Степной десант. Гвардейцы стоят насмерть!

Селиванов продолжал ворчать:

– Что же здесь за земля такая, ни тебе лесов, ни тебе гор. Глазу не за что зацепиться. Никакой радости. Курганы, бугры, лощины, солончаки, изредка речушки пересохшие или ильменя с камышом, остальное голая степь, вот и все веселье. Сусликов и тех не видно, от жары попрятались. Пока до Линейного выдвигались, веселее было: то селение покажется, то деревья, поля, речки полноводные, а здесь одна тоска. Вода в колодцах горькая, и той мало. Говорят, ребята из другой роты из озерца какого-то напились, теперь животами мучаются.

– Наш Василий Передерин тоже из лужи напился, теперь по степи бегает, кусты ищет, где присесть.

– Было бы терпения больше и ума в голове, то не бегал бы. – Николай поскреб ногтями недельную щетину. – Даже побриться нечем, так и до вшей недолго. Хоть бы дождик пошел, второй день ни единой тучки на небе.

– Тетка моя в этих местах бывала. Рассказывала, что здесь весной бывает красиво. Трава зеленая, тюльпаны, маки цветут, другие цветы. А еще большие стада антилоп-сайгаков пасутся, есть волки, зайцы, лисы, тушканчики, а у воды много птицы перелетной собирается.

– Значит, нам не повезло. Мы этой красоты не увидим, – Селиванов вылез из окопа, сел рядом, не спеша стянул сапоги, размотал портянки. – Уф, ноги запрели.

Григорий покосился на Николая:

– Это почему же не увидим?

Селиванов пошевелил пальцами ног, блаженно прикрыл глаза:

– А потому что, друг мой любезный, война на месте не стоит. К весне или немец нас отступить заставит, или мы его обратно погоним.

– Война тоже когда-то закончится, вот тогда вернемся и посмотрим на эту красоту.

– До этого, Гришка, еще дожить надо.

– Доживем.

– А это уж как получится, – Селиванов облизнул пересохшие обветренные губы, взял прикрытую гимнастеркой флягу, открутил крышку, отпил глоток теплой солоноватой воды. Влага смочила пересохшее горло. – Эх, сейчас бы пивка холодного, «Столичного» или «Волжского», – мечтательно произнес он и протянул Вострецову фляжку.

– А я бы от кваса не отказался или от ситро. И еще бы сливочного мороженого.

– Ишь ты, ситро ему подавай, мороженое. Может, тебе еще халвы с шоколадом? Пей воду, только дюже не усердствуй.

– Знаю, с одной фляжкой воды на двоих не больно напьешься. Да еще в паек хлеб и селедку соленую дали, а с нее еще больше пить хочется.

Вострецов попил, отдал флягу Селиванову. Сержант подбодрил:

– Терпи, казак, атаманом будешь, кухню и воду неизвестно когда привезут. Я от артиллеристов слышал, что баржи с машинами и тракторами нашей дивизии под Сталинградом немецкие самолеты потопили. Так что с техникой туго. Солдатская молва донесла: Губаревич у штаба фронта шестнадцать грузовиков забрал, но это для дивизии капля в море. Тех машин, что в Астрахани дали, тоже мало.

Вострецов снял мокрую от пота, покрытую разводами рапы гимнастерку, подставил крепкое мускулистое тело под горячий сухой ветер и палящие лучи солнца.

– Хитров говорил, что скоро должны лошадей и верблюдов для перевозки тяжести прислать.

– Вот, вот. На верблюдах и пойдем в атаку. Нам бы танков больше и пушек. Да и скотину пока не нам, а от нас гонят, – Селиванов посмотрел в сторону калмыцкого селения, на окраине которого батальон готовился к обороне. Оттуда, по дороге на Астрахань, калмыки гнали табун коней и большую отару овец. Пыльный хвост, поднятый копытами животных, ветром понесло на позиции роты. – Ишь ты, пыли больше, чем от танка.

– От немцев скотину уводят, – Вострецов посмотрел в небо. Теперь там парили два орла. Время от времени они выписывали петли, камнями срывались вниз, стремительно налетая друг на друга, схватывались когтями и, кружась в паре, продолжали полет к земле. Казалось, что их гибель неизбежна, но ближе к земле птицы неожиданно разъединялись, разлетались в разные стороны и вновь устремлялись вверх, чтобы начать все сначала. Это походило на танец. Была ли это любовная игра птиц, битва за добычу или поединок соперников в брачный период, Гришка не знал, но вскоре это завораживающее зрелище было прервано. Орлы стали быстро снижаться.

Селиванов замер, вытянул шею, словно охотничья собака, почуявшая дичь. Протяжный гул с западной стороны возвестил о приближении самолета. Бойцов Красной армии учили, как распознавать самолеты противника по силуэту и звуку. В начале войны этому не придавали особого значения, а потому было немало случаев, когда красноармейцы сбивали возвращавшихся с задания «сталинских соколов», принимая их за ненавистные немецкие самолеты. Сейчас самолет противника могли определить многие. Особая чуйка в этом деле была у Николая.

– «Фокке-Вульф» – разведчик, по-нашему «Рама», – определил Селиванов, когда стало возможным рассмотреть контуры самолета.

Команда «Воздух!» особенно никого не испугала, «Фокке-Вульфы» нечасто атаковали наземные цели, но вскоре после их появления всегда ждали бомбардировщиков. В этот раз миновало. Самолет покачал крыльями, сбросил несколько десятков листовок, снизился, дал короткую очередь по овцам, пролетел над табуном коней, повернул и скрылся в обратном направлении. Три овцы остались лежать на дороге, остальные кучками рассеялись по степи. Отбились от табуна и несколько коней. Калмыкам с трудом удалось собрать отару и погнать ее следом за табуном.

Ветер принес одну из листовок к окопу. Вострецов поднял, прочитал:

«Русский солдат! Сдавайся в плен! Фюрер гарантирует тебе жизнь и возвращение к семье».

– Вот паскудники! – Вострецов порвал листовку, брезгливо откинул в сторону. Мелкие кусочки бабочками полетели в сторону села. Гришка проводил их взглядом.

Селиванов покосился, наставительно сказал:

– Ты эту мерзость больше в руки не бери. За эти бумажки можно в штрафники угодить или под трибунал. Понял?

– Понял… Николай, смотри. По-моему, комбат Овчинников со старшим лейтенантом Хитровым пожаловали.

– Они. Надевай, Гришка, гимнастерку и продолжай окапываться.

Командиры неспешно пошли вдоль позиций. Когда они оказались рядом с Селивановым, рослый капитан с добродушным вытянутым лицом, слегка вздернутым носом и мощным подбородком остановился, обратил взгляд серых глаз на сержанта.

– Как, Николай, настроение?

– Боевое, товарищ капитан. Жарко только.

– Когда с финнами воевали, холодно было, а мы их одолели. Десантнику ни жара, ни холод не должны мешать бить врага.

– Так точно.

– Ты мне скажи, в разведку к немцам сходить готов?

– Мне не привыкать, к финнам ходил и к немцам схожу.

– Если так, то твое отделение на время выполнения особого задания будет включено в разведгруппу младшего лейтенанта Мамаева. Старший лейтенант Хитров объяснит задачу. – Овчинников, поправил летную фуражку, обернулся к Хитрову. – Командуй, старший лейтенант. Окапываться прекратить, через два часа выступаем. Первоначальная задача отбить у противника совхоз «Ревдольган» и провести разведку боем в направлении населенного пункта Улан-Эрге, а если получится, то захватить его и удерживать позиции до приказа командования о дальнейших действиях. Надеюсь, задача ясна?

Когда командиры ушли, Вострецов посетовал:

– Ну вот, копали, копали, пот лили, а выходит, что зря.

Селиванов махнул рукой:

– Хрен с ними, с окопами! Сами на немцев идем, Гришка! Вот это дело. У меня руки чешутся на этих паразитов.

Глава третья

Ночь щедро украсила небо мириадами звезд, тусклый свет луны скупо лился на бескрайнее степное покрывало, меняя его очертания. Вострецов напряженно вглядывался в темноту из-за бугра-бархана: там, впереди, были позиции немцев и занятый ими поселок с названием Улан-Эрге, куда их разведгруппа должна была вскоре проникнуть. Вострецов вжал голову в плечи, поежился от ночной прохлады. Селиванов положил руку ему на плечо.

– Что, Гриша, страшновато?

– Прохладно.

– Прохладно? Ну, ну. И прямо совсем не страшно?

– Есть маленько, – признался Вострецов, успокаивая себя, погладил ствол «ППШ». Специально для проведения разведки винтовки им заменили автоматами.

– Ты не дрейфь, меня перед тем, как первый раз в разведку идти, тоже потряхивало, потом привык. Немец он тоже человек, тоже боится, и бить его, подлеца, можно. Видел, как мы лихо немецкий передовой отряд погнали и из совхоза «Ревдольган» их выбили?

– Видел.

К бархану подполз круглолицый младший лейтенант Мамаев, тихо спросил:

– Ну что, готовы?

Селиванов кивнул.

– Готовы.

– Времени у нас чуть больше часа. Скоро начнет светать. Атака в пять. К этому часу должны наши самолеты появиться. В поселок раньше времени не суйтесь, попадете под бомбы своей авиации. До их появления нам надо подобраться к позиции фрицев, снять часовых, уничтожить пулеметный расчет на бугре левее нас. Там наши машины с взводом автоматчиков прорываться будут. Я их подожду, а вашему отделению надо продвинуться к Улан-Эрге как можно ближе. Когда наши самолеты отбомбятся, врывайтесь в поселок, постарайтесь подавить огневые точки в крайних домах, а мы за вами на машинах подскочим. Все ясно?

Селиванов прихлопнул комара на щеке.

– Ясно.

– Раз так, пошли.

Два десятка десантников серыми ящерицами заскользили в сторону селения. Немецкие позиции достигли незамеченными. В десяти шагах перед окопом остановились. Селиванов втянул ноздрями воздух. Справа, со стороны пулеметного гнезда, принесло запах сигаретного дыма. Неподалеку от огневой точки маячила немецкая каска. Солдат вермахта с винтовкой за спиной ходил по окопу и что-то мурлыкал себе под нос. Селиванов посмотрел в сторону младшего лейтенанта, тот лежал в шаге от него. Мамаев указал на Селиванова, затем на часового и в сторону огневой точки, сам же по-пластунски пополз влево, с ним пятеро бойцов. Николай кивнул Вострецову в сторону немца в каске. Вострецов вынул из ножен финский нож, которым десантники вместо стропорезов зачастую резали парашютные стропы, но сейчас он нужен был для другого дела…

Немец не заметил, как русский солдат подобрался к окопу, но услышал шорох позади себя и обернулся. Закричать или выстрелить он не успел. Холодное стальное жало финского ножа вошло в сердце. Короткий вскрик, удивленные светло-голубые глаза, кровавая струйка из полуоткрытого рта. Вострецов придержал немца, аккуратно уложил на дно окопа. Это был первый убитый им немец. Первый убитый им человек. Гришку снова затрясло. Ком подкатил к горлу…

– Гюнтер!

Тихий оклик заставил Вострецова замереть на месте. Один из пулеметчиков, видимо, заподозрив неладное, решил проведать товарища. Голос отрезвил, дрожь ушла из тела, ушли и сомнения. Перед ним враг, которого надо убить, иначе он убьет тебя. Когда высокий немец в полевом кепи появился из-за поворота траншеи, Вострецов метнул нож. Долгие тренировки не прошли даром, лезвие вошло в горло по самую рукоятку. Немец захрипел, упал спиной на стенку окопа, повалился на бок. Вострецов на ходу вытащил нож из горла убитого, побежал к пулемету. Немцев в пулеметном гнезде было трое. Двое спали на травяной подстилке под навесом из камуфлированной плащ-палатки, один сидел на корточках с сигаретой в руках. Дальше по ходу сообщения дремал на ящике для патронов автоматчик в пилотке. Немец с сигаретой, мечтательно взирая на звезды, пустил в небо тонкую струю дыма. Появление солдата противника стало для него неожиданностью. Он вскочил, попытался закричать. Позади него в гнездо прыгнул Селиванов, широкая ладонь сержанта закрыла немцу рот. Острый язык ножа лизнул белокожее горло. Горячая струя крови брызнула на спящих. Один из них открыл глаза, потянулся к винтовке. Вострецов прыгнул сверху, на помощь к нему пришли еще два бойца. Десантникам хватило меньше полминуты, чтобы расправиться с остальными. Плененного Вострецовым немца сержант решил оставить. Товарищу шепнул:

– Готовься, Григорий, орден тебе за «языка» обеспечен.

К Селиванову подошел один из десантников, протянул немецкий автомат.

– Держи, командир, трофей.

– Ты, Передерин, оставь эту игрушку себе. В Яшкуле мне один из милиционеров, которые из Элисты отступили, сказал, что немецкие автоматы здесь не годятся, их от песка заклинивает. Видел, фрицы по большей части винтовками вооружены, а с этими тарахтелками у них командиры бегают. Да и наши бойцы по большей части тоже с винтовками, – Селиванов погладил ствол автомата «ППШ». – Немецкие автоматы хороши, но «Папаша» надежнее.

Из темноты вынырнул Мамаев.

– Как у вас?

– Порядок, – Селиванов кивнул на связанного немца с кляпом во рту. – Вот, Вострецов с нашей помощью «языка» взял.

– Хорошо, отправим его в тыл, а ты бери свое отделение и выдвигайся к поселку. Времени у нас в обрез, скоро начнет светать…

* * *

Окраины Улан-Эрге разведчики достигли, когда ночная мгла начала постепенно рассеиваться. Одна за другой меркли звезды, робко забрезжил рассвет, тонкая алая полоса на востоке ознаменовала рождение нового дня. Вскоре оттуда, с востока, послышался низкий, прерывистый, с каждой секундой нарастающий гул авиационных моторов, на фоне светлеющего неба появились расплывчатые силуэты самолетов. В предрассветную высь взмыла красная ракета. С северо-востока молча пошли в атаку роты гвардейцев-десантников. Самолеты быстро приближались и вскоре нависли над поселком.

Селиванов посмотрел в небо, полушепотом произнес:

– Наши летят. «Илы».

Со стороны немецких позиций раздались винтовочные выстрелы, застрочил пулемет, в ответ раздалось многоголосое громкое «Ура!». Одновременно штурмовики стали сбрасывать смертоносный груз на поселок и позиции немцев. Свист падающих бомб, взрывы, всполохи огня длились около получаса. Селиванов, играя желваками, смотрел, как краснозвездные самолеты бомбят немцев, время от времени он ударял по земле увесистым кулаком, с ненавистью в голосе приговаривал:

– Бей их! Бей! Получите, сволочи!

Сержант помнил, как в первые дни войны немецкие самолеты безнаказанно уничтожали бойцов и технику Красной армии, мирных жителей и их дома. Помнил свою беспомощность перед ревущими смертоносными машинами, против которых у него была только винтовка и лютая злость.

Сделав работу, пятерка «Илов» повернула на восток.

– Пора, – Селиванов вскочил и, пригибаясь, перебежками устремился к окраине поселка.

Авиация постаралась на славу: горели машины, несколько домов, дымилось разрушенное бомбой кирпичное здание сельской школы, на улицах лежали трупы немецких солдат и коней. Саманные хижины на окраине поселка уцелели. Селиванов добежал до одной из них. Из маленького, похожего на амбразуру оконца застрочил автомат. Один из бойцов упал. Селиванов, прижимаясь к обмазанной глиной стене, стал продвигаться в сторону двери. Из-за угла дома выбежал плотного сложения немец с винтовкой. Очередь из «ППШ» прошила немца от правого плеча до пояса. Селиванов перепрыгнул через труп, завернул за угол, метнулся к двери. Немецких солдат рядом не было, сейчас их внимание отвлекало наступление основных сил десантников Красной армии с северо-востока. Сержант обернулся. Вострецов, как всегда, был рядом.

– Гришка, гранату! – Селиванов рывком открыл дверь. Вострецов выдернул чеку, метнул гранату внутрь, бросился на землю. Взрыв сотряс хижину, сорвал дверь с петель, обвалил часть крыши. Селиванов крикнул подбегающим красноармейцам: – Передерин, Филимонов, посмотрите, что там! – побежал к следующему строению. Он уже был около двери, когда она распахнулась, и оттуда появился немец. Не раздумывая, Селиванов толкнул дверь ногой. Дверное полотно ударило немецкого солдата с такой силой, что он споткнулся и повалился в дом. Селиванов кинулся к дверному проему, дал короткую очередь. Он хотел войти внутрь, когда с крыши на него набросился еще один немец. Сильные руки ухватили сзади, сдавили шею. Селиванов рывком перебросил противника через себя. Немец попытался вскочить, но подоспевший на выручку Вострецов ударил его прикладом в висок.

– Сержант, наши! – голос красноармейца Передерина заставил Селиванова посмотреть в степь. К поселку, со стороны позиций десантников, поднимая облако пыли и увиливая от взрывов, мчались два грузовика с десантниками. Помощь пришла вовремя. Немецкие офицеры услышали стрельбу на окраине поселка и бросили сюда своих солдат. Селиванов прикинул, что их не меньше взвода…

Машины остановились за отбитыми у немцев домами. Десантники стали выпрыгивать, лишь только водители затормозили. С криками «Ура!» автоматчики во главе с Мамаевым ворвались в поселок. Немцы попятились. Еще немного и поселок будет освобожден от фашистов. Мамаев ждал, что основные силы вот-вот войдут в Улан-Эрге и окажут им помощь, но этого не случилось. Гвардейские роты достигли окраин, но вынуждены были отступить на прежние позиции под шквальным огнем пулеметов, пушек, минометов и давлением превосходящих сил противника. Немцев становилось все больше. Теперь пятиться пришлось и разведчикам. Вострецов подбежал к Мамаеву.

– Товарищ младший лейтенант, наши ото-шли!

Мамаев отыскал глазами Селиванова, крикнул сквозь шум боя:

– Сержант! Уходим! Уводи людей к машинам! Быстро!

Селиванов кинул гранату в набегающих немцев, отстреливаясь, побежал к полуторкам, увлекая за собой остатки отделения.

Когда Вострецов перемахнул через борт грузовика, Селиванов осмотрелся, спросил:

– Гришка, где Филимонов?

Вострецов отвел взгляд.

– Убит. Никитин тоже. Гордиенко и ефрейтор Глуховских ранены, во второй машине.

К водителю подбежал Мамаев:

– Поехали! Скорей!

Грузовик зарычал, сорвался с места, под свист пуль и разрывы снарядов помчался прочь от поселка…

* * *

Командир роты Хитров встретил разведчиков вопросом:

– Потери есть?

Мамаев кивнул на Селиванова:

– У него двое убитых, у меня трое. Раненых четверо.

– Раненых оставляйте в машинах, остальные на правый фланг.

– Что у вас?

– У нас хреново. Перестреливаемся с фрицами. Поначалу чуть их из поселка не вышибли, только этих паразитов многовато оказалось, в контратаку пошли с танками. Пришлось занятые позиции оставить. Многих потеряли. Младшего лейтенанта Козловского в ноги ранило, позицию покидать отказался, а когда немцы атаковали, он отступить не смог, отстреливался, пока патроны были, потом немцев поближе подпустил и себя вместе с ними гранатой…

Мамаев снял фуражку.

– Хороший парень был. Веселый. Вечная ему память!

Селиванов скрипнул зубами. Хитров поправил портупею:

– Отступить придется. Немцы того гляди с флангов обойдут. Тогда окружение. Командир батальона Овчинников приказал продержаться до подлета нашей авиации, а уж под ее прикрытием отходить к «Ревдольгану».

Рядом раздался взрыв. Фонтан песка взметнулся к небу, за ним второй, третий.

– Опять полезли, сволочи. Мамаев, выполняйте приказ! – Хитров пригнулся, тяжело побежал к позициям роты…

Глава четвертая

Утром следующего дня батальон капитана Овчинникова окапывался на подступах к совхозу «Ревдольган». Название населенного пункта в переводе с калмыцкого языка означало – революционная волна. Десантники, умело орудуя саперными лопатами, вгрызались в землю, каждый знал: от того, как окопаешься, может зависеть исход боя и срок твоей жизни.

Селиванов выкинул очередную порцию земли из окопа, бросил взгляд направо, потом налево, прикрикнул:

– Вострецов, Передерин, копайте веселей, немец ждать не будет, пока вы окопаетесь! Он, зараза, быстро воюет, тактика у него такая, охватит с двух сторон, зажмет в кольцо и давай долбить, как дятел кору. А в полном окружении без подкрепления, без подвоза боеприпасов, без связи, медикаментов и продовольствия долго не продержишься, немец как комбайном нас здесь враз перемолотит. Так что поднажмите, гвардейцы.

Вострецов перестал копать, спросил:

– Николай, а ты в окружении был?

Селиванов опустил глаза.

– Был, Гриша. Был. Меня в ту пору ранили, но ребята не бросили, сами из окружения вышли и меня вынесли, а потом в тыл отправили. Мы тогда думали, что вскорости погоним врага обратно, а оно вон как вышло. Не получилось малой кровью и на чужой территории, как до войны предполагали. Недооценили, значит, противника наши генералы. Оттого неразбериха и потери большие. Мы, когда отступали, видели наш военный аэродром с десятком разбомбленных на земле самолетов, а в небе «Юнкерсы», «Хейнкели», «Мессершмитты» немецкие, как у себя дома летают, издеваются, крыльями с крестами помахивают, а наших «краснозвездных ястребов» раз-два и обчелся… А еще дома разрушенные видели, деревни сожженные, части наши разбитые, красноармейцев и командиров оборванных, грязных, голодных, а порой и безоружных. Посмотришь на них, а у многих в глазах растерянность, безнадега. Да и мы, – Селиванов взмахнул рукой и, немного помолчав, продолжил, – когда с боем прорывались, а когда как мыши ночью, чтобы, не дай бог, на немца не напороться. На душе паскудно, а куда деваться? И дезертиров хватало. Шли здоровые парни и мужики в гражданской одежде на восток, шкуру свою спасали, а у нас личного состава не хватало. Да и боеприпаса с оружием не густо было. Толпы беженцев с детьми малыми, с пожитками видел. И каждый на тебя с укором глядит. – Селиванов тяжело вздохнул. – Тебе приходилось видеть, как дитя у мертвой матери грудь сосет? А умирающих на обочине дороги брошенных стариков ты видел?

Вострецов понурил голову. Николай посмотрел на Гришку тяжелым взглядом.

– Нет? А мне приходилось. Эх, нам бы тогда опыта больше и техники. Ничего, зато теперь злее стали и с фрицами воевать научились. Эх, растравил ты мне душу, Гришка! – Селиванов сплюнул. – Ну, ладно, ты меня не отвлекай. Лучше работай лопатой чаще. И ты, Передерин, тоже поторапливайся. Нечего прыщи на физиономии ковырять. Дело к обеду, а ты еще по грудь не закопался.

Узколицый Передерин редкозубо ощерился:

– А я, может, вечером в совхоз наведаться собрался, глядишь, с какой-нибудь калмычкой познакомлюсь. Что же мне с прыщами идти.

– Вот, вот, без прыщей, зато неумытый. Смотри, разнесет тебе рожу от грязных рук, тогда на тебя ни одна девка не посмотрит.

Передерин покраснел, смущенно буркнул:

– А на меня и раньше не больно-то девчата смотрели. В армию ушел, а с девчонкой погулять так и не довелось.

Селиванов подошел к Передерину, похлопал по плечу:

– Погоди, Василий. Вот окончится война, вернешься сержантом или лейтенантом, грудь в медалях и орденах, тогда все девки твои будут. А пока подожди, пока не до девчат. Да и нет, наверное, девчат в совхозе, скорее всего, все жители в сторону Астрахани ушли. Так что…

Речь Николая прервал Вострецов. Он увидел, как полуметровая буровато-серая лента скользнула в окоп рядом с Передериным, крикнул:

– Вася! Змея!

Передерин глянул под ноги, отскочил. Нижняя часть тела змеи свернулась в кольцо, она приподняла голову треугольной формы, быстро шевеля раздвоенным языком, угрожающе зашипела. Василий, опасаясь ее броска, ударил лопатой. Голова змеи отделилась от туловища, но тело, украшенное черной полосой по хребту, еще извивалось. Передерин ударил еще, и еще.

Гришка посмотрел на изрубленное тело змеи:

– Говорят, что убить змею – плохая примета.

Селиванов покосился на Вострецова:

– Будет тебе, со своими приметами. Правильно Василий сделал. Это гадюка степная, у нас на Дону они тоже имеются. Могла и куснуть, а нам перед боем этого не надо.

Вострецов не унимался:

– А еще говорят, что здесь пауки ядовитые водятся.

Селиванов выругался:

– Вот заладил, говорят, говорят. Говорят, что кур доят, а коровы яйца несут. Ты, Гришка, прекращай мне Передерина пугать, а то он того гляди панике поддастся.

– Не поддамся, не боюсь я ваших пауков и змей, – огрызнулся Передерин и посмотрел в небо. Большая черная туча плыла с запада. Вскоре она укрыла степь от палящих лучей жестокого светила. Красноармейцы, уставшие от жары и недостатка воды, с надеждой взирали на тучу. И вот на иссушенную землю упала капля дождя. За ней вторая, третья. Одна из них попала на лицо Передерина. Василий растер каплю по щеке, задрал голову, открыл рот в надежде, что туча прольется обилием влаги. Селиванов подначил:

– Ты шире варежку раскрой, может, что и попадет. Только смотри, в небе птицы летают, как бы вместо дождя тебе что-нибудь другое в рот не залетело.

Передерин закрыл рот, досадливо махнул рукой. Гонимая ветром туча быстро уплывала на восток, унося с собой вожделенную влагу. Солнце с новой силой стало иссушать степь своими лучами. Селиванов с сожалением посмотрел на быстро сохнущие пятна влаги, оставленные редкими каплями дождя.

– Скупая тучка оказалась. Как девка-обманщица, поманила, а поцеловать не дала.

Взволнованный голос Гришки прервал сержанта:

– Не туда глядите! Николай, смотри, немцы!

Селиванов приложил ладонь козырьком ко лбу, посмотрел в степь. С юго-западной стороны быстрыми букашками приближались мотоциклы, следом, оставляя пыльный след, появились грузовики, из которых стали выпрыгивать, похожие издалека на муравьев, немецкие солдаты. Оттуда же приползли три танка.