Кому же верить? Правда и ложь о захоронении Царской Семьи

И вдруг – сенсация! В июле 2007 года поблизости от Коптяковской дороги обнаружены косточки общим весом в 70 граммов. И история стала повторяться практически по всем пунктам. Потому что сразу же, до всякой генетической или иной экспертизы, эти косточки со стопроцентной уверенностью объявляются останками Цесаревича Алексея Николаевича и Великой княжны Марии Николаевны! Потому что снова исследования проводятся в закрытом режиме, без участия независимых экспертов! Потому что вновь удаляется в тень забвения фигура первооткрывателя, на сей раз не только Г. Рябова, но и А. Авдонина! Потому что только через год, в 2008 году, почему-то вдруг выяснилось, что в Эрмитаже хранится рубашка Государя с его кровью после полученного в Японии ранения (хотя заместитель директора Эрмитажа Г.В. Вилинбахов, по собственному его свидетельству, знал о наличии её в Эрмитаже будучи ещё студентом)! Потому что вновь наступает неожиданная пауза, растянувшаяся уже на четыре года, в течение которых якобы доказанные всеми мыслимыми экспертизами останки Царских детей хранятся в холодильнике то ли морга, то ли судебно-медицинской лаборатории! И наконец, потому что опять зазвучали знакомые фальшивые ноты!

Отмечу только, что предыдущие фальшивые ноты в сравнении с нынешними даже обладателю абсолютного музыкального слуха могут показаться верхом благозвучия. Чтобы убедиться в этом, достаточно ознакомиться с двумя недавно вышедшими из печати произведениями: с тонюсенькой брошюркой В.Н. Соловьёва «Тайны старой Коптяковской дороги» (2010 г.) и с толстенной книгой Наталии Розановой «Царственные страстотерпцы. Посмертная судьба» (2008 г.).

Начнём с В.Н. Соловьёва. Читатель, вероятно, уже догадался, что речь идёт о том самом следователе по особо важным делам, который не сходил с газетных полос и телеэкранов в течение всего времени работы Комиссии по идентификации екатеринбургских останков вплоть до их захоронения в 1998 году. И который после девятилетнего пребывания в тени вновь объявился на публике в 2007 году, чтобы проинформировать общественность о найденных под Екатеринбургом 70 граммах косточек, принадлежащих, по его утверждению, «вне всякого сомнения, Царским детям».

Прежде чем прокомментировать некоторые фальшивые рулады, прозвучавшие в брошюрке следователя, хотелось бы сказать несколько слов о нравственной позиции этого человека с точки зрения верности профессиональному принципу беспристрастности в ведении следствия и установлении истины.

В 1995 году мне стало известно, что руководитель службы безопасности президента генерал А.В. Коржаков с доверием воспринимает скандальные заявления г-на Дальского, выдававшего себя за сына чудом выжившего Цесаревича Алексея Николаевича и требовавшего признания своей персоны в качестве законного наследника российского престола. Мне удалось не только лично переговорить с генералом, но и убедить его в том, что г-н Дальский, скорее всего, спутал реальную историческую фигуру Цесаревича с вымышленным персонажем, известным под именем лейтенанта Шмидта. Попутно я попросил его вмешательства в работу Правительственной комиссии по идентификации екатеринбургских останков, которая уже тогда, под давлением возглавлявших её нескольких вице-премьеров, весьма тенденциозно и часто бездоказательно склонялась в пользу признания подлинности останков, безапелляционно отвергая справедливые протесты со стороны инакомыслящих членов Комиссии.

Нелишне будет заметить, что в тот момент генерал А.В. Коржаков, в силу известных особенностей своего прямого начальника, испытывавшего к нему полное доверие, нередко подменял его де-факто на высшем государственном посту и поэтому пользовался непререкаемым авторитетом среди чиновничьего люда. Именно на это я и рассчитывал, когда просил его воздействовать на работу Правительственной комиссии в сторону более объективного рассмотрения основного вопроса.

– Я откомандирую одного из моих сотрудников, которому поручу собрать вместе с вами побольше конкретного материала о ходе расследования, чтобы затем уже предметно переговорить с главой Комиссии, – сказал А.В. Коржаков.

Этим сотрудником оказался умнейший Алексей Анатольевич Милованов, с которым и по сей день меня связывают близкие дружеские отношения. Я быстро ввёл его в курс дела, рассказав не только о тенденциозности руководителей Комиссии, но и о предвзятости позиции следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры В.Н. Соловьёва, напрочь игнорировавшего выводы Н. Соколова. А ведь он имел возможность допрашивать многих участников и свидетелей кровавой расправы в Ипатьевском доме по самым свежим следам!

– Пожалуй, с него и начнём, – предложил А. А. Милованов. – Я могу позвонить ему, представиться и договориться о встрече.

До этого мне уже несколько раз доводилось спорить с В.Н. Соловьёвым до хрипоты, всякий раз поражаясь легковесности его аргументов и склонности выдавать желаемое за действительное. Поэтому я стал уговаривать А.А. Милованова пойти к нему инкогнито, просто в качестве моего друга и единомышленника, чтобы, не вспугнув следователя присутствием официального лица, дать ему высказаться. Я был уверен, что и на этот раз он обнаружит поверхностность суждений и предвзятость подходов к ведению следствия.

Так мы и поступили. В течение получаса мой новый друг внимательно и молча слушал нашу бурную перебранку. И вдруг, поймав следователя на каком-то противоречивом высказывании, вмешался в разговор:

– Владимир Николаевич, вы же сначала говорили иначе! Как это понимать?

– Ну, вот ещё один эксперт выискался, – раздражённо отреагировал В.Н. Соловьёв. – Вы что, тоже из Дворянского собрания?

А.А. Милованов подошёл к нему и предъявил удостоверение сотрудника всесильной тогда службы безопасности президента России. Воцарившееся тягостное молчание здорово смахивало на гоголевскую «немую сцену».

– Меня прислал к вам Александр Васильевич Коржаков, – сказал А.А. Милованов. – Ему не совсем понятно, почему следствие столь упорно игнорирует мнения оппонентов и вместо обоснованных, аргументированных ответов на их возражения занимается отписками и голословными опровержениями их доводов?!

Тут-то следователь по особо важным делам Генпрокуратуры и явил свою «высокую» принципиальность и «непоколебимую» верность идее независимого и беспристрастного следственного процесса.

– Дорогой Алексей Анатольевич, – с робким возмущением воскликнул он, – какие же указания мне выполнять?! Я что-то не пойму… Нельзя ли, в конце концов, чётко определиться и однозначно сказать, каким должно быть заключение следствия? Так и передайте. Я сделаю всё в лучшем виде…

Забавно, что, встретившись с В.Н. Соловьёвым за ужином спустя 15 лет (летом 2010 года), я напомнил ему после третьей рюмки об этом эпизоде и спросил, как он отреагирует, если я предам гласности те его высказывания.

– А я не собираюсь ничего отрицать, – ответил следователь. – У меня есть чёткое объяснение той моей позиции. Так что напрасно меня пугаете!

Что ж, посмотрим, услышим ли мы это чёткое объяснение. Скорее всего, думается мне, верх возьмёт та же самая тактика умолчания, к которой не раз прибегали в затруднительных случаях «фальшивонотчики» всех рангов: вице-премьеры, следователи, судмедэксперты, генетики и далее по списку.

Теперь перейдём к фальшивым нотам, которыми изобилует брошюрка этого услужливого искателя «истины». Во-первых, выясняется, что, ко всему прочему, ему не чуждо заимствование чужих мыслей, выдаваемых за собственные, что на языке его профессии именуется простым словом «плагиат». На странице 8 своей брошюры В.Н. Соловьёв пишет: «Соколов Н.А. не хотел передавать материалы Тирсу М.Н., которому не доверял по политическим причинам, но был вынужден подчиниться воле Великого князя Николая Николаевича».

Все эти закавыченные здесь слова даны в брошюре без всяких кавычек от лица автора, хотя принадлежат они парижскому исследователю екатеринбургской трагедии Николаю Россу и были опубликованы издательством «Посев» почти на четверть века раньше (в 1987 году) на 16-й странице его книги «Гибель Царской Семьи». В менее явном виде вся 8-я страница брошюры – сплошной плагиат 16-й страницы книги Н. Росса.

Однако главная фальшивая нота всей брошюры В.Н. Соловьёва состоит в том, что он, прекрасно понимая более чем слабую доказательность своих аргументов в пользу защищаемой версии, пытается эмоционально воздействовать на сознание православной общественности умилительными, с его точки зрения, подробностями, ровно никакого света не проливающими ни на юридические, ни на исторические, ни на криминалистические или идентификационные аспекты основной проблемы.

Зачем, спрашивается, далёкому от Церкви автору понадобилось ударяться в мистику и рассказывать о некоей жительнице Украины, видевшей несколько раз один и тот же сон, в котором «к ней приходила (воцерковлённый человек сказал бы не “приходила”, а “являлась”! – 3. Ч.) Богородица и говорила о том, что нужно искать останки Царских детей неподалеку от первого захоронения» (С. 54)? Неужели только ради того, чтобы сообщить читателю о счастливом совпадении: «письмо этой православной женщины пришло в адрес Генеральной прокуратуры за несколько дней до того, как были найдены останки»? Во-первых, как выяснилось, сама Генпрокуратура была уведомлена о находке останков «лишь спустя десять дней после окончания раскопок». Следовательно, поисковики никак не могли воспользоваться столь «ценной» информацией. Во-вторых, невооружённым глазом видно, что автора вообще не волнует вопрос о реальной роли украинской «православной женщины» в нахождении захоронения. Почему? Да просто потому, что интерес его лежит совсем в иной плоскости. Ему крайне важно донести до сознания верующих людей, что останки были обнаружены по прямому вмешательству Божией Матери. Ведь в этом случае не только отрицание подлинности останков, но даже малейшее в ней сомнение становится тягчайшим грехом и кощунством!

А вот ещё одна яркая и откровенная апелляция к верующему сознанию. Автору задают вопрос: «Расскажите подробнее об идентификации останков двух человек, найденных в районе “мостика из шпал” в 2007 году». Развёрнутый ответ настолько елейный и коробящий ухо своей фальшивостью, что я не могу отказать себе в удовольствии процитировать его полностью. Читайте и умиляйтесь!

«В 2004 году по моей просьбе в одном из монастырей была написана икона Цесаревича Алексея с птичкой (пунктуация авторская. – 3. Ч.). Перед ней молились мои товарищи в надежде найти Царственных брата и сестру. Вторая икона – Христа Вседержителя (Спаса Вседержителя! – З.Ч.) – во время предыдущих исследований находилась рядом с останками Царской семьи. Эти две иконы сопровождали частицы праха Императорской семьи и слуг, когда я вылетел с ними в Екатеринбург в сентябре 2007 года. С иконой Цесаревича произошла интересная история. В конце 2007 года ко мне обратились монахини и священник из США. Они рассказали, что на протяжении трёх лет молились у списка подобной иконы в Храме Господнем в Иерусалиме и просили Господа помочь обрести мощи Цесаревича Алексея. Их интересовал вопрос, откуда появилась подобная икона. Я рассказал историю создания иконы и порадовался тому, что Господь услышал молитвы о Царской семье и её верных слугах» (С. 72).

Предоставляю читателю возможность самому определить информативную ценность процитированного пассажа. Отмечу только, что следом за ним напрямую встык идёт абзац сугубо криминалистического свойства: о костях, о зубах, об антропологии, о воздействии кислоты, огня и т. п. Какую же функцию выполняют приведённые умилительные подробности? Разумеется, всё ту же – расположить к своей версии православный народ. Авось устремится он толпами в притвор Петропавловской крепости!

В другом месте В.Н. Соловьёв рассказывает о своей встрече с оптинским старцем Илием. Православной общественности хорошо известно, что этот старец ныне является духовником Святейшего Патриарха. Почему бы не воспользоваться столь авторитетной фигурой в собственных интересах? И вот автор пишет: «Я честно рассказал старцу о нашей трудной работе, закончившейся тем, что останки неизвестных людей из болотистого лога на окраине Екатеринбурга обрели своё настоящее имя. Старец Илий внимательно выслушал меня и посоветовал написать брошюру в виде вопросов и ответов» (С. 3).

Пусть старец вроде бы никак не высказывается по поводу доверия или недоверия к авторской версии о подлинности останков. Но ведь всё-таки «внимательно выслушал», «посоветовал»… И более того, с последней 80-й страницы брошюрки под фотографией, запечатлевшей автора с этим старцем в его келье, звучат душещипательные патетические слова, как бы подталкивающие читателя к мысли о том, что, скорее всего, Илий всё-таки склонится к принятию авторской версии: «Мудрый старец, услышав мой рассказ о посмертной судьбе Царственных Страстотерпцев, промолчал и задумался. На всё воля Божья».

Боже, какая фальшь!

С аналогичной целью В.Н. Соловьёв публикует и свою фотографию, на которой он стоит рядом с Патриархом Алексием. «Что бы вы там ни говорили о неприятии Святейшим выводов идентификационной комиссии, а он ведь тоже, как видите, и “внимательно меня выслушивал”, и задумывался», – как бы внушает нам автор.

Теми же мотивами руководствуется следователь по особо важным делам, когда пишет о находке 2007 года: «На раскопки были приглашены представители Русской Православной Церкви, которые совершили положенные службы на месте обнаружения человеческих останков и на протяжении всех исследований помогали археологам» (С. 57).

Здесь незадачливый автор умудрился в одной фразе сделать сразу несколько ляпов. Во-первых, совершенно очевидно, что духовенство приглашалось не на раскопки, а после раскопок и обнаружения косточек. Во-вторых, словосочетанием «положенные службы» он в очередной раз с головой выдаёт собственную невоцерковлённость. Потому что в подобных обстоятельствах совершаются не «положенные службы», а только одна служба, которая именуется панихидой. А в-третьих, совсем непонятно, каким образом люди с семинарским образованием могут помогать в исследованиях учёным-археологам?!

«Ну что вы придираетесь к каким-то там формальным ляпам?» – скажете вы и будете правы. Конечно же, главное в этой фразе не ляпы, а её подспудный смысл, внушаемый православному народу: великое открытие совершилось не только по благословению Церкви, но и при её активнейшем участии! А как иначе после провальной эпопеи 1998 года увеличить кредит доверия к своим «открытиям» в глазах церковной общественности?!

Вообще следует сказать, что столь активная апелляция к подобным «лирическим отступлениям» бывает нужна только в тех случаях, когда ущербна сама доказательная база, когда приходится подтасовывать факты и прибегать к странному методу доказывать недоказанное недоказанным. Именно такой метод использует В.Н. Соловьёв в дискуссии с Ю.А. Бурановым, крупным учёным-историком, оспаривавшим подлинность пресловутой «Записки Юровского». Он отвергает его аргументы, утверждая, что «находка останков в 2007 году и экспертные исследования вещественных доказательств окончательно опровергли и без того неубедительные позиции Буранова и его сторонников».

Во-первых, находка 2007 года ещё далеко не доказана и поэтому, сама по себе, не может служить каким-либо доказательством другого спорного обстоятельства. А во-вторых, даже если она будет доказана бесспорно, то, на мой взгляд, станет дополнительным аргументом в пользу того, что и от каждого из остальных тел осталось не более как 35 граммов обожжённых огнём и кислотой косточек!

На странице 64 В.Н. Соловьёв негодует по поводу негативной реакции доктора медицинских наук, профессора и протоиерея Сергия Вогулкина на поспешные и неоправданно мажорные (как и в случае с останками первого захоронения) выводы, которые были сделаны сразу после самых первичных исследований косточек, найденных в 2007 году. А между тем о. Сергий Вогулкин очень аргументированно и обстоятельно высказался насчёт чрезмерного и преждевременного оптимизма учёных-генетиков.

Он пишет: «Методика, которая была использована в уже проведённых генетических исследованиях, до сих пор ни одним судом в мире не признаётся как доказательство. Игнорируются результаты генетических экспертиз, проведённых в других странах и давших отрицательные результаты. Однозначный вывод звучит так: если бы сегодня в суд были представлены все материалы дела об убийстве Царской Семьи, то они были бы возвращены для дополнительного расследования».

Такое заключение привело следователя в невероятную ярость. В гневе он не стал искать каких-либо аргументов, опровергающих мнение ненавистного оппонента (впрочем, таковых, на мой непрофессиональный взгляд, скорее всего, и не существует), а отреагировал совсем в стиле склочной потасовки известных персонажей Ильфа и Петрова, неуместно и не по делу переругивавшихся репликами типа «сам дурак!». Он пригрозил профессору-протоиерею Сергию Вогулкину и поддержавшему его учёному-биологу из Екатеринбурга О.Г. Макееву тем, что… обязательно встретится с ними и задаст им «риторический вопрос, знают ли они хоть что-нибудь о таком понятии, как человеческая совесть?»!

Ну, разумеется, откуда православному священнику, да ещё и профессору, знать, что такое человеческая совесть. То ли дело следователь-криминалист! Только ему одному открыты глубины человеческой души, будь он хоть трижды плагиатором или угодливым чинушей, манипулирующим следствием по принципу «чего изволите». Потому что он знает больше. Он знает не только что такое совесть, но и что такое полное её отсутствие!

Теперь обратимся к книге Наталии Розановой, озаглавленной «Царственные страстотерпцы. Посмертная судьба», которую В.Н. Соловьёв квалифицирует как «по-настоящему ценный научный труд» (С. 55). Внимательно ознакомившись с её содержанием, я смею утверждать, что к науке она не имеет ровно никакого отношения, потому что речь идёт о заурядном компилятивном сочинении, включающем выписки из различных идентификационных экспертиз и рассуждения по самым разным поводам с обильным цитированием всевозможных авторов и документов. А это вовсе не признак научности.

Примечательно, однако, другое. Все эти рассуждения носят подчёркнуто тенденциозный характер. Впечатление, будто автор выполняет чей-то заказ, требующий от него превращать в доказательство своих предположений любые аргументы, даже если они «притянуты за уши» и грешат явной противоречивостью.

Сошлюсь для примера на утверждение Н. Розановой о том, что сторонники версии о сожжении всех трупов выдвигают её исключительно ради доказательства ритуального характера расправы с жертвами екатеринбургского злодеяния. «Можно с уверенностью сказать, – пишет она, – что “крестьянская” версия о сожжении тел была принята Дитерихсом-Соколовым именно с целью обосновать концепцию убийства в контексте средневековой ритуальной легенды, приспособленной к нуждам политического расследования» (С. 404).

При этом она нисколько не отрицает, что два трупа были всё-таки сожжены. Что касается остальных, то они уцелели от огня по неким объективным причинам, а не потому, что убийцы принципиально не хотели их сжигать. По её логике получается, что если бы не эти «объективные причины», то сожгли бы всех. И что же, спрашивается, в этом случае следовало бы говорить именно о ритуальном убийстве? Чушь полная! И Дитерихс, и Соколов не хуже Розановой знали, что сожжение трупов убийцами ни о какой ритуальности не свидетельствует. Во все времена и во всех странах это был классический способ заметания следов преступления, не более того. А в данном конкретном случае существовал ещё и мотив не позволить белым использовать останки в качестве знамени в их борьбе с красными. Так для чего же возникать с ритуальной темой? А просто для того, чтобы те, кому вздумается настаивать на версии сожжения всех трупов, чётко себе представляли, что рискуют попасть в список антисемитов, отстаивающих версию ритуального убийства!

Вообще говоря, автор чрезмерно преувеличивает антисемитский фактор как первопричину непризнания абсолютным большинством православного народа подлинности екатеринбургских останков. Ей, как более воцерковлённому, чем В.Н. Соловьёв, человеку, должно быть хорошо известно, что, в сравнении с другими социальными группами, среди верующих людей ксенофобские настроения распространены в наименьшей степени хотя бы потому, что они квалифицируются Церковью как сугубый грех. К тому же никто из её оппонентов не утверждает, что расстрел в подвале Ипатьевского дома был несомненным ритуальным убийством. Они просто настаивают на том, что этой версии следует дать обоснованное опровержение, не более того!

Тем не менее вся 7-я глава книги целиком посвящена антисемитскому фактору. И состоит она из 120 страниц, на которых почти нет цитирования других авторов, то есть она практически полностью написана самой Н. Розановой. Учитывая, что во всех остальных главах пространные цитаты и публикуемые документы иногда составляют больше половины текста, можно сделать вывод, что одна 7-я глава – это почти 50 процентов всего, что написано самим автором. Вот и хочется спросить: зачем столько внимания откровенно малозначительному аспекту в столь разноаспектной проблеме, какой является проблема екатеринбургских останков? Создаётся впечатление, что изначально книга писалась под другим рабочим названием. Например, что-нибудь вроде «Царские страстотерпцы – не ритуальные жертвы».

Здесь я позволю себе небольшое отступление сугубо автобиографического свойства. Впервые о леденящих кровь событиях в Ипатьевском доме я услышал в пятилетием возрасте, когда мы ещё жили в эмиграции и готовились к репатриации в Советский Союз. В то время распространялась молва о том, что после расстрельного кошмара в подвале Великая княжна Анастасия Николаевна вдруг начала подавать признаки жизни и была заколота штыками сквозь подушку. Вспоминаю этот рассказ как первое в моей жизни серьёзное психологическое потрясение. Своим наивным детским сознанием я никак не мог взять в толк, как же она, бедненькая, не понимала, что подушка – плохой щит для острого металлического штыка…

После репатриации я успел поступить в первый класс советской школы, но вскоре нас репрессировали (конфисковав среди прочего и семейный фотоальбом с фотографией Царской Семьи на первой странице). На одном из уроков обожаемая мной учительница (я до сих пор помню, что её звали Татьяна Карповна) рассказала нам о «дедушке Ленине», который спасал животных, помогал бедным, заботился о больных и дарил детям щедрые подарки. Вернувшись из школы, я закатил родителям грандиозный скандал за то, что они скрывали факт существования этого «святого» человека.

У меня до сих пор перед глазами растерянный взгляд родителей. Моя мать взяла меня за руку и вывела во двор. Потом уже я узнал, что опытные советские люди предупредили родителей воздерживаться от «крамольных» тем внутри квартирных стен, в которые наверняка вмонтированы подслушивающие устройства. Во дворе тихим заговорщическим голосом моя мать сказала:

– Ты помнишь про Великую княжну, которую закололи штыками? Так вот, это было сделано по приказу того самого человека. Только дай мне слово, что ты об этом будешь молчать! Иначе нам всем очень не поздоровится…

Это происходило в 1949 году. С того дня вплоть до момента спуска красного флага с купола Большого Кремлёвского дворца в декабре 1991 года я жил на родной земле внутренним эмигрантом.

Мне понадобился этот рассказ только для того, чтобы читателю было ясно, что я воспитан с младых ногтей в культе мученического подвига Царственных страдальцев, к которым мои родители молитвенно обращались за заступничеством ещё в 20-е годы минувшего века, за многие десятилетия до официальной канонизации. Чтобы было ясно и то, что не только Н. Розановой, но мне тоже очень хотелось бы поклониться мощам глубоко почитаемых мною святых. Но, в отличие от неё, риск ошибки в определении подлинности этих мощей для меня абсолютно недопустим. К сожалению, после личного общения на эту тему с такими фигурами, как Немцов, Яров, Рябов, Соловьёв и компания, степень этого риска вырастает в моих глазах до гигантских масштабов.

Упоминавшийся мною выше Великий князь Владимир Кириллович, конечно же, более, чем кто-либо, был заинтересован в обретении мощей своих ближайших родственников (Государь был его двоюродным дядей). Но, как он говорил мне лично, даже если степень вероятности останков достигнет 99 процентов, то и в этом случае он не сможет дать согласия на признание их в качестве мощей. Я был поражен мудростью его суждения, когда он сказал:

– А зачем, собственно говоря, заниматься несвойственными церковной традиции манипуляциями с обнаруженными костями, подвергая их каким-то многосложным исследованиям? Разве не разумнее было бы просто оставить их под спудом и на месте найденного захоронения построить часовню, освятив её в честь новомучеников и исповедников российских? И тогда все те, кто склонен верить в принадлежность останков Царской Семье, могли бы приходить туда для молитвенного поклонения ей, а остальные возносили бы свои молитвы всем новым мученикам, первыми из которых стали Царственные страдальцы. Ведь, по молитвам верующего народа, мощи имеют обыкновение сами являть себя.