Однажды, в северном Неаполе…

Посвящается М.П., кто дал поверить в ценность и безмерность чувств, силу момента, а также в то, что казалось невозможным и даже безумным. И кто научил наслаждаться жизнью во всех её проявлениях, беречь свой личностный огонь, который даришь людям и с которым умеешь их вести. И с кем продолжаешь созерцать вещи по ту сторону зеркала и в ретроспективе.

Предисловие

Женщины редко когда могут сказать чётко, чего они хотят. Если сегодня они сказали одно, а завтра другое – а ведь разница может быть и не в день, а и вовсе в какие-то пять минут! – лучше не верить ничему, а просто подождать и дать буре эмоций утихнуть… Конечно, только если вы сильны и сами честны с собой. И хотите помочь этой женщине не запутаться в собственных мыслях. Прежде чем не сойдете с ума сами и не сбежите.

Но поверьте, чем бы любая история ни увенчалась. И солгала бы женщина себе или вам. Сердцем она всё помнит. И, возможно, сублимирует и кристаллизует в творчестве для всех или в личном дневнике, больше никогда вас не видя… Даже если человек её мечты остался лишь её воспоминанием или больной, навязчивой фантазией на будущее, которая никогда не станет явью, самая гордая и сильная на свете женщина откажется от всего и с радостью признает себя поверженной – если только с годами за одной мечтой не придет ещё одна, кажущаяся ещё желанней и недоступней. Если только рано или поздно кто-то сам не захочет стать её реальностью, которую она готова будет принять, покидая мир грёз… Однако осадок, скорее всего, останется – и даже годы брака спустя возможны случаи, когда мы предаемся тем самым давним мимолётным иллюзиям, самым искренним и сильным…

Часть 1. Романтический герой

Две недели спустя, когда я впервые испытала самые неохватные и в то же время странные, недосказанные ощущения, начало моих заметок звучало так: «Порой, кажется, рокот этой эмоциональной волны позволил бы мне всё записать, как песню, на диктофон… но поверьте мне, интимные искорки счастья – о них не говорят на публике, о них не кричат, словно рассказывают анекдоты. Это именно минуты, часы счастья. Которое подобным быть может только при уникальных обстоятельствах. В уникальных местах. С уникальным человеком – и воспоминаниями о нём…»

Это только начало рассказа, которое мне пришлось отложить, из-за того что душою всё больше и больше тонула в сожалениях об упущенном счастье, которое ценила меньше; разрывалась в сомнениях перед серьёзным выбором – кого мне видеть рядом с собой: того, кто меня любил, того, кого любила я, или вовсе искать невзаимной любви, но гарантированного взаимного уважения и вечной внутренней свободы; не раз теряла самообладание и чуть не сделала себе хуже, забыв в другой стране, накануне вылета, про всякую организованность и прочие разумные и более значимые вещи…

Первые пару месяцев, уже на дистанции, всплески ещё давали о себе знать. Но жизнь продолжалась, и рано или поздно с этим следовало бы покончить и не то что эмоционально отпустить – стереть из памяти.

Что, полагаю, мало кому удаётся; даже если мы будем убедительно лгать кому-то, что всё забыто и этого не вернуть, стоило бы им однажды, через много лет, снова соприкоснуться хоть с чем-то из тех событий – я не буду лгать: внутри что-то да содрогнётся.... Мы не прикажем своему подсознанию утихнуть и жить «по общечеловеческим правилам». И что это вообще такое: общечеловеческое? Это не догма, которой мы слепо повинуемся, чтобы кому-то угодить, а за спиной плеваться. А та самая душа, которую мы раскрываем на своё усмотрение и которая помогает нам быть кем-то больше, чем дикими тварями, живущими одной физиологией…

Так вот, к чему я это всё? К одной истории. Истории девушки, которая стала видеть больше оттенков, больше интенсивно и больше путей развития, чем «это чёрное, а это белое, поэтому я сразу выберу что-то одно, с закрытыми глазами».

***

– Мне проводить тебя в аэропорт? – спрашивал накануне вылета Герман.

– Нет, я поеду на «Аэроэкспрессе».

– Хорошо, но прежде чем я попрощаюсь и поеду домой, я подарю тебе вот это, – и он достал серебряную цепочку с цветком из тёмных лепестков. – Чтобы ты всегда носила его и помнила обо мне. И не грустила, что мы так долго не сможем видеться.

Я была более чем растрогана даже не столько самим подарком, сколько поступком человека, который искренне не представлял жизни без меня.

– Но она тебе дорого обошлась?

– Нет, это не то чтобы предмет роскоши, но она красиво смотрится на тебе.

Он долго любовался на меня в зеркале, положив подбородок мне на макушку и обнимая меня сзади. Да, я не испытывала подобного состояния – смеси отчаяния и меланхолии, – как он; пока мы были рядом и никуда друг от друга не отдалялись, у меня сохранялась иллюзия, что всё будет по-прежнему хорошо и при этом пойдёт чётко по плану: мы встретимся, успев друг по другу соскучиться, ярко отметим моё долгожданное возвращение и однажды, став ещё взрослее и увереннее в себе, как в личностях, поженимся, окончательно проверив друг друга на чувства временем и дистанцией; а что же я действительно буду ощущать во время нашего расставания, я не могла спроецировать на настоящее… Говорят, загадывать плохо, но и совсем терять нить времён и старые живые воспоминания было бы бессердечно.

Мысли тем не менее были заняты другим: громким и неизвестным вызовом. Вот-вот должна была очутиться в Бельгии и получить свежий взгляд на то образование, которое я получала в России; пусть это и будут какие-то три месяца, а не год и не целый бакалавриат, но даже за такой промежуток можно было полностью переосмыслить свою жизнь, едва ты погружаешься в новые реалии и открываешь для себя новые места и знакомства. Ожидая поначалу каких-то невероятных сложностей: ведь придётся совмещать две программы – местную и российскую, из которых последняя оказалась даже насыщенней, – со временем я и вовсе успокоилась, потому что это только вершина айсберга, которую можно увидеть в образовании за рубежом. «Посещайте места, пробуйте нашу кухню, путешествуйте, общайтесь, совершенствуйте язык… просто расширяйте свой страноведческий кругозор!» – говорили нам преподаватели в начале семестра. Также думаю, что для них не было секретом, насколько менее культурно – назовём это «межкультурно», по-европейски – местная молодёжь проводила тут вечернее и ночное время. А некоторым, особенно за такое продолжительное время, удавалось найти свою духовную половинку и пережить с ней самые необычные дни на новом месте… И именно этот случай, упомянутый последним, очень резко повернул всё, что мне было предначертано. Жизнь не просто так течёт, а время не просто так проходит, дав песчинкам из верхней половинки пересыпаться в нижнюю; не всегда говорят «на старт!», чтобы ты лишь пришёл к финишу. Настоящая жизнь – это препятствия и открытия, это актёры и декорации, это отказ от старых стереотипов в пользу безграничности форм одного и того же…

***

Не одна вечеринка в Брюсселе, не одна поездка по городам Фландрии и Валлонии, миллион найденных мною же дисциплин, которые не были предусмотрены программой и даже не велись на моём факультете…

– Ciao, mi chiamo Elina, il mio hobby è scrivere le poesie in russo e francese e sono qui, perché ho studiato un po’ l’italiano, ma senza pratica l’ho quasi dimenticato tutto. 1

В первый раз я пришла в группу с начальным итальянским, где, однако, быстро заскучала. Изучив расписание снова, нашлы пары для среднего уровня – где осознала, что мне просто не хватало лексикона для выражения большей части моих мыслей, а ориентирование на французский только создавало миллион ошибок и неудобных переспрашиваний у преподавателя. «Может, мне и не стоит ходить сюда? – переживая, рефлексировала я. – Только группе буду мешать…» «Ничего подобного, приходи!» – подбадривала моя новая знакомая из Германии, с которой я и познакомилась на занятиях итальянским, а позже встретилась с ней и на некоторых других предметах. Я тогда ехала в ночном поезде из Брюгге и успела порядочно заняться самоедством, что и подтолкнуло меня на подобного рода сообщения (сохраняя старую привычку социофоба, даже после серьёзных изменений своих взглядов на жизнь, я предпочитала о самом важном писать, а не говорить). Но потом сама же себе сказала: «Ничего простого в жизни не бывает; если я не начну брать штурмом крепости, они никогда не сдадутся сами». Я зашла в профиль к этой подруге и случайно вышла на мероприятие, которое пришлось бы как нельзя кстати. Там был разговорный клуб в одном из баров, где предлагались самые простые правила: приходите и общайтесь, ассортимент алкоголя способствует прогрессу в изучении любого языка, ждём вас каждый четверг, добираться можно чем угодно – от трамваев и машин до ракет и ковров-самолётов.

Отлично. Я знала, что вся Бельгия гуляет по четвергам (как мне рассказывали, раньше студентам было сложнее возвращаться к себе домой в сразу же после большого пятничного веселья, они предпочли это делать в четверг, чтобы провести дома полноценные выходные). От разговорного же бара-клуба я не ожидала чего-то большего, чем от того, что проходило у нас в Москве. Там будет, наверное, примитивное склеивание фраз на языке, который только начал изучать, и поддакивание с другой стороны: «Молодец, да, я понял, что ты хочешь сказать». Отчасти и это случилось…

– Hello, is it a conversation exchange club ？

– It is, come and take a seat, – ответил мне молодой человек на втором этаже, куда меня направили. – What languages do you speak and you’d like to practise?

– I speak French and Russian and I’d like to practice Italian… and maybe German.

– So, we have tables with Spanish, English, French… and soon as there will be more people you’ll see. 2

Было только семь сорок вечера, а я, стараясь быть пунктуальной, сильно торопилась на первую для себя подобную встречу, даже не подумав, что немало людей приедет позже, в самую гущу событий. Даже закончившийся мобильный Интернет-трафик не задержал меня сильно: прохожие и названия улиц помогли соориентироваться и без всяких карт. На первый взгляд покажется, что без связи современному человеку жить просто невозможно, но я и потом не раз поняла, что это лишь привычка, от которой тоже просто на время избавиться. Тем более, люди из разных стран, с разным опытом жизни и с разным темпераментом представляли более заметный интерес.

Передо мной сели два итальянца, которых грамотно распределили ко мне. Пусть я и не была носителем французского, но чувствовала себя в нём достаточно уверенно, чтобы не «изучать», а помочь другим в его изучении, в обмен на более необходимую помощь с другими языками. Разговор в итоге не особо удался, учитывая, что у обоих уровень изучаемого языка был неважный. Обоим парням было лет двадцать шесть, может, меньше, может, больше. По их словам, они здесь по работе только неделю и учат язык прямо на месте, чем немного повергли меня в шок. Казалось бы, принято сначала сдавать международный экзамен, потому подавать на работу, но я тогда ещё не знала местных порядков, особенно в сфере политики и всем, что с ней связано. Несмотря на не особо сложившийся диалог – вернее, даже полилог, ведь нас было трое – ребята готовы были со мной связаться, чтобы продолжить практиковать язык дальше (случится в итоге это или нет, уже не важно, но, как ни странно, в мире глобализации люди легко собирают контакты и легко же их забрасывают). Вскоре они решили «расширять свои контакты дальше» (и удивлять всех своими разными диалектами) и, попрощавшись, перешли к другому столу.

Не успела я опомниться от этой странной беседы, как ко мне практически сразу подсел человек, оказавшийся их полной противоположностью…

«Мужчина, здесь немного с другой целью знакомятся», – чуть не проронила я, успев напрячься от такого решительного приближения ко мне. Но, в прочем, это сказала бы не я, а какая-нибудь другая, педантичная и принципиальная женщина, но только не я. Передо мной сидел даже более чем не стесняющийся своего прорывного обаяния мужчина, тоже итальянец, одетый в красную рубашку (дорисуйте портрет: «нараспашку»), с бокалом тёмного пива. Пусть и немного грубоватый в поведении и во внешности, он мне импонировал. Я даже не помню его первых реплик, как и, наверное, он, потому что долгое время мы больше изучали друг друга внешне, успевая между делом бросить что-то друг друг в виде немного значащих слов.

Это был брюнет с глубоким взглядом испепеляющих чёрных глаз, с выразительными дугами бровей, с чувственными губами, способными смаковать абстрактные эссенции, не всем доступные, а также целовать руки и не только руки сотен женщин, как сказала бы я; средней комплекции, с широкими плечами и крепкими руками, в том числе ладонями, роста выше среднего; одежда на нём была скорее простая, однако само впечатление о себе как о личности он производил обратное. По одёжке встречают…

Я послушала самую выразительную на свете итальянскую интонацию, которая по большей части шла его родному языку, нежели французскому, на котором он, однако, говорил прекрасно! Я поняла, что почти все итальянцы приехали сюда в одно и то же время… но мне не верилось, что можно было за неделю так уверенно себя чувствовать на новой языке и равным образом реагировать на реплики со стороны. Я предположила, что он, как и я, занимается компаративистикой романских языков: по наитию он подбирал слова на французском, в которых он не уверен, с опорой на итальянский.

– Ed io vorrei provare di…

– Condizionale! Brava,3 – оценил он, после того как сам блеснул использованием других наклонений. Любовь к языкам в целом нас тут же вывела на другой уровень общения.

– Знаешь, я жил в Испании два года – и я сразу стал общаться на их языке и прекрасно себя чувствовал. И ещё я знаю португальский. Это на самом деле очень просто. Вот французский, из всех романских, для меня пока что – новый вызов, но потому у меня не пропадает желание постичь его…

– Всё, что ты говоришь про практику разных языков, мне самой стало понятно, как только я приехала в Европу… (Мы договорились сразу перейти на «ты», хотя к мужчине, которому на вид можно было дать тридцать с небольшим, я могла так обращаться, лишь слегка для начала пересилив себя.)

– Да, правда? Ты не француженка?

– Русская. Но этот язык мне всегда давался с лёгкостью, мать через французскую литературу передала мне любовь к французскому…

– Литература… Я пишу, кстати. Стихи и разные размышления.

– Вот это да! – тут я отпрянула и с интересом всмотрелась в этого красавца, подложив руку под подбородок. – Я рада видеть единомышленников. Тут сразу есть о чём поговорить.

И меня унесло в собственные свежие впечатления. От всего. От жизни, приключений, знакомств, первых путешествий, сплошных возможностей, за которые только бы и решительно ухватиться… словно к этому человеку стоило прийти на исповедь. Молодая и мечтательная, когда-то в детстве жившая в закрытом мирке, а потом открывшая для себя большую разноцветную и многогранную жизнь, я заканчивала уже этой фразой :

– И знаешь, когда с тобой случаются неожиданные вещи, ты берёшь, предаёшься страстям, выключаешь голову… Я не слишком далеко ушла? – осеклась тут же я.

– Почему же? – с удивлением отозвался он, тоже словно выходя из своей прострации.

– Мы же знакомы как пять минут.

Он рассмеялся от души и тронул меня за плечо, словно этим жестом пытался показать, что доверять ему можно. – Да ничего страшного. Всё так и есть, всё с нами бывает. И мы должны этому отдаваться, это природа, наша естественная природа. Я люблю искренность в людях.

– А, ну хорошо, – успокоилась я и продолжила тему.

Наш разговор ушёл в творческое русло. Мой собеседник сам принялся быстро, пафосно, выразительно, волнительно говорить – нет, он словно пел на сцене – на итальянском, с умеренным, но заметным использованием жестов. Потом высказалась снова я, и на какой-то момент он вдруг перестал участвовать в этой дискусии, отвлёкшись на телефон, чтобы либо ответить на сообщения, либо что-то найти. Меня это немного возмутило: я, видите ли, во вкус вошла, интерес в подобного рода дискуссии только возрастал, а он просто принял общение за данность, сидя передо мной с видом «я тут шёл пообщаться, как собеседник ты сойдёшь, да, я тебя параллельно слушаю». Я подсознательно отзеркалила его поведение и сама беззаботно развалилась на стуле, слегка обнажив свой верх: я была в растёгнутой толстовке (и всё равно не сомневалась в своей привлекательности), под которой виднелась красная майка с вырезом, на что мой итальянец сразу обратил внимание:

– У нас даже рубашка и майка одинакового цвета, – и, казалось, готов был «проверить» на ощупь, что развеселило в этот раз меня. Я осталась довольной своими лёгкими проказами, которые он с радостью принял, осознавая всё больше поднимающуюся общую волну, которая бы вовсе могла нас, авантюристов по своей натуре, захлестнуть и унести во что-то небывалое.

– Сколько лет? – с ненапускным интересом решила выяснить я.

– А сколько дала бы?

(Честно, как я сказала выше, он выглядел более чем зрелым. Но по манере общения, общей лёгкости, я занизила планку.)

– Ну… не вгоняй меня в краску, я не умею угадывать возраст… двадцать пять, двадцать шесть?

– Двадцать восемь. Почти угадала.

– Так вот не скажешь. Всё равно вижу в тебе бодрый молодой дух, – просквозила я его взглядом обожания, про себя склоняясь к мысли, что на деле он выглядел мужчиной в самом расцвете лет… два в одном флаконе, парадокс – как это притягательно… – Мне вот двадцать.

– Вот это да, и такая уже интересная!

Я скромно улыбнулась, но искорки, выпущенные из зеркал души, нельзя было скрыть: он мог догадаться, что был мне симпатичен, да и я сама стою немалого… но только никому не посоветую легко надеяться на «логичное завершение событий». Продолжение – почему бы и нет, более чем интересно. You never know… 4

– А как у тебя с твоей музой, с твоей девушкой? – вскользь и будто невзначай (хотя так оно и было, у меня, несвободной девушки, не было никаких видов на едва знакомого мужчину).

– Знаешь, так всё это тяжело… – Локти его упёрлись в стол, а сам он волнительно рефлексировал вслух, сидя передо мной. – Сейчас на дистанции, уже давно, у неё ещё было одно психологическое расстройство, я постоянно поддерживал её… – Его так и передёргивало. – Не хочу это всё вспоминать. Тяжёлые отношения были. Не воспринимаю это уже так, как раньше мог.

– Мне очень жаль…

– Да всё бывает. И вот я здесь теперь… Знаешь, мне пора уходить.

– Слушай, было невероятно приятно с тобой поговорить. Давай добавимся друг к другу… Единственное, там одному парню приходилось кириллицу в настройках добавить. Всё никак не могу пока ничего поменять, Фейсбук ограничивает эту возможность жёсткими сроками… Давай я тебя сама добавлю.

– Найди меня у Антонио, который приходил сюда до меня; я у него в друзьях. Он сейчас там, – жестом показал он на дальний шумный столик.

– О, вы уже успели познакомиться… Здорово. Как тебя зовут? Чтобы нашла.

– Франко.

– Ага… А фамилия?

– Кьяравелло… Нет, не Каравелла, а Кья-ра-вел-ло…

На слух я написала неправильно, и он, глядя в мои заметки на телефоне, поправил. После чего громко и от души расцеловал в обе щеки, не переставая тем самым смущать меня; но теперь мы оба не думали лишний раз о том, что всё, что мы знаем друг о друге – это наша волна, о которой неизвестно практически ничего, но которой может мощно ударить, что было вдвойне страшнее… Но, пожалуй, это было самым главным, чтобы ощутить, что мы знали друг друга давно. Мы говорили на языке намёков, и в то же время у каждого слова есть далеко не один смысл… И вот, до сих пор я могу открыть заметки и найти ту самую, где ровно в 20:44 я на будущее, когда у меня появится сеть, добавила себе этого человека.

Немного позже я сидела в окружении продвинутых поклонников немецкого – это были румыны, взявшие пива и засыпавшие, по-видимому, гениальными вопросами мою подругу-немку, которая и пригласила меня в этот клуб и теперь сидела в их радостной компании, стеснительно улыбаясь и давая мне знать, что вечер проходит чудесно.

То и дело я, скучая (практика проходила весьма тухло), оборачивалась на столик позади меня, где сидела более возрастная аудитория, самая многочисленная и увлечённо что-то обсуждавшая на английском с разными акцентами. Деликатно попрощавшись с германофилами, я подошла к столику и, к своей радости, что люди воспринимали меня без всякой строгости и предрассудков пожилых людей, села к ним, с трудом найдя свободное место между пожилым канадцем и полячкой. Первый, как оказалось, в молодости играл в собственной музыкальной группе и даже год учился в России…

– Ничего, правда, не помню… скажи, как будет «я, ты, он, она»?.. Даже этого не помню! Ужас какой. Но в МГУ было здорово. Интересный опыт, мда… А вот попробуй с ней, – показал канадец на полячку, – сказать какую-нибудь фразу на русском, а она на польском. Кто-то говорил, эти языки похожи, а мне что-то не верится…

В итоге он оказался прав, и, после ещё нескольких минут общения он тоже захотел обменяться со мной контактами и признался, что я оказалась интересным собеседником – как, в принципе, сказал бы любой вежливый человек, особенно если судьба позволила с кем-то пообщаться. Но я посчитала, что это было сказано искренне. Что и говорить: вечер и вправду удался, я была в приподнятом настроении и лишний раз осознала, как же душевно и полезно можно провести время и в обычном общении с людьми из разных точек мира и при этом не планировать намеренно какой-то дорогой досуг (даже заказывать ничего не пришлось)… Я знала, что много где в Москве за таких чудесных носителей пришлось бы отдать дорого, чтобы те поделились своей полезной фонетикой и лексикой; здесь же все были равны и все одинаково хотели новых впечатлений, пока поле было не вспахано…

Возвращаясь домой, я не один раз нервно спрашивала у сидящих со мной в 81 трамвае, не это ли остановка Ля Шасс, чтобы не выходить по ошибке на какой-то другой и не дрожать от холода следующие минут двадцать, в ожидании нового транспорта. Остановки тут не объявляли и не высвечивали на табло; трамвай тихо ехал дальше, а мне оставалось только пристально всматриваться в тёмные улицы с тусклыми фонарями. К счастью, вышла я на своей, и, выходя прямо перед магазином мебели, мне тут же бросилась на глаза стоявшая на витрине, без света, большая, безумно красивая, манящая кровать… «Как же поздно!» – подумала я, глядя на часы и побежав в сторону дома, где перешла дорогу, обогнула ряд магазинов всех возможных предназначений, пока не добралась до заветной кровати, своей… Однако мне не спалось. Эмоции переполняли меня, и, уже под тёплым одеялом, в прохладную брюссельскую мартовскую ночь, я наконец добавила всех интересующих меня людей. А те наутро вспоминали, с кем же они успели за пару кружек пива познакомиться и на какие интересные темы выходили.

***

Я даже не считаю, в который раз в моей голове рисуется следующая сцена: я иду по твоей улице, подхожу к дому, нахожу нужный почтовый ящик, куда хочу бросить письмо в конверте. Анонимное, чтобы ты не был повергнут в ужас, от кого оно, не порвал его и не выбросил в урну или не развеял по ветру через окно, на перекрёсток времени 5… А в этом конверте лежала бы также шоколадка «Красного Октября» или другой нашей известной фирмы, как скромный и в то же время необычный для тебя сувенир, который стал бы первой вещью, которую я привезу в маленькой сумке – весь мой багаж, – купив билет на самый доступный мне рейс совсем спонтанно, чтобы так же спонтанно признаться тебе во всём…

Бросать ли этот конверт в ящик и уйти, выдохнув и даже не обернувшись ни разу назад? И так и не узнав, найдёт ли его нужный адресат? Будь что будет! Может, ты уже уехал в другую страну, оставив ключи кому-то другому, а нынешний жилец с недоумением держал бы этот конверт у себя, даже не развернув, либо же развернув, изучив и подумав: «Боже, неужели Девушка так может влюбиться, чтобы пойти на это?»

***

Однажды, помню, будучи под впечатлением от одного музея современного искусства, я подошла к кассиру (сменившего, по-видимому, предыдущего, за время моего долгого посещения всех залов) и спросила, можно ли будет оставить свой отзыв. Он, подняв голову, уставился на меня, глаза в глаза:

– Вы о чём?

– Эм… книга отзывов, в которой пишут, – пробормотала я… и добавила, – мне безумно понравился ваш музей.

– Правда? – широко улыбнулся он. – Давайте я вам лучше оставлю электронную почту музея.

…Неделю спустя я ехала в тот же музей, практически впритык до закрытия – ровно так же, как и в то воскресенье, когда у нас оставалось ещё пятнадцать минут на беседы, но я была слишком скромной, чтобы навязываться. Музей находился достаточно далеко от моего дома, и дорога заняла у меня час, из которых минут десять я шла под дождём, грациозно, в красивом пальто.