Гордость и преступление

Питер заикался и явно всерьез воспринял ее слова.

– Извините, они будут пахнуть сигаретами, а вы этого не любите. Я сам знаю, что курить вредно, но не могу отказаться полностью. Хотите, я вам куплю новые? Черт, я не собирался, чтобы это звучало так… так глупо…

Он был растерян и смущен, судорожно пытаясь поднять перчатки и снова обвивший их провод наушников, уши его пылали, а лица Вика не видела, так как Питер опустил голову.

Их руки снова встретились, но на этот раз никто – ни он, ни она – их не отдернули. А какое-то время держались за руки. А потом Питер поднял лицо и быстро поцеловал Вику.

Вика не сопротивлялась, более того, она этого хотела – очень. Молодой человек через несколько секунд, которые, казалось, длились целую вечность, отпрянул, а затем начал бормотать извинения, на что девушка, посмотрев на него, сама снова поцеловала его.

Они целовались у кирпичной стены, около пожарного выхода из клуба, и никак не могли остановиться. Наконец Питер произнес:

– Наверное, целоваться с курильщиком тебе не очень-то нравится…

– Вообще-то нет, – согласилась Вика, – однако в твоем случае я сделаю исключение!

Их губы снова слились воедино, и Вика хотела, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Ей было так хорошо, так приятно, так великолепно.

Внезапно дверь для эвакуации от пожара, тихо скрипнув, открылась, Вика отпрянула от молодого человека и, чуть повернувшись, заметила физиономию бритоголового атлета, который с нескрываемым удивлением и даже ужасом взирал на нее с Питером.

– Кажется, за тобой пришли, – произнесла Вика.

Еще до того, как бритоголовый тип что-то промолвил, Питер решительно заявил, что сейчас вернется, и исчез за дверью клуба.

Вика, прислонившись к стене, закрыла глаза. Да, ей было хорошо, как еще никогда в жизни. Питер явно умел целоваться, однако дело было не в этом. А в том странном щемящем чувстве, которое, возникнув где-то в солнечном сплетении, распространялось все дальше и дальше.

Вика открыла глаза, словно стряхнув с себя наваждение. Она посмотрела на металлическую дверь, которая все не открывалась. Питер был где-то в клубе, он обещал вернуться с минуты на минуту.

Если, конечно, вообще намеревался вернуться.

Да, было хорошо, однако это «хорошо» не стоит затягивать, тем более что оно уже не повторится. Вика не хотела, чтобы все завершилось самым банальным образом: оказаться в постели с Питером, а потом после, вероятно, жаркой и бурной ночи расстаться, причем в этот раз навсегда, не входило в ее планы.

Дело не в том, что Питер не привлекал ее. Как раз наоборот – он ей нравился, даже очень. Ведь, как она понимала…

Ведь она в него влюбилась!

Только вот что в этом, скажите на милость, было хорошо? Втюрилась в молодого бородатого британского аристократа, барона Питера Ренфрю, к тому же, судя по всему, моложе ее.

И чем это закончится?

Поцелуями, а затем обжиманиями у черного хода в самый крутой лондонский клуб, затем – в этом она не сомневалась – отличным сексом то ли в ее отеле, то ли на квартире Питера, а может быть, и в его родовом поместье под Лондоном, а затем…

А затем они расстанутся. Или она ожидала чего-то еще, например, перезвона свадебных колоколов?

Вика глубоко вздохнула и произнесла вполголоса:

– Спасибо за то, что уже было, и за то, чего не было. Не надо терять голову, девочка. Ты можешь пуститься во все тяжкие, только расставаться-то придется все равно. Так какой смысл разрушать самый прелестный момент твоей жизни, отправляясь с ним к тебе в отель и к нему в родовое поместье?

Вот именно, никакого. Безусловно – отчего-то в этом сомнений не было, – все и там, у нее в отеле, или в родовом поместье Питера будет на высшем уровне, только…

Только после ночи любви всегда последует утро расставания, а это значит, все волшебное очарование разом пройдет, и карета превратится в тыкву, а кучер в крысу.

А она сама останется у разбитого корыта?

Вика посмотрела на дверь еще раз, словно ожидая, что та распахнется и Питер, как обещал, вернется к ней.

Нет, не словно – она действительно ожидала, тогда бы у нее не было возможности уйти.

Однако дверь не открывалась, и девушка вздохнула. Что же, прошло уже не менее пяти минут с тех пор, как его забрал с собой бритоголовый тип. И все, что только можно было с ним выяснить, Питер давно мог уже выяснить. И вернуться к ней.

Если только…

От осознания этого ей стало больно – физически больно. Питер и не намеревался возвращаться. С самого начала не намеревался. И, кто знает, случайно ли появился тут бритоголовый, или он всегда, как чертик из табакерки, появляется тогда, когда Питеру необходимо под благовидным предлогом улизнуть.

Вика, оторвавшись от стены, опять взглянула на дверь. Она еле удержалась, чтобы не подойти к ней и не дернуть за ручку. Все равно закрыта.

Вот именно закрыта – доступа в этот мир, мир Питера, у нее не было. Точнее, она побывала в нем, и то благодаря тому, что в клубе праздновала свой девичник будущая виконтесса Грейсток, но надо быть реалисткой: ни к чему хорошему это не приведет.

Да и не надо, чтобы вообще к чему-то приводило. Потому что Питер вернулся к своему принцу и юной герцогине, праздновавшей день рождения, а она через считаные дни вернется в Питер, к своему бизнесу, книгам о путешествиях во времени и к бегу по утрам вдоль Невы.

Каждому, как говорится, свое.

Но отчего на сердце так тяжело?

Вика решительно зашагала прочь. Как и тогда, в Гайд-парке, ее подмывало обернуться, чтобы посмотреть, не вышел ли из клуба Питер…

Собрав всю волю в кулак, она не сделала этого и даже бросилась бежать, словно боясь, что за ней гонятся.

Хотя никто за ней не гнался.

И только через какое-то время вспомнила, что снова забыла спортивные перчатки и наушники – на этот раз на асфальте перед черным выходом. Питер наверняка подумает, что она забыла их нарочно, дабы он прислал их забывчивой девушке экспресс-почтой.

А ведь все вышло случайно!

Или нет?

Возвращаться она не будет: это Вика знала твердо. Если пришлет экспресс-почтой, значит, пришлет. Если нет, следовательно, нет. Только это вот она знала: как его зовут и кто он, а ему было известно только ее имя и фамилия.

Вряд ли он сможет найти ее в Лондоне за то время, пока она находилась здесь. А в понедельник Вика уже улетит в Питер.

И все, ее лондонские каникулы закончатся.

Вика брела по полным людей улицам Сохо, чувствуя, что ей хочется разрыдаться. И только невероятным усилием воли она заставила себя не сделать этого.

Все хорошо, девочка, все просто отлично!

Просто надо выбросить из головы бородача Питера, и все. И жизнь возвратится в прежнее русло, и…

Вот именно – и?

На душе было муторно, и Вику шатало. И она знала: это точно не от трех коктейлей, которые она по глупости позволила себе в клубе. Нет, не по глупости, а в ожидании Питера.

Смахнув слезы, она достала мобильный, определила по карте, где находится, задала маршрут пешком до своего отеля и, решив, что небольшая прогулка по ночной британской столице пойдет только на пользу и выветрит хмель, а также романтические глупости из головы, зашагала в нужном направлении.

Только отчего ей было так плохо?

Шон Фэллоу, «платиновое перо» лондонского бульварного листка «Дейли кроникл», половиной которого с некоторых времен он владел, заметил сообщение, пришедшее в самый неподходящий момент – порноролик, который Шон жадно смотрел, прильнув к экрану своего мобильного, находясь в своей крошечной замусоренной квартирке в Северном Кенсингтоне, подходил к своему апогею, и в такие моменты его никто не имел права беспокоить.

За исключением, конечно, его информаторов.

А именно один из таких людишек, которые поставляли ему сведения, в мгновение ока превращаемые Шоном в очередной броский заголовок в «Дейли кроникл», специализировавшейся на скандалах, скандалах и еще раз скандалах, и объявился сейчас, в начале четвертого утра в ночь на воскресенье.

Шон, бывший типичной «совой», спать ложился днем, тем более он мог себе это позволить. Писал свои статейки он ночами, и его добычей в течение последних без малого четверти века лет были знаменитости и их личная жизнь. Он уже опубликовал фотографии одного известного британского рокера, лихо втягивавшего через ноздрю в ночном клубе кокаин, и звезду Голливуда, лауреата двух «Оскаров», в компании проституток-трансвеститов. Ну, не считая таких мелочей, как разнообразные мелкие звездочки Британских островов, политики, тогда еще действовавшие, а теперь уже бывшие, в том числе два министра, масса депутатов парламента, какие-то плохо воспитанные аристократы, прожигавшие жизнь русские олигархи, отпрыски китайских партийных бонз и даже члены тайского королевского дома.

И, как апофеоз его карьеры на данный момент, несовершеннолетний сын тогдашнего премьер-министра, который, являясь юным алкоголиком, избивал ногами какого-то нелегального мигранта, – папочке пришлось в спешном порядке уйти в отставку, и получается, что к смене правительства привели фото, опубликованные именно им, Шоном Фэллоу, ведущим корреспондентом «Дейли кроникл»!

Шон знал себе цену, зарабатывал очень неплохо, вел свой блог в интернете, канал на «Ютубе» и по полному праву считал себя самой мерзкой крысой от «желтой» журналистики в Британии.

И другие, как он знал, тоже так считали.

Он мог бы позволить себе жить в шикарном пентхаусе где-нибудь в Белгравии или хотя бы по-прежнему все в том же Кенсингтоне, но не в пролетарском Северном, а в аристократическом Южном, деньги-то у него, благодаря столь обожаемым народом королевства скандалам, о которых он беспрестанно строчил, водились. Однако Шон предпочитал по-прежнему обитать в крошечной двухкомнатной, вернее даже, полуторакомнатной квартирке, в которую въехал, будучи молодым, стройным и с копной рыжих волос. И без гроша за душой, но полным амбиций.

Теперь, без малого двадцать пять лет спустя, он был уже далеко не таким молодым, явно не стройным и давно растерявшим свои волосы, на месте которых образовалась солидная плешь, теперь, впрочем, им каждый второй день тщательно полируемая машинкой перед зеркалом в убогой уборной.

И богатым, даже очень богатым. Однако по-прежнему с амбициями.

Эта вонючая квартирка, заполненная старыми коробками из-под пиццы и азиатской еды, была его логовищем, и если бы он переехал в шикарную местность, где обитают жертвы его разоблачений, то сам бы превратился в знаменитость, за которой ведут охоту наступавшие ему – в последние годы все сильнее и сильнее – на пятки юные Шоны Фэллоу, как и он в свое время, желавшие денег и славы.

Сдавать позиции Шон не намеревался, понимая, что для того, чтобы их удержать, ему придется трудиться еще активнее, выдавать на-гора еще более сенсационные репортажи, заполучать не просто эксклюзивные фото, а такие, от которых весь мир просто ахнет.

И, если честно – а с собой Шон был всегда честен в отличие от общения с другими, которым всегда врал, – до сих пор его лучший репортаж не был еще написан. Конечно, уход в отставку премьер-министра из-за своего пьяного сыночка, лупившего ногой в лицо мигранта где-то в трущобах, многие считали венцом карьеры Фэллоу, но сам Шон так не считал. Будь это не сынок премьера, а простого работяги, никто бы, конечно же, не обратил на это внимания, и это фото уж точно не возникло бы на первой полосе «Дейли кроникл».

Шон знал: сделать в Британии подлинно сенсационный репортаж следует отнюдь не на разнузданных детишках политиков, пусть даже самого премьера. И не на всех этих рокерах, звездочках и даже подлинных звездах, пусть и с дюжиной «Оскаров» за душой. Все это привлекало внимание, бесспорно, однако он сам знал: нет, не то.

Да и пьяные графы, сношающиеся баронессы и блюющие герцоги были, конечно, тоже делом занятным, однако не могли исправить положение. Подлинным и реальным скандалом – и этого скандала Шон ждал всю свою карьеру самой мерзкой крысы «желтой» журналистики Британии – был скандал, связанный с королевским семейством.

Или, с большой буквы, с Королевским Семейством.

Ну да, то и дело на тех или иных шашнях попадались отдаленные родственнички ее величества королевы, всякие там шестиюродные кузены и пятиюродные внучатые племянники. Они были герцогами, графами и маркизами, но для публики приходилось всегда объяснять в скобочках их степень родства с британским королевским домом.

А Шон мечтал об ином: о том, чтобы в сети к нему попался не просто представитель правящей династии, а один из самых ее известных представителей. Такой, за чьим именем не должно следовать в скобочках титула и степени его родства с ее величеством.

И лучше всего: не один.

Потому что с королевской «мафией» у него были собственные, очень личные, счеты. Дело в том, что его отец был одним из последних британцев, которого в начале шестидесятых, еще до отмены смертной казни, вздернули на виселице за убийства нескольких дам легкого поведения. Хотя его вина была доказана только косвенно, и отца наверняка подставили, а все улики подтасовали, и истинный маньяк, прозванный прессой Шеффилдским душителем, так и остался на свободе. Отца Шон не узнал – он родился, когда тот был уже мертв.

И королева, эта старая грымза, тогда, конечно, еще грымза молодая, могла бы одним росчерком пера помиловать его отца, заменив смертную казнь пожизненным заключением, однако эта коронованная тварь и не подумала удовлетворить прошение о помиловании, которое было направлено на ее имя адвокатами отца.

И Фэллоу-старшего спустя три недели повесили.

Мать воспитала Шона в ненависти к королевской семье, этой прожорливой банде трутней и проходимцев с титулами, настоящей «мафии», по которым плакала виселица. И Шон поклялся себе, что приложит все усилия, чтобы покарать «мафию», разоблачить ее самые гадкие тайны и, кто знает, сделать так, чтобы молодая грымза, теперь уже грымза старая, даже древняя, потеряла трон.

А вместе с ней и вся ее мафиозная династия.

С этой целью Шон и стал журналистом, с этой целью скрупулезно собирал и публиковал компромат, а если его не было – слухи и сплетни о королевской семье, выставлявшие «мафию» и ее отдельных членов в весьма невыгодном свете.

Кое-чего он добился.

Ну да, несколько лет назад второй сын ее величества, герцог Кларенс, попался на каких-то бизнес-махинациях, растратив миллионы фирмы, которую тогда возглавлял: скандал был, но народу такое неинтересно. Ну, оказался Кларенс полным тупезнем в финансовой сфере, не исключено даже, сам запустил руку в кубышку фирмы, чтобы поживиться, – пошумели и забыли.

К тому же герцогу Кларенсу было тогда под шестьдесят, кому интересны скандалы вокруг толстого дяди с лысиной и красным носом? Вот если бы выяснилось, что он занимался грязным сексом, желательно с несовершеннолетними, желательно одного с ним пола, тогда бы другое дело…

А то, что дочка Кларенса, старшая внучка королевы (яблочко от гнилой родительской яблони укатилось совсем недалеко), пару лет назад попалась в ночном клубе, на коленях блюющей в унитаз, было так, не скандалом, а максимум скандальчиком: разговоров было меньше чем на неделю.

Требовалось иное, совершенно иное!

Шон с тоской думал о начале своей карьеры, о тех далеких годах, когда в Британии, да и, пожалуй, во всем мире была только одна подлинная звезда британского королевского дома – принцесса Уэльская, «королева сердец», как окрестила ее пресса (сам он называл ее «блондинкой из дворца»), которая благодаря своей ангельской внешности, а также небывалой харизме стала объектом внимания номер один.

Да, «блондинка из дворца» была еще той штучкой, на ней уже тогда можно было в день заработать на особо удачном снимке миллион! И он знал двух фотографов, которые и заработали. Неудивительно, что журналисты отслеживали каждый ее шаг, а когда стало известно, что она разводится с принцем Уэльским, наследником престола, старшим сыном ее величества королевы, вакханалия не только улеглась, а усилилась.

«Принцесса сердец» заводила себе одного любовника за другим, отдыхала на огромной яхте в Сен-Тропе, посещала в качестве почетного гостя бал в Вене – и везде ее поджидали журналисты.

И он, Шон, был одним из этих журналистов, потому что, как и все другие, надеялся сделать главный снимок своей жизни и заработать миллион.

Долго так длиться не могло, поэтому его не удивило, что все завершилось автокатастрофой в туннеле, когда автомобиль с «принцессой сердец» и ее новым любовником врезался в одну из опор. Любовник скончался на месте, «блондинку из дворца» отвезли в больницу, но спасти ее уже не удалось.

Кому-то удалось сделать фотографии умирающей «принцессы сердец», однако Шон только потер руки от радости, когда узнал, что ни одно из крупных изданий не согласилось купить их. Вот и обломилось с миллионом!

«Блондинка из дворца» нашла упокоение в мраморном пантеоне родового поместья своей семьи, перейдя практически сразу в разряд легенд и святых. Легендой она, может, и была, а вот святой уж точно нет – это Шону отлично известно.

Но суть в том, что после ее кончины королевское семейство, решившее полностью закрыть к себе доступ журналистам, стало пресным, скучным и неинтересным. Скандалы если и были, то с его малозначительными представителями, да и не скандалы, и так, скандальчики. А если и попадался с поличным близкий родственник королевы, то на чем-то для публики скучном типа банкротства фирмы.

А народу, и это Шон отлично знал, требовалось одно: секс. Ну, или любовь, которая в итоге и приводит к сексу. В этом плане с «блондинкой из дворца» было сущее удовольствие, она в этом плане не знала удержу. Но последние двадцать с лишним лет, что прошли после ее смерти, все было невыразительное и ужасно чопорное.

Детишки ее величества королевы уже были сами пенсионерами, у них у самих были детишки и даже внуки, однако вся эта молодая поросль вела на редкость невыразительную семейную жизнь. Ни тебе проституток, ни тебе наркотиков, ни тебе трансвеститов.

Но – и Шону это было отлично известно – скандалы-то, причем первоклассные, с сексом, в королевском семействе вполне себе имелись. Короли и герцоги тоже ведь люди с потребностями, греховными наклонностями и зачастую противоестественными страстями. Просто теперь на ее величество работали профессиональные пиарщики, которые могли разрулить любую ситуацию, загасить любой скандал, убрать любую нежелательную новость.

Ну, или почти любую.

Поэтому Шон знал: надо просто терпеливо ждать, расставив сети, собирать информацию и, заполучив желанные эксклюзивные сведения, не зевать, а первым обнародовать их. Так, и только так, он не просто сумеет огрести хорошие бабки, но и одним разом превратится из самой мерзкой крысы британской журналистики в ее самого почитаемого представителя.

И отомстит «мафии» и лично старой карге, ее величеству королеве, да продли Господь ее дни!

Во всяком случае, до того часа, когда ей придется отречься от престола и пережить крушение династии.

Не династии – «мафии».

Для этого он и проплачивал массу информаторов, которые по крупицам приносили ему сплетни, слухи и, что бывало гораздо реже, реальные факты.

Шон Фэллоу, недовольный тем, что просмотр порноролика был прерван на самом занимательном месте, открыл сообщение – он взял себе в привычку никогда не откладывать это «на потом», потому что, могло статься, это сообщение уйдет кому-то другому и тот окажется проворнее.

Его глазам предстала всего одна строчка текста, а также не очень четкая фотография, явно являвшаяся кадром из камеры наблюдения. Шон увеличил изображение, и сердце его екнуло. От волнения он даже уронил телефон на грязный ковер и, чертыхаясь, долго шарил, пытаясь нащупать его рукой.

Подняв, он рассмотрел фотографию внимательнее и возликовал. Вот она, сенсация, которую он так долго ждал! Самая настоящая, не выдуманная, документально подтвержденная.

И напрямую связанная с королевской «мафией» – прямее не бывает. Причем из разряда любви и секса, то есть то, что народу подавай.

Информатор, обладавший не только одним размытым фото, но, и судя по всему, целым небольшим фильмом, зафиксированным камерами наблюдения, запросил заоблачную сумму.

Шон, понимая, что если и надо торговаться, то следует делать это крайне быстро, пока товар не уплывет к другим журналистским берегам, быстро застрочил по клавиатуре мобильного.

Нет, что-что, а этого шанса, которого он ждал так долго, он точно не упустит!

Вика вздохнула, услышав крик. Шумели и кричали в особняке виконта Фредди с самого утра. Вообще-то они должны были отправиться на церемонию венчания уже четверть часа назад, но невеста была все еще не готова.

Мамаша Ирины по первому зову дочери заспешила наверх, а Вика, пользуясь заминкой, вынула мобильный и задала в поисковик то, что так терзало ее.

Барон Ренфрю.

Она ожидала, что увидит фото Питера – вероятно даже, в компании какой-нибудь подруги-баронессы, однако вместо этого отчего-то лицезрела фотографии пожилого мужчины с невыразительным лицом. Нажав первую ссылку, она перешла на статью о принце Уэльском, старшем сыне британской королевы.

Странно, отчего поисковик выплюнул ей сына королевы, который был в свое время женат на легендарной «королеве сердец», погибшей много лет назад в автомобильном туннеле, фотографии которой тоже появились в качестве ответа на ее запрос. «Королеву сердец» Вика, конечно, знала – разумеется, не лично, но, даже не увлекаясь подобного рода новостями, она множество раз видела изображения красавицы блондинки принцессы Уэльской и была в общих чертах в курсе ее трагической судьбы.

Вика пролистала статью, не понимая, отчего произошел сбой. Она не хотела получить информацию о принце Уэльском, бывшем супруге трагически погибшей «королевы сердец», но именно его поисковик упорно выдавал ей и во второй, и даже в третий раз.

Внимание Вики привлекла одна из нижних ссылок, в которой перечислялся полный титул этого самого принца Уэльского. Надо же, оказывается, он не только принц, как она считала (хотя ранее никогда не задумывалась над подобными вещами), но и одновременно герцог Ротсейский, граф Каррик, лорд Островов и…

Барон Ренфрю.

Девушка пролистала страничку с информацией и убедилась в том, что отдельного баронского рода Ренфрю в Британии (хотя титул был шотландского происхождения) уже давным-давно не существовало. Этот титул много столетий назад перешел к королевскому дому и был составной частью аристократической номенклатуры наследника престола.

Но как же тогда Питер мог быть бароном Ренфрю?

– Вичка, девочка, мы выходим! – вырвал ее из размышлений сладкий голос Ирины, вплывшей в гостиную: она была в чем-то белом, воздушном, фееричном, с массивной бриллиантовой тиарой на голове: ни дать ни взять сказочная принцесса.

Ну, или виконтесса Грейсток.

Вика, улыбнувшись, поднялась с дивана и от чистого сердца сказала:

– Ты подлинная красавица, Ирочка! И выглядишь лучше любой «королевы сердец»!

Ирина, зардевшаяся, произнесла:

– Ах, ты в самом деле так считаешь? Одно дело, когда это говорит мамочка или сестренка, а другое, когда ты, Вичка. Потому что ты никогда не обманешь, ты такая честная, такая правильная…

Такая честная, что целовалась на задворках ночного клуба с бароном, а подруге ничего об этом не сказала. Впрочем, зачем? Ведь все закончилось – уже завтра она улетит обратно в Питер, и все забудется, как волшебный сон.

Забудется?

Вика была рада, что оказалась вовлеченной в свадебную суету – так, по крайней мере, у нее не было времени думать о Питере.

А он не шел у нее из головы.

Добредя до отеля, она послала на мобильный сообщение Ирине, что устала и вернулась к себе, и что они не должны о ней беспокоиться, и что желает им отличного завершения девичника.

Потом Вика долго лежала в темноте, чувствуя, что устала, однако не в состоянии заснуть. И сама не знала отчего.

Или, быть может, отлично знала?

Наконец под утро, когда уже начало светать, она забылась сном, хотя у нее была возможность, так и не сомкнув глаз, выйти на пробежку и снова совершить моцион в Гайд-парке.

Она этого не сделала, а вместо этого, все же заснув, проснулась с головной болью в начале девятого и, приняв наскоро душ, отправилась вниз на завтрак.