Распутницы

– Слышал, что Полковник задумал? – снимая босоножки, прямо с порога спросила Геннадия так, словно они и не ссорились и не было надутых губ и попрёков.

– Нет. А что такое?

Она прошла на кухню, жадно испила кваса из стеклянного кувшина, вернулась в зал.

– Подошёл к дедам и сказал, чтобы дали ему двести рублей; иначе, говорит, возьмёт дома ножовку по металлу, в подъездах перепилит трубы газовые и взорвёт дом!

– Ха-ха-ха-ха-ха-ха!!! И что, дали ему денег? Он не успокоится, пока не выпьет положенного!

– Не знаю. Я как услышала это от бабок, что у подъезда сидят, у меня сердце сжалось! Гена, он – реальный дурак! Он сделает! У него справка из психушки – угробит всех, и ему никто ничего не скажет!

– А ты что предлагаешь, денег ему дать на пьянство? – Геннадий покачал головой. – Не будет ничего, успокойся. Что, Бонивура не знаешь? Трепло он…

«…Кузнец, огромный бородатый гигант, с лоснящимся от пота литым загорелым телом, глядя исподлобья, крепко держал за локоть молодую бабу с серпом в руках.

– Ты чего, Парфён? А ну, пусти!

Кругом были пустые поля. Вечерело. Парфён следил за Авдотьей и, когда она приотстала от молодух, бредущих с поля, вышел из-за кустов шиповника и рывком дёрнул её к себе. Не давая опомниться женщине, кузнец вырвал из её усталых рук серп, выкинул далеко вперёд, затем большой ладонью зажал ей рот и стал гнуть бабу к земле. В глазах молодухи вспыхнул ужас. Она исхитрилась впиться зубами в руку кузнеца.

Кузнец отдёрнул укушенную ладонь.

– Ты что, Парфён! Я же мужняя! Пусти! – взмолилась женщина.

Парфён хлёстко врезал ей по лицу и толкнул в пшеницу.

– А-а-а!!! – заголосила она, потом зашептала истерично: – Не трожь! Мужу скажу! Не трожь меня, Парфён!

– Убью мужа твово, если скажешь.

Кузнец задрал подол юбок Авдотьи, обнажив тугой живот и ноги, возбудился. Спустив свои порты, он полез на молодуху. Женщина онемела от потрясения – у кузнеца естество было неимоверное.

– Парфён, Христом Богом… Не сдюжу такого…

– Ни одной бабе не повредил – входит как по маслу. Ты попробуй его, сама ходить ко мне начнёшь.

– Накачаешь меня, ирод!

– Как бог даст.

Кузнец приступил к грубым ласкам. Авдотья уже не противилась…

– Шарман… Ля рюс мюжик. Ха-ха-ха.

Кузнец испуганно вздёрнулся.

Над ним и Авдотьей стояли три барыни. Одну он знал – баронесса Зинельс, двух других видел впервые. Но они были ослепительно красивы. Он страшно перепугался, вскочил на ноги. Его орудие туго качалось.

– О-ля-ля! – воскликнула одна из барынь. – Колосаль!

Другая, хитро улыбаясь, сказала, шепелявя, с польским акцентом:

– Матка бозка… Прелестно.

– Митридат, отпусти бабу. Она от тебя никуда не денется. Займись нами, – не стесняясь крестьянки, требовательно велела Зинельс.

Авдотья поползла в пшеницу. Барыни цинично засмеялись.

– Ложись, Натали, Митридат вынослив, как жеребец, – сказала графине Бесковой баронесса.

– Прямо так, на землю?

– В этом вся прелесть, моя дорогая.

Графиня, задрав юбки, послушно улеглась в помятую пшеницу. Кузнец вгляделся в прелести широко раздвинувшей ноги белокожей, пахнущей дурманящими духами женщины и застонал от желания.

– Постарайся, милый, – попросила графиня, когда кузнец принялся за дело. – Тебя действительно зовут Митридат? Царское имя.

Кузнец, поглядывая на стоящих тут же баронессу и её подругу, оскалился:

– Меня зовут Парфён. А Митридатом кличет её сиятельство баронесса. У них в конюшнях есть конь-производитель Митридат, и у меня орудие такое же, как у их Митридата. Да.

– Вот как? – Графиня нахмурилась, обдумывая услышанное. Работа кузнеца уже приносила ей сладостные ощущения, но она ещё не отдалась всецело наслаждению. Спросила чуть ревниво: – Значит, ты баронессу пользовал?

– Ещё как! – отозвался кузнец. – Их сиятельства крепки на это дело!

Три женщины громко, на всю округу, захохотали…»

Глаза уже начали болеть от яркого света, излучаемого монитором. Тело затекло. Андрей Андреевич взглянул на часы – девять утра. Не спал всю ночь. Чёртова работа. Но зато написано изрядно. А ещё предстояло ехать на дурацкий бандитский пикник, пить с ними водку, слушать блатную речь, смотреть на их шлюх. Мерзость. Глаза слипались от усталости и желания спать.

Он отправился на кухню, промыл глаза заваркой, потом сел пить крепкий кофе с сэндвичами – долларовый аванс наполнил жизнью его холодильник. Сэндвичи он сделал с сыром и ломтями ветчины. Ладно, перетерпит он этих бандюг, их скотство (а что скотство устроят, сомнений не возникало!), зато у него будут деньги на Машкину свадьбу, а потом он напишет опус о героических ворах-джентльменах и сможет оплатить учёбу внучек в институте. Не стоит хныкать и кривляться. Надо пересилить в себе старые табу, победить любой ценой. А оплачиваемая работа – это победа…

Семёнов на своём БМВ вопреки договорённости прикатил сам.

Когда в дверь постучали, громко и неожиданно, Андрей Андреевич вздрогнул. Кто бы это мог быть? Отложив недоеденный сэндвич, утерев рот льняной салфеткой, пошёл открывать. Увидев стоявшего в дверях Семёнова, удивился:

– Саша, вы? Но как вы меня нашли?!

Семёнов хмыкнул, улыбнулся непонятливости старого писателя:

– Очень просто. В киоске горсправки взял ваш домашний адрес и вот приехал. Мы же договорились сегодня ехать к спонсору!

– Да, да, я помню. Проходите в квартиру. Неловко на пороге разговаривать! Я бы подъехал к вашему офису, как мы договаривались. Не стоило беспокоиться. Я человек пунктуальный, особенно в той части, когда от этого зависят другие люди.

– Знаете, Андрей Андреевич, – Семёнов шагнул в прихожую, но дальше не пошёл, – творческие люди – народ непостоянный: на уме одно, тут же другое, потом третье. Эмоции, впечатления, переживания… А тот человек, который нас пригласил, он не поймёт, если ему пообещать приехать – и не приехать или опоздать. Потому, уж не обессудьте, я за вами прямо сюда заехал.

– Понятно. Проходите в зал.

– Нет, я здесь вас подожду.

– Хорошо. Я быстро соберусь.

Андрей Андреевич двинулся в зал, про себя сетуя, что Семёнов из-за своей недоверчивости к нему помешал спокойно позавтракать. Ну да ладно. Надо дела делать. Надо потакать преступному авторитету ради издания книг, гонорары за которые закроют финансовые бреши семьи сына. Это самое важное сейчас.

– Один живёте? – прокричал из прихожей Семёнов.

Надевая отглаженную выходную рубаху, Андрей Андреевич, тоже крича, пояснил:

– Один, но сын всегда меня навещает, и внучки, и сноха.

– У вас внучки?

– Две. Маша и Наташа.

Андрей Андреевич вернулся в прихожую, оглаживая на себе рубаху.

– Готов.

– Отлично. Едем!

Помчали за город, в лес.

Ондатр и его друганы-уголовники уже сидели на раскладных стульях, вытянув голые волосатые ноги. Они были в купальных плавках, хотя рядом водоёма не наблюдалось. Оба рецидивиста были худые, изъеденные туберкулёзом. Хорошо выскобленные подбородки их физиономий темнели синевой. Андрею Андреевичу не понравились их пустые глаза, рахитические фигуры, большие ладони и ступни. Они смеялись, обнажая желтые кривые зубы. Оба были стрижены. Одного звали Агей, другого Гордей. Андрей Андреевич решил, что клички образованны от их фамилий.

– Чё, папашка, про нас книгу строчишь? – хмыкнул при виде писателя Гордей. – Ну делай. – Потом покровительственно велел Семёнову: – Выпей, фраерок, не трясись, как сука.

Ондатр, не вмешиваясь, только пьяно улыбался.

Худой бритый уголовник-шестёрка принёс с мангала шипящие жиром, источающие аромат приправ шашлыки. Стали есть, выпили по рюмке водки.

Гордей занюхал своей ладонью, крякнул:

– Ух… Ничё полянка, живописная, но барсучьим дерьмом несёт…

– Гордей в дерьме спец, – серьёзно заметил Агей. – Я ему на зоне поражался. Нас начальник зоны вызвал, ссучить чтобы. Заводят в коридор, а Гордей уже издали почуял: «Хомяками воняет!» Захожу в кабинет – точно, у майора в клетке хомяки. Ха-ха! Мы на зоне, а они на своей зоне, на нашей зоне!

– Гордей, откуда так навострился дерьмо различать? – спросил Ондатр.

– По жизни.

– Ха-ха! Плохое что было?

– Не смейся. Трагедия это моя. Я женат был до третьей ходки на зону. Жена была баба дерзкая, целеустремлённая. Зверей изучала. Учёная, зоолог. Мы тогда жили бедно, в однокомнатной квартире. У неё стол письменный стоял рядом с диваном, на котором мы спали. Она этих сраных барсуков изучала: чё жрут, где гадят, как порются. Наблюдала за ними в нашем загородном заказнике, а дома записывала впечатления. И у неё среди бумаг стояли банки с барсучьим дерьмом. Много майонезных банок с дерьмом: свежим, старым – всевозможным. Я к жене не цеплялся, хотя приятного мало, когда квартира походит на лабораторию по приёму анализов. Пишет – хрен с ней. Что я бандюк, её не смущало. Хату возьму – дома денег прорва. На третью ходку ушёл на зону, моя лярва с доцентом-очкариком спуталась, фуфло подставила козлу, чтобы он её работу о барсуках одобрил. Мне с воли братки сообщили. Я задурил, петуха одного запартачил арматуриной, но дело спустили – петух выжил. Вышел я по амнистии, условно-досрочно. Домой прихожу – жена в ноги. Я спокойный. «Ничего, – говорю. – Не бойся». Пошёл за козлом. Тот бледный, трясётся весь, думал, я ему печень вырву! Нет. Я из-за их б… обратно на зону идти не собирался, не погуляв. Привёл его к себе домой, усадил их с женой за стол, поставил перед ними железную чашку – глубокую такую, как тазик, – вывалил из банок туда всё барсучье дерьмо и велел, чтобы они его жрали.

– Ха-ха, калотерапия! – Ондатр проглотил очередной кусок шашлыка, почти не жуя. – Нашёл чем наказать. Они же на барсуках своих помешаны. Им их дерьмо что сахар.

– Не скажи, – не согласился Агей. – Вот если ты на машинах помешан, а к тебе братки нагрянут и заставят гайки глотать – приятного мало…

– Сожрали они всё до последнего катяка, я доценту на его лысину плюнул, собрал в спортивную сумку своё тряпьё и ушёл навсегда, – завершил свой рассказ Гордей.

– А с лярвой твоей что стало? – поинтересовался Ондатр.

– Уехала с доцентом куда-то в тайгу, изучать бурундуков.

– Теперь они друг без друга никуда… Вместе миску дерьма съесть – это объединяет, – хмыкнул Агей.

– Ладно, пацаны, хватит о дерьме, а то блевану, – заключил Ондатр. – Мяса поели, теперь можно баб подрать. Поди, соскучились по бабью?

– А то. Постоянно петухов в задницы дрючить приятного мало, – согласился Гордей.

– На зоне Саша Гурилин, культурист бывший, ухоженным петухом был. Всегда подмытый, анус смазан вазелином, – оживился Агей. – Я его сначала к себе шестерить взял, у него мускулы – во! А он баран тупой. Накуролесил в простом деле, на меня понты пацаны гнать начали. Я отмазался, а Гурилина запетушил, чтобы знал, как подсерать. Но в рот он плохо брал.

– В рот Вонючка хапал умело, – сказал Гордей.

– У Вонючки вечно сопли, грязный, рот как ведро помойное, ему вафел ставить западло.

Андрей Андреевич, несмотря на пять выпитых рюмок водки, ошалевал от спокойного говора уголовников и их мерзких жизненных тем.

На поляне, рядом с дымящим углями мангалом, где жарилась новая порция шашлыков, стоял маленький автобус с зашторенными окнами. Из открытой двери на зов шестерившего урки вышли три юные обнаженные шалуньи с тугими острыми грудями и молодая, но бывалая женщина постарше. Девкам едва ли было по восемнадцать лет, уж очень молодо они выглядели, а бабе – лет тридцать пять.

– Поля, Оля, Валя и Светлана Николаевна, – представил их шестёрка. – Эти – студентки колледжа, а она – их училка по английскому. Все подписались на все виды.

– Молодец, Кудым… Такое лакомство нарыл. Гений! Ну, молоденькие, принимайтесь.

После слов Ондатра уркаганы вывалили вялые хозяйства из плавок. Девки кинулись делать оживляющую терапию.

– Николаевна, сооруди минет писателю! – велел Ондатр.

– Нет, нет! Не надо! – испуганно крикнул ошалевавший Андрей Андреевич.

– Ну, тогда пей, старик… Сашка, трахни училку, чтобы не скучала. Мы после молодых ею втроём займёмся.

И началась оргия.

Андрей Андреевич, чтобы выдержать весь ужас созерцания всевозможных отвратительных соитий измождённых болезнями и зоной рецидивистов с цветущими юными девушками, не переставая пил водку рюмку за рюмкой. Одно дело писать об этом, выдумывая, чётко не представляя происходящего, и другое дело – смотреть вживую. Но он терпел. Даже, достаточно опьяневший, теперь был готов (если будет надо!) присоединиться к компании, лишь бы Ондатр и его дружки остались довольны и оплатили издание его книг. Он не допустит, чтобы его девочки, его милые внучки, зарабатывали себе на учёбу и пропитание таким страшным, унизительным способом!

Урки, утомившись сексом с молодыми, втроём, смеясь, навалились на Светлану Николаевну. Девки торопливо жрали шашлыки и пили водку, ожидая приказа опять становиться в позу. Ондатр, тяжело обрабатывая учительницу, заметил, что молодежь отлынивает, рыкнул на девок. Тут же две пары рук стали гладить вконец охмелевшего Андрея Андреевича. Сразу появилась могучая животная сила там, где её очень давно не было! Андрей Андреевич, удивившись, понял, что далее последует главное наслаждение – он разглядел, что над ним встала худенькая девушка, которой он раньше не видел. Он уже не мог терпеть. Он вдруг резко вытянув руки и, сжав её бёдра, потянул её вниз на себя, желая получить давно позабытое наслаждение.

– Нет! Не надо! Прошу вас! Я еще девственница!

Андрей Андреевич ощутил сладость – свершилось!

Что-то щёлкало и сверкало. Всё плыло перед глазами…

Из раскрытой двери балкона в комнату задувал приятный прохладный ветерок. Геннадий вышел на балкон, сладостно потянулся – настроение с утра ещё не омрачилось домашними проблемами, и он взирал вниз, на пространство уютного дворика, с легкой долей умиления.

Из соседнего подъезда вышел бодрый Бонивур с пакетом мусора в руке. Сегодня он совершенно не напоминал вчерашнего алчущего искателя выпивки. Был тщательно умыт и выбрит, одёт в новый спортивный костюм лазоревого цвета с золотым гербом Казахстана на спине. Уместнее всего спортивный облик дополнили бы белые кроссовки, но Полковник был в домашних шлепанцах.

Подойдя к мусорному баку, недавно опорожненному мусоровозом, он с удивлением обнаружил, что вокруг валяется куча мусора, который разлетелся при опрокидывании бака погрузчиком, а дворник, задумчивый тридцатилетний юноша Степан со взглядом блаженного, пытался выгрести прошлогоднюю жухлую листву из зарослей шиповника на краю двора.

Метнув свой пакет с мусором в бак, Бонивур возмущённо обратился к дворнику:

– Э-э!!!

– Чего? – отвлёкся от увлекательной возни с листвой Степан.

– Не понял я тебя! – заявил Бонивур.

Степан, отрешённо отвернувшись, пошёл с метлой прочь.

– Стой! Ты что слоняешься по двору, как бродяга?! Иди мусор убирай!

– Чего?

– Ничего! Чтобы чисто было! Сейчас из магазина вернусь, проверю. Я о твой хребет метлу сломаю, если не уберёшь здесь! Философ!

Геннадий, видя, какую бурю эмоций вызвали у Полковника россыпи нечистот, чтобы отвлечь его от растерянного дворника, громко поздоровался:

– Приветствую!

Бонивур поднял взгляд.

– А, Генка! Здорово! Проследи за философом, чтобы убрал здесь. Я – в магазин.

– Хорошо.

Проводив взглядом удалившегося Бонивура, Геннадий сладостно зевнул, потянулся, тут же продрогнув от утренней свежести, и вернулся в комнату. Надо было одеваться и двигать на службу.

– Гена! – позвала жена.

– Что?

– Ты не торопишься?

– А что?

– Будь другом, сходи в гастроном. Я хочу кашу манную девчонкам на завтрак приготовить, а сливочное масло кончилось, да и сахару прикупить надо. И хлеба.

– Хорошо.

– Ты сам-то завтракал?

– Нет.

– Почему?

– Сейчас не хочу. На работе чаю попью.

Геннадий оделся, взял пакет и неторопливо отправился в гастроном.

Продуктовый супермаркет они в семье именовали гастрономом по старой привычке. Уже давно в районе не было ни одного гастронома или маленького продмага – всё выкупила одна известная мегакомпания и во всех местах торговала однотипным наборов товаров. Если у вас появлялось желание купить что-нибудь эдакое, осуществить его было невозможно – строго ограниченный набор продуктов от компании, и всё. Вот тебе и свободная торговля и предпринимательство!

Когда антимонопольный комитет сделал «внушение» компании, она один магазин передала своей дочерней фирме, переименовала в «Экономный» и продавала в нём всё тот же набор продуктов, но на рубль-два дешевле. Геннадий именовал этот супермаркет магазином для нищих. Вот в этот магазин он и направился, так как тот был ближе к дому.

Несмотря на ранний час, в магазине было много покупателей. Стоявший на одной из полок музыкальный центр был настроен на волну радио «Фасон» и громогласно вешал:

«Любой мужчина способен сохранять свою сексуальность до ста лет! И особенно важна для любого мужчины величина его члена! Это не только радость и удовольствие для его прекрасной половины, но и повод для личной гордости и уверенности в себе. Теперь в этом может помочь знаменитый индонезийский корень тадат. Ещё китайские императоры династии Хань прибегали к помощи корня тадат, а теперь он стал доступен российским мужчинам. Экстракт корня тадат в средстве «Тадат Лили Плюс Платинум» сможет значительно увеличить объём вашего члена, вернёт молодость и подарит радость многократных сексуальных побед!»

Старушки, деды-пенсионеры, дети, цветущие женщины и задумчивые мужчины, в том числе и Геннадий, с отрешённым видом, словно все разом оглохли, выбирали продукты: макароны, банки консервов, напитки, складывали их в корзинки и занимали очередь у кассы. Менеджеры зала были так же отрешены, как и симпатичные молоденькие кассирши.

«Тадат Лили Плюс Платинум» – и ваш маленький член станет большим! Просто позвоните и получите консультацию специалистов!»

Любой менеджер мог подойти к музыкальному центру и сменить радиоволну, любой покупатель мог сделать замечание, что не дело транслировать такие рекламные передачи в общественных местах, где много детей, да и по отношению ко взрослым мужчинам и женщинам это неуважительно. Мог сделать замечание и Геннадий, но он покорно слушал про волшебный корень, который удлиняет мужские члены, и молчал. Рассчитался за купленные продукты и ушёл из магазина.

Оставив дома покупки, Геннадий пошёл на остановку – в маршрутном такси оставалось ещё одно место, он быстро влез и задвинул за собой входную дверь «газели». Пассажиры передавали деньги за проезд, а из динамиков радиоприёмника на весь салон вещало радио «Фасон»:

«Итак, у вас маленький член! Не беда! «Тадат Лили Плюс Платинум»!..»

Андрей Андреевич проснулся поздно. Он лежал на диване в своей квартире. Голова раскалывалась от боли, тело ломило. Член надсадно ныл. Показал он себя! Напился как свинья, да ещё принял участие в оргии. Не подозревал в себе ещё возможность овладевать женщиной. Да-а-а-а…

В мозг стукнуло как гвоздём!

Андрей Андреевич дёрнулся, сжал лоб рукой. Боги, боги! Как больно!

На журнальном столике увидел стакан воды и большую таблетку от похмельного синдрома. Перепил сдуру, теперь организм был насквозь отравлен. А ведь ему предстоит сочинять, и быстро. Чем быстрее он напишет чёртову книгу о светских шлюхах, тем быстрее получит деньги.

Таблетка плюхнулась в воду, закипела пузырями. Андрей Андреевич жадно осушил стакан с питьём и опять бессильно рухнул обратно на диван.

Рядом с пустым стаканом на журнальном столике он разглядел три банкноты, каждая по сто долларов. Триста баксов! Ещё!

Андрей Андреевич мигом протрезвел, сел, взял деньги в руки. Триста зелёных. Выходит, скотство на пикнике ему зачли! Да. А эти листы, отпечатанные на компьютере и скреплённые степлером? Он быстро пробежал их взглядом. Договор! Договор на издание книги – да не одной, а сразу двух. И сумма! Андрей Андреевич сначала не поверил, думал, опечатка, но слова в скобочках точно обозначили сумму гонорара. Немыслимо! Столько за две книги не могут заплатить.

«Выходит, могут», – подумал он и опустил голову на подушку. Он оплатит свадьбу Машки, и ещё останется…

Он совсем не помнил, чем закончился разгул в лесу. До того, как на него взобралась худенькая девчонка, помнил, а дальше всё отрезало. Она что-то кричала… Мысли поплыли и снова обрели ясность. Андрей Андреевич тряхнул головой – что водка делает!

Видимо, Сашка привёз его домой и уложил на диван, он же приготовил таблетку от перепоя. Как неудобно перед ним. Да, Семёнов тоже участвовал в оргии с этими бедными студентками колледжа и их учительницей…

Потирая лоб, Андрей Андреевич, через силу приподнявшись, дотянулся до телефона – надо позвонить Геннадию, поделиться радостью. Когда он узнает сумму гонорара, вздохнёт с облегчением – половина проблем, связанных с деньгами, отпадёт сразу. Набирая номер, Андрей Андреевич заметил, что договор Семёнов не подписал – видимо, оставил для ознакомления… Но дело на мази. А эти триста баксов – плата за скотство: он принят в стаю! Фу, мерзость! Тоже стал бандитской шестёркой! Делает, что велят. Холуй! Старый продажный холуй! Писател… Без мягкого знака… Так говорил Солженицын, после долгого писания под диктовку ЦРУ опусов о плохой России: «Я великий русский писател». Вот и он теперь писател, русский, только не великий…

В трубке протяжно и как-то зловеще тянулись длинные гудки. Сына в его кабинете не было. Какой у него номер сотового? Он так часто менял эти сотовые номера, что Андрей Андреевич не успевал их запоминать.

Андрей Андреевич связался с дежурным.

– Андрей Андреевич, Геннадия нет, – сообщил Антонов, друг Гены.

– Серёжа, как он появится, передай, чтобы сегодня заехал ко мне или позвонил. А я посплю, мне что-то неможется.

Опустив трубку, Андрей Андреевич секунду размышлял, позвонить невестке или нет, узнать сотовый номер Геннадия, а заодно спросить, как у Машки дела, но передумал – усталость, опустошение и боль вернули его в горизонтальное положение. Он уткнулся лицом в подушку и уснул.

* * *

Полковник Ассаров стоял, засунув руки в карманы брюк. Геннадий со своей кожаной папкой под мышкой был рядом. Оперативники уже закончили откапывать завёрнутый в целлофан труп молодой девушки, потом выволокли его, освободили от целлофана. Обнажённая девушка явно была не русской – смуглокожей, похожей на узбечку. В области печени зияли две раны – били ножом.

Медэксперт в резиновых перчатках, осмотрев труп, вздохнув, обратился к полковнику: – Да, товарищ полковник, был половой акт, на стенках влагалища есть кровь. Сделаем экспертизу, узнаем, отчего кровь – месячные или дефлорация. Сделаем анализ спермы, если обнаружим.

Полковник посмотрел на Егорова:

– Она?

– Она, товарищ полковник.

Геннадий расстегнул папку, вытащил фотографии девушки:

– Зия Нуретова, семнадцать лет.

Вчера родители заявили в полицию о пропаже девушки. Сказали, нет уже трое суток. Сегодня утром звонок дежурному дал наводку – в лесополосе за городом видели пожилого мужчину и упиравшуюся, зовущую на помощь девушку-узбечку. Описали местность. Геннадий был дежурным следователем – дал задание дежурной группе с собакой проверить наводку. Опера сообщили – есть труп. Злой Ассаров, потрясая кулаками – маньяка только городу не хватало! – сам выехал на место вместе с Геннадием.

– Ничего похожего у нас не случалось, как я знаю, – сказал Ассаров. – Но ты, Егоров, подключи архивников, может, что выплывет. Предварительные результаты экспертизы получишь в три часа. Переговори с родителями по месту проживания погибшей… Если что, готовься, дело тебе поручу.

Геннадий вздохнул, бросил взгляд на убитую. Совсем юная. Убил старик. Теперь ищи старого выродка… Как найдёшь, если он прежде не наследил и впредь поостережётся…

В паршивом настроении Геннадий и два оперативника поехали на дом к погибшей. Оперов отправил вперед – пусть объяснят родителям, что к чему.

Рядом с подъездом крутился подозрительный субъект – взъерошенный, небритый малый лет тридцати, но одетый с иголочки. Он криво ухмыльнулся Геннадию, спросил:

– К Нуретовым?

– К ним. А что? – насторожился Егоров.

– Нет их девки. Сбегла. Я её держал. Если девочка нужна, меня спроси.

У Геннадия мелькнула мысль, что погибшая подрабатывала проституцией, а это – её сутенёр.

– Тебя как звать?

– Костик.

– Куда пропала Зия?

– Ха! Я почём знаю? Когда бабки нужны были, приходила на угол, я вёл её к таксистам на пятак… Ну чё, сколько девок возьмёшь? Я смотрю, вас трое корешей. Дают почти даром. У меня, знаешь, есть рекламный слоган: «Е-ля даром! Почти…»

– Я – мент, следователь Егоров.

Геннадий по привычке полез в карман за удостоверением, но вспомнил, что забыл его дома, про себя чертыхнулся. Но сутенёру хватило одного его движения. Он побледнел, попятился.