Варяжская правда: Варяг. Место для битвы. Князь

Два мохнатых пса с рычанием тянули в разные стороны обгрызенную рыбину. Наконец запас прочности у рыбины иссяк, и псы покатились в разные стороны – каждый со своим куском. Клычищи у псов были очень солидные. Оставалось надеяться, что собачки не заинтересуются посторонними, проникшими на их территорию.

Мыш достал нож и недоделанную ложку.

Наконец появились Чифаня с Сычком, работа была завершена, а ложка вручена Сереге. Торжественно. Еще один шажок в духаревской адаптации. Вероятно, здесь человек без ложки – все равно что новорус – без спутниковой «трубки».

– А вы не спешили! – заметил Духарев.

– А что, в твоем роду пристойно уйти с общей трапезы? – укоризненно произнес Чифаня.

– У меня в роду не принято, чтоб голодный гость во дворе топтался! – парировал Духарев.

– Гость ты иль нет – не мне решать, – возразил Чифаня.

Серега поймал укоризненный взгляд Мыша и решил тему больше не развивать.

– Пошли куда-нибудь, где перекусить можно. И поговорить заодно.

Постоялый двор под городскими воротами отличался от того, где у Сереги вышел конфликт с Гораздом. Длинный зал с низким закопченным потолком, длинный стол – во всю длину помещения.

Запах чего-то кислого смешивался с запахом дыма и жареного мяса. Народу было много, но места на лавках пока хватало.

– Будь здрав! – молодой парень с только пробивающимися усами приветственно махнул рукой. Не Чифане или Мышу, что характерно, а Сереге.

– И тебе того же! – откликнулся Духарев.

Парень – из тех, что были с древлянским купцом.

Разместились. Мыш сбегал к печи, приволок горшок с кашей и кувшин со сладеньким пойлом.

– Слушай, а там мужики случайно не пиво пьют? – спросил Духарев.

– Какие мужики? – удивился Мыш.

– Да вон те!

– Ты что, умом тронулся? – воскликнул названый братишка. – Свободных людей мужиками назвать!

– А что плохого? – удивился Духарев.

– А то! Это ж все равно как за бороду дернуть!

– А в этом что плохого? – снова удивился Серега.

Мыш только головой покрутил от такого непонимания жизни.

– Погоди, – вмешался Чифаня. – У них же в роду совсем другие обычаи.

– Назвать свободного мужа мужиком, – произнес он, поворачиваясь к Духареву, – это, ясное дело, лучше, чем бабой, но слово все равно стыдное. На него не только свободный, даже закуп может обидеться.

– Да что в нем плохого? – никак не мог врубиться Серега.

– Ну… – Чифаня пошевелил пальцами. – Мужик – это почти как муж, только… это… маленький. Понял?

– Вроде бы, – кивнул Духарев. – А с бородой что?

– А с бородой, Серегей, я те так скажу: чужую вовсе не трогай, а ежели твою кто тронет – бей как умеешь. Хоть кровь пусти. Никто с тебя виры не стребует. Понял?

– Вполне, – подтвердил Сергей. – А теперь скажи мне: вон те мужи, они случайно не пиво пьют?

– Пиво, – подтвердил Чифаня.

– А здесь его подают?

– Да ну его! – вмешался Мыш. – Горечь одна!

– Вон там, – показал Чифаня, – бочонок. Скажи хозяину – он те нальет. Токо нам не бери. Мы его не любим.

Пиво, впрочем, оказалось очень даже ничего. Вкусное. Под него и каша веселей пошла. Мыш с Серегой умяли ее в две минуты, а Сычок с Чифаней тем временем оприходовали бурдючок.

– Эй, ты ложку так не клади! – заметил Мыш. – Нынче богов кормить не время!

Серега безропотно забрал инструмент, облизал и спрятал в карман. Это действие ни у кого нареканий не вызвало.

– Поел? – спросил Чифаня.

– Вполне.

– Тогда говори, зачем звал?

– Скажу, – согласился Духарев. – Но сначала ты мне расскажешь, почему вы с Сычком борьбой развлекаетесь. Вы же не скоморошьего племени, верно?

– Верно, – Чифаня вздохнул. – Тут вишь какое дело… Не способен я к родовому ремеслу. Здоровьем не вышел. А в дармовых нахлебниках жить не хочу. Я и придумал. Старшие мне Сычка вот отдали. Он – из Нового города, там на кулачках драться да бороться выучился. Да и силушка при нем. Бывает, конечно, и его побьют, как вот сегодня. Да редко. А чтоб случайный какой смерд Сычка заломал – такого не было! – гордо завершил Чифаня.

– Значит, не для удовольствия ваша борьба, а для заработка? – еще раз уточнил Духарев.

– Ясно, для заработка.

– Тогда слушай, как этот заработок увеличить, – заявил Серега и изложил невинным торжковцам систему ставок.

Вначале Чифаня усомнился: чего это вдруг народ начнет об заклад биться не за своих, а непонятно за кого. Или, к примеру, если и так ясно, кто победит. Духарев объяснял терпеливо, что человек по природе своей азартен, что спорить можно не только на победу, а на то, что кто-то из борцов устоит на ногах какое-то определенное время. Кроме того, если минимальная ставка – куна и если десять ставят на Сычка, например, а двое против, то ставящие против могут проиграть всего лишь куну, а выиграть целых пять.

– А какая моя выгода? – усомнился Сычок.

– А такая, что из каждых десяти поставленных кун – одна твоя. За труды.

В общем, говорили они долго, приговорили еще пару кувшинчиков с медом и изрядное количество пива. Последнее – исключительно Духарев. Договорились. Чифаня обещал подыскать второго борца и договориться с местным рыночным людом, чтобы делали ставки для разгона. А Мыш – организовать рекламу силами местной молодежи.

Уже изрядно окосевшие, друзья выбрались на свежий воздух, облегчились… и тут Мыш вспомнил о змее. Надо же, совсем забыл, для чего они с Серегой Чифаню искали!

Игрушку собрали. Серега дал Мышу конец веревки: беги! Мыш вприпрыжку поскакал к воротам, Духарев подкинул змея, и тот взмыл в воздух. Сычок загоготал от восторга, а у Чифани даже челюсть отвисла. Змей забрался повыше, его подхватил верховой ветер, бечева натянулась струной.

Мыш промчался через ворота, прибежал обратно. Он был счастлив.

– Занятно, – сказали у Сереги за спиной.

Духарев оглянулся и увидел гридня, который побил его в Детинце. Белоголового.

– Сам придумал? – спросил белоголовый.

Духарев покачал головой.

Гридень свистнул, поманил Мыша:

– Покажи-ка.

Мыш осторожно опустил змея. Белоголовый зажал его между ладонями, оглядел.

– Понятно, – сказал он. – Полезная вещь. Если в яркий цвет покрасить – не хуже дыма будет, – задумчиво проговорил он. – Добро! – вернул змея Мышу и зашагал прочь.

– Ни здрасте, ни до свиданья! – сердито сказал Серега.

– Да ты что! – воскликнул Мыш. – Это ж Мороз! Он же двух нурманов зарубил! Ему ж сам Скольд…

– Ладно, проехали, – буркнул Серега. – Со змеем побаловались, что теперь?

– Может, еще медком побалуемся? – с надеждой спросил Сычок.

Глава тринадцатая,

в которой Серега Духарев становится основоположником коммерческого спорта в городище Малый Торжок

Чифаня сработал по высшему разряду. Во-первых, нашел Сычку достойного противника – Ишку-угра, холопа со двора Жердяя, старшины гончарного конца. Во-вторых, раззадорил самого Жердяя, и тот самолично явился на рынок вместе со своими родичами и челядью. В-третьих, Чифаня дал несколько кун Мышу, а тот, в свою очередь, раздал малышне, чтобы те кричали на своих и чужих дворах про будущий кулачный поединок… Короче, когда солнце коснулось верхушек деревьев, и, стало быть, наступил назначенный для схватки час, чуть ли не пол-Торжка уже теснилось на рыночной площади. Наиболее шустрые залезли на крыши лавочек, прилавки, навесы над рядами. В результате один навес, не выдержав, рухнул. Никто, к счастью, не покалечился.

Почетные места – на принесенных лавках – были отданы старшине Жердяю и деду Чифани, костлявому высокому старику с желтой бородой, глазами философа и молодым именем – Любим. На почетное место усадили также старшин кузнецов и плотников и богатого огнищанина с того берега реки.

Дед Чифани и старшина гончаров, как водится, заложились. Каждый – на своего борца. Когда Чифаня предложил всему честному люду сделать ставки, его сначала не поняли. Чифаня разъяснил смысл предложения еще два раза, а затем по знаку Мыша несколько подговоренных заранее парней полезли вперед с деньгами. Их ставки были оговорены и проплачены. Деньги принял Духарев и громогласно объявил расклад: на Сычка – одна куна, на Ишку – три. Публика не въехала. Чифаня растолковал: ежели победит Сычок, тот, кто ставит на него куну, – получит три, а ежели Яшка, то поставивший на него получит треть своей ставки. Но десятую долю победителю в любом случае придется отдать организаторам турнира.

Кто-то заорал: несправедливо! Почему это за Сычка – втрое, а за Ишку, считай, ничего? Но кто-то более расторопный уже полез ставить на Сычка. Через полчаса ругани и столпотворения Духарев, делавший пометки на берестяном листке, огласил новые результаты. Одиннадцать против одного на Сычка. Теперь заорали ставившие на бойца кожевников. Жердяй и Чифанин дед, с удовольствием поглядывавшие на растущую кучку серебра (старшине гончаров тоже была обещана доля), при первых же признаках беспорядка дали знак, и плечистые родичи сомкнулись вокруг организаторов представления. Наиболее рьяных возмутителей угомонила рыночная охрана, Скольдовы отроки. Опытный Духарев уговорил Чифаню отстегнуть им заранее и посулить дать еще в случае успеха предприятия. Чифаня, у которого глотка была натренирована ежедневной практикой, вскоре сумел переорать крикунов и еще раз растолковал простое правило. Поставленные на кон деньги будут поделены между всеми, кто ставил на победителя. В соответствии с личными ставками. Разобрались. Серега опять начал принимать деньги, причем обнаружил, что среди тех, кто ставил теперь на Ишку, оказалось немало уже поставивших на Сычка.

«Какой славный народ!» – подумал Духарев, торопливо царапая бересту. Просто записать ставку и имя оказалось недостаточно. Одних только Малов в списке оказалось шестеро. Приходилось вносить особые приметы; «рыжий», «рыжий маленький», «рыжий, маленький, без половины уха»…

– А я и не знал, что ты грамоте учен! – с уважением проговорил Мыш.

Духарев глянул на брата удивленно: взялся бы он иначе принимать ставки у тучи незнакомого народа!

В общем, когда подготовительная часть закончилась, солнце уже скрылось за лесом.

Начали.

Широкий белобрысый Сычок против такого же широкого чернявого Ишки.

Сегодня днем Серега попытался втолковать обоим: не торопитесь. Дайте людям полюбоваться зрелищем. Идея, понятная любому здешнему скомороху. Но у этих двух дурачков все наставления вылетели из головы, едва они встали друг против друга. Налетели, сцепились и стали давить друг из друга масло. Какое там зрелище – одно медвежье пыхтение. Публика орала. Каждый считал своим долгом подбодрить своего борца. Сычок изловчился, присел, подхватил угра под колено и бросил. Вернее, угр упал, а Сычок свалился на него. Побарахтались в пыли, встали. Разочарованный исходом силовой борьбы Сычок перешел к кулачной: размахнулся – аж позвоночник скрипнул – и влепил Ишке в скулу. Звук – будто резиновой дубинкой по деревяшке. Угр ухнул, схватил Сычка за рубаху и влепил ему башкой в подбородок. Подпрыгивавший рядом с Духаревым Мыш в азарте шлепнул Серегу по спине. Духарев восторга названого брата не разделял. С его точки зрения, это не борьба, а позор один. Уж Сычок мог бы работать поинтереснее. Опыт есть, да и Серега успел показать ему пару-тройку приемов.

Бац-шмяк… Угр ухитрился вцепиться Сычку в шею и теперь просто и незамысловато душил противника. Впрочем, душить Сычка была не такая уж и простая работенка. С его-то шеищей. Руки у угра были длиннее, чем у Сычка, зато у последнего длиннее были ноги, и Сычок принялся лупить пяткой по голени противника. Ишке это не понравилось, он отвлекся, и Сычку удалось оторвать его пальцы от собственного горла. Р-раз… И он наконец применил то, что ему показывал Серега: передняя подножка с одновременным толчком в грудь. Угр полетел на спину, Сычок подпрыгнул и приземлился пятками Ишке на живот. Пробил. Угр раззявил рот – зубов у него был явный дефицит – и безуспешно пытался вдохнуть. Вряд ли этому способствовало то, что Сычок уселся ему на грудь и, оскалившись, сдавил глотку угра железными пальцами кожемяки.

Пятки Ишки забарабанили по земле…

Духарев вскочил с места и бросился выручать угра…

Но раньше него поспел Чифанин дед.

– Сычок, кабанье семя! А НУ ОТПУСТИ ЕГО! – взревел Любим, на миг перекрыв вой и ор толпы.

От хозяйского голоса увлекшийся победитель аж подпрыгнул, колобком скатился с угра, выпрямился и уставился на старшину взглядом нашкодившего пса.

Глава четырнадцатая,

в которой в очередной раз доказывается, что напиться можно чем угодно, даже слабым домашним пивом. Главное – выпить побольше

Серегу Духарева пригласили к чужому столу. Его и Мыша. Старейшина Любим лично снизошел. Без поклона, правда, как только что звал гончарного старшину, но уважительно. Как сообщил позже Чифаня, Духарев поразил деда быстротой, с которой просчитал и распределил выигрыши между полусотней счастливцев. А ведь кое-кто не поленился и перепроверить Серегины расчеты по местной системе. Быстро, сказал тоже! Серега, пока считал, изматерился про себя. Ему бы паршивенький китайский калькулятор! Но деда Любима, выходит, он и без калькулятора очаровал. Вероятно, изрядная куча серебра тоже способствовала очарованию. Богатый город – Малый Торжок. И народ разошелся воодушевленный. Выигравшие – прибылью, проигравшие – надеждой на отыгрыш. Было объявлено, что через три дня состоится следующий чемпионат. И участвовать в нем будут уже не двое, а четверо. Третий борец будет от кузнецов, а четвертым сам вызвался пришлый – молодой купец Тишка. Последняя кандидатура вызвала у Духарева сомнения, но Чифаня и Сычок уверили его, что недостаток веса кандидата вполне компенсируется происхождением (новгородец) и профессией. Купец, по здешним понятиям, всегда воин. Иной купец княжьего отрока стоит. А то и гридня. Участие же представителя высших сословий поднимает престиж чемпионата.

В общем, все довольны – и отлично. Пошли ужинать.

Ужинать? Ха! Вечерняя трапеза в доме Любима – это что-то! Длиннющий стол, за которым уместилось человек сорок. Мужчин. Женщинам полагалось прислуживать, а есть – когда мужчины наедятся. Впрочем, засидевшихся можно и поторопить.

Кушали из одной миски – на двоих. Чинно. Перед каждой переменой Любим особой ложкой отстегивал пайку «предкам» – кидал в открытую печь, где горел огонь. В «столовой» было жарко, дымно и поначалу относительно тихо. Ели молча. Даже не ели – вкушали. Это уже потом, наевшись и подвыпив, кожемяки оживились и загалдели.

Серегу дед Любим посадил поближе, рассчитывая потом расспросить. Любознательный оказался дедушка. И властный. Домочадцев своих держал в ежовых рукавицах. Сыновья, здоровенные, с проседью уже мужики, отцу в рот смотрели. О прочих и говорить нечего.

Конечно, правды деду Серега рассказывать не стал. Правду он и Мышу рассказать не решился. Наплел про затерянное в горах племя, про страны заморские… В общем, в лучших традициях отечественной фантастики. Потом уж и сам не помнил, что врал. Кто-то шепнул Любиму, что гость неравнодушен к пиву, и приставленная к Сереге девчонка без устали подливала в его кружку. Скорее всего, дед Духареву не поверил: пара-тройка заданных старшиной вопросов показала, что старик в местной географии разбирается неплохо, а «странник» Серегей – ни в зуб ногой.

Короче, отужинав, взяли с собой пива да меда и удалой компанией потащились на реку. Городские ворота оказались закрыты, но за кувшинчик пива сторожевой отрок отпер им калиточку и пообещал впустить обратно – еще за один кувшинчик.

– Во! – заявил Чифаня, когда они отошли подальше. – Сразу видать, что Скольда в кремле нету!

Домой братья вернулись затемно, пьяные и веселые. Серега порывался петь песни типа «Вновь по выжженной земле иду, гермошлем защелкнув на ходу, мой „фантом“…» и так далее. Братан Мыш тянул тоже что-то неподобающее про «милку задасту да титясту». Ввалились в избу, что-то перевернули, запалили свечу, разбудили Сладу. Серега спьяну полез к ней обниматься. Девушка вывернулась молча и яростно. От этого молчаливого отпора Духарев сразу отрезвел, пробормотал:

– Прости, Сладушка, дурака пьяного! Я ж… Ничего плохого, слово!

Девушка только глазами сверкнула, так же молча загасила свечу. Серега услышал, как она улеглась: скрип досок, шуршание, шорох одеяла. Духарев постоял в темноте, покачался с носка на пятку… Слада, сонная, сердитая, желанная до невозможности, стояла у него перед глазами… «Ну ты, урод, даже и не думай!» – приказал он сам себе, вышел во двор и сунул голову в бочку с водой. Следом за ним выполз Мыш и принялся блевать в компостную яму. «Не дело это, такому мальцу пить!» – сердито подумал Духарев. И вспомнил, как лет восемь назад в одной деревушке к их столу подошла восьмилетняя девчонка и попросила портвейна. Серега ужаснулся было, но его местная подруга, девчонкина сестра, сказала: «Налей!» Он, на автомате, налил, девчонка выхлестала залпом двести граммов дрянного портвешка и ушла играть в куклы. И не блевала, это точно.

«Куда ж это я все-таки угодил?» – подумал Серега.

Этот вопрос он задавал себе каждый вечер. Но утром – никогда. Серега Духарев воевал совсем немного, однако, пока воевал, успел усвоить очень многое. Например: живи, пока живется, и, если можешь, получай от этого удовольствие. Хотя бы от того, что – живой. Иначе – абзац.

«Куда же я все-таки угодил?» – спросил себя Серега и поплелся в сарай, на сеновал. Спать.

Глава пятнадцатая,

в которой внешний вид Сереги Духарева наконец-то приводится в соответствие со здешними нормами

Денег, заработанных вчера, новой семье Сереги хватило бы на годовой прокорм. Так подсчитал Мыш. И еще оставалось. Вот с этим «оставалось» они отправились на рынок. Спустя час Серега перестал выглядеть оборванцем. По местным меркам. Ему купили удобные свободные штаны со шнурочком и крючками, на которые можно было повесить, к примеру, кошель. Это, видно, для того, чтобы постороннему человеку удобней было его снять, ведь из кармана тащить – не всегда сподручно. Да и не додумались до карманов местные портняжки. Мыш, впрочем, объяснил брату: понимающие люди носят кошель не снаружи, а изнутри, в штанах. За веревочкой-гашником. Толково. Жаль – доставать неудобно. Еще Сереге купили рубаху с замысловатой красной вышивкой. Вышивка, как выяснилось, не просто украшение, а оберег, которому предназначено защищать Серегу от стрелы и огня. А вот от борца да кулачного бойца нужен особый оберег, заявил торговец, который, как выяснилось, присутствовал и на вчерашнем ристалище (проиграл половину нурманской марки), и в первый день, когда Серега побил Сычка. Особый оберег у торговца, ясное дело, имелся. И стоил пустячок. Полгривны. Учитывая, что гривна и марка были примерно в одном весе – граммов двести серебра, торговец, вероятно, решил компенсировать вчерашний проигрыш. Не вышло.

– Вот мой оберег! – заявил Духарев, показав кулак.

Кулак у Сереги был поменьше, чем, например, у Сычка. Но зато пользоваться им Духарев умел не в пример лучше. Торговец это знал и больше не настаивал.

Вышли из лавочки вполне довольные. Особенно Мыш, который торговался отчаянно и на каждой вещи ухитрялся скинуть самое малое треть стоимости.

С рынка отправились за город, к кузнецу. Мыш заявил, что дешевле купить прямо в кузне, чем на торжке. Тем более кузнец, или, как говорил Мыш, – коваль, – дружил когда-то с Мышовым отцом.

Кузнечный двор был тот, мимо которого Серега проезжал в первый день с Гораздовыми приказчиками. Кузнец, мускулистый мужик в прожженном фартуке, особого восторга не выразил. Флегматично кивнул, выбрал заготовку, махнул Духареву, чтоб стал к мехам. Серега сначала не понял, как с этой штуковиной обращаться, помог Мыш. Заготовку раскалили, затем принялись обстукивать молотами: мастер – средним, а подмастерье, широкогрудый и длиннорукий, как горилла, – насаженной на рукоять чушкой в полпуда весом. Грохот, искры… Ничего интересного. Серега вышел во двор, где еще двое подмастерьев подковывали коня. Один держал ногу, второй загонял гвозди прямо в живое копыто. Серега раньше никогда не видел, как подковывают лошадей, на миг представил, как ему самому в кость вбивают железный гвоздище… Но коню, похоже, было не больно. Хозяин держал животное за узду и успокаивающе охлопывал.

Лязг молотков стих. Кузнец вышел во двор, вынес, держа в клещах, новенький нож, сунул в бочку с водой, подождал, вытянул, оглядел, кивнул удовлетворенно.

Через полчаса Сереге был вручен уже насаженный на рукоять, вполне приличный нож длиной сантиметров тридцать. У основания клинка имелось крохотное клеймо – кружок с рожками.

Серега махнул пару раз обновкой – вроде нормально. Держать удобно. Работать ножом Духарева учили. Не так чтобы очень, но порезать жилы не очень крутому противнику он мог бы. И попасть в столб с десяти шагов – тоже. Столб имелся. Серега метнул. Попал, не опозорился.

Мыш расплатился, и они отправились обратно в городок. Нож Духарев нес в руке.

– Ножны Чифаня даст, – заявил Мыш.

Прожив на новом месте почти неделю, Духарев уже неплохо ориентировался. Правда, только на левом берегу. На правом, в выселках, он еще не бывал. Только когда плавал от берега к берегу.

Малый Торжок занимал стратегически удобную позицию. На холме. В этом был наверняка еще один плюс. Во время весенних разливов Сулейка не подмывала городских стен.

Городок был сплошь деревянный – от внешних стен до детинца-кремля. В стене – двое ворот. Главные и поменьше. Пройти весь городок из конца в конец можно было минут за пятнадцать. А состоял он именно из «концов». По ремеслам. А концы, в свою очередь, – из дворов, тоже огороженных и по сути – крепостей, только маленьких.

Большой крепостью был кремль. Он, как узнал Духарев, мог при необходимости вместить всех жителей города и выселок. Вместить-то мог, но пришлось бы тесниться. Впрочем, это мало кого смущало. Жить захочешь – потеснишься! Общественные припасы тоже хранились в кремле. На случай осады – и у княжьего наместника под присмотром!

Городские площади – вечевая и рыночная – располагались в непосредственной близости от кремля. И это Серега тоже оценил: ежели кто вознамерится штурмовать деревянные стены, то укрыться от разных острых предметов, коими наверняка начнут швыряться защитники, штурмующему будет довольно трудно.

Кроме дворов ремесленных имелись еще дворы купеческие. Например, двор Горазда располагался вплотную к рынку. Солидный двор. Тын – не ниже городских стен. Были еще дворы гостевые и одинцовые. Вроде того, что у новых Чифаниных родичей.

Вообще-то пришлые селились отдельно. На выселках. Чтобы поставить или купить двор внутри стен, требовалось одобрение городского старшины и разрешение наместника. Последний мог обойтись и без народного одобрения, но тогда пришелец селился уже в самом Детинце.

Законы и порядки Малого Торжка Серега выведывал очень настырно и старался хорошенько запомнить. Незнание «понятий» не освобождает от ответственности, но зато способствует освобождению от имущества, свободы и жизни.

Поспрошав прохожих (здесь все знали всех), Мыш отыскал Чифаню с неразлучным Сычком, и все четверо отправились в Любимову лавку. Чифаня собственноручно подобрал чехол для ножа и повесил его на Серегин пояс: единственную, если не считать плавок, вещь, оставшуюся у него из прежней жизни.

– Дар! – солидно сказал Чифаня.

Лавочник-закуп, торговавший кожевенным товаром, не возражал. Чифаня был – из старших родовичей и мог распоряжаться родовым имуществом. Во всяком случае, на уровне чехла для ножа.

Разобравшись с вооружением, в складчину купили копченой свинины, лепех, огурчиков, квасу (Сычок намекал на что-нибудь покрепче, но ему не вняли) – и отправились на реку. Серега ощущал себя будто в отпуске. Для полного удовольствия не хватало только девочек.

Чтобы утрясти обед, Духарев слегка погонял Сычка, обучая разным приемчикам. Мозгов у Сычка было немного, но с остальным дела обстояли неплохо. А уж удар он держал – загляденье. И это – без всякой техники, исключительно на здоровье.

«Я из него сделаю чемпиона! – твердо решил Духарев. – По крайней мере – местного масштаба».

Глава шестнадцатая,

в которой Серега Духарев лично участвует в собственном шоу, а чуть позже делает два полезных вывода

Ишку-угра Сычок опять завалил. И кузнеца, этакую человекообразную машину с немереной мускулатурой, – тоже. Подбил ногу выученным у Сереги приемом, уселся сверху и взял на болевой. Кузнец взвыл и запросил пощады. Не будь у кузнеца такой могучей мышцы, не умеющий соразмерять силу Сычок вообще порвал бы сопернику связки. Третий противник, из купцов, по предложению Духарева сначала боролся с Ишкой и управился с ним на удивление легко. Раз-два – и угр уже воткнулся мордой в землю. С Сычком купчина провозился дольше, но потом исхитрился и кинул Сычка через себя. Классически – с упором стопы в живот. Картинка была замечательная: Сычок был килограммов на двадцать тяжелее худощавого и подвижного купчины. Кинул, перевернулся проворно и наступил пяткой на Сычково горло. Наступил и убрал ногу. Но оспаривать его победу никто не стал. Видно же, что пожалел лежачего.