Храм Крови. Легенды Пурпурного Города

Сотни раз он проходил мимо этого мрачного здания, настоящего предназначения которого толком и не знал. Оно слилось для него с окружающим пейзажем, и он воспринимал его как часть здешнего ландшафта. Но сегодня все было иначе. Его вдруг нестерпимо потянуло к нему. Он обошел здание кругом, убедившись, что все двери наглухо заперты. Тогда он сел на заднее крыльцо, представлявшее собой деревянный прямоугольник, где они с друзьями часто проводили вечера. Образ Кристабель заполнил все его мысли, и он погрузился в мечтательные грезы.

С самого утра туман окутал город, не выпуская его из своих холодных объятий, дождь то начинал идти, то прекращался, а потому сгущавшиеся сумерки подкрались незаметно. Оторвав невидящий взгляд от своих ботинок, Кристиан посмотрел вдаль. Он увидел быстро приближавшуюся фигуру. Еще не разглядев черты лица, он уже знал, кто это, и сердце его подпрыгнуло от радостного ужаса. Это была она – фея его снов.

Когда она поравнялась с крыльцом, он сидел все там же, не в силах отвести от нее взгляд. Глаза их встретились. Девушка замерла. Кристиан понял, что настала решающая минута, и, если он снова, как в своем видении, ничего не скажет и не сделает, образ незнакомки растает, словно дымка, словно ее здесь никогда и не было.

Он уловил в ней какое-то едва заметное движение, как будто она и впрямь собралась продолжить свой путь. Не раздумывая больше ни секунды, он вскочил с места и прерывающимся голосом сказал первое, что пришло на ум:

– Не уходи.

Незнакомка удивленно посмотрела на него. Он застыл под пристальным взглядом бездонных глаз. Ее волосы при дневном свете оказались пшенично-золотистого цвета. Свободно рассыпавшись по плечам, их упругие локоны доходили ей до пояса. Лицо правильной овальной формы с бледной, словно бумага, кожей носило изумительно прекрасные черты. Особенно выделялись на нем выразительные глаза в обрамлении пушистых ресниц, подведенные темно-серыми тенями. Одета она была в короткую куртку из черного драпа с множеством молний и слишком легкую для такой погоды и длинную сетчатую юбку русалочьего силуэта. Воротник куртки был поднят, и на фоне темной ткани ее кожа выглядела особенно белой и нежной.

– Мы знакомы? – спросила она ровным голосом, в котором от Кристиана, однако, не ускользнула слабо дрогнувшая нотка.

– Нет, но я видел тебя во сне. То есть в клубе… Да, в клубе, – Кристиан окончательно смешался и запутался в словах, не зная, что говорить и как удержать ее.

Ему показалось, что, когда он сказал о клубе, она вздрогнула. Однако она сохранила прежнее спокойное выражение лица и тут же откликнулась:

– Припоминаю. Ты был с двумя юношами, вы сидели у бара и пили виски.

В ее словах слышалась легкая усмешка. Кристиан был поражен до глубины души. Он ни на секунду не мог представить себе, что она его заметила. Ему стало стыдно, что она видела его, глушившего алкоголь стакан за стаканом.

– У нас был небольшой праздник, – как будто оправдываясь, сказал он.

– Это было заметно, – снова усмехнулась девушка.

Она подошла к подножию крыльца, и Кристиан увидел изящные носки черных лаковых сапог, показавшиеся из-под ее словно сотканного из вечерних сумерек одеяния. Грациозно цокая каблуками, она поднялась на пару ступенек, изящно обвила рукой перила и посмотрела на Кристиана снизу вверх своими большими зелеными глазами, в которых искрились и плясали капельки абсента. Крис не знал, что сказать. Он понял, что она больше не собирается уходить, и от этого открытия сердце его сладко и радостно забилось. Пытаясь не выглядеть молчаливым истуканом, он снова заговорил о первом, что пришло в голову:

– Каждый год мы с друзьями отмечаем день нашего знакомства. Вчера исполнилось пять лет со дня нашей первой встречи. Мы всегда стараемся придумать что-нибудь необычное. На годовщину, например, мы собрались на кладбище и пили кровь друг друга.

На этот раз он отчетливо увидел, что девушка вздрогнула и даже отпрянула от него. Он понял, что напугал ее этим странным рассказом, и, медленно подойдя к верхней ступеньке, поспешил объяснить:

– В смысле мы порезали пальцы, смешали кровь с вином и выпили в знак того, что мы стали братьями по крови. В каждом из нас теперь есть частичка друг друга.

Он видел, что эти слова не только не успокоили незнакомку, но взволновали еще сильнее. Ее лицо выражало замешательство, и Крис снова испугался, что она сейчас уйдет, уйдет по его вине, потому что он все испортил. В отчаянии он позвал ее:

– Кристабель!

Тотчас лицо ее утратило все эмоции, взор стал спокоен и ясен. Казалось, она совсем не удивилась, что он знает ее имя. Он боялся, что сейчас она спросит, откуда оно ему известно, и придется рассказать о своем видении, что опять наверняка ее испугает. Тогда она точно уйдет. Но вместо этого она спросила:

– Как тебя зовут?

Он представился.

– Кристиан… Принадлежащий Богу, – с загадочным выражением произнесла Кристабель.

Крис не понял, о чем она, но на всякий случай согласно кивнул и улыбнулся.

– Разве твои родители верят в Бога? – вдруг спросила она.

Кристиан по-прежнему не улавливал ход ее мыслей, и в этот раз мотнул головой отрицательно.

– Тогда почему они дали тебе такое имя? – продолжала расспрашивать собеседница.

Он с удивлением обнаружил, что она стоит напротив него, и ее рука на перилах лежит всего в паре сантиметров от его. Он не заметил, когда она преодолела разделявшие их ступеньки, хотя все время смотрел на нее. Ему безумно захотелось взять в руки маленькую ладонь, затянутую в черную кружевную перчатку с открытыми пальцами, но он сдержался. Ее близость кружила голову, и он с трудом подбирал слова, чтобы ответить на и без того непростые вопросы:

– Это не родители. Моя мать умерла при родах… Когда рожала меня. Отец к тому времени исчез в неизвестном направлении. Я попал в приют, и там меня так назвали. Я не знаю, кто и почему.

– С кем ты живешь сейчас? – задала очередной вопрос Кристабель.

– С дядей, братом мамы. Когда мне исполнилось четырнадцать, он объявился в приюте и забрал меня.

– А где он был все эти годы?

– Он искал меня.

– Вот как… Тебе нравится жить с дядей?

– Да. После того, как он забрал меня, мы сразу переехали сюда из того городишки, где умерла моя мать и где я рос в приюте. Дядя Адлэй как-то сказал, что их родители были очень строгими, поэтому, осмелившись покинуть Пурпурный Город, она совершила героический поступок.

Кристиан и сам не знал, зачем все это рассказывал, но под пристальным взглядом зеленых глаз это получалось как-то само собой, почти помимо его воли.

– А ты хотел бы отсюда сбежать? – снова спросила Кристабель.

Крис удивленно посмотрел на нее. Он испытывал странное ощущение, что она прочитала его тайные мысли.

– Да, – обреченно произнес он, понимая, что бессмысленно что-то скрывать. – Мне нравится Пурпурный Город, его парки, архитектура. Даже Мертвый квартал не вызывает во мне такого сильного отвращения, как у местных. Но вот жители… Я не хочу к тридцати годам стать нытиком и занудой, который ненавидит себя за то, что палец о палец не ударил, чтоб что-то поменять в своей жизни.

– Но ведь твой дядя не такой?

Ее слова звучали скорее как утверждение, а не вопрос, и Кристиан снова был шокирован проницательностью этой загадочной девушки.

– Не такой, – подтвердил он. – Но это потому, что он успел повидать мир, познать жизнь. Хотя и не любит вспоминать свое прошлое.

– Чем он занимается сейчас?

– Владеет местной заправкой. Я помогаю ему и часто вижу людей, которые думают, что весь смысл жизни в том, чтобы поспать, поесть, напиться до бессознательного состояния или обкуриться. Я так не хочу. Я боюсь…

– … что, окончив колледж, займешься семейным делом и превратишься в человека, единственной ценностью которого является заправка в Мертвом квартале.

Это точно был не вопрос, а констатация факта. Кристиан снова пристально посмотрел на Кристабель. Он не мог перестать удивляться ее проницательности. Он поймал себя на мысли о том, что рассказал ей – девушке, с которой разговаривал в первый раз в жизни, – все самое личное и сокровенное о себе, не испытывая при этом той обычной неловкости, которая преследовала его в подобных разговорах с кем бы то ни было. Это вышло настолько естественно, что Крис осознал все только после того, как замолчал. Ему стало жутко и одновременно радостно – он не ожидал, что его так легко поймут. Щемящее чувство благодарности заполнило его сердце.

– Мне так легко говорить с тобой, как будто мы знакомы всю жизнь, – признался он.

– Ты честный и добрый, – сказала Кристабель и вдруг открыто улыбнулась ему милой девичьей улыбкой.

– Ты тоже, – не задумываясь, ответил Крис.

Ее улыбка исказилась, превратившись в горькую усмешку.

– Давно мне никто такого не говорил, – задумчиво, будто обращалась к самой себе, произнесла она.

– Значит, твои друзья не очень-то проницательны, – попытался пошутить Кристиан.

– У меня нет друзей, – быстро сказала она.

– Ты могла бы завести сотню друзей, если бы захотела, – убежденно произнес Крис.

Прошло несколько секунд, и он уже не ждал от нее ответа, как вдруг она сказала:

– Может быть, ты и прав, но я не уверена, что мне это нужно.

– Ты любишь одиночество? – догадался он.

– Да, – тут же отозвалась она. – Когда я встречаю интересного человека, мне порой хочется с ним общаться, проводить время, но в тоже время меня пугает, что я уже не смогу принадлежать себе до конца. Наверное, это звучит эгоистично. Просто я настолько привыкла к одиночеству, что мне трудно представить кого-то рядом с такой нелюдимкой, как я.

– Лично мне трудно представить кого-то более обаятельного, чем ты, – признался Крис.

– Ты совсем не знаешь меня, – все с той же усмешкой заметила она.

– Ты напоминаешь мне Мариуса, – вдруг понял он и сам не заметил, как сказал это вслух.

– Правда? И чем же?

Его приятно удивило то, что она сразу поняла, о ком идет речь. Значит, она тоже любительница вампирских историй.

– Тем, что ценишь свое одиночество, – собравшись с мыслями, ответил он. – Когда мне нравятся какие-нибудь слова в книге, я всегда выписываю их в блокнот. Эту цитату из «Крови и золота» я запомнил наизусть: «… я остался совершенно один – в полном одиночестве… и не надеялся уже обрести… спутника. Возможно, истина заключалась в том, что мне и не хотелось общества».

– А у тебя хорошая память, – сказала Кристабель, явно пытаясь поменять тему. – Не удивлюсь, если ты, как Арман, читаешь книги, просто листая их.

– Да какой из меня Арман? – засмеялся Кристиан, в глубине души польщенный сравнением.

– Очень даже неплохой. Впрочем, ты прав. Арман слишком испорченный и слишком древний, – в тон ему ответила Кристабель. – Скорее, ты Никто.

– Кто? – не понял Крис.

– Герой Поппи Брайт.

– Возможно, – согласился он, опуская глаза.

– «Он не признавал их мир. Там не было ничего, что могло бы его взволновать или тронуть, – ничего, что он мог бы назвать своим. Иногда он задумывался о том, а есть ли вообще для него место в мире за пределами его комнаты, есть ли на свете такой человек, который смог бы стать близким ему и кому он сам смог бы стать близким. Кому он нужен? Кому он еще будет нужен?»

Кристиан был ошеломлен тем, насколько точную цитату подобрала Кристабель, чтобы описать его, и решил не остаться в долгу:

– Все мы отчасти Никто. «Если ты привык быть один, это еще не значит, что тебе это нравится».

– Ты же говорил, что я, как Мариус, не ищу ничьего общества, а теперь говоришь, что мне, как Никто, не нравится быть одной, – заметила Кристабель.

Кристиан на несколько секунд растерялся, но, посмотрев в ее глаза, в глубине которых плясали лукавые искорки, сказал:

– Одно другого не исключает. Многие люди, которым не нравится быть одним, не ищут ничьего общества. Они просто не надеются найти то, чего хотят.

Кристабель продолжала наблюдать за ним как бы со стороны. Крису казалось, что она сканирует его мозг и его душу.

– Мне пора, – вдруг сказала она, и, развернувшись, начала быстро спускаться с крыльца.

Это застало его врасплох, и в первые мгновенья он стоял ошеломленный, не зная, что ему делать. Во время разговора с Кристабель он почувствовал ту близость душ, которая связывает их, словно нитями, вводя человека в блаженно-расслабленное состояние. Кристабель так резко и внезапно оборвала эти нити, что он ощутил почти физическую боль, которая вывела его из равновесия. Наконец, он собрал все силы и крикнул ей вслед:

– Надеюсь, еще увидимся?

Он хотел сказать совсем другое. Слова вырвались сами собой. В одно мгновенье он понял, как сильно будет страдать, если после этого разговора, после той близости, которую он почувствовал, он, как и раньше, будет лишь смотреть на нее издалека. Смотреть, не решаясь подойти. Смотреть, как будто ничего и не было, как будто все это ему приснилось.

Кристабель тут же обернула к нему свое прекрасное лицо и улыбнулась – немного насмешливо, но дружелюбно.

– Конечно, – сказала она.

Какое-то щемящее чувство до боли пронзило его душу. Оно полностью затопило его, жидким огнем разливаясь по телу, пульсируя в крови, сладостной болью пронзая нервы. Он подумал, что жил только ради этого единственного слова. В тот миг он мог бы умереть с улыбкой на губах. И прежде, чем он успел опомниться, она с серьезным выражением произнесла:

– Будь осторожен, Кристиан.

Эти слова удивили Криса, вернув его с небес на землю, и ему отчаянно захотелось спросить, что это значит, но он чувствовал, что больше не может злоупотреблять ее вниманием. Казалось, она прочла вопрос в его глазах, потому что добавила:

– Вот-вот начнется ливень.

Кристиан не был уверен, что изначально она имела в виду дождь, но ему не оставалось ничего другого, как кивнуть и попрощаться. Он смотрел, как ее силуэт растворяется в серой мгле тусклого осеннего вечера, и не сводил с него взгляда, пока он полностью не исчез. Только теперь он заметил, насколько сильно замерз. Но душу его грело обещание новой встречи.

Глава 6

Поле невинности

«Отчаяние внушает и кротость, и тревогу, иногда оно бывает даже чуть ли не сладостным – этакая преданность тому утраченному, чего на самом деле и не было».

Г. Бёлль «Крест без любви»

Кристиан потерял покой – он мог думать и говорить только о Кристабель. Тэйн называл его влюбленной истеричкой, а Анж только сочувственно качал головой. Но Кристиану было все равно. Он вспоминал о словно выточенном из мрамора лице, о волшебных, мерцавших жидким зеленым пламенем глазах, о чудном мягком голосе, окутывавшем, словно бархат. Он готов был часами рассказывать взахлеб о самой главной, как он выражался, в его жизни встрече, чем вводил Анжа и Тэйна в ступор. Они никогда не видели его таким взволнованным и таким влюбленным. От его прежних спокойствия и уравновешенности не осталось и следа.

В таком экзальтированно-восторженном настроении прошла неделя. Каждый вечер Кристиан ходил в «Серебро и метал» и сидел там до закрытия. Кристабель не появлялась. Он терялся в догадках. Неужели она избегает его? От этой мысли становилось жутко. Но с чего бы ей это делать? Разве он, Крис, такая значительная персона, чтобы из-за него она меняла свой привычный образ жизни? Может, она опасается, что он будет приставать к ней, боится его назойливости? Может, почувствовала, что Кристиан потерял голову, и не хочет своим присутствием усугублять положение, надеясь, что он забудет ее и все утрясется само собой? А, может, после рассказа о питье крови она и вовсе считает его сумасшедшим и предпочитает держаться от него подальше? Эти догадки, одна хуже другой, терзали разум и заставляли сердце разрываться на части от тоски. Он забросил колледж, свои книги и фильмы, и только музыка не давала ему окончательно сойти с ума. Казалось, это единственная в мире сила, которая его действительно понимает и сочувствует ему.

Каждую ночь ему снилась Кристабель, и пробуждение всегда сулило горькое разочарование. Когда он открывал глаза и понимал, что не увидит лукавую, но в то же время добродушную усмешку на чувственных, бледно-розового цвета, губах, не увидит пронзительный взгляд изумрудных глаз, на дне которых таилась загадка, ему становилось нестерпимо больно. Ее глаза не давали ему покоя ни во сне, ни наяву. Их глубокий чуть насмешливый взгляд с пляшущими в самой середине огоньками прожигал насквозь, заглядывал в самую душу. Казалось, она видит в ее глубине самые потаенные уголки, различает там такое, в чем бы он, Крис, не признался даже самому себе. Он вспоминал, как несколько раз поспешно отводил глаза при встрече, потому что физически не мог выносить на себе этот взгляд дольше нескольких секунд. Он чувствовал, что еще мгновение, и он растворится, просто утонет во влажной зеленой глубине этих глаз.

За всю свою жизнь он не переживал столько эмоций, сколько за ту неделю. Особенно он терзался в сумерки, когда к его моральным страданиям добавлялись и физические. Теперь у него еще сильнее кружилась голова, он почти задыхался, глаза слипались, но спать из-за стучавшей в висках боли он не мог. Казалось, кто-то в его мозгах молоточком отстукивал имя Кристабель. И однажды, в такой предзакатный час, когда он чувствовал невыносимое томление в сердце, а сознание находилось на зыбкой границе сна и яви, под покровом его закрытых век возник заветный образ. Однако это видение разительно отличалось от той девушки из плоти и крови, с которой он недавно познакомился. То была не живая усмехавшаяся Кристабель с задорным огоньком в глазах, какой запомнил он ее в их единственную встречу.

Неожиданно лицо ее предстало таким, каким было в первом видении, – бесстрастным, словно мраморное, с безжалостным гипнотизирующим взглядом холодных немигавших глаз настолько яркого цвета, что, казалось, зрачки сделаны из камней, искусно вставленных в глазницы. То было не лицо живого человека, а застывшая маска, отпечатанная самой смертью. Холодный пот выступил на лбу Кристиана, и он усилием воли заставил себя открыть глаза.

Парень долго сидел на кровати, обхватив колени. Снова и снова представляя себе то, что увидел своим внутренним взором, он поймал себя на том, что теперь мысль о смерти неразлучна с образом Кристабель. Это новое мрачное представление погнало его прочь из дома.

Около часа Кристиан бродил по узким улицам Мертвого квартала, не обходя лужи и грязь, даже не смотря под ноги. Он не мог сфокусировать свой взгляд ни на чем. Это было слишком сложно. Сил хватало только на то, чтобы курить одну сигарету за другой и слушать музыку. В плеере играла его любимая группа Katatonia. Он всегда слушал ее, когда ему было плохо. Особенно эту меланхоличную музыку тянуло послушать осенью, когда сама природа умирала и в воздухе витала атмосфера безнадежности и упадка. Не зря же существует мнение, что это самая депрессивная группа на планете.

Он всей душой отдался музыке, которая затрагивала его сейчас еще сильнее, чем обычно. Началась его любимая песня Ghost оf the Sun, и когда ее первые слова —

The thin darkness here,Not strong enough to make you appear, —

раздались в плеере, они, словно ржавым ножом, прорезали его душу, прошлись по той открытой сочащейся ране, что зияла там сейчас.

Отдавшись одному-единственному чувству – слуху, – он и сам не заметил, как ноги привели его в место, которое более всего соответствовало его душевному настрою, – на кладбище. Это был давно заброшенный погост с романтично-лживым названием Поле невинности, находившийся за Переулком Ангелов. Кристиан часто приходил сюда один или с друзьями, привлекаемый здешней атмосферой покоя и умиротворения. Теперь она была нужна ему как никогда.

Он сел на поваленное между могил старое дерево и задумался. Мозг пылал, словно в лихорадке. Даже холодные порывы ветра не могли остудить ее. Лицо и руки превратились в ледышки, но он не ощущал этого, так как внутри него горело пламя, которое ничто не могло потушить, даже начавшийся дождь. Кристиан надел на голову капюшон балахона, натянул рукава на ладони и долго сидел, сжавшись в комок и обнимая себя руками. Дождь почти не попадал на него, так как прикрытием ему служила листва поваленного дерева. Его трясло не столько от холода, сколько от мысли о том, что он больше не в силах ждать, сам не зная, чего.

Вспышки молний время от времени озаряли серые плиты надгробий и силуэты крестов. Он смотрел на окружавшую его мрачную величественную картину, прославлявшую тленную красоту, и думал о том, что в смерти нет ничего страшного и отталкивающего. Люди привыкли воспринимать ее как нечто отвратительное, как лишающий рассудка ужас, и в этом они не правы. Только такие, как он, истинные дети ночи, могут понять, что в смерти есть та темная запредельная красота, находящаяся за гранью сознания, за рамками обыденных представлений о добре и зле. Смерть – ни то и ни другое, она по ту сторону этих чисто человеческих понятий. Она – как природа. Как высшая сила, которая не подчиняется человеку и не укладывается в его представления об устройстве мира, в его нравственные рамки. Смерть не аморальна, скорее, она равнодушна.

Однако в представлении общества смерть – Зло. Из книг он знал, что Зло тоже может быть прекрасным. Однако, отдавшись во власть своих ощущений и инстинктов, он не чувствовал, что от Кристабель исходила какая бы то ни было угроза. По крайней мере, для него, для Кристиана. Лишь одну вещь он знал наверняка – она прекрасна. Самое прекрасное существо, которое он когда-либо встречал. Он должен быть благодарен судьбе за встречу с той, кто стала олицетворением бесполого героя его детских и юношеских грез – сначала абстрактного и безликого, примерявшего маски Лестата, Армана или Зиллаха, а потом вполне определенного, обладающего прекрасными чертами лица и изумрудными глазами.

И даже если ощущения обманывают его и ему грозит смертельная опасность, он не отступится. Он умрет с улыбкой на губах, зная, что жил не зря. Уж лучше прожить короткую, но яркую жизнь, чем много лет влачить унылое одинокое существование, ненавидя весь мир за то, что он такой пресный, такой скучный, а люди вокруг настолько жалкие и приземленные, что, даже попытайся они понять его, у них ничего бы не вышло.

И даже если Кристабель окажется посланницей смерти, он не должен этого бояться. Он вдруг вспомнил фразу о том, что на самом деле смерти нет, потому что, когда мы есть, ее нет, а когда она есть, нет нас. Пусть Кристабель есть воплощенная смерть – могло ли это напугать его?..

Глава 7

И смерть становилась не страшна

«… всякое желание есть смятение духа…»

С. Цвейг «Глаза извечного брата»

Встреча с юношей взволновала Кристабель Темпл больше, чем она того хотела. Потому что это был юноша, в глазах которого лучились огненные солнца. Юноша, который за свою короткую жизнь познал боль, одиночество и вкус крови…

Незначительное, на первый взгляд, событие нарушило упорядоченный образ ее существования. Нужно было уединиться и все обдумать. У нее нередко бывали периоды, когда она не покидала свой дом неделями, полностью оборвав контакты с внешним миром. Тогда она запасалась кровью животных, которую умела добывать на рынках в мясных отделах, и наслаждалась покоем и одиночеством. Иногда ей необходимо было отдохнуть от мира людей. Так случилось и теперь. Только в этот раз ей был необходим не отдых, а передышка для того, чтобы привести свои мысли в порядок. Она понимала, что эта случайная встреча недостаточно резкий повод, чтобы выбить ее из колеи, но ничего не могла с собой поделать.

По натуре Кристабель не была домоседом. Променяв целый мир на один-единственный его уголок, в душе она так и осталась вечной странницей. Она слышала зов Мертвого квартала и покидала Переулок Ангелов, чтобы удовлетворить желание тех, кто в немом крике призывал ее, тех, кто хотел пройти по острию ножа и познать неизведанное.

Но она была счастлива, что есть место, где она могла отдохнуть от своей кровавой охоты; место, где можно оставить купленные ею книги, одежду, сувениры, даже если она уедет отсюда и никогда не вернется. Этим местом был ее дом – Лиловый особняк с высокими металлическими воротами, которые, будто копья, устремили вверх свои стальные наконечники. Под кровлей и над массивной широкой дверью притаились каменные фурии. Окна-фонари с кованными стальными решетками, повторявшими конструкцию ворот, смотрели на Мертвый квартал будто бы с угрозой. А больше всего Кристабель нравились остроконечные башенки по бокам крыши, которые делали дом похожим на средневековый замок.

Внутреннее убранство также производило немного сказочное впечатление. Просторный холл, обставленный высокими мраморными статуями и увешанный огромными прямоугольными зеркалами в узорчатых серебряных рамах, вел в большую гостиную, стены и пол которой были задрапированы черным бархатом. На окнах висели того же цвета бархатные портьеры, которые чаще всего были плотно задвинуты, поэтому даже в редкие солнечные дни здесь царил сумрак, который слегка рассеивало пламя свечей в высоких серебряных и чугунных канделябрах, расставленных тут и там. Массивная резная мебель черного дерева, расписной потолок с огромной хрустальной люстрой и камин из черного мрамора довершали убранство комнаты.