Полная версия
Конфликт как проблема
Конфликт как проблема. Очерки современной теоретической и прикладной конфликтологии
Вместо предисловия.
Конфликты подлинные, фиктивные и мнимые
Фельдман Д.М.Я принадлежу (не представляю!) к поколению тех отечественных конфликтологов, которые начали работать в этой сфере еще тогда, когда в стране «не было» не только конфликтов, но и секса, и протоколов пакта Молотова – Риббентропа.
Неудивительно, что и сегодня становление конфликтологии как отрасли науки в России все еще продолжается. Конечно, нельзя не отметить отдельных удач отдельных авторов или авторских коллективов, в том числе и собранных ad hoc. Тем не менее, для общего массива отечественных публикаций по проблемам изучения конфликта все еще характерна отчетливо выраженная «детская болезнь». Один из её симптомов – некритическое заимствование из-за рубежа теоретико-методологических установок и концептуальных теоретических представлений. Подчеркну: речь идет не о перенимании и применении в отечественной конфликтологии современного понятийного аппарата или конкретных (например, математических) методов и методик изучения конфликтов. Тем более не об использовании зарубежного опыта моделирования или имитации тех или иных конфликтов в ходе учебного процесса, а о попытках укоренить на отечественной почве теоретические конструкции, не имеющие реального онтологического содержания. В итоге, не утруждая себя выработкой понимания того, как, отчего и почему тот или иной концепт появился в условиях, которых в России нет, в рамках каких теоретических построений он может и должен быть верифицирован, какую смысловую и политическую нагрузку он несет – многие отечественные исследователи конфликтов погрузились в мир зарубежных фикций.
Ни в коей мере не умаляю эвристического и практического значения использования в науке заранее определенных и конвенционально закрепленных «мнимостей». Среди них:
Все это следует отличать от квазинаучных фикций. Среди их создателей первое место, безусловно, принадлежит изобретателям вечного двигателя. Наряду с ним вошли в историю: пшеница, «развившаяся» из ржи, синица, вылупившаяся из яйца кукушки и многие другие активно пропагандируемые «достижения» Т. Лысенко и прочих «петриков». Увы! Они входят в историю, попортив кровь (бывает, что и погубив) многих ученых.
Введя различение между «мнимыми» и «фиктивными» результатами труда исследователей, попытаюсь, никого не обидев, а по возможности и не назвав, обратиться к работам тех, кто стремится внести свой вклад в отечественную конфликтологию, бездумно повторяя чужие суждения. Их усилия посвящены исследованию и популяризации «новых» фикций. Среди этих фиктивных конфликтов назову: «асимметричные конфликты», «конфликты новых акторов мировой политики», «международные конфликты нового поколения». Появление целого ряда трудов, посвященных исследованию всего этого (и даже учебников, эти труды пересказывающих и обобщающих), не отменяет того факта, что ни одного симметричного конфликта со времен Каина и Авеля (допустим, что они были однояйцевыми близнецами) как не было, так и нет, да и конфликт между ними никак нельзя считать международным. До сих пор пока нет и «нового» (или хотя бы молодого и свежего, в возрасте менее 2-3 веков) актора международных отношений. Конфликты между ними ничуть не новее их самих. Что же касается международно-политических «конфликтов нового поколения», в которых якобы лишь недавно стали сочетаться интересы государств и негосударственных участников международных конфликтов или внутриполитические и внешнеполитические составляющие, то это поколение конфликтов живет и здравствует, по крайней мере, в европейской цивилизации, уже со времен античной Греции и Древнего Рима.
Как это не раз случалось в истории человеческого познания, изучение несуществующего оказалось очень полезным для совершенствования техники исследования, обучения и роста статуса самих исследователей. Желающие могут легко припомнить публикации соответствующих работ, в том числе и «новизну» кандидатских и докторских диссертаций их авторов. Неслучайно в ходе обсуждения этой «новизны» было предложено различать: «новое для автора» и «новое для истории».
Соглашаясь с этим «в принципе», полагаю, что такое предложение вряд ли будет поддержано и реализовано приверженцами зарубежных «новаций». Заимствуя за рубежом подобные (и многие другие) концепты, им было бы полезно учитывать, что наука, многие десятилетия развивающаяся в условиях доминирования грантовой системы финансирования и погони за ростом рейтинга, не может не быть ориентирована на поиск бьющей в глаза терминологической «новизны». С её помощью проще всего подчеркнуть вклад «новатора» в науку. Конечно, это явление в какой-то мере было присуще и советской науке, планово финансируемой из госбюджета. Ей также была свойственна борьба за формальную новизну, помогающую увеличивать объемы финансирования, занимать господствующие позиции в ведущих научных учреждениях, отстаивать престиж данного исследовательского коллектива и удовлетворять не только личное самолюбие учёного, но и его насущные базовые потребности. Необходимое в тех условиях признание и одобрение «сверху» нового в науке не препятствовало, а в значительной мере способствовало рептильности и сервильности советского обществоведения. Именно «первой в истории» советской теорией бесконфликтности было вызвано и появление конфликтологического провала в нашем изучении «диалектики общественного развития». Сегодня, несмотря на активно декларируемую идейно-политическую несовместимость с «Западом», многие отечественные специалисты заимствуют, «национализируют» теоретические концепты и конструкции из-за рубежа, прежде всего из США.
Понятно, что американская наука является частью не только мировой, но и американской культуры. Не подозревая американских ученых в исторической безграмотности, предполагаю, что понятие «новизна» имеет для них несколько иное, чем для нас, как европейцев и россиян, содержание. В этой связи ограничусь напоминанием общеизвестного: в Италии собор XVI века иронично, но в общем архитектурном контексте совершенно справедливо называют «новоделом», а в некоторых русских городах часть жилого фонда (увы!) старше, чем государственность США, возникшая, как известно, не далее чем в конце 18 века (1776 г.), спустя десятилетия после основания Санкт-Петербурга (1703 г.) или Московского Университета (1755 г.).
Обращаясь к подлинным международным конфликтам современности, берусь утверждать, что полицентричный мир, о котором так много и долго говорили политики, государственные и общественные деятели, ученые из разных стран, сегодня все более отчетливо демонстрирует своё реальное существование. Об этом говорит не только растущая неэффективность и усталость США, претендующих на роль мирового гегемона и жандарма, но и все большая конфликтность международных отношений. Она вызвана не столько ростом мощи ранее отсталых государств, сколько готовностью участников международных отношений использовать силу во взаимных конфликтах. Наряду с этим увеличивается число «центров» силы. События на севере Африки, на Ближнем и Дальнем Востоке, в Украине и в центральной Азии убеждают нас в снижении порога применения насилия. Социально-культурным (может быть, даже общецивилизационным) основанием этого является расширившейся и все более политически значимый процесс. Его содержанием является прямое и непосредственное участие в конфликтах сетевых сообществ, объединяющих людей, движимых не осознанием гражданской ответственности, но все более остро ощущающих свою социальную, национальную, политическую ущербность и недооцененность. Будучи в своей сущности «цифровой модификацией» классического охлоса, т.е. толпой, овладевшей компьютерной грамотностью, эти сообщества все более активно заявляют о себе, оказывают определяющее влияние на события на мировой арене.
Азбучная истинность тривиальной констатации субъектности интереса ни в коей мере не ставит под сомнение наличие у каждого из участников международного конфликта специфической совокупности различных по своему содержанию интересов. Хорошо известная всем дилемма: «пушки или масло», характеризующая политику как государственных, так и негосударственных участников отношений на мировой арене, в XXI веке имеет и общепланетарное измерение. Оно придает острейшую актуальность вечной проблеме власти в мировой политике. Сегодня эту проблему можно сформулировать как вопрос: перейдет ли мировая политика под власть охлоса?
Ожидаемый марксистами «рост политической активности угнетаемых масс», либеральные надежды на «демократизацию и модернизацию всемирной системы политических отношений» реализуются сегодня в виде формирующегося на наших глазах мирового порядка. Будучи по своей сути межвоенным, (эта констатация указывает не на приближение очередной мировой войны, а на его традиционность) он, как и следовало ожидать, характеризуется кризисом международного права, участием все новых наций, народов, народностей, племен, религий и конфессий в «параде суверенитетов», ростом международного влияния и авторитета государств с населением, никак не принадлежащем по уровню своего социокультурного развития к «золотому миллиарду». Как ни странно, все это сочетается с артикулируемыми внутри самого этого миллиарда требованиями отказа от тех идеалов и ценностей, стремление к которым и помогло ему стать «золотым». Я имею в виду не столько отмечаемые уже несколько столетий «гниение Европы» и «упадок Запада», выражающиеся во множестве симптомов – от краха мультикультурализма до борьбы за предоставление избирательных прав домашним животным, сколько объективное, проверяемое и достоверно фиксируемое смещение военных, инновационных, интеллектуальных и культурных центров влияния на былую периферию.
Подлинные, реальные конфликты сегодняшнего дня – это симптом утверждения нового мира. Нам всем предстоит научиться не только жить среди этих конфликтов, но и видеть их прагматический смысл и значение, использовать их в интересах своей страны и своих граждан.
Глава I. Теоретико–методологические проблемы конфликтологических исследований
Проблемы отечественного конфликтологического образования
Стребков А.И., Газимагомедов Г.Г.Конфликтологическому образованию в России 15 лет, что позволяет нам подвести итоги этого нелегкого пути становления подготовки конфликтологов на двухуровневой основе – бакалавриат и магистратура.
Не вдаваясь в достижения в области конфликтологического образования в России, хочется перейти к тем проблемам, которые сегодня являются сдерживающими перспективное развитие конфликтологии в стране. Сразу оговоримся, что эти проблемы есть продукт как общих проблем образования, так и частных проблем конфликтологического образования. Мы не будем затрагивать образовательную политику в целом, но там, где конфликтологическое образование имеет общие проблемы с образованием вообще, то нам волей- неволей придется коснуться и политики образования в целом.
Во-первых, небольшой срок существования ООП по направлению подготовки «Конфликтология» (напомним, что всего лишь 15 лет ведется подготовка конфликтологов по утвержденным Министерством образования и науки РФ государственным стандартам), а также незначительное количество выпускников, их разбросанность по многим отраслям хозяйственной, культурной и политической деятельности, слабая обратная связь кафедр и университетов с выпускниками, отсутствие ответственности государства за их распределение – все это не дает возможности с полной уверенностью говорить о действительных проблемах, с которыми сталкиваются выпускники ООП. Но первейшая проблема заключается, по нашемуглубокомуубеждению, в том, как выпускники образовательной программы адаптируются в этих сложных условиях, когда конкуренция в среде наемных работников и особенно тех, кто занят умственной деятельностью, растет не по дням, а по часам. Но спорадические встречи с выпускниками, их положительные отзывы о подготовке в течение 4-х или 6-ти лет дают некоторые представления о том, что они сегодня представляют собой, будучи включенными в практическую деятельность, каков их конкурентный потенциал. И первое, о чем можно сказать – а это наиболее важное и главное – что в пределах профессий и должностей, на долю которых приходится большая умственная деятельность, выпускники легко адаптируются и растут по карьерной лестнице. Это результат того замысла или идеи, уложенный в основу подготовки конфликтологов, который заключается в том, что впервые 4 года не ведется не профильная, а общая подготовка конфликтологов, в которой достаточно сильна историко-конфликтологическая и теоретико-конфликтологическая парадигма, логично переходящая в ее технологическую составляющую. Т.е. в подготовку внедрен принцип восхождения от абстрактного к конкретному, который показывает путь движения теории к практике, а практики – к теории. И мы не согласны с суждениями, согласно которым социо-гуманитарные теоретические конструкции не могут быть внедрены в непосредственно социо-гуманитарную практику. Теория обязана осуществлять движение к практике, также как и практика к теории. А конфликтологическая теория, даже при условии, что она не едина (что есть опять же многообразие теорий, которые на свой манер объясняют причины и следствия зарождения, протекания и разрешения конфликтов), в конечном счете, предлагая объяснения конфликта в некоторой абстракции, в то же время предлагает конкретные или практические рецепты разрешения или урегулирования конфликтов. А коль скоро это так, то использование выпускником этих рецептов, этих технологий, как это принято сегодня, и получаемый тот или иной результат позволяет выпускнику пользоваться такими теоретическими конструкциями, которые наиболее верно отражают суть того, что мы называем конфликтом. И мы уверены в том, что знания о конфликте должны быть комплексными, междисциплинарными – что позволяет выпускнику не ограничиваться в анализе конфликта законами, господствующими в одной сфере жизни людей, а рассматривать конфликт как универсальный способ взаимодействия, характерный всем сферам жизнедеятельности общества. Он не ограничивается какой-либо одной сферой, он все сферы рассматривает как одну сферу человеческой жизни, при этом прекрасно осознает всемерную связь различных форм бытия современного человека. Вот почему выпускник ООП по конфликтологии более вооружен знаниями об обществе, чем выпускник, ограниченный особенными связями политического, экономического, психологического и иного характера. Вот почему он с легкостью адаптируется в различных видах деятельности, вот чем обусловлен его карьерный рост.
Во-вторых, это круг проблем, связанных определением направленности подготовки – будет ли она подготовкой технологов в урегулировании конфликтов, подготовкой переговорщиков и медиаторов, или подготовкой аналитиков и теоретиков конфликтов. Как показывает практика, все еще сохраняется большой конкурс поступающих, как на бакалаврскую программу, так и на программы магистратуры. Конкурспо-прежнему высок и стабилен, и лишь некоторая политика, направленная на увеличение рейтинговой привлекательности университета в целом (для программы был утвержден проходной минимум 189 баллов по трем предметам, нижний предел, позволяющий участвовать в конкурсе, составил по каждому предмету ЕГЭ – 63 балла), повлекла за собой резкое сокращение в этом году обучающихся на договорной форме обучения. Это сокращение, по нашим оценкам, составляет четырех-, а то и пятикратное уменьшение обучающихся договорников. Что, в конечном счете, является в какой-то мере положительным моментом подготовки, ибо на каждого обучающегося будет выпадать больше времени, отводимого преподавателем на консультации и беседы вне рамок официальной нагрузки. Но дело не только в этом, но и в том, что конкурс на программы магистратуры практико-ориентированного характера, такие как «Технологии урегулирования конфликтов посредством переговоров», имеет постоянную тенденцию к росту. Для сравнения: на данную программу в этом году конкурс составлял 5 человек на место (их всего было 8 мест), а на такие программы, как «Анализ и управление конфликтом», а также «Политическая конфликтология» – всего лишь два человека на место. Это свидетельствует о большой заинтересованности выпускников бакалавриата, и не только нашего бакалавриата, получить компетенции (знания, умения и навыки) переговорщиков и посредников в конфликте. Данный интерес обозначает некоторую тенденцию увеличивающихся потребностей в технологическом знании, о способах и методах урегулирования конфликта посредством переговоров и медиации. И поэтому нами подготавливается еще одна программа магистратуры по медиации – что связано с некоторой переориентацией программ магистратуры на прикладные, практико-ориентированные аспекты конфликтологии, на которые претендуют другие отрасли знания и подготовки, такие как юриспруденция и психология. Все зависит от того, в каких сферах все больше начинают применяться медиативные и технологии переговоров. Поэтому встает вопрос: сколько в переговорах и медиации юридического и психологического, а сколько конфликтологического? Это вопрос не теоретический, это вопрос практики, но так как здесь все зависит от соотношения численности юристов, психологов и конфликтологов – как и в конфликте – то становится очевидным, что эти виды конфликтологической деятельности заполняются психологами и юристами, не имеющими базового конфликтологического образования. И тогда снова встает вопрос: кто кого? Понятно, что в силу большей численности (а численность здесь существенный фактор) происходит «юридизация» и «психологизация» переговоров и медиации в ущерб их конфликтологическому содержанию. В связи с чем возникает необходимость практического соединения этих подготовок, которые не являются антиподами в содержательном смысле, а являются таковыми в результате искусственной профессионализации, искусственным различением социо-гуманитарных наук и раздельной подготовкой по различным направлениям.
Выдвижение конфликтологической практики в разряд особой профессиональной деятельности, которая все больше получает признание в обществе, увеличивает ее авторитет и тем самым увеличивает спрос на конфликтологов, занимающихся медиацией, конфликтологическим консультированием, переговорами, альтернативным разрешением споров или конфликтов в общем. В то же время лишь набирает силу спрос на специалистов в области разрешения социально-трудовых конфликтов, в сфере политики и государственного управления. Теоретическое обоснование необходимости включения конфликта в качестве объекта управления имеется, есть также набирающая силу потребность управления в специалистах-конфликтологах, обеспечивающих конфликтологическое сопровождение деятельности организаций и фирм. Есть перспектива расширения объекта профессиональной деятельности конфликтологов, а значит – есть и перспектива увеличения численности обучающихся по ООП конфликтология. В связи с чем появляется настоятельная необходимость в подготовке конфликтологов по разрешению конфликтов в сфере социально-трудовых отношений, в организациях и производствах. Появляется необходимость также в профессиональном стандарте конфликтолога, специалиста в сфере урегулирования конфликтов и поддержании мира, как это сегодня делается в отношении профессионального стандарта медиатора. Эта перспектива положит начало юридической легитимации должности конфликтолога на предприятиях, как должности юрисконсульта или экономиста. Положит начало профилизированной подготовки магистров направления совместно с юристами, психологами, экономистами. Т.е. образовательная программа по конфликтологии приобретет практико-ориентированный характер, удовлетворяющий спрос на конкретных специалистов в области урегулирования конфликтов и поддержания мира, без потери ее теоретической насыщенности.
Вообще конфликтология, задумываясь как междисциплинарное направление подготовки, должна была снять существующие границы знаний, интегрировать знания, полученные в различных отраслях и выступить катализатором объединения разрозненных знаний о человеке и обществе. Но, как показала практика сложившейся факультетской и кафедральной системы управления в университетах, подобное объединение трудноосуществимо. Поэтому в данном отношении управление, структурным элементом которого будет все больше выступать образовательная программа, будет наиболее соответствовать движению подготовки в междисциплинарном направлении. Это возможно будет осуществлять в рамках совместных программ магистратуры, в которых достигается баланс межотраслевого знания в урегулировании конфликтов.
Надо уже сегодня взять за аксиому, что идеальной мерой конфликта не является какое-то отдельное знание, а знание многих наук, для которых предметом являются не застывшие раз и навсегда связи и отношения, а находящиеся в постоянном изменении, в развитии, отрицании и возникновении новые связи и отношения. Можно взять за аксиому, что практической мерой конфликта выступают противоречия, возникающие во всех проявлениях общественной и индивидуальной жизни, порожденных этой жизнью, и что они могут быть разрешены не только и не столько посредством одного лишь знания, но и практического действия, направленного на разрешение этих противоречий. Для конфликтологии должно быть аксиомой всякое знание об изменениях, о противоречиях и способах их разрешения, всякое знание о действиях людей, разрешающих эти противоречия, не искусственно, как говорил К. Маркс, не политически, не насильственно, а естественным волеизъявлением людей, желающих избавиться от этих противоречий.
Умение разрешать конфликт, если перевести услуги конфликтолога в денежное выражение, дорогого стоят. Особенно это заметно в социально-трудовых конфликтах. Приведем всего лишь один пример с забастовкой, которая происходила на «Боинге» в 2000 году. Ее считают беспрецедентной забастовкой для Америки. На 38 дней прекратили работу инженеры и техники компании «Боинг» в Сиэтле. Такой крупной стачки «белых воротничков» не было за всю историю Америки. Те, кто проектирует самолеты – основная интеллектуальная сила компании – стояли в пикетах у ворот своих предприятий. Они требовали «повышенного уважения» к себе как к профессионалам. Иными словами, гарантированных прибавок к зарплате, ежегодных премий, увеличения льгот по страхованию жизни и т.д. (Среднегодовая зарплата инженеров «Боинга» 55 тыс. долл., техников – 45 тыс. долл.). Каждый день этой забастовки обходился компании потерями в 5 млн. долларов. И все это в общей массе составило около 200 млн. долларов за 38 дней конфликта. Сокращение длительности данного конфликта хотя бы на два дня повлекло бы за собой сохранение для компании 10 миллионов долларов.
Цена конфликта сегодня высока, и не только в денежном, но и в моральном отношении. Репутационные и прочие потери наносят нематериальный ущерб, который тоже может быть представлен в денежном выражении. Поэтому помимо знаний законов менеджмента, каждый руководитель предприятия и все участники управления должны освоить азы конфликтологии, азы технологий предупреждения и разрешения конфликтов. Для этого необходимо развивать подготовку в рамках дополнительных программ по конфликтологии, ориентированных на возросшие потребности в конфликтологической квалификации всей системы управления, начиная с предприятия и завершая политической сферой жизни российского общества. Тенденция востребованности краткосрочного повышения квалификации в области медиации сегодня налицо. Начинают быть востребованными дополнительные образовательные программы по консультированию в конфликте. Ощущается потребность в специалистах в сфере разрешения и предупреждения конфликтов. В связи с этим технологическая составляющая, например, политических конфликтов, все больше приобретает практическое значение, увеличивается спрос на подобные технологии – особенно в силу того, что в последнее время образовалось большое количество партий, члены которых и формируют спрос на знания, навыки и умения в сфере конфликтологии. Увеличивается спрос на специалистов в области урегулирования социально-трудовых конфликтов. Продвижение конфликтологии в данном направлении в то же время укрепляет позиции и репутацию основной образовательной программы по конфликтологии.
В-третьих, это круг проблем, связанных с конфликтологией как подготовкой специалистов высшей квалификации, т.е. с подготовкой в рамках аспирантуры. Неоднократные решения УМО по инновационным междисциплинарным образовательным программам при СПбГУ легитимировать отрасль науки «Конфликтология», включить ее в перечень научных специальностей, осуществлять подготовку по данной отрасли науки в рамках аспирантуры и докторантуры, а также обращение с этими решениями в Министерство образования и науки не дали должных результатов. Инициатива УМО переваривались разумом министерской бюрократии от образования, но положительных решений не принималось и, наверное, они не будут приняты в ближайшей перспективе. Стремление конфликтологии вырваться на легитимированный научный простор так и осталось стремлением без институциональных решений. Нет аспирантуры, нет диссертационных советов, нет кандидатов и докторов по данной отрасли науки, нет и в перспективе не предвидится. Оставляя в стороне борьбу вокруг конфликтологии и за конфликтологию, следует сказать о том, что намечается прорыв в этом направлении (а известно, что в рамках специальностей научных работников по политическим наукам, конфликтология была легитимирована, заработала аспирантура по специальности 23.00.06, начали формироваться диссертационные советы по данной специальности), но дальше одного совета, открывшегося в одном из вузов Москвы, дело не пошло. Сегодня даже эта перспектива частичного признания конфликтологии как науки на государственном уровне оборвалась, не успев испытать себя на практике, о чем мы сожалеем, но делаем из всего этого вывод, что сама конфликтология стала предметом борьбы и конфликта. Видя это, мы приходим к выводам более глобальным и справедливым о том, что конфликтология стала предметом политической борьбы, стала предметом вожделений получать от нее дивиденды, овладев ею, монополизировав ее. Это становится особенно заметным, когда речь заходит не о конфликтологии в целом, а об ее частях, таких, как медиация.
