Меч, рассекающий листья

– Шоковая терапия. Очень хорошо помогает в подобных случаях. Отрезвляет.

– Ты что, у японцев пример взял? Они любят себя наказывать таким образом. Что, так взял и отрезал, чтобы просто избавится от привычки?

– Это ты в кино увидел? – Витёк рассмеялся от всей души. Потом они заварили ещё чая, наделали бутербродов; получилось подобие студенческого застолья.

… – Я что, на японца похож? Или психа? – ещё под воздействием приподнятого настроения спросил Витёк. – Хотя, покажи мне нормального человека. А почему тебя интересует вся эта резня? Мой случай типичный. Увлёкся востоком, когда это было модным. Ушу, карате. Ну и втянуло во все эти прибамбасы. Всё же веселее жить. Согласись. Тут знаешь, сколько железа было? Если бы не пацан. От него же не спрячешь. До всего дотянется. Однажды ему по ушам настучали во дворе, так он схватил вот этот, и на улицу. Не знаю, как всё обошлось.

Витёк сходил в ванну и вынес оттуда самый обычный, с длинной круглой рукояткой, слегка изогнутый японский клинок, чем вызвал неподдельное удивление у Панчика. Лезвие сабли было слегка потускневшим, кое-где с намёками ржавчины, но оно производило впечатление настоящего холодного оружия.

– Это же самурайский меч! Неужели настоящий?

– Мне его китайцы подарили, вернее, мы обменялись, когда я там в соревнованиях участвовал. Неофициально, конечно. Мне сказали, что это с какого-то мёртвого японца сняли во время войны.

– Но он же не военный, вроде. У тех же рукоятки, как у наших сабель.

– Мне кажется, что некоторые высокие офицерские чины в японской армии позволяли себе кое-какие излишества, для выпендрёжа. На самурайский он, конечно же, не тянет, но мне думается, что его ковал неплохой мастер.

– Судя по разводам, то да, – поддакнул Панчик, стараясь развить тему.

– Вообще, странно, как он мог оказаться в могиле. Для меня это загадка, если конечно, китайцы сказали правду. И по-моему, он побывал в деле.

– В рубке?

– Ну, может не совсем в боевой…

– Ты хочешь сказать, на нём есть кровь?

– Да. На нём есть.

– И не страшно? Такую вещь дома хранить. Да ещё под ванной.

– Там ему и место, махнул рукой Витёк.

– С таким отношением, он скоро совсем заржавеет.

– Он такой и был. Он уже несколько лет там валяется. Кстати, этот катан приличных денег стоит. Одно время хотел толкнуть, когда на мели сидел, но потом передумал. Здесь никому не интересно, а выходить на крутизну боязно. Могут кинуть.

Продолжая осматривать разводы на клинке, Панчик одновременно прокручивал отрывки из недавнего политического диалога с представителями поднебесной, будучи в гостях у покойной бабки Слона.

– У меня не срастается одна задачка. Недавно по случаю общался с китайцами, и уяснил одну вещь. С ними невозможно торговаться. Евреи им в подмётки не годятся. Как они тебе меч смогли отдать? Ей богу, не пойму. Или ты их чем-то купил таким, что они поплыли?

Витёк расплылся в улыбке, одобряя тем самым замечание своего гостя.

– В этом-то и дело Родион, что ты торговался, а я нет. И потом, они мне благодарны были за одну услугу. Но это другая тема, по фотографии. Вернее, по рекламе. А что касаемо этой дорогой железяки, то у них на этот счёт свои счета.

– Как это у вас получается? Так с языком нельзя, батенька.

– Шутка. Ты про Нанкин что-нибудь слышал? Или вообще, про оккупацию Манчжурии квантунской армией?

– Ну, так, кое-что. Просветили как-то на днях. Меч-то немалых денег стоит. Могли и чего другого в качестве благодарности.

– Ты извини Родион, но деньги не всегда главное, хотя как у тебя, не знаю. Не обижайся только, но твоя меркантильность впереди твоей лошади бежит.

– Профессия испортила, – вздыхая согласился Панчик, понимая, что перед Витьком надувать щёки нет смысла.

– Понятно, протянул Витёк, вспоминая утерянную мысль. – Китайцам глубоко плевать на всё японское. Это в крови, понимаешь? Генетически.

– Интересно, а япошкам тоже на китайское…

– Скорее всего, – пожимая плечами согласился Витёк.

– А сколько такой может потянуть? В смысле зелёных, – спросил Панчик, откладывая меч.

Витёк загадочно улыбнулся и пожал плечами. – У подъезда и за пузырь не продать.

– Мысль понятна, – кивнул Панчик. – А как провёз? Оружие всё-таки.

– Мы же целой делегацией ездили. С нами такие дядьки были в группе поддержки… Одни паспорта посмотрели и всё. Милости просим домой. Да ты не представляешь, сколько из Китая таких сувениров везут. Этого хлама у них немерено. Так ты не ответил. Тебе-то вся эта теме для чего? На фаната ты не похож. Палец даю на отсечение.

Панчик рассмеялся, но видя, что смехом не отделаться, задумался. У него было несколько вариантов ответа, но все они противоречили тому мнению, которое сложилось у него от первого знакомства с Витьком. Витёк выглядел простоватым и немного наивным человеком, может даже ветреным, однако открытым и честным. Он был незлобным, не поносил правительство из-за своих неудач и не держал злобы на друзей. Во всяком случае, на Андрея, который, как выяснялось, задолжал и ему. Панчику вдруг расхотелось врать, и он сказал правду наполовину.

– Хочу выкрасть из музея один японский меч и кое-что отрезать одному типу.

– Витёк вытаращил глаза, как делал это постоянно, если чему-то удивлялся. Когда это происходило, лицо его, и без того вытянутое, делалось ещё длиннее, отчего становилось даже страшно за его здоровье. Он даже привстал.

– Ты не разыгрываешь? Что, правда? Но почему бы не сделать это простым садовым секатором?

– Шучу, конечно, – извинился Панчик. – Меч мне нужен не для этого. Я даже не знаю пока, как это сделать, но почему-то твёрдо уверен, что уволоку его.

– Ради спортивного интереса?

– Ну, почти. Я бы сказал, вопрос жизни и смерти.

– Это хотя бы что-то объясняет, но не оправдывает. Воровать нехорошо.

– На том свете оправдают.

Витёк замолк и ушёл в себя. Пока он занимался медитацией, Панчик обложился журналами и стал их просматривать. Это были не дешёвые издания, с хорошими фотографиями и добротными комментариями. Там были и такие охотничьи ножи, какие даже трудно было себе вообразить. Теперь Панчик не удивлялся тому, как простого смертного могло втянуть в подобное увлечение. Во всём, что он видел, присутствовала красота и агрессия. Как раз то, что привлекало большинство мужчин. Особое внимание уделялось, конечно же, саблям.

– А почему принято японские сабли называть мечами? – спросил Панчик, пока Витёк смотрел в пустоту.

– Всё просто, – не замедлил с ответом Витёк. – Я думаю, что меч звучит солиднее. Сабля женского рода, как и шашка. Хотя у арабов делали клинки не хуже, чем у японцев. Нисколько не хуже, но их не сохранилось. Разве что в киношках. Да и наши шашки казачьи ничуть не уступали, особенно в конном бою. Но все они приспособлены под одну руку. А японский катан так и остался двуручным. Если его держать в одной руке, то он по-любому проигрывает нашим европейским саблям. Но это к делу не относится. Он меч, в принципе, в отношении к нему. Согласись, к словам тоже отношение неодинаковое. Меч настраивает на большее. Поэтому японцы и молятся на свои мечи.

– Что, до такой степени? Я думал, что они только на свою Фудзияму молятся.

– Японцы очень набожны, – заверил Витёк. – Они и на воду молятся. Они вообще очень уважительны ко всему, что их окружает.

– Мне кажется, ты идеализируешь.

– Есть немного, – согласился Витёк. – Наверное, это свойственно большинству русских, особенно, если увлечён востоком.

– А сейчас увлечение кончилось?

– Скорее переросло в другое. Пока секрет.

– Понимаю, – кивнул Панчик.

– Значит, ты хочешь стащить маленькую ворону? – как будто для себя сказал Витёк. – Такие клинки просто так в руки не даются.

– Маленькая ворона это что? – не понял Панчик. Витёк улыбнулся и, порывшись в журналах, протянул один, открытый на нужной странице. – Вот маленькая ворона. Все знаменитые мечи в Японии имеют личные имена, как и люди. Есть синее небо, есть молодая луна, белый журавль…

– Красиво, – согласился Панчик, разглядывая фотографию из журнала.

– Это один из самых старых мечей в Японии. Шедевр. Хотя, кому что.

– И чем же он прославился?

Витёк пожал плечами. – А чем хороша для папуаса икона Андрея Рублёва? Да даже для простого обывателя. Или храм Василия Блаженного?

– Ну, ты и сравнил.

– В том и дело, что для японца это одно и то же. Главное, что эти вещи имеют подлинный характер. Они убеждают всех, кто имеет с ними дело, в своей подлинности.

– Но любая вещь подлинная, – засомневался Панчик.

– Не любая. Есть вещи не подлинные, а лишь как подражание. Как и у людей. Есть человек личность, а есть жалкое подобие. Так же и в творчестве. Есть творец, и есть тот, кто подражает, не внося ничего своего. Подлинный мастер никогда не станет подражать. По понятиям японцев, настоящий мастер творит. А это, заметь, уже божественный уровень. Ведь бог – это творец. Или ты не согласен?

– А ты философ!

– Восток – дело тонкое.

– Эт точно, – согласился Панчик, тронутый искренностью и простотой услышанного. Они оба посмеялись над классической фразой товарища Сухова, а потом Витёк продолжил:

– Понимаешь… Подлинная вещь не только убеждает в чём-то. Подлинная вещь – это ещё и источник силы, проводник к какому-то незыблемому убеждению. К вере, что ли? К пониманию. Возьмём религию. Ведь если икона написана настоящим мастером, то верующему легче перейти на другой уровень осознания, ну и веры, разумеется. Увидев всю полноту картины вокруг, всю её божественность, наша вера укрепляется, и мы приобщаемся к неисчерпаемому источнику энергии.

– Всё настолько банально? Энергия и только?

– Отчасти ты прав, Родион. Но всё не так просто. Энергия человеку нужна для продвижения. Ведь жизнь, со своими фишками, как выражается Андрюха, останавливает нас, и мы лишаемся изначального импульса и продвижения к истине, к богу. Поэтому нам нужна энергия. А где её взять, скажи?

– Хорошо питаться. Ужин врагу не отдавать, – пошутил Панчик.

– Вообще-то этого недостаточно.

– Согласен, это шутка.

– Разумеется. В каждой шутке есть доля шутки.

– Ну а как быть с мечами?

– Меч – это всего лишь боевая единица. И этих единиц множество. Но для воина это единица главная. Самурай, владеющий подлинным мечом, выкованным настоящим мастером, творцом, уже имеет перевес над своим врагом.

– А если у врагов такие же подлинные клинки?

– Значит, подлинным будет поединок. И для кого-то он станет последним. Но об этом уже не думают.

– Как в «Горце»? Я бессмертный Маклаут? – вставил Панчик, вспоминая выходку своего дружка.

– Именно так. Любой самурай мечтает вступить в такой поединок. У кшатриев, а это те же самые самураи, только в Индии, считалось, что битва – это жертвоприношение богам. Это великая фраза, но современный человек её не сможет даже понять, не то что принять. Для истинного воина победа, запятнанная бесчестием, никогда не будет дорогой на небеса.

– Это красиво. Но мне кажется, что сегодня вряд ли кто-то станет ради этого рубить головы другим. Что даёт меч сегодня? Я понимаю, икона. Она не теряет своей актуальности, потому что там есть изображение бога. А меч-то вроде как атавизм прошлого. С ним даже на улицу не выйти.

– Ты прав, конечно. Сегодня это уже больше историческая ценность, чем духовная. Я с тобой согласен. Наверное, поэтому я постепенно отошёл от всего этого. Но для японцев это хороший якорь.

– В смысле? Что значит якорь? Это для меня непонятно, – спросил Панчик, чувствуя, как тема постепенно затягивает его. Но не только тема, но и сам Витёк, со своими пространственными уходами в параллельные миры.

– О… Это очень мощная вещь. Любому народу необходим якорь.

– Иначе унесёт?

– Вот именно. Но не только. Это свидетельство культурной состоятельности. Имея такой якорь, которому нет аналога в мире, народ чувствует силу, и никто уже не сможет упрекнуть его в дикости и невежестве. А в последнее время этим только и занимаются. Все только и делают, что пытаются выдернуть друг из под друга табуретку. И это получается. Возьми нашу Россию. Ты не представляешь, какой древней может быть наша история. Но её ужали до размеров помидора, якобы Россия начинается со средневековья. В результате мы лишились главного – самоуважения. Нас никто не боится, где бы мы не находились. Я это испытал на собственной шкуре. Поверь, мерзко осознавать, что к тебе относятся как человеку, у которого ни флага, ни Родины. А японцев как бы и не в чем упрекнуть. Они держатся за свои якоря всеми руками и ногами. Посуди сам. Земли мало, сами мелкие. История бедная, за небольшим исключением. Но их уважают, в отличие от русских. Мы для всех дикари, хотя, если судить по языку, это неправда. Примеров найдётся.

– Ты сказал как бы. Мне показалось, что ты сказал это не случайно. Или мне показалось?

Витёк ухмыльнулся. – Да, базар ты сечёшь.

– Работа, – наигранно вздохнул Панчик.

– У всех Родя есть свои слабости. Например, Корею называю страной утренней свежести, а сами корейцы едят собак.

– Так так, – занервничал Панчик. Это ты к чему?

– Да ни к чему. Япония…

– Знаю, знаю, страна восходящего солнца. И…

– А японцы едят дельфинов.

– Чо, в натуре? Живыми? Прямо так, убивают, а потом едят?

– А китайцы лягушек едят, и французы не брезгуют.

– Слушай, правда что ли, дельфинов? – не унимался Панчик.

– Так ты и не понял. У всех есть свои слабости. Поэтому нужны якоря, ну и, легенды про героев.

Панчик сразу вспомнил недавний разговор с Эйноске, а потом с Андреем. В свете его размышлений слова Витька производили сильное действие на сознание, правда, ему не совсем по душе был озабоченный пафос Витька, поэтому он спросил:

– А рис – это тоже слабость, в смысле якорь?

– Скорее, тормоз.

Они снова посмеялись и, не сговариваясь, пошли на кухню готовить рис.

– Я думаю, для всех узкоглазых это главный якорь, – заметил Панчик, пробуя на вкус белые зёрнышки. Витька позабавила такая ирония гостя в собственный адрес, но он согласился.

– А рис – это подлинная вещь? Как ты думаешь? – спросил Панчик, когда на тарелочках китайского фарфора красовались рассыпчатые пирамидки белого риса.

– Как и эти тарелки, привезённые из Китая.

– Кажется, я начинаю тебя понимать.

– А я нет.

– Ты хочешь знать, зачем мне подлинная маленькая ворона? Кстати, почему одна её сторона имеет сплошную заточку, а другая заточена только наполовину. Мне кажется, это не в стиле японских традиций. Больше на казачью шашку похоже. У моего друга шашка от прадеда осталась, так у неё конец тоже с двух сторон заточен. Или я что-то путаю?

– Не путаешь. Ты имеешь в виду казачью шашку рядового состава, образца тысяча восемьсот восемьдесят первого года. Их делали в Златоусте, и, конечно же, это классический образец, проверенный временем. А этот меч, скорее всего, переходная модель, как и всё очень древнее. И потом, эта вещь творческая, а когда человек творит, его мотивы знает только бог. Но ты не ответил.

Панчик понял, что Витёк этот вопрос так не оставит. Он был не только продвинут в теме, но и внимателен в разговоре. С правильной оценки характера Витька сбивало его необычное поведение и мимика. Витёк был рыжим, с немного вытянутым подбородком. Когда он слушал, его лицо всё время менялось, в зависимости от темы. Иногда казалось, что он притворяется. Он как будто смеялся над собеседником, делая то удивлённое, то равнодушное выражение лица. Наблюдать за ним со стороны было одним удовольствием, но быть его собеседником было сложно.

– Ну ты ведь тоже не раскрываешь своего секрета, – сказал Панчик.

– Ты насчёт этого? – усмехнулся Витёк показывая половинку своего указательного пальца. -Скорее всего, я хотел сделать тоже, что и ты. Как мне кажется. Я тоже хотел свистнуть меч.

Панчик едва сдержал эмоции, когда услышал эти слова.

– У тебя закурить есть?

– Давно бросил. Могу предложить что-нибудь покрепче, например, коньяк. Хотя ты вроде за рулём.

– Пойдёт. Доставай, как-нибудь проскочу.

– Авось обойдётся?

– Вот именно.

– Между прочим, «Авось» один из любимых богов у славян.

– Почему-то не удивляюсь. Но где ты всё это копаешь?

– У нас разные исходные точки движения.

– Надеюсь, что нам по пути.

– Вот выпьем пару пузырей, узнаем, – пошутил Витёк, демонстративно поднимая своё тестовое устройство.

Из начатой красивой бутылки Витёк разлил в маленькие рюмочки по чуть-чуть, и они пригубили.

– А хорошо сидим. Не успели чая попить, а на улице уже темнеет.

– Я тоже отметил этот факт, – согласился Панчик. – Скоро твои соседи вылезут грабить мою подлинную японскую машину.

– Уже наверняка обсуждают, как это сделать. Но раньше трёх часов не появятся.

– А до этого что?

– А до этого они так же, как и мы, будут бухать или раскуривать анашу.

Витёк налил ещё по несколько капель, имея привычку растягивать любое удовольствие как можно дольше. Они выпили по второй, и Панчик почувствовал, что ему действительно хорошо, как никогда. Витёк опять начал медитировать и явно ждал от Панчика информации.

… – Давай, колись. Зачем тебе понадобилось тырить из музея меч-кладенец, всем пальцам конец.

– Дак это ты им палец отмахнул? Я думал, ты шутишь.

– Мне не до шуток было. Я тогда в музее работал, вернее, подрабатывал.

Витёк опять замолчал, как будто вспоминая. – Ладно. Всё равно потом твоя очередь будет. Ну так вот. Я все экспонаты на плёнку снимал. Заметь. На плёнку, не на цифру, хотя она уже была тогда. Прикидываешь, сколько километров отщёлкал своим «Никоном». И всё на слайды! Когда-то все альбому из слайдов делали.

– А почему не на цифру? Это же круче.

– Ничего не круче. Цифра – это отстой по сравнению с киноплёнкой. Ну, в общем, снимаю всё подряд, всякую ерунду, её там горы. Полгода по подвалу лазил. Там в запасниках чего только нет! Одних картин на десять таких музеев. Они потом меня одного оставляли. И в один прекрасный день смотрю коробка длинная из дерева. Я почему-то сразу догадался, что в ней. Что меня удивило, так это то, что она была зарыта неслабо. Как будто её специально спрятали от людских глаз. Мне кажется, что его кто-то хотел присвоить, но передумал. Даже в мешок засунули для незаметности, ну, вроде хлама.

– А как ты догадался? – перебил Панчик, стараясь не упускать ни одной важной детали рассказа.

– Только не льсти мне. Я уже тогда кучу железа в руках передержал. В теме был, понимаешь? И потом габариты. У меня же тогда вот этот палаш из Китая был. А на коробке же ещё иероглифы полустёртые были. Я их потом вообще стёр. Мне кажется, в музее и не догадывались, что у них есть такой экспонат. А может, забыли. Я понимаю, если в краеведческом музее. А это же художественный. Не пойму, как он мог там оказался. Ящик вскрыл, а там свёрток длинный. У меня в башке как заколотило. Тряпку развернул, а там вот это.

Витёк порылся в фотографиях и протянул конверт, в котором лежало с десяток снимков, сделанных со вспышкой, не очень высокого качества.

– Это я на мыльницу снимал, чтобы никто не знал. Как же. Даже проявлял плёнку сам, и фотки печатал.

– Шила в мешке не утаишь.

– Это точно. Тебе в адвокаты пора, или хотя бы разводящим.

Панчик скромно пожал плечами:

– Ну и дальше что? Потом что было?

– Потом… А потом я захотел его немного пошлифовать, ручки, знаешь ли, потянулись, чтобы фотки ярче были, для эффекта. У меня сразу мысль сработала разобрать его. Они же разборные. У таких мечей на хвостовиках должна быть надпись. Имя мастера, когда сделан, для кого. Иногда и имя клинка. В общем, по хвосту можно спокойно установить, к какому классу относится клинок. Хотя там и так всё было ясно.

– Ты и японский язык знаешь?

– Было бы круто. Язык я не знаю, но перевести пару иероглифов – не проблема. У меня знакомая переводчица есть. Дело в том, что у японцев существует целая классификация мечей.

– А цена от этого зависит?

– Конечно. Я про это тоже думал, когда разбирал клинок.

– Ну и что там написано было?

– Пишут на заборе. А на клинках чеканят.

– Ну и что там отчеканили? – не унимался Панчик.

– Там было высечено ничего.

– Вообще ничего? Я правильно понял?

– Вообще. Ты правильно понял.

– А разве так бывает? Ты же сам говорил, что мастер и всё такое прочее.

– Мало ли что я говорил. Но как раз это меня и вдохновило, – начал снова Витёк, оживляя своё лицо. – Вот послушай меня. Только не перебивай. А потом, попробуй, реши эту задачку, как я её решил.

– Весь во внимании. Полагаю, это будет настоящее путешествие в японскую культуру.

– Только не надо иронизировать. Их мечи сравнительно молодые. Первые появились в шестом тере восьмом веке. Между прочим, их делали корейские мастера, и у них не было изгиба на клинках. С корейцами, на самом деле, вообще не так всё просто. Я имею в виду в древности. Ты слышал что-нибудь о семизубом мече?

Панчик замотал головой, не в силах выдавить слова, насколько загадочным звучало название меча.

– Это как? Семизубый…

– Я вообще-то не видел его, только читал. Его ваш, в смысле корейский король, императору Японии подарил, кстати, кажется бабе, шаманке. И это не байка, реально подарок сделал.

Услышав о корейских мастерах и императоре шаманке, Панчик подпрыгнул и встал по стойке смирно, задрав свой нос.

– Это правильно. Но не так высоко. Там ещё и китайские мастера были. У тех тоже не слабые палаши имелись. Короче, японцы у них всему научились. Но многослойку освоили только к восьмому веку.

– Пардон, не понял.

– Ну, многослойное железо. Как замешивают тесто. Берут кусок металла, нагревают, сгибают, соединяют, сковывают, потом опять нагревают, сгибают, и так в течение полугода. Про закалку я молчу, это особая тема. Дальше появился изгиб, и это, конечно, удивительно, потому что изгиб появился везде в, одно и тоже время. И у нас в том числе.

– У нас, это у кого? – спросил Панчик, прищуривая свои и без того зауженные глаза.

– У нас это у казаков.

– И что? В седьмом веке уже были казаки?

– А ты думал, они в пятнадцатом веке с луны свалились?

– Нет, конечно, не думал.

– Ну, тогда не перебивай.

– Не обижайся, Виктор. Мне на самом деле интересно про изгиб. А если они и у японцев были. Ну, казаки, я имею в виду.

– Ты знаешь, как-то не думал об этом. Очень может быть. Общего до хрена. Был у них кузнец Амакуни, и он выковал самый древний на сегодняшний день клинок. Кога расу.

– Маленькая ворона, – вставил Панчик.

– А ты мне всё больше нравишься.

– Ты мне льстишь. Я этого не заслужил. Продолжай, я само внимание.

– Ну, там ещё кое что этакое имеет место. – Витёк замолчал, как будто размышляя, продолжать или нет. – Скажем, – протянул он, и ухмыльнулся. – Меч Кусанаги. Говорят, что его нашли в теле дракона. Его так и зовут, меч в змее.

– А взглянуть можно? – спросил заинтригованный Панчик.

Витёк рассмеялся.

– Уж его точно никто не видел. И вообще, у тебя есть фантазия? Это же легенда. Или тебе ещё тело убитого дракона предоставить?

– Был не прав, продолжай, – закивал головой Панчик.

– Вообще-то мне нравятся легенды, без них в жизни скучно.

– Согласен, у нас тоже кое-что имеется, например скатерть самобранка, меч-кладенец, Илья Муромец…

– Ну, вот и ты въехал в тему. Ладно, продолжаем. Потом был золотой век японских мечей. Камакура.

– То есть, японцы усиленно рубились меж собой?

– Скорее всего. А в нём несколько великих имён. Например…

– Например, Масамуне, – не унимался Панчик, чувствуя, как развязывается его язык от алкоголя и поднимается настроение.

– Знаешь что? Может, ты продолжишь, а я послушаю.

– Извини, Виктор. Недавно с одним японцем общался. А он оказался любителем этой темы. Как-то запомнилось. Всё, молчу, как могильная плита.

– Дело в том, что Масамуне не подписывал своих клинков. – Витёк замолчал, ожидая, что его обязательно перебьют. Но Панчик держал обещание, и слегка приоткрыв рот, молчал.

– Вот то-то же. От Масамуне сохранилось шестьдесят мечей, и все они канонизированы.

– Это как? С них сдувают пыль?

– Ещё как сдувают! Они эталон. А теперь смотри, что получается. В Японии всего сто двадцать мечей, плюс минус, имеющих титул национального сокровища.

Панчик присвистнул, тут же прижав палец к губам.

… – Далее чуть меньше тысячи, как важное культурное достояние. За такие вещи любой коллекционер осыплет тебя золотом.

– Или оторвёт голову.

– Ты, как всегда, прав, – согласился Витёк.

– Мне даже обидно.

– Это мне обидно. Дальше. Дальше по нисходящей идут особо важные мечи. Их почти не считают. Потом важные мечи, вот такие, как твоё лицо сейчас. Потом особо оберегаемые и просто оберегаемые.