деньгами и послал их на Истр для охраны речного пути, – чтобы скифы не могли уплыть на родину и на Киммерийский Боспор в том случае, если они будут обращены в бегство» (VIII, 1).

Обратите внимание, что Лев Диакон вовсе не отождествляет Боспор Киммерийский с землёй Святослава: «в свои области и к Киммерийскому Боспору» и «на родину и на Киммерийский Боспор». Но при этом он однозначно связывал Боспор Киммерийский с русами. И вот здесь и имеет смысл обратиться к тексту договора 944 года:

«А о сихъ оже то приходять чернии болгаре и воюютъ в стране Корсуньстей и велимъ князю рускому да ихъ не пущаетъ» (ИЛ, 944 г.).

Чёрные болгары кочевали на Кубани. Чтобы не давать им нападать на Херсонес (Корсунь), русский князь должен был владеть землями в районе Керченского пролива. Если это не Тмуторокань, значит, Боспор (совр. Керчь). Третьего варианта просто нет. И вот с присутствием русов на Керченском полуострове всё нормально. Многие ли из читателей догадываются, что Керчь – русское название в том смысле, что оно имеет чёткую русскую этимологию. Тем не менее это именно так, в чём может убедится каждый, кто заглянет в «Этимологический словарь русского языка» Фасмера:

«Керчь ж. – город в Крыму, др. – русск. Кърчевъ (Тмутороканский камень, ХI в.), греч. Κóριζος, араб. Krš (Абульфеда); см. Маркварт, Streifz. 506 и сл.; – е – появилось так же, как в др. – русск. скьрбь, наряду со скърбь = скорбь. Скорее всего, от ко́рчить „корчевать“ из *кърчити (аналогично Унбегаун, RЕS 16, 226). Едва ли от *къркъ „горло“ (вопреки Соболевскому, ИОРЯС 26, 1, 39). Древним названием города было греч. Παντικάπαιον из Παντικάπης. [Все-таки этимология от къркъ „горло“ более вероятна – вспомним о расположении города при проливе. Что касается формы Керчь, то ее нельзя считать прямым продолжением др. – русск. Кърчевъ. Она отражает тюрк. передачу с гармонией гласных: Керчь, род. п. Керчи. Маловероятна этимология Абаева (ВЯ, 1959, № 1, стр. 99): из кърчии „кузнец“. – Т.]» (73, т. 2, с. 225–226).

Получается, татары и турки, столетиями владевшие Крымом, тюркизировали русское название Корчев, а вовсе не греческие Пантикапей или Боспор. Иначе говоря, местные жители называли город именно русским именем, притом что уже в XII веке город перешёл под контроль Византии. Эти жителями и были потомками тех самых «черноморских русов».

7. Судьба Олега

Летопись сообщает, что поход 941 года прекратился сразу после поражения от греков на море:

«Иде Игорь на Греки. И послаша болгаре весть ко царю, яко идуть Русь на Царьград скедий 10 тысящь. Иже придоша и приплуша и почаша воевати Вифаньскиа страны и воеваху по Понту до Ираклия и до Фафлогоньски земли и всю страну Никомидийскую попленивше и Суд весь пожьгоша их же емше овехь растинаху другия аки странь поставляюще и стреляху в ня изимахуть опаки руце съвязывахуть гвозди железныи посреди главы въбивахуть им. Много же святых церквий огневи предаша манастыре и села пожьгоша и именья немало от обою страну взяша. Потом же пришедшем воем от встока Памфир деместик с 40-ми тысящь Фока же патрекий с макидоны Федор же стратилат с фраки, с ними же и сановници боярьстии обидоша русь около. Свещаша русь изидоша вружившеся на греки и брани межю ими бывши зьли одва одолеша грьци. Русь же взратишася к дружине своей к вечеру на ночь влезоша в лодьи и отбегоша. Феофан же сустрете в лядех со огнем и пущати нача трубами огнь на лодье руския. И бысть видети страшно чюдо. Русь же видящи пламянь вметахуся в воду морьскую хотяще убрести и тако прочии възъвратишася всвояси. Тем же пришедшим в землю свою и поведаху кождо своим о бывшем и о лядьнемь огни» (ЛЛ, 941 г.).