Тот, кто придет за тобой

Глава третья

Первый месяц, проведенный у Горданы, пролетел незаметно и больше напоминал отпуск. Яне даже было совестно: приехала вроде бы ухаживать за больным человеком, а только и делает, что наслаждается жизнью, гуляет по саду да читает книги. Правда, она еще начала учить сербский, но это тоже оказалось скорее удовольствием.

До дальних концов поместья, как Яна про себя называла владения Горданы, она пока так и не добралась. Предлагала Гордане вместе пройтись, но та не выказывала особого желания, предпочитала сидеть на террасе или проводить время в саду.

– Пока я могу сама себя обслуживать, от тебя ничего не требуется, Яночка. Просто будь рядом, чтобы в случае чего вызвать врача, – сказала Гордана в первый вечер, когда Яна только приехала в Сербию.

– Зачем тогда… – начала девушка, но Гордана мягко перебила, накрыв ее ладонь своей рукой.

– Мне нужно было посмотреть на тебя. Приглядеться, понять, сможем ли мы жить под одной крышей. Люди ведь должны быть внимательны, осмотрительны, подбирая себе партнера для дальнейшей жизни, верно? Так вот, выбирать того, кто будет рядом с тобой в момент смерти, тоже нужно тщательно. Ты согласна?

Яна неуверенно кивнула.

– Если я вам не подойду, вы отправите меня обратно в Казань? – не подумав, брякнула она.

Гордана тихонько засмеялась.

– Не отправлю. Ты мне уже подошла. Я вижу такие вещи с первого взгляда и обычно не ошибаюсь в людях. – Она приподняла бровь и ухмыльнулась. – Может, поэтому так и не вышла замуж.

– Тогда я буду заниматься хозяйством, – решительно сказала Яна. – Если у вас есть помощники, скажите, что теперь их услуги не потребуются. Я сама буду готовить, убирать, стирать.

– Нет у меня никого. Никто не приходит, – говоря это она вроде бы как-то потемнела лицом. – Я все всегда делала сама и отлично справлялась. Но если хочешь помочь, возражать не стану.

На том и порешили. Кроме того, Гордана объявила, что собирается платить Яне, чтобы та не чувствовала себя приживалкой, и попросила дать номер карты и счета. На следующий день Яне пришел перевод на три тысячи евро.

– Тебе наверняка что-то понадобится, не будешь же ты каждый раз клянчить у меня. Потом, после моей смерти, все, чем я владею, отойдет тебе, но и до той поры ты не должна ограничивать себя в тратах.

Слушая ее, Яна чувствовала себя неловко – и вместе с тем восхищалась своей родственницей. Как спокойно, без надрыва, не стараясь вызвать жалости, она говорит о своей неминуемой смерти! Сколько в ней благородства! Яна задавалась вопросом: смогла бы сама так же достойно вести себя в подобной ситуации?

У Горданы был неоперабельный рак в четвертой, терминальной стадии. Она принимала какие-то препараты, которые призваны были облегчить ее состояние, и два-три раза в неделю к ней приезжал врач. В остальном же можно было подумать, что ничего плохого не происходит.

Конечно, ей было тяжело, не хватало сил – порой ей было сложно даже подняться на невысокий второй этаж, однако Гордана никогда не жаловалась на боль и слабость.

Яна старалась поддержать родственницу. Она быстро поняла, что самым лучшим вариантом было делать вид, что никакой болезни и вовсе не существует, так что стремилась всячески ее развлечь: рассказывала Гордане о жизни в России, о себе и своих подругах, придумывала разные байки. Ей доставляло неподдельную радость видеть улыбку и интерес на лице женщины.

В целом же, если не думать о страшной перспективе для Горданы, к которой она успела привязаться, Яна пребывала в отличном настроении.

Она успокоилась, перестала постоянно думать о неудавшейся личной жизни и невразумительных профессиональных достижениях. Вместо этого с удовольствием писала свой роман – и ей даже казалось, что выходит неплохо. Время от времени Яна болтала по скайпу с подругами и мамой, отлично высыпалась, а ощущение тревоги, которое посетило ее в день приезда, больше не возникало. Наоборот, ей нравились тихие вечера, уединенность дома Горданы, уют и покой, которые царили в комнатах.

Гости сюда не заглядывали – Гордана, судя по всему, не особо жаловала визитеров. Исключение составляла разве что милашка Мэгги, которая являлась раз в несколько дней. Яна оставляла для нее еду возле двери, и кошка опустошала миску, а потом, если девушка была на крыльце, запрыгивала ей на колени, сворачивалась клубком и дремала.

Слушая ее уютное мурчание, Яна жалела, что Гордана не позволяет взять Мэгги в дом: как она сказала однажды, «кошек люблю без ума, но животных в доме не выношу».

«В люди» Яна выбиралась не часто – примерно раз в неделю. Заказывала такси: автомобиля у Горданы не было, в последние годы она не водила машину и продала ее за ненадобностью.

Добраться до Малого Зворника можно было и на автобусе. Хотя до остановки было больше километра, Яна, наверное, все равно ходила бы пешком: прогуляться при хорошей погоде – сплошное удовольствие. Но подстраиваться под расписание движения автобусов не хотелось, поэтому она предпочитала такси.

Городок был крошечный, по российским меркам – не больше райцентра. С одной стороны – река, с другой – горная гряда. Домики, магазинчики, лавочки, а на выезде – огромная, будто вросшая в гору часовня.

Яне очень нравилось бывать там. Ноябрь был теплым и солнечным, и она выходила на берег, садилась на лавочку и подолгу смотрела на воду, на большой город, который раскинулся на другом берегу Дрины; на Зворницкую крепость, что взгромоздилась на высоченную гору.

Приграничный город – а поблизости никакой колючей проволоки, вышек, собак: именно так Яна представляла себе государственную границу. Зворник и Мали Зворник соединены мостом, и люди постоянно переходят, переезжают туда – сюда, кто-то за покупками, кто-то по работе.

Ритм жизни в Сербии совсем не тот, к которому Яна привыкла в России. Неспешный, спокойный, размеренный. Девиз сербской жизни – «полако», словечко, которое Яна постоянно слышала и которое можно было примерно перевести как «медленно, постепенно».

Бывало, что доводилось долго стоять в очереди перед кассой, потому что продавщице вздумалось побеседовать с подошедшей к ней женщиной. А вот два автомобиля вдруг остановились посреди дороги, и водители высунулись в окна, бурно приветствуя друг друга, так что всем остальным участникам движения тоже пришлось притормозить… Но это никого не раздражает, никто не орет и не ругается, ибо – куда и зачем спешить? Жизнь прекрасна, надо ценить каждое мгновение.

Яна поймала себя на мысли, что с каждым днем все больше влюбляется в эту страну – в ее прекрасную природу, пейзажи, от которых захватывает дух, в улыбчивых, доброжелательных людей, в их готовность помочь и принять участие.

В то же время девушку смущало, что она как бы выключена из этой жизни: она течет мимо, как несет мимо свои воды река Дрина. Яне хотелось бы тоже останавливаться и говорить с соседями, обсуждать что-то, чем-то заниматься, а не просто наблюдать за тем, как живут другие.

– Учи язык, Яночка, старайся, – советовала мама. – Будет у тебя нормальное полноценное общение, сразу почувствуешь себя своей.

Яна соглашалась, усердно занималась, учила. Это ведь только кажется, что русский и сербский похожи, а в действительности говорить и понимать других – непросто.

Но на самом деле ей показалось, что не только незнание языка затрудняло общение с местными жителями. Когда люди узнавали, кто она и где живет, что-то неуловимо менялось в их поведении.

Яна почувствовала это дважды – и с тех пор остерегалась касаться этой темы. Хотя, конечно, это уже вряд ли помогало: Мали Зворник – город маленький, все всех знают, и русская девушка, что регулярно отоваривалась в местных магазинах, успела запомниться.

В первый раз Яна заметила, как продавщица в «месаре» (мясном магазине), которая только что широко улыбалась, предлагая товар на выбор, вдруг как-то скисла. Улыбка ее погасла, она быстро упаковала выбранные Яной свиные ребрышки и курицу и всучила покупательнице, явно желая, чтобы та побыстрее ушла.

Тогда Яне показалось, что это случайное совпадение: мало ли, может, женщина вспомнила, что у нее какое-то неотложное дело.

Но похожая ситуация повторилась в аптеке, куда Яна зашла купить лекарство от головной боли: только что девушка за прилавком была полна желания помочь определиться с выбором, а потом неожиданно смешалась, даже покраснела слегка, опустила глаза.

Странно.

Яна подумала, что надо бы спросить у Горданы, поинтересоваться, в чем тут дело, но потом решила не волновать ее понапрасну. Скорее всего, обычные сплетни, людская зависть, пересуды и толки. Если все это нести в дом, обсуждать и всерьез воспринимать, никакого здоровья не хватит. А с ним у Горданы и без того проблем хватает.

Тем более что доктор, например, относился к Гордане и Яне прекрасно. Он знал русский, правда, говорил с сильным акцентом, но вполне понятно, так что Яне нравилось беседовать с ним. Высокий – среди сербов вообще много рослых мужчин, с благородной сединой и темными грустными глазами, доктор Милош Пантелич был немного похож на Сильвестра Сталлоне. Он жил в Лознице, городке, что находился примерно в сорока километрах от дома Горданы, и два-три раза в неделю навещал свою пациентку.

– Гордана – смелая, сильная женщина, – сказал он как-то Яне. – Я восхищен тем, как она борется. Как держится.

– Да, я тоже, – с энтузиазмом подхватила Яна.

– Вы ведь знаете, у нее была непростая жизнь, и люди не всегда понимали…

В этот момент Гордана вышла на террасу, где они разговаривали, и доктор Милош замолчал. Яне хотелось сказать, что ничего такого она не знает – выросла-то не здесь, и спросить, чего не понимали люди, но разговор перешел в другое русло, а подходящего момента, чтобы вернуться к прежней теме, не было.

При первой же возможности Яна задала эти вопросы маме.

– Гордана мало говорит прошлом, о родителях, о сестрах. Не показывает старинные альбомы. Если они и есть, я их не видела.

– Не все старики трясутся над фотографиями, – резонно возразила Нина Владимировна. – Некоторым, знаешь ли, не доставляет радости бесконечно перебирать пожелтевшие снимки и грустить об ушедшей молодости.

– Это понятно, – досадливо отмахнулась Яна, – но мне кажется, что она уходит от темы, если даже я завожу разговор. Ты ничего про это не знаешь?

– Про что – «про это»? Про родителей ее я тебе сто раз рассказывала. Видела один раз, помню смутно. Люди как люди. Были у нее сестры, одна умерла совсем крошкой. Или, может, в подростковом возрасте. – Мать задумалась, вспоминая. – В общем, ее я не знала. Вторую сестру тоже не видела. Она умерла лет десять назад. Или меньше.

– Или больше.

Мать смущенно хмыкнула.

– От чего они умерли?

Нина Владимировна замолчала, потом неуверенно ответила:

– Не помню. Может, и знала, но… Болели, наверное.

– Ясно. Ничего ты толком не знаешь, – пробурчала Яна.

Мама засмеялась.

– Что ты разворчалась? И что это за детективное расследование? Гордана – обычная старушка. Семья у нее тоже самая обычная, в чем ты пытаешься найти подвох? Ну, не говорит о себе, не желает копаться в прошлом – имеет право. Может, была у нее в молодости грустная любовная история, она не вышла замуж, так что вспоминать сейчас неприятно, больно.

– На старую деву она не похожа.

– Слушай, с чего вдруг все эти вопросы? Оборонил доктор какую-то безобидную фразу – и что?

Яна поколебалась и рассказала матери о случаях в магазине и аптеке. Вопреки ожиданиям, Нина Владимировна ничуть не взволновалась.

– Господи, да чего ж тут удивительного? Элементарно, Ватсон! Гордана – женщина небедная, сама видишь. Долгое время жила в Белграде, владела сетью магазинов. Потом вернулась в родные края, живет обособленно, мало общается с людьми, а они там, сама видишь, коммуникабельные. Вот соседи пошли чесать языками, напридумывали всего. Может, бывшие конкуренты постарались, или Гордана мужчину у кого-то в юности увела – разве теперь разберешься? Плюнь и забудь. И не вздумай к ней лезть с вопросами!

Яна обещала, что не полезет. Слова матери ее успокоили. Наверное, она и вправду от безделья выдумала несуществующую таинственную историю, углядела загадки и странности там, где ничего такого нет и в помине.

Верить в это получилось ровно до той поры, пока «странности» не начали происходить с ней самой.

Глава четвертая

Яна проснулась среди ночи, хотя обычно спала крепко до самого утра. Виноваты были, видимо, выпитые на ночь чуть ли не пол-литра чаю с молоком и вкусняшками. Накануне Яна купила в магазине «Плазму» – любимейшее печенье Горданы (да и всех сербов, как она сказала).

Яна тоже не удержалась и до отвала наелась нежного, тающего во рту печенья, да еще и намазывала сверху другое лакомство – обожаемый «Еврокрем».

– Скоро в дверь придется протискиваться боком, – вздохнула Яна. – У вас тут все слишком вкусное, чтобы я могла проявлять характер и сдерживаться. То сыр свежий, то павлака (молочный продукт, напоминающий сметану – прим. ред.), то теперь вот печеньки эти.

– Кушай, кушай. В молодости у человека должен быть хороший аппетит.

– Жалко только, что он не всегда совместим с тонкой талией.

Проснувшись, Яна поняла, что снова заснуть не получится, придется вставать и идти в туалет. Она нехотя выбралась из теплой постели и вышла из спальни.

Когда возвращалась обратно к себе и проходила мимо комнаты Горданы, услышала жалобный тихий стон и замерла.

Постучать? Войти? Но что, если Гордана застонала во сне, а Яна сейчас войдет и разбудит ее? Не зная, как поступить, девушка прижалась вплотную к двери спальни и прислушалась.

Раздался шорох простыней, скрип пружин – должно быть, Гордана повернулась с боку на бок. Стоны больше не повторялись, и Яна на цыпочках вернулась в спальню.

Кровать ее стояла недалеко от широкого, почти во всю стену, окна. На всех окошках в доме Горданы имелись рольставни, которые можно опускать в жару или на ночь. Поначалу Яна опускала их перед сном, но потом перестала. Никто не сможет заглянуть к ней в окно – некому это делать. Разве что луне.

Они с Горданой обычно оставляли уличное освещение, лампа была включена и сейчас, но из комнаты Яны ее видно не было. Только жиденькая лужица желтого света разливалась где-то сбоку, а кругом – непроглядная тьма, которую рассеивал лишь бледный лунный отсвет.

Яна вздохнула, думая о Гордане, закуталась поплотнее в одеяло и повернулась лицом к окну, да так и замерла. На балконе, куда выходило окно комнаты, кто-то стоял. Высокий, худой человек. Она ясно видела темный силуэт, вытянутый и неподвижный. Тот, кто забрался на балкон, стоял и смотрел в окно, прямо на Яну.

От страха она зажмурилась, как ребенок, который надеется, что если он перестанет видеть монстра, то и чудище тоже не сможет его разглядеть. А когда открыла глаза, поняла, что никого на балконе нет – просто густая тень от раскидистой черешни, что росла под окошком.

Чтобы отбросить последние сомнения и развеять страхи, девушка встала и подошла к окну. Вот она – черешня. А вот ее тень. Ничего особенного.

«Дурочка, перепугалась невесть чего», – подумала она, ложась в постель. Яна уже засыпала, запрещая себе думать о плохом, но, когда сознание уже начало затуманиваться и защита ослабла, ей подумалось: «Черешня росла здесь все время, почему именно сегодня она напомнила мне человеческую фигуру? Там действительно кто-то был! Тень, которую отбрасывает дерево, совсем другая. Ее не перепутаешь с силуэтом человека».

Яне все же удалось усилием воли отбросить эти мысли и уснуть, но весь остаток ночи девушку мучили дурные сны. Не кошмары, просто что-то отвратительное, абсурдное, изматывающее. То, чего не вспомнишь поутру, чему нет названия.

В итоге утром Яна встала разбитая, с чугунной головой. К тому же ее знобило, как при высокой температуре. В доме был установлен отопительный котел, во все комнаты проведены батареи, так что обычно здесь было тепло. Но сегодня казалось, что комната выстужена, и Яна натянула теплую кофту.

Она прибрала кровать, кое-как привела себя в порядок и спустилась на кухню, чтобы приготовить им с Горданой завтрак. Та почему-то еще не встала – за дверью было тихо. Обычно Гордана поднималась рано, хотя и не сразу выходила из комнаты. Но сегодня, видимо, решила поспать подольше.

Придя на кухню, Яна первым делом достала с полки джезву, желая выпить кофе. Здесь, в Сербии, она научилась варить его в турке, по всем правилам, и теперь уже не могла понять, как могла прежде любить растворимый. Правда, без сахара, как Гордана, пить все равно не могла, такой напиток казался ей слишком горьким.

Пока вода закипала, Яна прикидывала, что будет готовить сегодня на завтрак, обед и ужин. Рыбки бы соленой, селедочки с вареной картошкой…

Но нет, это исключено. Сербы – мясоеды, а соленую рыбу считают сырой, не понимая, как можно есть «эту гадость», по выражению Горданы. Потому, видимо, не прижилась тут японская кухня. И это было, пожалуй, единственным, что не нравилось Яне в Сербии.

Жареную рыбу Гордана ела, но не любила. Как-то Яна купила и пожарила «скушу» – скумбрию. Гордана съела свою порцию и даже мужественно повторила несколько раз, что получилось очень вкусно, но Яна видела: вилку Гордана не бросает лишь из вежливости, и больше таких экспериментов не повторяла.

Ладно, на вечер – венгерский гуляш, к обеду – бульон с домашней лапшой. А на завтрак Яна решила сварить овсянку.

Первый сюрприз ждал ее, когда она стала кипятить молоко для каши.

Вода в джезве бурлила, но Яна не замечала этого: теперь было не до кофе. В холодильнике был еще один пакет молока и бутылка йогурта. Она достала все это, попробовала и скривилась. Так и есть. Все молочные продукты, что хранились в холодильнике, прокисли.

– Я же только вчера купила, сроки годности не прошли, – пробормотала она себе под нос, не понимая, в чем дело.

Может, холодильник не работает? Но нет, лампочка горит. Яна на всякий случай все же проверила: вилка была плотно воткнута в розетку.

Поддавшись порыву, она вытащила из холодильника кастрюлю с мясной подливой, которую приготовила вчера и которую они с Горданой еще не доели. Открыв крышку, Яна склонилась, чтобы понюхать содержимое кастрюли, но тут же отпрянула: вонь была такая, словно мясо целый день стояло на солнцепеке и успело протухнуть.

– Что за фигня?

Яна лихорадочно перебирала продукты: горчицу, сыр, колбасу, кетчуп, майонез. Вроде бы все остальное было в порядке.

– У тебя вода выкипает, – раздался за спиной знакомый голос, и девушка чуть не подпрыгнула на месте от неожиданности, но быстро взяла себя в руки и обернулась к стоящей у порога кухни Гордане.

– Доброе утро.

Без намека на улыбку, не отвечая на приветствие, что было на нее совершенно не похоже, Гордана сморщила нос:

– Чем это так мерзко пахнет? Меня, кажется, сейчас стошнит.

– Молоко скисло. И подлива испортилась.

– Ты забыла убрать все с вечера в холодильник?

Гордана говорила напряженным, измученным голосом, и Яна обратила внимание на то, что выглядит она хуже обычного: глаза совсем провалились, кожа пожелтела. К тому же она впервые видела Гордану непричесанной, с всклокоченными волосами.

– Нет, – поспешно проговорила Яна. – Все было в холодильнике. Я проверила, он не сломан и включен, но…

– Ладно, ладно, – недослушав, поворачиваясь к ней спиной, торопливо сказала Гордана. – Как уберешь тут все, принеси мне кофе на террасу, будь добра. Хочу посидеть, подышать воздухом.

Яна распахнула окно, чтобы проветрить кухню.

«Наверное, плохо спала, боли мучали, – думала она, выливая прокисшее молоко, отмывая кастрюлю. – Не зря же так стонала».

Закончив прибираться, с подносом в руках, Яна вышла на террасу. Здесь стояла удобная садовая мебель – плетеный столик с креслицами, скамейки. Гордана сидела на одной из них, прикрыв глаза.

Десятое декабря – время, когда Казань уже по уши завалена снегом. Здесь же стояла плюсовая температура, но погожим день не назовешь: ветрено, небо затянуто серыми лохматыми тучами, и с минуты на минуту может начаться дождь.

Гордана сидела в кресле. Одета она была так, словно собиралась поработать в саду: теплые брюки и свитер. Прежде она очень любила заниматься садом, но сейчас делать там что-либо ей было тяжело, поэтому Гордана просто бродила, подбирала валяющиеся на земле яблоки, убирала сухие ветви.

Поверх одежды Гордана накинула клетчатый плед. Худенькая, нахохлившаяся, как воробей в морозный день, она сидела и с безучастным видом смотрела перед собой.

– Я принесла вам кофе, – бодрым голосом проговорила Яна, и женщина обернулась.

– Спасибо, дорогая, – слабо улыбнувшись, ответила она. – Прости, я была груба там, на кухне.

– Что вы, – запротестовала Яна, – вовсе нет!

– Неважно спала прошлой ночью, – сказала Гордана. – Тяжелые сны. Да и болячки подняли голову. Не сердись на меня.

– Может, позвать доктора Милоша? – предложила Яна.

– Ни к чему его звать. Мы обе знаем, что со мной, и он ничем не поможет.

Поговорив с Горданой, Яна с тяжелым сердцем вернулась на кухню. Запах тухлятины уже давно выветрился, но ей все равно казалось, что он витает в воздухе. Яна хотела поесть каши, которую пришлось сварить на воде, но так и не смогла проглотить ни ложки, выбросила еду в ведро.

Гордана тоже отказалась от завтрака, что было впервые с тех пор, как Яна приехала. С террасы уходить она тоже не захотела – так и просидела там почти до самого полудня. Только когда дождь, который поначалу накрапывал, превратился в настоящий ливень, женщина вернулась в дом.

– Хотите, я вам чаю заварю с мятой или ромашкой? – Черный Гордана, как и многие сербы, почти не пила, предпочитала травяные. – Вам нужно согреться. Холодина на улице.

– Спасибо, Яночка. Ничего не нужно, – сказала Гордана, поднимаясь по лестнице. Яна с грустью отметила, как тяжело она опирается на перила. – Полежу, подремлю до обеда. Не беспокойся обо мне.

Плохо начавшись, закончился этот день тоже так себе: под вечер позвонила Галка, объявила, что поссорилась с мужем, и целый час рассказывала, какая он скотина, как она с ним мучается.

Это было обычное явление, Яна отлично знала, что Валера с Галкой скоро помирятся. Она говорила положенные в таких случаях слова, успокаивала рыдающую подругу, задавала вопросы и выслушивала жалобы, чувствуя при этом, что подлинного сочувствия не испытывает. Галке уж всяко лучше, чем Гордане, но та держится молодцом, а эта разнюнилась.

Кое-как сдержавшись, чтобы не наговорить резкостей и не обидеть и без того расстроенную Галку, Яна закончила разговор и отправилась в душ.

На этот раз рольставни перед сном она опустила. Постояла перед ними пару минут, хотела было не идти на поводу у собственной мнительности, но потом решила, что доказывать никому ничего не собирается. Раз ей спокойнее, когда рольставни опущены, значит, она их опустит, вот и все.

Глава пятая

Прошли почти две недели. В конце декабря Яна всегда чувствовала подъем – Новый год приближается, самый любимый, волшебный праздник. На этот раз она тоже пыталась разбудить в себе ощущение чуда, вызвать радость, хотя и не сказать, чтобы очень уж успешно.

Новый год в Сербии принято праздновать не так широко, как в России, другое дело – Божич, Рождество.

– Все просто лягут спать, – сказала Гордана. – Мало кто будет встречать наступающий год.

Впрочем, Яна решила, что они обязательно устроят себе праздник.

– Я наряжу елку, украшу дом и приготовлю что-нибудь вкусненькое. У вас есть елка? Или вы ставите живую?

Гордана покачала головой.

– Нет, – ответила она сразу на два вопроса. – Но рождественские украшения есть, посмотри в коробке на чердаке.

Яна послушалась, придирчиво перебрала запылившиеся венки, полу-сломанные фигурки Дедов Морозов, потускневшие шары, и сложила все обратно в картонную коробку.

– Лучше я куплю все новенькое. Будет весело и нарядно, обещаю.

– Хорошо, – согласилась Гордана. – Последний год жизни, действительно, можно и поприветствовать.

Яна сделала вид, что не обратила внимания на эти слова, и с преувеличенным энтузиазмом принялась перечислять, что планирует приготовить.

Настроение Горданы в последнее время резко изменилось. Если раньше она держалась ровно и спокойно, то теперь, после той ночи, когда Яне померещился человек, стоящий на балконе, все стало иначе. Гордана сделалась нервной и замкнутой, нередко срывалась, хотя позже просила прощения. Несколько раз Яна заставала ее в слезах.

Доктор Милош качал головой и говорил, что рано или поздно это должно было случиться: состояние больной ухудшается, болезнь берет свое. Яна понимала, говорила себе, что изначально готовила себя к чему-то подобному, но на душе скребли кошки. Она не могла до конца поверить, что дело только в болезни. А в чем еще – не знала.