Теория поля

Видимо, маме Арсения, которая имела в жизни всегда несколько иные приоритеты, просто трудно было понять и принять позицию молодой подруги ее повзрослевшего сына. Привыкшая к высокому социальному статусу, находящаяся всегда на переднем крае современной науки, живущая полноценной общественной жизнью, Нонна Алексеевна занималась домашним хозяйством по остаточному принципу. Арсений, правда, никогда не страдал от неустроенности быта. Когда он был еще ребенком, к ним приходила домработница, которая готовила еду, встречала его из школы, стирала и убирала. Позднее он и сам научился вполне сносно себя обслуживать. В доме всегда было и чистое белье в шкафу, и продукты в холодильнике, и еда на плите – минимум, необходимый для нормального существования, как правило, обеспечивался.

Но женщина воспринимала Викины атаки на грязь и попытки вывести тараканов – этих постоянных спутников московских квартир – как намек на ее, Нонны Алексеевны, домашнюю несостоятельность. В общем, в их отношениях постепенно появилась напряженность.

Вика всецело окружала Арсения вниманием и заботой: утром всегда поднималась раньше, готовила завтрак, провожала его на работу, вечером встречала и кормила ужином. Однако Нонна Алексеевна, несмотря на все сделанные ранее заверения, начала понемногу жаловаться Арсению. Конечно, делала она это очень тонко, со всей присущей ей деликатностью и осторожностью, но юноша, который давным-давно изучил все уловки своей матери, моментально все понял.

Но понять – одно, а найти выход из создавшейся ситуации – совсем другое. Денег, которые Арсений зарабатывал, едва хватало на жизнь. Откладывать практически не получалось. Пару раз ему удавалось неожиданно скопить небольшую сумму, но в первый раз она вся ушла на поездку в Крым, а во второй – на встречу Нового года. О том, чтобы снять квартиру, даже речи не могло идти. Ежемесячно выбрасывать на ветер сумму, которая практически равнялась его зарплате, Арсений позволить себе не мог.

Чтобы не провоцировать открытых конфликтов и не допустить неконтролируемой эскалации напряжения в рамках отдельно взятой семьи, Нонна Алексеевна не предъявляла претензий непосредственно Вике. Видя, что ее тонкие намеки не приводят к желаемому результату, она стала действовать хитрее. Обладая природной способностью располагать к себе людей, входить к ним в доверие и провоцировать на откровенность, она решила на время забыть о своих неудовольствиях и придирках и поплотнее сблизиться с девушкой. Ей это довольно легко удалось. Вика, не подозревая подвоха, быстро открыла женщине свою наивную душу.

Мать Арсения воспользовалась этим откровением с собственной корыстной целью. Естественно, внешне все выглядело как проявление искренней заботы о сыне. Однажды вечером она позвала юношу к себе в комнату.

– Ты знаешь, я тут поговорила по душам с Викторией. Узнала много интересного!

Сын чувствовал, что мать сейчас вывалит на него кучу негатива, а ему вовсе не хотелось слышать что-либо плохое о своей девушке. Однако выбора не оставалось – Нонну Алексеевну остановить трудно.

– Ну хорошо. Давай рассказывай, что там ты нарыла?

– Я не нарыла, как ты выражаешься. Она сама мне рассказала, – мама сделала вид, будто обиделась.

– Да ладно тебе. Говори уже!

– Ты знаешь, она довольно долго была любовницей женатого человека. Да-да! И не просто какого-то там человека, а жуткого негодяя! И он преследует ее теперь! Она несколько раз пыталась уехать, так он с поезда ее снимал!

– Ну и что, уехала ведь. Что ты мне хочешь сказать? Что она не девственница? Я это и так знаю. Мам, ей двадцать один год! Если бы она до сих пор оставалась девственницей, это было бы странным.

– Да я тебе не о том говорю. Ты думаешь, она к тебе приехала?

– А к кому она приехала?

– Ей надо было сбежать оттуда! Хоть куда-нибудь! Ты подвернулся, она и воспользовалась. Какие у нее там перспективы? А здесь Москва все-таки. Да и ты – вариант получше, чем курортные алкаши.

Арсений передернул плечами, пытаясь сбросить неприятные ощущения. Он ненавидел подобные разговоры. Все это изначально плохо пахло и походило на сплетни дворовых старух на скамейке перед подъездом. Нонна Алексеевна тем временем продолжала:

– А зачем тебе нужен этот ненормальный, ее бывший любовник? Еще прибьет тебя в каком-нибудь закоулке!

– Мам, ты что, детективов начиталась? Не драматизируй! Хватит уже! Я твое настроение и так давно понял. Не надо всей этой грязи, ладно? Я тебя прошу! Я уже убедился: на самом деле у меня нет возможности привести домой девушку, и нечего мне на это лишний раз указывать. Это ваша квартира, так что вы, безусловно, имеете право решать, кому в ней жить. Куда нам с ней деваться, я придумаю! Я не позволю диктовать мне условия, с кем встречаться, а с кем нет.

– Чего ты горячишься, я же совсем не это имела в виду…

– Мам, я тебя не понимаю! Вот честно! Ну не нравится тебе, что Вика здесь живет. Просто скажи мне об этом. Прямо и честно. Я пойму. Зачем ее грязью поливать?

– Я же о тебе беспокоюсь, как ты не понимаешь? Я тебе желаю только добра! Мне не то не нравится, что она здесь живет, а просто она сама мне не очень нравится.

– Прекрати! Подобная участь ожидает любую мою девушку, я уверен. Так что не надо. К тому же она и не обязана тебе нравится. Важно, чтобы мне нравилась. И вообще! Ты понимаешь, что твой интерес сохранить с ней хорошие отношения гораздо выше теперь, нежели ее?

– Почему это?

– А ты смотри в перспективе. Конечно, ты моя мама, и я очень люблю тебя, всегда буду любить и никогда не брошу. С ней отношения пока неизвестно, могут и не сложиться. Но если они все же сложатся, то именно она будет во многом определять взаимоотношения между нашими семьями. Она, возможно, мать твоих будущих внуков. Поверь, она хорошей человек, и тебе надо попытаться найти с ней общий язык. А насчет квартиры я понял. Я буду думать об этом.

– Нет, чтобы ты от нас уходил, сейчас не может быть и речи!

– Ладно, посмотрю на ваше поведение, – Арсений примирительно улыбнулся. – Вообще не понимаю, что тебя не устраивает? Квартира большая, Вика по хозяйству очень много делает. Тебе должно стать полегче. Да ты радоваться должна, а ты ворчишь. Ох уж эта извечная проблема – свекровь и невестка! Ты себя-то вспомни, когда за отца выходила. Такой же стать хочешь, как бабушка?

– Нет, ну у нас там другой совсем случай был…

– Конечно, своя-то рубашка ближе к телу. Ладно, это пустой разговор, поссоримся только. Я тебя понял. Давай постараемся не трепать друг другу нервы какое-то время. А там видно будет.

Нонна Алексеевна согласилась с сыном, и хотя в целом записала этот разговор к себе в пассив, с поражением не смирилась.

Арсений подошел к своей комнате и в сердцах сильно ударил рукой в дверь. Хлипкая конструкция заскрипела, и верхняя петля отошла от косяка. Несколько шурупов слегка вылезли из своих гнезд. Дверь перестала закрываться.

– Что случилось? – спросила Вика.

– Да так, ничего. Мелкие семейные дрязги. Не волнуйся, все в порядке.

Девушка обняла его сзади за талию, встала на цыпочки, вытянулась во весь рост и нежно поцеловала в ямку под шеей.

– Не переживай, все образуется, – сказала она.

Как ни старался он убедить себя в том, что все услышанное от матери не имеет ровным счетом никакого значения, ничего не получалось. Неприятный червь сомнений закрался в душу и начал планомерно грызть изнутри. Юноша вспомнил разговор с барменом в Крыму. На фоне всей ситуации в целом картина получалась не очень приятная. Возникло необъяснимое раздражение по отношению к девушке.

– Эх, мама-мама. Все-таки достигла своей цели, разбудила дремавших в подсознании демонов, – прошептал он тихо. И чуть громче добавил: – Надо снимать квартиру, искать где-то денег. Черт, не хотелось бы уходить из науки, но придется, видно, попробовать поискать другую работу. Мама сама так хотела видеть меня ученым, а теперь вынуждает бросить все. Впрочем, если поймет, к чему все приведет, может, и одумается, изменит свою позицию? Ладно, не буду пока дергаться, будь что будет.

Ликвидируя последствия вспышки гнева, Козырев взял отвертку, ввернул шурупы на место, предварительно укрепив разбитые отверстия.

Арсений верил, что все так или иначе образуется. Даже не верил, он твердо знал! Не знал только, каким именно образом. Он предоставил решение вопроса судьбе, даже не подозревая, что тем самым уже распорядился по этому поводу.

* * *

В четверг вечером Евгений Михайлович позвонил Козыреву и огорошил его неожиданным предложением:

– Арсений, в субботу мы собираемся с коллегами на концерт Бетховена в исполнении Московского симфонического оркестра. В Дом ученых. Приглашаю тебя присоединиться к нам.

– Но я не член Дома ученых… – удивился молодой человек. Малахов никогда раньше не приглашал его на такие мероприятия.

– Это не страшно. Я тебя проведу.

– Вообще-то у меня уже были планы на субботу. Но если вы приглашаете…

– Даже настаиваю!

– Вот как? Ну тогда, безусловно, буду. Вы меня заинтриговали!

– Тогда давай сделаем так, заходи за мной часика в два, нормально?

– Заходить за вами? А почему прямо там не встретиться? И почему так рано, во сколько концерт начинается?

– Концерт в пять, но встретиться нужно пораньше. Есть разговор. Прогуляемся пешочком от меня до Пречистенки. Там недалеко, погода хорошая. Весна на дворе, хватит сидеть взаперти!

Московский дом ученых располагался в просторном старинном особняке на улице Пречистенка. Улица получила свое название благодаря тому, что со второй половины семнадцатого века по ней проходили пышные церковные процессии из Кремля в Новодевичий монастырь, к иконе Смоленской богоматери, которая также называлась Пречистой. Малахов жил недалеко от Новодевичьего монастыря, так что им предстояло практически повторить старинный маршрут религиозных шествий, только в обратном направлении.

Они шли вдоль тихих старинных московских улочек в лучах теплого майского солнышка. Весна в этом году задержалась, и поэтому город лишь недавно очистился от зимнего мусора и весенней грязной распутицы. Тем приятнее было неспешно брести по чистым тротуарам, наслаждаясь видом и запахом свежей, молодой зелени, кустов и деревьев, слушая переливы птичьих трелей.

– Арсений, у меня к тебе деловое предложение, – начал наконец Евгений Михайлович. – Но должен предупредить тебя сразу: отказаться ты не можешь.

– Ничего себе вступленьице! – улыбнулся Козырев.

– Как ты смотришь на то, чтобы перевернуть всю мировую науку с ног на голову? Развенчать те догмы, которые сейчас считаются непреложными истинами? Снести старый храм науки и на его месте воздвигнуть новое, современное здание? Навсегда изменить мировое устройство?

– Продолжение еще круче, чем вступление. Что, все так серьезно?

– Нет, я шучу, конечно, преувеличиваю. Но в каждой шутке есть доля шутки. Остальное – чистая правда!

– Какая разница, как я на это смотрю, раз отказаться у меня все равно нет вариантов? Правда, я бы и без этого предупреждения согласился на подобные перспективы. Так что мне остается разве что уточнить подробности.

– Я знал, что ты именно так все и воспримешь!

– Ближе к делу, профессор, прошу вас.

Малахов не мог отказать себе в удовольствии немного подразнить нетерпеливого ученика и все карты сразу раскрывать не спешил.

– Что-то жажда обуяла. Давай-ка по стаканчику кваску выпьем!

Они подошли к бочке, стоящей прямо на улице в тени деревьев, и молоденькая продавщица налила им свежего, ядреного, традиционно русского напитка.

– Евгений Михайлович! Не томите! – взмолился Козырев, наблюдая, как профессор неспешно смакует прохладный квас.

Утолив жажду, Малахов наконец-то сжалился над молодым человеком:

– Организована закрытая секретная группа, которая занимается исследованиями одного перспективного научного направления. Вопрос уже решен, ты зачислен в группу. Видишь, как получилось. Она настолько секретная, что пришлось без тебя тебя женить. Шансов было немного, и я не хотел обнадеживать понапрасну. Зато теперь не придется ждать, волноваться и гадать: возьмут или не возьмут. Все уже закончилось, хотя признаюсь честно, пришлось непросто. Хоть завтра выходи на работу!

– Ничего себе сюрпризик! – Козырев буквально опешил. – И что, мне придется все бросить? Я сейчас вообще-то в трех местах работаю.

– Я знаю. От Акименко и Романского уйдешь, а в университете можешь оставаться. Твои вечерники новой работе не помешают.

Арсений молчал, переваривая услышанное. Малахов продолжил:

– Так получилось, что в группе сплошь известные ученые, они занимаются ее вопросами время от времени, соблюдая вынужденную маскировку. Есть еще пара-тройка человек, которые начинали все это дело. Вместе с тобой они и составят основную ударную группировку, а мы, все остальные, готовы в любой момент прийти на зов и оказать необходимую помощь или поддержку.

– Профессор, возможно, я покажусь меркантильным, но сейчас для меня это важно…

– Можешь не продолжать. Зарплата тебя устроит. Я сейчас не знаю точных цифр, которые тебе назначат, но уверен, в этой части нет повода для беспокойства.

– Это точно? – недоверчиво уточнил Арсений.

Малахов наклонился к нему и на ухо произнес сумму.

– Это то, что я получаю.

– Неплохо! Мне и половины хватило бы с гаком!

Они подошли к Садовому кольцу и остановились на светофоре, ожидая зеленого сигнала для пешеходов.

– Это, конечно, хорошо. Но все же пока непонятно, что за направление такое? Чем заниматься придется? – не унимался Козырев.

– Если в двух словах, то некий ученый по фамилии Сафин, он, кстати, является формальным руководителем группы, хотя последнее время как-то потерялся среди других участников проекта. Я думаю, он просто комплексует перед громкими именами. Тяжеловато ему стало руководить процессом. Но тем не менее. Его заслуг этот факт ни в коем образе не умоляет. Так вот, он предложил оригинальную идею для вида правой части уравнений Эйнштейна, той, что отвечает за свойства пространства. Предложил дополнительно учесть вращение. Причем осей вращения, как ты понимаешь, не три, а шесть. Еще по одной между каждым из трех пространственных направлений и вектором времени.

– Любопытно! И что же, он решил их?

– Да, решил. И получил весьма интересный результат. Суть его в том, что, похоже, существует еще один способ передачи взаимодействия. Без передачи энергии и потому очень быстрый, всепроникающий и дальнодействующий. Собственно, это даже не взаимодействие, а лишь правила, по которым должны эти взаимодействия осуществляться. Информация, если хочешь. Информационная матрица, поле, программа. Называй как хочешь. Термин еще не придуман.

– И что же, есть экспериментальные подтверждения?

– Увы, пока нет. Это очень тонкая материя, зарегистрировать неимоверно сложно. Но ведь для того мы и работаем. Потому тебя и позвали. Нам требуется помощь, помощь молодого талантливого ума.

– Я, конечно, весьма польщен столь высоким доверием, но с чего вы взяли, что я справлюсь?

– А ты попробуй! Если не делать, то уж точно не получится.

– Я-то с удовольствием. Лишь бы вы сами потом не пожалели. Для меня это очень интересно! Хотя нужно, конечно, погрузиться в задачу. Настроить мозги на нужную тему.

– Именно! Как раз сегодня и поговорим об этом. Потерпи еще чуть-чуть, мы почти пришли.

Особняк, построенный еще в 1867 году, принадлежал до революции текстильному магнату Ивану Николаевичу Коншину, затем его вдове Александре Ивановне. Уже в преклонном возрасте, в 1910 году, вдова перестраивает здание практически в том же виде по проекту архитектора Анатолия Оттовича Гунста. В 1916 году особняк за четыреста тысяч рублей приобрел предприниматель и банкир Алексей Иванович Путилов, у которого он и был конфискован через год в ходе Октябрьского переворота.

Дом проектировался с большим размахом, не ограничиваясь в средствах, благодаря чему по праву являлся одним из самых красивых зданий Москвы начала XX века. Перед домом располагается небольшой сад с красивой беседкой. Сад окружает высокий каменный забор с вазами наверху. Кованые въездные ворота украшают статуи львов. Интерьер здания отличается необычайной эффектностью. Мрамор выписывался из Италии, бронзовые украшения – из Парижа.

Для теперешней функции, которую особняк выполняет аж с 1922 года, расположение его оказалось необычайно удачным. Вокруг много высших учебных заведений, академических институтов, библиотек и музеев. Внутри для членов Дома ученых создана особая, уникальная атмосфера, позволяющая в тишине роскошных интерьеров сосредоточиться на глобальных проблемах или в спокойной обстановке уютного ресторана обсудить с коллегами волнующие, животрепещущие вопросы.

Арсению раньше бывать в Доме ученых не доводилось. Его приятно удивило шикарное убранство здания на фоне общего запустения, царившего в российской науке в конце девяностых. Здесь легко получалось ощущать себя причастным к чему-то великому, грандиозному, важному.

Они прошли через парадный вестибюль, преодолели короткий коридор и очутились в небольшом баре, или, точнее сказать, буфете. Вдоль длинной стойки – несколько столиков на четверых. Столики отгорожены от просторного светлого зала огромным прозрачным стеклом. Стекло занимало всю стену: от пола до потолка не менее четырех метров, а длиной все десять, если не больше. За ним виднелся интерьер основного ресторана. Раньше, во времена законных владельцев особняка, на его месте располагался великолепный зимний сад. Стеклянная крыша обеспечивала приток яркого света, как и огромный эркер, который еще и визуально отделял от общего зала небольшую сцену. На сцене стоял старинный рояль.

– Ничего себе! – непроизвольно вырвалось у Арсения. – Как они смогли затащить сюда такое огромное стекло?

– О, это знаменитое стекло! – с готовностью ответил Евгений Михайлович. – Его везли из Италии в Москву в специально оборудованном вагоне и установили на этом месте еще на этапе строительства.

Они миновали бар и направились к небольшому столику в дальнем углу зала. Там их уже ждали Валех Джафарович Саадиев и Валентин Владимирович Косаченко. Малахов представил коллег друг другу. Собственно, они были знакомы и раньше. Не так близко, как с Малаховым, но благодаря родителям Арсений знал лично многих ученых. Не знал он только то, что Саадиев и Косаченко, оказывается, тоже работают над новым проектом в научной группе «Вихрь».

Вновь прибывшие коллеги уселись в красивые старинные кресла с резными ручками, и Евгений Михайлович по праву всеми признанного авторитета начал беседу:

– Ну что ж, друзья, как говорил Аристотель, «истина всегда и везде устанавливается не наблюдением, а размышлением, наблюдение лишь убеждает нас в действительном существовании истины». Поэтому предлагаю сегодня поразмышлять, просто поговорить в неформальной обстановке на интересующую нас тему. Может быть, в ходе дискуссии возникнут новые идеи, а Арсению Павловичу в любом случае будет полезно послушать и, как знать, возможно, критическим взглядом посмотреть на логику наших рассуждений.

Это неожиданное обращение к Козыреву по имени отчеству сразу поставило недавнего мальчишку в один ряд с другими участниками встречи, за что Арсений мысленно поблагодарил профессора. Для него было очень важно сделать этот шаг, формально перейти на другой уровень в общении с давнишними маститыми знакомыми.

Подошел официант в белоснежной рубашке и черных, идеально отглаженных брюках. Коллеги заказали бутылку красного сухого вина и немного легких закусок. Плотно обедать, похоже, никто не собирался. Что касается Козырева, то он о еде даже думать не мог, все его мысли были заняты новой необычной задачей.

– Позвольте мне, – взял слово Косаченко. – Давайте я выскажу некоторые соображения. Знаете, я много думал на досуге, все это очень похоже на голограмму. Свет от когерентного источника, например лазера, направляем на фотопластинку и на предмет. Отраженный от предмета пучок света также направляем на ту же самую фотопластинку. Две волны интерферируют, а пластинка сохраняет интерференционную картину. Так вот, если фотопластинку впоследствии осветить светом от того же источника, так называемой опорной волной, то в пространстве восстановится исходное трехмерное изображение предмета – голограмма. Но вот ведь что интересно! Если пластину разделить пополам, то каждая из половинок будет по-прежнему восстанавливать изображение всего предмета. Да, интенсивность голограммы станет меньше, но все детали и нюансы останутся на своих местах. И это справедливо для любой, даже самой маленькой, ее части. Получается, что каждая частичка голограммы содержит информацию обо всем объекте в целом!

Все собравшиеся молча обдумывали услышанное, пытаясь понять, к чему клонит их коллега. Сделав паузу, Косаченко продолжил:

– Я никак не мог отделаться от мысли, что наша информационная матрица чем-то сходна с интерференционной картиной. Ведь то, что мы видим на пластинке, сложно назвать чем-то упорядоченным. Человеку несведущему и в голову не придет искать в этом замысловатом и хаотичном узоре какой-то скрытый смысл. А между тем там присутствует совершенно определенная информация. Вот также где-то на другом уровне абстракции записано все про наш мир в некоем коде. Мы не видим этого кода, видим лишь реальные образы. Наблюдаем как бы уже восстановленную картинку. Покажи нам код – мы бы ничего не смогли разобрать. Быть может, его легко увидеть. А быть может даже, мы постоянно смотрим на него, он всегда у нас перед глазами. Как знать…

В этом кругу старинных друзей присутствовало то, чего не встретишь в обычных научных дискуссиях, – абсолютная откровенность. Люди, знавшие друг друга много лет, приобрели за это время безграничное уважение и доверие своих коллег. Поэтому никто не боялся выдать страшную тайну, не опасался сказать глупость, выглядеть смешным, нарваться на критику, сарказм или иронию. Они знали, что любая идея, какой бы нелепой и неожиданной она ни показалась на первый взгляд, будет услышана, найдет отклик и понимание. А если и не найдет понимания, то все равно ее непременно будут подробно и беспристрастно обсуждать. И это было чрезвычайно важно.

– А мне все не дает покоя мысль Эйнштейна о том, что наше четвертое измерение – время – точно такое же пространственное измерение, как и остальные три, – вступил в обсуждение Малахов. – И отличается оно лишь тем, что мы движемся относительного него со скоростью света. Но ведь скорость света не может быть превышена для материальных объектов, а значит, при увеличении скорости тела в любом из других направлений, кроме направления течения времени, неизменно уменьшается проекция скорости на четвертую ось, и значение этой проекции становится чуть меньше скорости света. Понимаете меня, да? Добавив ортогональную составляющую, мы немного повернули вектор скорости, при этом его модуль остался неизменным и по-прежнему равным скорости света. Общее количество движения сохраняется, но направлено оно теперь несколько иначе, не строго вдоль четвертой оси. Что приводит к иному, замедленному течению времени на движущихся объектах.

– Голограмма, движение, – рассуждал вслух Саадиев. – Похоже-похоже, где-то рядом… Движение означает смену голограмм, смену изображений. Как будто меняются фотопластинки с записанной голограммой. А меняются они потому, что мы мимо них перемещаемся. Выхватывая из темноты лучом прожектора все новые и новые трехмерные картинки. Как кинопроектор выводит на экран все новые и новые кадры кинопленки, мелькающие перед объективом.

– Движение определенно есть, – продолжал обосновывать свою позицию Малахов, – ведь Вселенная расширяется по закону Хаббла.

– Но расширение это не совсем то самое движение, которое нам видится в связи со сменой голограмм, – возразил Косаченко. – Просто под действием темной энергии, приводящей к отрицательному значению давления, вся материя в нашей Вселенной постоянно и неотвратимо удаляется друг от друга.

– Ну здесь еще большой вопрос, – ответил в свою очередь Евгений Михайлович. – Большинство современных теорий, объясняющих расширение Вселенной, опираются на принцип, что наша Вселенная единственна и вне ее ничего нет[36]. В этом случае и причина увеличения пространства так же находится внутри Вселенной. Нечто достаточно изотропно распределено в пространстве и это нечто постоянно генерирует новое пространство вокруг себя. При генерации порождает самое себя либо из ничего, либо преобразовывая и перерабатывая что-то.

С этой точки зрения правильнее было бы использовать термин «увеличение пространства». Термин «расширение» подразумевает изменение размеров куда-то или во что-то, предполагает наличие внешнего по отношению к нашей Вселенной фактора.

– Какого фактора и где тогда все это происходит?

– Ну, если мы даже постулируем сейчас что-то, что не принадлежит нашей Вселенной, давайте ограничимся для начала попыткой понять, ЧТО происходит. А уж вопрос, ПОЧЕМУ это происходит, оставим на потом.