Давай убьём друг друга

– Попросите Зоечку принести стул для Яники, – вполголоса сказал Валентин Петрович нотариусу.

Тот, услышав просьбу, отмер и, нажав на кнопку интеркома, повторил это секретарше.

Тем временем отец тяжело опустился на место, но выглядел всё так же сердито. Лицо его покраснело и блестело от пота.

Мне тоже принесли стул, и все снова притихли.

– Зачитайте, пожалуйста, ещё раз для Яники, – попросил Валентин Петрович.

Нотариус кивнул, поправил очки и без выражения, быстрым монотонным голосом зачитал с листа:

– Я, Михаил Ефремович Миргородский, проживающий по адресу… настоящим завещаю. Все моё имущество я завещаю не рождённому на момент моей смерти ребёнку мужского пола, появившемуся на свет от моего правнука либо правнучки, в браке, заключённом между оным правнуком либо же правнучкой и представителем фамилии Штольц, ведущей свой род от Райнера Хендриковича Штольца, проживавшего по адресу…

Остаток волеизречения я, если честно, плохо слышала. Слово «Штольц» ударило меня, как обухом топора. Что? Что-что-что?

Брак? Ребёнок? Всё имущество?

В какой-то прострации я уловила окончание: «Если оный не появится на свет в течение пяти лет после моей смерти, всё имущество завещаю благотворительному фонду «Дети Израиля».

Родные снова раскричались. Отец пуще всех. Вскочил со стула и свирепствовал, размахивая руками. Кричал, что жизнь положил на то, чтобы выполнять прадедовы маразматические капризы не для того, чтобы потом его оставили в дураках. На него тут же напали родственники со стороны мамы, стали упрекать, что ничего он для клана не сделал, пришёл на готовенькое.

В общем, свара вышла безумная и отвратительная.

Нотариус даже не пытался остановить выяснение отношений, как замер сухоньким кузнечиком, так и сидел.

Конец этому положил Валентин Петрович.

– Уважаемые господа! – его хорошо поставленный голос накрыл нас, как колокол. – Нет смысла обсуждать прошлое. Предлагаю решить, что будем делать дальше. Максим Геннадьевич, присядьте, пожалуйста.

Отец и другие родственники последовали приказу – а это был именно приказ, хоть и в безукоризненно вежливой форме.

– Во-первых, мы можем оспорить завещание. Но скажу сразу, что это не так легко, завещание составлено по всей форме, заверено свидетелями и нотариусом, Михаил Ефремович на момент составления находился в здравом уме, а суд обычно выносит решение в пользу последней воли умершего.

Все снова загудели. И снова замолкли, когда Валентин Петрович продолжил.

– Исходя из этого, я считаю, что наиболее разумно действовать согласно завещанию. На данный момент, если я никого не забыл, в семье три незамужних девушки, – взгляд нашего адвоката пробежался по лицам собравшихся и остановился на мне. – Это Яника, – я вздрогнула, – Илана, – теперь вздрогнула и испуганно вытаращила глаза моя двоюродная сестра по матери, толстенькая некрасивая одиннадцатиклассница, – и не присутствующая здесь Виктория.

– Илану? Замуж? – ахнула её мать и обняла за плечи, привлекая к себе, как будто дочери грозило что-то ужасное. – Моей девочке всего семнадцать!

– Идиотка! – прошипел её муж, отец «девочки». – Что ты несёшь, её сын получит всё!

– Ещё родить его надо, этого сына!

– Да пусть хоть пятерых рожает! Такие деньги!

Илана приоткрыла рот и только и переводила взгляд с одного родителя на другого. А те сцепились не на шутку, мать кричала, что ни за что не пустит кровиночку замуж в таком раннем возрасте, а отец – что некоторые и в шестнадцать рожают, и когда на кону стоит миллиардное состояние, родить парочку детей – плёвое дело.

Они разошлись настолько, что даже Валентин Петрович, видимо, решил дать им выговориться и не вмешивался.

А я тем временем поняла, что самый подходящий кандидат – моя собственная персона.

Илане семнадцать, Виктории, о которой только что упомянули – уже за тридцать, и у неё двое детей, несколько лет назад она развелась с мужем. А мне – двадцать два, я только что закончила университет, в самом благоприятном для деторождения возрасте, да к тому же веду свой род прямиком от прадеда: дочь старшей дочери старшего сына. Правда, сама я – младшая, но Арон давно женат.

Но я не могу выходить замуж. Я только что встретила человека, который мне действительно нравится. И он даже сделал мне предложение, пусть и под влиянием момента. И я обещала сегодня вечером к нему вернуться.

Валентин Петрович снова заговорил. Напомнил, что с нашей стороны это может быть правнучка – или правнук, и у Штольцев есть незамужние девушки. Стал перечислять имена неженатых Миргородских.

Я вздохнула с облегчением, но тут же выяснилось, что подходящих парней у нас всего двое, остальные или ещё совсем дети, или уже женаты. Рома и Стас, мои двоюродные по отцу, хоть и присутствовали сегодня, Миргородскими не считались и автоматически выходили из расчёта.

Тут встал папа и шибанул кулаком по столу нотариуса – да так, что и сам нотариус, и двое за его спиной подпрыгнули на стульях.

– Замуж выйдет Яника! – взревел отец.

– Нет! Я не могу! – я сначала крикнула, а потом осеклась, когда в одно мгновение стала мишенью всех взглядов. Включая налитый кровью отцовский.

– За Штольца выйдешь ты! – сказал папа медленно и угрожающе. – Не сметь со мной спорить!

Въевшееся в кровь послушание не позволило мне раскрыть рта. Но про себя я поклялась, что, как только выйду из кабинета, выскажу отцу всё, что думаю на этот счёт. Сейчас, так и быть, поддержу его авторитет перед остальными. Отцу, не Миргородскому по крови, и так приходилось нелегко среди наших снобов.

Дебаты (сказать вернее: дрязги, распри, крики…) продолжались ещё с полчаса, потом решено было разойтись, чтобы после похорон обсудить всё заново. Нотариус сразу повеселел. Он, кажется, уже внутренне готовился к тому, что в его кабинете произойдёт смертоубийство. Или даже побоище.

После духоты тесного помещения улица встретила приятным освежающим морозцем. Ненадолго: мы тут же забрались в отцовскую машину. За рулём сидел папин водитель, Марк Евгеньевич. Он, как и Валентин Петрович, уже много лет работал на наш клан. До того как прадед попал в больницу, был его бессменным шофёром.

Отец занял пассажирское место, а мы втроём: я, мама и тот самый Валентин Петрович, кое-как уместились сзади. Арон с Леной и бабушкой Софией ехали на другой машине. Остальные разъехались по домам.

– Что за жизнь, за что мне это всё, – продолжал сетовать отец, пока Марк Евгеньевич аккуратно выводил машину на главную магистраль города. – Столько лет…

– Максим, – успокаивающе протянула мама. – Не волнуйся, тебе вредно. Давление поднимется.

– Да чёрт с этим давлением! Ты понимаешь, что это значит? Мы потеряем всё! Всё! Всё отойдёт этому чёртовому фонду, чёрт бы его побрал!

– Пап…

– Молчать! – крикнул он.

Я осеклась. Похоже, выбрала неудачный момент.

– Ты! – отец обернулся и наставил на меня толстенький палец. – Ты выйдешь за одного из штольцевских гусей! Ни слова возражения! Ни один чёртов фонд ни гроша от меня не получит!

– Папа, я не могу! Я… у меня есть парень!

– Да твой парень жалкая сопля! Выкинь его из головы вообще! Ни мозгов, ни характера! Если он посмеет заявиться ко мне на порог, я велю охране гнать его взашей!

– Максим, – укоризненно вставила мама, но отец только отмахнулся.

Я сообразила, что он говорит о Диме. Уже хотела было вывалить всё: и что Дима мне ни на черта не сдался, и что я познакомилась с парнем, который действительно что-то из себя представляет, и что папа обязательно поймёт меня, когда с ним встретится.

И закрыла рот, потому что явственно вообразила, что папа ответит.

Познакомились в ночном клубе? На третий день сделал предложение? Как его зовут? Где он работает? Что ты вообще о нём знаешь?

– Алло! Костя? – отец тем временем вытащил мобильник. – Подготовь мне всё, что у тебя по Штольцам! Чтобы лежало у меня на столе к обеду. Нет, по всем не надо, только те семьи, у которых есть молодые парни. Да, всю подноготную. По связям тоже там прошерсти, внебрачные дети, любовницы. Не старше, – он прервался и одарил меня изучающим взглядом, – не старше тридцати пяти, не младше двадцати. Жду.

– Пап, ты серьёзно?!

– А что ты думала? – снова раскричался отец. – Что мы отдадим фонду всё? И будем жить на улице? Нет уж, выйдешь как миленькая! Главное – забеременеть. Штольцы ни хрена не получат. Главное ребёнок, а там потом со штольцевским сморчком может тысяча неприятностей случиться.

– Максим! – ахнула мама. – Что ты такое говоришь?

– А что? – теперь он обернулся в её сторону. – Ты думаешь, они не попытаются удавить её после свадьбы? У кого права на ребёнка, тот и заказывает музыку!

– И вы выдадите меня замуж? На смерть? – не выдержала я тоже. На глазах аж слёзы выступили, настолько всё это казалось мне несправедливым. Неужели я и впрямь должна буду выйти замуж за неизвестно кого, да ещё и рожать ему детей? Да ещё и под постоянным надзором со стороны Штольцев, они ведь тоже всё просчитают?

А как же Сергей?

– Не беда, мы устраним их сморчка куда раньше, – деловито отпарировал отец. – Пусть только забеременеет.

– Максим! Ты серьёзно?

– Не волнуйся, за разговоры пока не сажают.

Я съёжилась. Валентин Петрович сидел как истукан, да и водитель ничуть не сбавил скорости. Проверенные люди, они, небось, слышали и не такое.

Отец настроен серьёзно. Оставалась только одна надежда – что мама встанет на мою сторону и убедит его. Она должна понимать, что это такое – быть вынужденной рожать от нелюбимого. Хотя бы чисто по-женски.

Мама стукнула папу по плечу и сердито спросила:

– Какая гарантия, что она с первого раза родит сына? Нельзя убивать Штольца сразу, нужно хотя бы убедиться, что там мальчик.

О боже.

– Мама!

– Ой, ну что «мама»-то, – она повернула ко мне недовольное лицо. – Я же о тебе думаю!

– Вы… вы вообще серьёзно тут рассуждаете? Об убийствах?

Мама с папой переглянулись.

– Яника… – сказала мама.

– Ты помнишь дядю Натана? – спросил отец.

Дядю Натана я помнила смутно, он был нам седьмая вода на киселе. Да, Миргородский, но какой-то сын двоюродной сестры троюродной бабки – что-то в этом роде. Он служил в нашей семье примером того, как можно прогореть, если будешь недостаточно осторожен. У дяди Натана был небольшой ювелирный бизнес в начале двухтысячных, он хотел расширяться и купил с этой целью землю для постройки мастерской, по совместительству торгового павильона. Купил у Штольцев – они давали самую выгодную цену. А потом выяснилось, что место было продано нелегально, город забрал его обратно, а дяде Натану пришлось сносить постройки за свои деньги и убираться, поджав хвост.

– Немного, – осторожно сказала я.

– Это Штольцы его довели до сумы, – горько сказал отец.

– Пап… они просто пытались расстроить его бизнес. А потом, ты сам говорил, дядя Натан нашёл доказательства, и Штольцы загремели в тюрьму.

– Яника! – одёрнула меня мама.

– Ну хорошо, схлопотали срок.

– Яника!

– Получили срок, – исправилась я окончательно, и мама удовлетворённо кивнула.

– Ты не понимаешь, – снова начал отец, – они же все бандиты, проститутки и сводники, в девяностые на рэкете поднялись.

– Максим!

– Проститутки и сводники! Ей уже двадцать два, я могу говорить с дочерью так, как хочу! Я же не сказал «шл… – он осёкся в последний момент, мама уже набирала в грудь воздуху. – Всё, всё, всё! Молчу. Так послушай, – он снова обратился ко мне, – а новый гостиничный комплекс на Первомайской? Увели из-под носа! Расстроили сделку! А как они ловко отжали бизнес у Белянчиков? А ограбление инкассаторов пять лет назад?

– Но мы же так и не выяснили, Штольцы там были или нет, – неуверенно сказала я.

– Да кто же ещё! И это бы доказали, если бы исполнитель не умер в камере! А почему он умер? Кто ему помог? А? Что ты молчишь?

А что мне было сказать. Я была воспитана в сознании, что Штольцы – истинное зло на земле. Что они пришли в этот мир для того, чтобы мучить и терзать нас, Миргородских. Что все шишки, которые только ни сыпятся на нас, сорваны с веток и запущены исключительно Штольцами, этими бандерлогами городских джунглей.

Успокаивало только то, что основная масса тех преступлений, которыми пугали меня родные, случилась давно, ещё до моего рождения. Последний всплеск «военных действий» пришёлся на девяностые. Старшее поколение пережило всё на своей шкуре, а нам, младшим, уже начало казаться, что это лишь сказки минувших дней. Что сейчас, в цивилизованном обществе, и Миргородские, и Штольцы, очутившись на одном приёме, только раскланяются и разойдутся (в девяностые это, наверное, завершилось бы захватом заложников и перестрелкой… ну, по крайней мере, мне так представлялось).

– Итак, Яника, – снова начал отец после паузы. – Ты поняла, что надо делать?

Он ждал ответа, и я через силу кивнула. Но этого оказалось мало.

– Повтори.

– Выйти за Штольца, забеременеть, родить мальчика, уйти от Штольца, – проговорила я, как послушная девочка, заучившая на Новый год стишок для деда Мороза.

– Верно, – отец кивнул. – Со Штольцем мы разберёмся сами. Не волнуйся, комар носа не подточит, – это уже было обращено к матери. – Несчастный случай. У Кости есть пара надёжных людей для этого.

Я молчала.

Если честно, разговор меня не слишком шокировал. Может быть, потому, что всё это звучало нереально: какая-то охота за наследством, убийства и несчастные случаи, надёжные люди, которые могут помочь. Пусть где-то в глубине души я понимала, что отец и впрямь настроен всерьёз, и Штольцы, стоит им только узнать о завещании и просчитать угрозы и выгоду, тоже будут настроены всерьёз, а это значит, что опасность грозит уже мне – всё равно, это звучало как сценарий для триллера, а не моя жизнь.

Но помимо всего прочего – я не собиралась участвовать в этих игрищах. Нет уж, папочка. Кого угодно делай разменной монетой, но не меня.

– Максим, только будь, пожалуйста, очень осторожен. И ты, Яника, – мама обратила на меня встревоженные глаза.

– Не волнуйся, – ответил папа, а я просто кивнула.

Я буду очень осторожна, путая следы. Слава богу, я не успела рассказать о Сергее, так что никто не станет искать меня у него. Даже через Альку, Эрику и Катажинку не найдут – потому что они тоже не знают о Сергее ничего, кроме имени.

Машина въехала в наш подземный гараж, и мы дружно выбрались из неё. Уже заходя в дом, мама вдруг дёрнула отца за руку.

– Максим. А как нам убедить Штольцев, что им тоже это надо?

Папа остановился в проходе. Вытаращил изумлённые глаза.

– А зачем их убеждать?! Ты думаешь, они упустят возможность захапать весь наш капитал? Прибрать к рукам банковскую сеть Миргородских? Да они любого из своих хоть в брак, хоть в пасть ко льву потащат!

– А как они узнают? Ты собираешься рассказать им об условиях завещания?

– Да уж они-то узнают!.. – отпарировал отец, но было видно, что мамин вопрос заставил его задуматься.

Тут в разговор вступил Валентин Петрович:

– Мы можем подать это под соусом: давайте прекратим распри и поженим наших детей. Я тоже думаю, что со временем они непременно узнают о содержании завещания, но причина для вида должна быть.

Папа, пожевав губами, согласился.

А я впервые задумалась, почему прадед вообще составил такое завещание. А вдруг он именно этого и хотел: чтобы Миргородские и Штольцы помирились?

Хотя нет. Этого не может быть. Ведь и вражда же началась именно с поколения прадеда. Точнее, между прадедом и указанным в завещании Райнером Штольцем. Насколько я помнила из семейной истории, когда-то они были друзья не разлей вода. Родом из одной деревни на юге страны, они прошли вместе войну и вместе поднимали потом хозяйство.

У нас даже где-то была фотография: молодой прадед, лохматый, весёлый, положил руку на плечо серьёзному Штольцу и ухмыляется в камеру. Оба в сапогах, прадед по пояс обнажён, а Штольц одет полностью, даже на голове картуз. У него в руке вилы, у прадеда огромная коса. Сзади, на большом стоге сена, сидят и скалятся девушки в косынках. Одна из них впоследствии стала моей прабабушкой, кстати говоря.

Что за кошка пробежала между прадедом и Штольцем потом, я не знала. В семейных хрониках это не упоминалось. Просто считали как бы по умолчанию, что Штольцы – исчадие ада, нерукопожатны и не заслуживают доверия. И, в принципе, до нынешнего дня это мнение они вполне оправдывали.

А теперь вот завещание. Что вообще взбрело в голову прадеду?

Его заставили? Его шантажировали? Свидетели и нотариус подкуплены Штольцами, а завещание на самом деле фальшивое?

Думаю, все эти версии Валентин Петрович вместе с отцом обязательно проработает – но я пока буду целее рядом с Сергеем.

* * *

Отец почти сразу уехал на работу, я хотела тоже слинять, но не могла не поесть маминых блинчиков. Мама готовила их по особому рецепту, без молока, зато с ванилью и мёдом, и выходили они у неё просто божественно. Она вообще любила готовить и, хотя папа несколько раз предлагал нанять кухарку, ревностно не допускала никого на свою вотчину.

Арон тоже посидел с нами, а его жена Лена, как обычно, от мучного отказалась. Меня же совесть не мучила: я и так проходила по нижней границе весовой нормы. Да и за дни секс-марафона с Сергеем успела похудеть на полтора килограмма.

Стоило вспомнить о Сергее, как в одном месте с готовностью погорячело. Прошло-то всего-ничего с тех пор, как я уехала, а уже соскучилась по его запаху, по крепким объятиям и жаркому тёмному взгляду. И по ещё кое-какому крепкому и твёрдому товарищу.

Боже, с каким же нетерпением я ждала вечера. Времени, когда такси подвезёт меня к знакомому подъезду, консьерж узнает меня, улыбнётся и придержит двери, а потом забежит вперёд и вызовет лифт. Я доеду, посматривая на себя в лифтовое зеркало, притоптывая на месте от желания скорее выскочить, нажму на кнопку звонка, дождусь шагов за дверью – и упаду в родные объятия. Едва закрыв за мной, Сергей тут же, в прихожей, меня разденет, и я, дрожащая от возбуждения, приму в себя его прекрасный, мощный, нетерпеливый член.

Замечтавшись, я не заметила, когда ушёл Арон. Мама выставила на стол фарфоровые чашечки, из которых поплыл божественный аромат свежезаваренного кофе. Присела напротив, и мы немного поболтали о всяком-разном: о работе, о делах компании, о бабушке Софии, которая задумала на старости лет открыть ресторан в Монако и постоянно моталась туда, улаживая то и дело возникавшие проблемы. Наша бабуля для семидесяти лет вела очень бурную социальную жизнь: в том же Монако у неё жил любовник, а в соседней Ницце – ещё один.

Кстати, бабушка София. Она может быть в курсе, почему рассорились прадед с Райнером Штольцем, могла что-нибудь слышать от деда. Я сделала себе заметку расспросить её.

После сытного обеда захотелось полежать – и чтобы не поддаться коварной сонливости, я решила позаниматься в домашнем спортзале. Всё равно до вечера совершенно свободна.

Проходя через анфиладу комнат, я услышала женский голос. Явно приглушённый и в то же время звенящий от какого-то едва сдерживаемого возбуждения, как будто говорящая не до конца верила собственным словам.

– Арон, это наш шанс, – сказала женщина, и я её узнала. Жена брата. Лена.

– Но ведь всё уже решилось, – ответил ей голос брата. – Замуж выйдет Яника. О чём ты?

Так. А вот это уже необходимо послушать.

Похоже, они сидели в соседней гостиной. Я подобралась ближе и спряталась за косяком. Увидела их в тонкую щель: Лена в том же шёлковом синем платье, в котором присутствовала на оглашении, примостилась на спинке кресла, где вальяжно устроился Арон.

– Глупыш, адвокат же сказал, мужчина тоже может претендовать, – Лена, как кошка растёкшись по спинке кресла, завивала на палец кудри брата и отпускала.

– Неженатые же только.

– Боже, ну почему ты у меня такой… разведённые тоже! Мы разводимся фиктивно, ты женишься на какой-нибудь девчонке из Штольцев…

– И заделываю ей ребёнка?! Ты с ума сошла?

– Не обязательно же заниматься сексом. Не важно, каким путём это дело попадёт внутрь. Хотя, знаешь, – она игриво пожала плечами, – я бы простила. Это же не измена. Или можно даже опять попробовать секс втроём, – гостиную наполнил её глубокий грудной смех.

– Но… я не знаю, это как-то… Ты уверена, что дело выгорит?

– Глупыш, ну конечно же. Ты что. Такие деньги на дороге не валяются. Можешь быть уверен, папаня Иланы сегодня же вечером полетит договариваться со Штольцами напрямую, в обход твоего с Яникой. А мы должны клювом щёлкать?

– Ну да… тут ты права. Но как мы это сделаем?

– Боже, да очень просто! Ты у меня красавчик, – Ленина рука прошлась по подбородку брата, – выясним, где подходящая девчонка проводит свободное время, встретишь её, обаяешь, всё! На худой конец можно же и силой удержать. Тс-с, не торопись, – тонкий пальчик прижался к губам Арона, – проблем не будет, сто процентов. Главное чтобы она забеременела, после этого Штольцы сами брак признают как миленькие. Им же тоже нужен этот младенец. Дело только в том, чтобы успеть раньше всех.

Едва договорив, она впилась в губы брата жадным поцелуем. Спина в синем платье заслонила мне обзор, а потом на ней появилась рука Арона и стала наглаживать.

Я осторожно отступила назад.

Пожалуй, в спортзал доберусь кружным путём.

Однако – а Лена-то не проста. Я, конечно, догадывалась, что она вертит моим тюфячком-братцем, как хочет, но чтобы такое. Фактически сама толкает мужа в руки неизвестной девушке. И ещё это упоминание о тройничке. Не знала, что Арон настолько продвинут в сексе. Хотя лучше бы и не знала.

Но, если честно, мне всё это лишь на руку. Пусть Арон с Леной кидаются с головой в эту клоаку, у папы будет наследничек, весь капитал останется в семье. Меня, конечно, немного покоробило то, что они замышляют – ладно Арон сумеет соблазнить какую-нибудь дурочку, но похищение, насильственное удержание, беременность против воли – это уже совсем другое дело.

Но, судя по семейной истории, Штольцы вытворяли с Миргородскими вещи не лучше. Чего стоила, например, история с тётушкой Адой, которую похитили, чтобы получить выкуп у её мужа.

В итоге я никому не сказала о разговоре. Отзанималась на тренажёрах, поспала немного, поболтала с Катажинкой по телефону. Выбрала нашу полячку именно потому, что она даже не видела Сергея – опасалась ляпнуть лишнего в ответ на расспросы Альки и Эрики.

Из дома я вышла, когда на часах уже перевалило за девять. Рассудила, что в это время даже трудоголик Сергей будет дома, так что сидеть под дверью мне не придётся. Оделась потеплее сверху и посексуальнее снизу, и зашагала по дорожке.

Такси ждало меня за оградой, я видела его огни чуть поодаль. Спокойно вышла к калитке, толкнула чугунную вязь и удивилась, когда та не подалась. Странно, обычно калитку запирали ближе к полуночи, после того, как вся семья окажется в сборе. Отец обычно возвращался в районе десяти вечера.

Я толкнула ещё раз. Потрясла. Проверила засов – заперт, как миленький. Что теперь? Не лезть же в шпильках через забор? К тому же, если вдруг уже включили сигнализацию, она завопит, дом встанет на уши.

Ну ладно. Выйду через другие ворота. Я повернулась и чуть не упёрлась носом прямиком в охранника.

– Господи, вы меня напугали! – я его знала, только не помнила имени. Кажется, один из големов Валентина Петровича – у него их был целый отряд, все как на подбор, как будто выструганные из дерева. – Почему калитка закрыта? Можете её открыть?

– Никак нет, – он чуть под козырёк не взял, аж рука дёрнулась. – Калитка закрыта по приказу Валентина Петровича. Прошу вас пройти в дом.

– Вы что, с ума сошли? С какой стати мне идти в дом, если я хочу наружу? Меня ждёт такси, я уезжаю.

– На ваш счёт есть инструкции. Вам нельзя покидать дом, – он обогнул меня, осторожно взял за плечи и мягко подтолкнул в сторону крыльца.

Сопротивляться было бессмысленно. Он мог бы поднять меня за шкирку и, пока я вопила бы и барахталась, одной рукой донести до дома. Даже мягкий толчок я ощутила как дружелюбное подпихивание экскаватора.

Ладно.

Пока охранник не перешёл от слов к делу, я, гордо вскинув голову, зацокала по дорожке обратно. Деревянный голем шагал сзади, будто вознамерившись убедиться, что я не потеряюсь по пути.

– Спасибо, что проводили, – процедила я, захлопывая дверь перед самым его носом.

Мелочная месть, конечно. Недостойно Миргородских.

Впрочем, хорошо же, уважаемый Валентин Петрович. Вы предугадали мой ход, посмотрим, предугадаете ли следующий.

Сняв шпильки – внешний вид отошёл уже на десятую позицию, – я переоделась в кроссовки. Достала с полки любимую мамину шляпку, вязаную фиолетовую, по моде двадцатых годов прошлого века, и мамино же пальто. С гвоздика стянула ключи от автомобиля.