Шиза

Янка в тревоге ждала, что выдаст непредсказуемый тамада о её персоне, которую он, видимо, решил оставить на закуску, наконец, очередь дошла и до неё:

– Янчик, запомни, чистая совесть – это лишь результат плохой памяти. Так что не мучайся, ни у кого её нет кристально чистенькой, разве что у Талдыбая после стеклоочистителя и у Деда по причине склероза. Вот те крест во всё пузо!

Внутри у Янки всё похолодело: «Как он, этот клоун и непревзойдённое трепло, мог догадаться о том, что скрываю от всех, даже от себя гоню, об этом мучительном, необъяснимом чувстве вины?!»

Ужасное подозрение о том, что она, Янка – причина череды смертей, многократно усилилось после злосчастного летнего отдыха в Ярцево. Её периодически мучил кошмарный сон, в котором она в белой «Волге» в обнимку с Вадей летит с обрыва в Солёное озеро. «Цесарскому легко трещать – из-за него никто не умирал! Рисует жизнь, как комикс или карикатуру…»

– Цесарский, много текста!

– Короче, хочу пожелать вам до фига счастья светлого, как ящик пива! – как ни в чём не бывало, беззаботно вещал тамада, – За сбычу мечт! Дауайте уыпьем! Вот такой будет мой очень короткий английский тост.

После того, как шампанское дважды прошло по кругу, Цесарский, обнаруживший в себе талант профессионального затейника, с энтузиазмом провозгласил:

– А сейчас дискотека! Внимание, врубаю трындычиху. – Он включил музыку на своём мобильном телефоне.

Канкан танцевали несколько раз, не вставая с ящиков, просто одновременно задирали ноги, разрушая промороженную застылость. Но, когда мобильник Цесарского грянул зажигательное аргентинское танго, никто, даже чопорный Гапон, не мог усидеть на месте. Танго можно было бы вполне назвать классическим, если бы оно не исполнялось танцорами, не вставая с колен. Впоследствии танец вошёл в училищный фольклор, как «Танго на карачках».

Неожиданно Цесарский рухнул на ледяной пол, закрыв собой мерцающий голубой огонёк телефона, и мёртвой хваткой прижав к себе Зденку:

– Тихо!

За огромным, как магазинная витрина, окном стояла та, кого в этот момент хотелось видеть меньше всего на свете – Коменда. Вытянув шею, как гадюка перед прыжком, она подозрительно всматривалась в пространство «скульптурки». Гапон пальцами затушил маленькое свечное пламя. Медленно текли страшные минуты. Диверсанты старались дышать в пол, что-бы не было видно белого пара. От выпитого или от страха щёки пылали. Коменда, как тигрица на охоте, дважды медленно обошла здание, вынюхивая добычу.

– Гапоша, ты дверь запер? – прошелестела Большая Мать.

– Вроде…

Несколько раз дёрнулась входная дверь. Глухо стучащие в унисон сердца разом ухнули вниз.

Наконец, Коменда нехотя удалилась в темноту. Глаза, возникшие в ту же секунду над крышкой стола, следили за траекторией её движения с нескрываемым удовольствием.

– Так, быстро убирайте всё!

– Бутылки не забудьте!

Большая Мать, схватив открытку и свечной огарок, тщательно отскребала от табурета воск. Янка собирала фантики. Парни расставляли по местам ящики. Намереваясь быстрее перебазироваться в тёплые и светлые общаговские кельи, отряд моментально привёл мастерскую в первоначальный вид.

Вопреки нелестным предположениям, Талдыбаев был не только трезв, но и накрыл удивительно красивый стол. Новогодний букет из душистых еловых веток, салаты и красные яблоки на белой скатерти, после «банкета» в холодной и грязной «скульптурке», роднили ужин с королевской трапезой.

Когда ребята с радостными воплями ввалились в комнату, Талдыбаев в ужасе всплеснул руками. Все вошедшие были покрыты слоем глиняной пыли. Особенно чистоплотного хозяина возмутили ноги гостей:

– Этюд ту ю мать! Вы кувыркались, что ли, на полу?

– Талдыбай, ты даже не представляешь, как ты прав!

– На улицу все! Быстро! И отряхивайтесь, как следует. Руки не забудьте помыть!

– Яволь, Мальвина Талдыбаевна!

Компания едва поспела к поздравлению президента, выглядывающего из крохотного, похожего на шкатулку, переносного телевизора. Под бой курантов Янка не загадала себе ни быстрого похудения, ни шубы, как у Большой Матери, ни пятёрки на экзамене по живописи, ни поездки в Питер. Взбудораженная странным, проницательным тостом Цесарского, она вдруг в отчаянии взмолилась: «Господи, скажи, есть ли моя вина в том, что умирают люди, которым я в порыве гнева желала смерти? Почему всегда помню об этом? Почему совесть моя болит? Дай знак! И ещё любви! Дай любви, хоть какой-нибудь!»

К часу ночи объявились Шмындрик с закутанной в одеяло кастрюлькой, Перепёлкин и Армен с джентльменскими наборами: по коньяку и коробке конфет. Словно почувствовав, что Воплощённая Мечта ждёт его в родимой каморке, с бенгальскими огнями и хлопушками ворвался неистовый аполлоноподобный Хромцов.

– Как это Вы вспомнили о нас, грешных, господин живописец?

– И как Вам только удалось вырваться из лап поклонниц со старших курсов? – посыпались подколки завистливых однокашников.

– Да там Фантомас разбушевался. Всем миром никак не могут успокоить.

– Опять этот придурок с третьего этажа?

– Это кто у вас такой?

– Есть тут один бешеный, Федя-Терминатор. Как напьётся, так по общаге двери вышибает.

– А потом что?

– Потом плачет, целоваться лезет. Достал!

– Ну, что уж вы так! Он же контуженный, не привык ещё к мирной жизни. А проспится – опять человек.

– Да-а, с кем поведёшься, с тем и наберёшься…

Шмындрик придумал новогоднюю забаву, предлагая всем вынуть из красного мешочка по стеклянному камушку, любой, который понравится на ощупь:

– Это слёзы Деда Мороза, но не от горя, а от радости. Он услышал про себя анекдот и смеялся до слёз. Каждая слезинка со значением. Удачу принесёт!

Зденке досталось розовое сердечко, сулившее успех в любви, что и так всем было хорошо известно. Талдыбаев вынул из мешка совершенно прозрачный кристалл, означающий чистоту помыслов, а может быть, просто чистоту. Хромцов был вознаграждён ярко-красной звездой триумфатора. Перепёлкин вынул из мешка чёрный полумесяц скандала и дурной молвы. Однако местного рок-идола это нисколько не напугало, а, похоже, наоборот, обрадовало. Большая Мать удивила всех камнем высокой духовности, напоминающим малиновый леденец. Янкин жребий пал на бирюзовый округлый камушек самопознания, точь-в-точь, как самоцвет из её заветного перстня. Лора вытянула изумрудный кругляш – «богатство».

– Лорик, это тебе таблетка от жадности, – пояснил Цесарский.

Строгий блюститель санитарных норм Талдыбаев не позволял курить даже на лестнице и выгонял всех на улицу:

– И смотрите там, хвоста за собой не приведите. Терминатор не дремлет! Припрётся – до утра будем нянчиться.

Заядлый курильщик Цесарский, из желания хоть чем-то досадить коварной Зденке, нежно воркующей с Хромцовым, стал демонстративно оказывать Большой Матери повышенное внимание и, выходя подымить, надевал её роскошную норковую шубу. После очередного перекура, снимая манто, Цесарский вместе с зажигалкой извлёк из кармана спрятанные и забытые там улики: свечной огарок с яркой открыткой. Пробежал глазами текст и взорвался напыщенным, цирковым конферансом:

– Внимание! Внимание! Достопочтимая публика! Приглашаем вас на Новогоднее Шоу «Тайны магии»! В программе: фокусники – чародеи, клоуны – ясновидцы, маги – иллюзионисты. И специально приглашённый гость, лауреат всевозможных премий, ЗНАМЕНИТЫЙ ГИПНОТИЗЁР – ИГОРЬ АГАФОНОВ! Аплодисменты!

– Как?!

– Это ж наш Гапон!!!

Оглушённая сюрпризом, публика переводила взгляды то на пёструю контрамарку, поднятую Цесарским над головой, то на Гапона, оказавшегося специально приглашённым лауреатом.

Гвоздь программы, не меняя угрюмо сутулой позы, меланхолично усмехнулся:

– Цес, к чему этот фарс? Успокойся. Приглашаю всех на выступление в Дэ Ка «Сибэнергомаш».

Но возбуждённая компания не слушала объяснений, а с жаром продолжала третировать несчастного Гапона:

– Ах, вот кто есть ху!

– О-о, экстрасекс!

– Гапоша, загипнотизируй экзаменационную комиссию. Пусть нам всем пятёрки поставят!

– Ага, догонят и ещё раз поставят.

– А ты меня можешь прям сейчас заэтосамывать? – настаивала Лора.

– Покажи, братан! – голосили вокруг, – Ну, пожалуйста!

Замученный повышенным вниманием, Гапон долго и безуспешно отбивался от восторженных ценителей:

– НЕЕ-ЕТ! Речи не может быть! К тому же я сегодня спиртное пил. Нельзя. Не могу. Нет-нет.

Но хитроумный интриган Цесарский выдвинул гипотезу, которая заинтересовала самого чародея:

– Я читал, что когда любого находящегося под гипнозом просят нарисовать человека, то он рисует, непременно, только себя самого. Проверим?

– Ну, что ж…

– Для чистоты эксперимента выдвигаю кандидатуру Хромцова. Он-то с любым портретом точно справится! Да, и Зденку. Она тоже с недавнего времени предпочитает портретный жанр, – предложил мстительный Цесарский, припомнив как льнёт к общепризнанному герою принцесса мужских сердец… и после короткой паузы неожиданно продолжил:

– И Янку ещё!

– Ну, спасибо тебе, брат, за доверие! Потом поймаем…

– Гад ты, Цесарик, редкий, из террариума!

– Дорогая, это производственная необходимость. Сугубо ради чистоты эксперимента. Так сказать, контрольный выстрел.

Стол отодвинули в угол. Зрители рассредоточились по периметру. Янку, Зденку и Хромцова усадили на стулья посередине комнаты. Гипнотизёр сел напротив, несколько минут сосредоточенно смотрел в пол, затем, сняв толстые очки, медленно поднял тяжёлый взгляд.

– Хорошо ли вам видно меня, бандерлоги? – гундосо встрял в выступление Цесарский.

– Так, всё. Ни слова больше!

Гапон за считанные секунды ввёл пациентов в глубокий транс… – и праздник удался! Глядя прямо перед собой пластмассовыми глазами – пуговицами, Хромцов и Зденка безропотно выполняли команды «кукловода». Янка тоже впала в беспамятство, но ни на что не реагировала, даже не разомкнула век. Публика веселилась от души. Сначала подопытные собирали ягоды на лесной полянке, ползая по затоптанному полу. Купались в тёплом озере, раздевшись до нижнего белья.

– Только не надо здесь реалити-шоу устраивать! Это пошло! – Возмутилась Большая Мать.

Но остальным зрителям представление явно понравилось. В образе Наташи Ростовой кружилась невесомая Зденка с поручиком Хромцовым на балу в быстром вальсе. Затем окостеневшего Хромцова положили на спинки стульев, подставив одну под голову, а другую под пятки. Как на деревянную скамью на него уселось сразу четыре человека, но тело нисколько не прогнулось. Под испуганные ахи-охи на хромцовском животе попрыгал увесистый Армен.

Наконец, Гапон выдал подопытным планшеты, бумагу, карандаши и приказал нарисовать человека. Янкин лист так и остался белым. Зато Хромцов блестяще справился с заданием, подтвердив предположение Цесарского. На автопортрете художник выглядел даже живее, чем в данный момент, в замороженном сомнамбулическом состоянии. Но, белоснежная блондинка Зденка изобразила себя черноволосой девушкой в платье девятнадцатого века и подписала внизу: «Nathalie. An.1812». Гипнотизёр вдруг заметно смутился:

– Ой, совсем забыл, извините. Ты больше не Наташа Ростова. Ты – снова Зденка.

Раз. Два. Ваши руки тяжелеют. Три. Всё ваше тело словно наливается свинцом. Вы спите. Пять. Вы будете слышать только мой голос… только мой голос…

Но Янка перестала слышать вообще: «Может, это из-за свиста в ушах? Какой сильный ветер! Лицо леденеет. Особенно губы. Волосы треплет. Пряди, как сосульки, стучат друг о друга. Меня несёт куда-то. Как угораздило попасть в такой вихрь? Нет же, это я сама лечу! Гладкое стальное тело». Янка со страхом осознавала, что такого темпа она никогда в жизни не развивала: «Эти светящиеся дорожки – звёзды и планеты. Их свет вытягивается яркими нитями из-за моей невообразимой скорости. Откуда золотое свечение передо мной? Свет идёт от меня!» Внезапно к Янке пришло четкое осознание: «Я – стрела. Золотая стрела! Лечу. Ищу цель. Моя цель – искать цель. Пронзить и уничтожить!»

Медленно к телу возвращаются тепло и чувства. Вдруг покой нарушает резкий треск, крики. Грохот, как будто упал шкаф. Нарастает раздражение: «Где этот проклятый будильник? Как только смогу поднять руку, разобью об стену!» В глаза больно бьёт резкий свет. В дверном проёме колышется, как через мутную воду, размытый силуэт. Злые голоса.

– Терминатор пожаловали. Собственной персоной. Ура…

– Федя, чего не спишь, налоги не заплатил?

– Федя, Федя, пошли домой! В кроватку.

– Да держись ты!

– I'LL BE BACK!

«Сильно пьяный парень едва держится на нетвёрдых ногах. «Какая страшная, безумная улыбка! Нет! Я же стрела. Стрела! Сквозь него пролетела. Ведь стрелы не могут тормозить…»

Федя-Терминатор резко согнулся, словно простреленный навылет, зажав ладонями невидимую рану. Пошатнувшись, он грузно, как тяжёлый мешок с картошкой, рухнул на пол.

Первое, необычно тёплое утро нового года принесло трагическое смятение в счастливый мирок маленького «Монмартра». Фосфорно-жёлтая «Газель» реанимации беспрепятственно неслась по заснеженным, пустынным улицам, уставшего от праздника городка. Сирена в истерике резала криком сонную тишину. Как не старались водитель и опытная бригада, но коротко стриженого студента с татуировкой ДМБ до больницы довезти так и не удалось. Тяжёлое алкогольное отравление – обычный новогодний диагноз.

Помятое, ватное небо равнодушно сыпало на удивлённые улицы своё последнее, белое конфетти. Снежинки садились на чёрные ветки деревьев и превращались в мелкие прозрачные капельки – настоящие слёзы Деда Мороза.

Глава 9. День влюблённых

…Но если ты меня приручишь, моя жизнь точно солнцем озарится.

Твои шаги я стану различать среди тысяч других…

Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц»

Ещё в средней школе Янка поставила себе задачу – научиться курить по-настоящему. Это давало множество преимуществ перед некурящими одногодками. Во-первых, открывались перспективы знакомств и общения на равных с огромным количеством интересных, взрослых людей. Во-вторых, нежно сжимая дорогую, тонкую сигарету густо накрашенными губами, выглядеть загадочно и чуть-чуть порочно, как шикарная соседка-костюмерша с пятого этажа. Но главное – возможность обретения своего круга, а может, и своего человека.

Сначала Янка силой заставляла себя глотать горький дым и терпеть неприятный привкус во рту, превозмогая тошноту, головокружение и страх получить рак горла. Её попытка избавиться от одиночества, казавшаяся поначалу игрой, незаметно перешла в зависимость во вред здоровью и красоте.

Но тогда ей казалось, что она причастна к великой тайне, объединившей секту избранных. Непреодолимая тяга к курительным палочкам гнала юных жриц вершить магические ритуалы в чужие тёмные дворы, за зловещие гаражи, на оплёванные детсадовские веранды. Как и все закрытые сообщества, культ имел зашифрованный язык. «Пойдём покурим, – звучало, как: – Пойдём в библиотеку».

– Есть что почитать (покурить)?

– Про что у тебя книжка (какие у тебя сигареты)?

– У меня о Петре Первом для младших школьников (сигареты «Пётр 1» – лёгкие).

– А хоть одна статейка (сигаретка) про «Парламент» не завалялась, случайно?

Наступило 14 февраля – День Святого Валентина. Сегодня всё было хорошо. Особенно радовали отсутствие родственников в субботний вечер и принесённый Зденкой ликёр с привкусом шоколада. Большая Мать настряпала целый таз ароматных булок. Да и парочка смешных неразлучников – Гульнур с Нюсей – были приятной ненавязчивой компанией.

Днём парни из группы подарили всем девушкам разноцветные открытки-сердечки с дружескими шаржами. Сохранив портретное сходство, авторы усилили характерные и непривлекательные черты некоторых сокурсниц. Лора выглядела особенно узнаваемой. Ревностно оберегая огромную кучу полупустых тюбиков, банок с красками и грязных палитр, она сидела, широко растопырив ножищи с огромными ступнями (а размерчик у неё, точно, сорок первый).

Портрет Нюси являл миру нечто амёбное с бесцветными полузакрытыми глазами, с губами, как две наползающие друг на друга толстые гусеницы. При взгляде на этот шедевр Янка сразу вспомнила как злобная Коменда, органически не терпящая замедленного темпа Нюсиной жизни, каждый раз обращалась к ней с одним и тем же вопросом: «Тебя, видать, когда родители делали, сильно спать хотели?» Карикатура на Большую Мать в образе Верки Сердючки тоже, как говорится, была – «не в бровь, а в глаз».

Янке льстило, что её портрет, по сравнению с другими, выглядел гораздо привлекательнее. Это был явный показатель доброжелательного отношения к ней мужской половины группы. Лишь причёска из разноцветных перьев указывала на некий перебор в её желании выделиться на фоне серых будней.

Узорный малиновый шарф Гульнур, наброшенный на настольную лампу, создавал в комнате интимный полумрак и располагал к откровениям. Белоснежная фея – Зденка с едким сарказмом, не украшающим белоснежных фей, стала хвастливо расписывать, как в очередной раз столкнула противоборствующие отряды поклонников готовых сложить головы за право её поздравить. Все вокруг и так знали, что любовные sms-ки, букеты, подарки и неусыпное мужское внимание, то есть все, о чём мечтают девушки, окружает Зденку в избытке. Поэтому, нарочито перебивая самодовольное щебетание белоснежной феи, девушки обсуждали свежие училищные сплетни, акцентируя их безусловную важность по отношению к загубленным судьбам обречённых Зденкиных воздыхателей.

– Слыхали, наш ловелас Ван Гоги обхаживает новенькую натурщицу?

– Очередная страшная лошадь горячего джигита?

– Да, набор стандартный: балерина на пенсии, морда длинная, грудь вообще не носит.

– Ножки то-онкие, а жить так хочется! И курит, курит, курит…

– Кстати, а пойду-ка-ся-ка я, покурю-ка-ся-ка я.

Пушистики снежного хлопка бесшумно сыпались из бездонного небесного ведра. Вечер, наполненный поэзией и предчувствием чуда, закружил вдохновенных Муз жаждущих приключений и любви.

Все дороги вели «Под Арку». Этот тесный дворик за центральным кинотеатром с незапамятных времён был местом поэтапного паломничества сначала стиляг, волосатого андеграунда в клёшах, а позднее позвякивающих, канувших в историю металлистов, разноцветных панков, кожаных байкеров, любителей хип-хопа в бесстыже приспущенных, широченных штанах и прочих борцов за свободу личности. В среде городской молодёжи сформировался критерий «неформальности»: ходишь «Под Арку», значит, не лох, не гопник, а реально прикольный пацан.

Перед самым входом под священные арочные своды отряд бесстрашных амазонок наткнулся на желанную добычу – хорошо упакованных юношей. Девушки вальяжно достали сигареты, началась весёлая пикировка.

– От чего, девушки, курим? Жизнь тяжёлая?

– Мы не взатяжку.

– Ну, смотрите, а то щёчки пожелтеют, зубки выпадут.

Живой интерес мужской компании, как обычно, полностью сосредоточился на Зденке. Безмолвная Нюся, наверняка, стала бы лютым Зденкиным врагом, но не была способна на сильные чувства. Вместо крови по русалочьим Нюсиным жилам текла вязкая, белая слизь, поэтому, апогеем презрения было то, что она больше обычного оттопырила губы-вареники и отвернулась с напускным равнодушием.

Не в силах сдерживать никотиновый голод, Янка не стала стоять в высокомерно-выжидательной позе, как Зденка – звезда светских раутов, принуждая сразу нескольких парней поднести зажигалки к её сигарете, а ловко подкурила, мастерски спрятав огонёк в ладонях, как делают курильщики со стажем.

В компании начались привычные петушиные бои за драгоценное внимание Зденки. Парни изо всех сил пытались удивить красавицу: демонстрировали приёмы неизвестных единоборств, наперебой рассказывали анекдоты и случаи из жизни, иллюстрирующие их крутость. Счастливчик удостаивался неизменного: «О, вещ-щь!». Любимая фраза Зденки, произносимая с драматическим придыханием, выражала одобрение и благосклонность. После каждой «вещ-щи» в водянистом, рыбьем взгляде Нюси сквозило нечто отдалённо напоминающее обиду.

Вдруг кто-то, незаметно подойдя сзади, крепко сжал Янкины руки в локтях, не давая ей возможности повернуться. Янку ужасно разозлили глупое положение и бесцеремонное обращение. Но захватчик неожиданно отпустил её. Резко повернувшись, Янка в отместку целенаправленно выдохнула сигаретный дым прямо в лицо обидчику.

Седые кудели дыма таяли, как в кадрах замедленной киносъёмки, постепенно проявляя черты. Из глубин иного измерения неотвратимо надвигались на Янку неземные глаза-звёзды. Время остановилось. Необъяснимое магнитное воздействие нарастало, как нагревается включённая конфорка, как закипает чайник, как разгораются сухие поленья. По венам поплыл горячий, расплавленный воск, и… УДАР!!! И словно молния пронзила Янку миллиардами раскалённых солнечных иголочек, единым потоком прошла всю её насквозь, а, достигнув земли, вернулась обратно золотой волной и непостижимым образом ушла в бесконечное небо…

Придя в себя от потрясения, Янка с удивлением поняла, что ни один человек даже не догадывался о том, что произошло. Юноши продолжали конкурс «Кто больше всех понравится Зденке?» Большая Мать, отбив жертву от стада, пленила самого высокого и статного парня, обречённого теперь на вечный матриархат. Неразлучная парочка так же не поменяла привычных занятий: Гульнур заливисто хохотала, а Нюся пребывала в анабиозе.

Никто не заметил армады микроскопических взрывов, влетевших в Янку и вернувшихся в космическое пространство. Никто, кроме него. Спохватившись, Янка постаралась скорее стряхнуть с лица выражение папуаски, увидевшей будильник. Неожиданно для самой себя, выпалила:

– А… тебя как зовут? – услышав, насколько нелепо звучит вопрос, Янка к тому же не узнала собственного голоса, что казался теперь особенно противным.

Однако её привычные самоуничижительные мысли прервало ещё одно удивительное наблюдение: «Какой необычный цвет глаз! Они ведь жёлтые! Так не бывает! Ну, допустим, это цветные линзы, но почему они ещё и лучатся?».

– Меня не зовут, сам прихожу.

Обладатель неземных глаз уверенно взял Янку за руку и, ничего никому не объясняя, увёл со двора, как хозяин свою послушную корову.

Они шли по мокрому февральскому снегу, обнявшись, будто знали друг друга всю жизнь. Янке, ещё не вышедшей из транса, казалось, что они лишь притворяются, а на самом деле не идут, а, как два воздушных шарика, парят близко к земле, едва касаясь её ногами. Изредка Янка с любопытством косила на «чудо чудное», подмечая новые восхитительные подробности. Модная куртка. Добротные ботинки на толстой подошве. Пальцы длинные и тонкие. О, Боже, а какая красивая, правильная линия носа с едва заметной горбинкой!

Будто вспомнив, что забыл представиться, юноша повернулся, игриво изображая сдержанную учтивость президента на дипломатическом приёме, крепко пожал Янкину руку:

– Агранович Александр. Агранович – фамилиё моё.

– Яна, – еле слышно прошептала она в ответ, невольно отметив: «Надо же, у красивых людей и фамилии красивые!»

Она вдруг ясно осознала, что до этого момента была лишь потерянным котёнком, брошенным на выживание. Только сейчас, внутри его тёплой ладони, она, наконец-то, дома.

Её будто подхватил сказочный вихрь и понёс в ведомом только ему направлении. Агранович шутя толкал Янку в сугроб и тут же поддерживал, не давая упасть. То кружил, как ребёнка, и оба со смехом валились в снег. Они барахтались, мешая друг другу подняться, пока не стали похожи на два снеговика. В пылу «сражения» Янка стянула с Аграновича пушистую шапку и чуть не ахнула. Он оказался платиновым блондином. От его длинных волнистых волос исходило нереальное лунное сияние. Янке, напротив, всегда нравились темноволосые юноши, но Агранович в один момент поменял её пристрастия.

Забежав в какой-то помпезный, похожий на музей, подъезд, стали без долгих предисловий жадно целоваться, тая у тёплой батареи. Но вскоре были репрессированы и высланы прочь злобной блюстительницей правопорядка, образца 1937 года.

Долго прощались у дверей Янкиной квартиры, как прошедшие войну однополчане. Всё это время, опасаясь вновь встретиться с магией волшебного взгляда и получить парализующий разряд, девушка не могла осмелиться поднять глаза. Янка без того подозревала, что мышеловка захлопнулась, и она крепко влипла. Похоже, навсегда.

– Хочешь, фокус покажу?

– Ну, давай, – ответила Янка, не представляя, чего ещё ожидать от самого загадочного из всех кого она когда-либо встречала. Агранович положил на тыльную сторону ладони спичечный коробок, который, по необъяснимым причинам, вдруг стал плавно передвигаться и переворачиваться сам собой. Янка вытаращила глаза, но, по большому счёту, у неё сегодня уже не было сил как следует удивиться.