Ветер с морей

* * *

У Каина белый галстук и чёрный «Паркер».

В часы досуга перебирает марки,

В ладонях вертит камни со дна морского

Шлифованные – ни выростов, ни сколов.

Ладонь в ладони, подпись, обмен словами,

Фуршет, где мало избранных, много званых,

Постель, пастель и масло, наброски яви,

Спроси спросонья: Каин, где брат твой, Авель?

А брат – убрать – сорняк, что никак не сох,

От ветра набившийся в волосы песок,

Рассаженная коленка, царапка кошки,

Пропал – и ладно, было ведь понарошку,

Никто о нем не станет дудеть в дуду,

За шиворот не потащит тебя к суду,

Да было ли? Как будто когда–то в осень,

Тебе – аж целых, брату – всего–то –

Восемь…

Умыться – кофе – с козырей новый кон.

– А вместо кона – шлепать бы босиком.

– Ты что, опять? Да я ж тебя вроде метко…

Расставлено, расчерчено все по клеткам,

Зачем о старом – угли, колючки, овцы?..

На зеркало дышит с той стороны.

Смеётся.

* * *

Садились ужинать, зажигали сонную лампу

Под густо-синим матовым абажуром.

Сынишка целый день охотился в джунглях,

Принёс пантеру – вата лезет из лапы.

А дочка в косу вплетает жёлтые ленты,

Сажай её на колени, качай, баюкай.

…Стекло и темень. Лестница. Крыса юркнет –

Не то, не к нам. У нас молочное лето.

Стучать – напрасно. Не откроем чужому.

С болот, из бора. Тапки на босу ногу.

Глоток воды? Погреться бы хоть немного?

Ступай-ка в лес, свезёт – и отроешь жёлудь.

В кастрюле тесто – скоро пирог поспеет,

Под стулом тесно – будет целей макушка.

Ну что ты, милый: главное – сладко кушай.

Молитва на ночь, пегих ангелов пенье.

А штора – шурх, а боязно глянуть вниз-то?

Ремни и рёбра, автоматами – в ров:

Сперва они приходят за коммунистом.

Сперва всегда приходят за коммунистом –

А ты ещё успеешь доесть пирог.

Ветер с морей

I.

В двадцать первом

Приходит Грэй

На подводной лодке.

Заглушив реакторы,

Подымает перископ

И глядит на пирс,

На галечный пляж, на веранду,

Где под Леди Гагу отщёлкивают каблучки.

А Ассоль в разбитых кроссовках, линялых джинсах

Возвращается из районного суда,

Где четвёртый год раскладывает бумажки,

Подшивает дела и вертит в кармане камушек

С берега моря,

Самого синего моря,

Чей прибой накатывает солёным матом.

Ассоль зачерпывает ладонями

Немного брызг.

И пальцы жмутся к вискам.

До дома – полкилометра

Горящих букв – меняю-даю-беру,

Косых заборов, обколотых школьников в арках.

И ловит Грэй её уводящую талию,

Коленки пенят гладь беспечальных мыслей.

Спускается Грэй высчитывать дифферент –

Чтоб лодку не тянуло вниз ни кормой,

Ни носом, чтоб хранила равновесие

Под новым грузом –

Блаженное равновесие,

Что ему вот с этой самой секунды

Недостижимо.

II.

Только жму Вашу руку – и волю рулю,

И поменьше прорех расписным парусам.

Это детские прятки – люблю-не люблю:

Вроде хочешь укрыться – покажешься сам.

Ну не надо, не надо. К пилотке ладонь,

О какой же ещё помечтаем земле?..

Мой невыпитый шторм, мой необжитый дом –

На чужом корабле, на чужом корабле.

III.

Снаружи уже накрапывает дождь,

Пока ты пишешь мне четыре строчки на память.

Я будто колы глотнула:

И колко, и сладко,

В носу пузырится смех.

Пытаюсь придумать, ну что сказать

В эту – в эту – в эту секунду.

Шевелю губами – конечно, молча.

Ты поднимаешь голову, улыбаешься.

Хоть сейчас, листая ленту,

Сок захрустывая чипсами,

Натыкаюсь –

И та улыбка

Одним стежком

Прошивает насквозь.

IV.

Зонт распахивается парусом,

Снялся с якоря – и вперёд.

Знаем-плавали: чуть распаримся –

Вмиг до ниточки проберёт.

Питер – посуху аки по морю,

Цифры побоку, звонче смех.

Лейте полную, жарьте омуля,

Мне ли с песней – одной на всех?

Зонт – лазури, рукав в полосочку,

Из ладоней бежит Нева.

На брусчатке – на тонкой досточке

Я встречаю девятый вал.

V.

А я в море ходил, а я счастья искал,

– у калитки твоей по колено трава

Полоскался мой парус в чужих облаках,

– пьяным дедом шатается серый забор

А я сети раскидывал, знал-поджидал,

– на дворе лопухи, из-под крыши – вишняк

Мы в бочонках катили тоску и треску,

– паутиной ослепшие окна глядят

Я спускался с ножом, я тянул жемчуга,

– бирюзовая капелька в колкой траве

Привезли сундуки – на причале стоят,

– эта брошь – да за грош, ты носи, не забудь…

То ли звонкое золото тянет карман,

То ли ветер за шиворот тащит в кабак.

Прицепилось репьём – и не сбыть, не стряхнуть:

"А я в море ходил, а я счастья искал…"

VI.

Подводная лодка не помнит моих глаз.

По ржавому трапу на палубу – скрип, скрип.

Мы в рубку, мне руку, тихонечко вниз – лаз.

Горланят бакланы, и тонок, и дик крик.

Отсек, переборка, и нет у волны дна,

Качай меня, белая, жди да гляди вслед.

Уходим из холода, вязко моим снам.

И глаже, и глубже – и вот перископ слеп.

Нейтральные воды, невидимый нам свет,

Мы мера, мы между, мы изгнаны извне…

Подводная лодка, изнанка твоих век,

О доке – на вдохе – молчит и молчит мне.

VII.

Komm in mein Boot

ein Sturm kommt auf

und es wird Nacht

“Seemann”, Rammstein

Сойди в мою лодку:

приближается шторм

и наступает ночь…

«Моряк», Rammstein

За окном светает, пора в постель –

Я не пью одна и не жду гостей.

Только тряпка с полки сметает пыль

Да хрипит «Сойди в мою лодку» Тилль.

А под лодкой штиль, под рубахой соль –

Не прорвётся в окна твои муссон.

До полудня спать, паруса тая.

Ой ты лодочка полосатая…

VIII.

Он приходил с моря, складывал сети,

Тащил на пристань рыбу в смолёных бочках.

Выручив горстку серебра, возвращался домой,

Ставил доску, прилаживал лист бумаги –

Жёлтой, ссохшейся от солёного ветра.

Он бранился и рисовал море,

То, с которым сросся хребтом и глоткой,

То, что наотмашь било – ан не убило.

Хорошо выходило? Да бог его знает.

Она садилась на камень, поросший мхом,

Альбом раскрывала. Тихо шептала кисть

Рассеянными мазками – не как учили.

Кипела пена под ласковыми руками,

Не знавшими розги выкрученных канатов,

Заноз на вёслах никогда не цеплявшими.

Рождалось море, проливалось по капле

К её ногам, уставшим от пыли города.

Чьё солонее, синее – гадай, прохожий.

IX.

Так сливается шум торпеды и шум цели,

Так отлив уходит в море луне навстречу.

Так раскалывается камень – а был целым,

И ложится тень камня тебе на плечи.

Так идут кашалоты на зов эха

Без замеров, без расчётов, без лоций.

Чемодан, полка, повесть – пора ехать

И с размаху о твой взгляд расколоться.

* * *

Как татары ушли – нам осталась полынная гарь,

По-над бурыми брёвнами дым, что монашеский плат.

Корни сорные речи чужой прорастают словами,

Да горят твои губы багровым закатным огнём.

До французской воды, источающей память сирени,

До альковного шёлка, до пудры и фижм, до Невы –

Только жар и ковыль, вороная колючая грива,

Только руки на плечи да волосы тихой рекой.

Строки наискось, чёрным по белому, тонко и гневно.

Пролети от раздора к Рязани, от розни к резне,

Пролети и замри: да к кому же вы льнули губами?

Если тащат за косу – лобзаниям здесь не бывать.

Пыль квартиры и память – чего же, хмельного, иного?

Пролистаю учебник – а толку в чужих голосах?

Я целую, как прежде. Сливаются тёмные строки.

И дрожит под руками полынный тягучий огонь.

12 августа 2000 г.

Ты беги, домой беги, родная.

Что там лодка? Держится, гляди.

Зачерпнет, застонет под волнами –

Раз – и вверх, прижать ее к груди.

Август – гроздь рябинового града,

Август – грусть, по телику реклама,

Август – пуск, сжимает пальцы мама,

Август – курс к неношеным наградам.

Что ж теперь? Присядем на дорожку.

Хлопнет ветер, гол и полосат.

В восемь лодки тонут понарошку.

Чтобы было радостней спасать.

* * *

Ящериц кто-то плетёт из бисера

Ровненько

Чешуйка к чешуйке

Он берёт зелёные бусины

Добавляет чуть желтизны

Чуть коричнево-серо-пёстрого

Он их гладит по узкой спинке

Выпускает гулять в траву

Сотканную из тёплой пряжи

К ночи все приходят назад

Заползают дремать в коробку

Изредка случается ящер

С длинной любопытной шеей

С несуразно тонкими лапками

Доползает до самого края

И цепляясь крадётся вниз

В темноту и росу и шорохи

Вот тогда сияющий бисер

Обращается в чешую

Хрупкую болящую бледную

Ящер щупает носом воздух

Сразу очень хочется есть

Почему-то

* * *

старый таксист по имени мартин

вёз меня по спящему лондону

к дому в котором я ночевала

двадцать мятно-синих ночей

двадцать раз обнимая подушку

прикасалась губами к небыли

сбывшейся совсем неожиданно

для меня

двадцать мятно-синих истаяли

семь часов до титров до хитроу

мартин говорит безмятежно

о сёстрах бронте

тоненьких

бумажно-бледных

переливших себя без остатка

в мелкий почерк на смятых страницах

а во мне проклюнутся после

мне припомнится шорох платья

горизонт за крылом качнется

станет мятно-свежо в груди

покачу я по карте яблочко

ой расскажи расскажи мне гугл

где эта улица где этот дом

где этот мартин с белыми волосами

* * *

О ржи, о лжи, о ржавчине – дрожа.

В озноб – из жажды. Знаешь ли, зачем?

Дождём не остужаемый пожар –

Твой рыжий блик на ободке ключей.

Шуршащий шаг, шестое чувство сна.

В основе – синью – сила осязать

Твоя. Ноябрь сыр, и ночь сиза.

Из дома в дым. Леса, листва. Одна.

Высоких сосен сотканный собор,

Где шепчется неверное "навек"…

За шесть секунд придуманный тобой –

Какую власть имеет человек!

* * *

По капле река истекает из неба –

Ласкаясь, раскинулась тёмная гладь.

Пока я пригрелся… и, кажется, мне бы

Какого ещё наслажденья желать?

Трава – половодьем, тугая, живая,

Прихлынув, размоет твой чёткий овал…

Словами без снов облака уплывают

В Неваду, где я никогда не бывал.

Лето

I.

Говоришь – не можешь наговориться.

Щёки, лоб, затылок горят от зноя.

Дождь вот-вот…

                но пыльно, и нет дождя.

Босиком по тропке на серый берег,

Даже там тугая корка растрескалась.

Там – шепчи камышам и кубышкам,

Там – кричи одурелой чайке

Заблудившейся…

И слова полынными каплями –

Горькими – яблоневыми –

Терпкими –

Пряно–вишнёвыми, жгуче–крапивными

Станут падать –

                падать –

                падать…

Некому подставлять ладони,

Собирать по капле в горсти.

Пусть на вдохе уходят в землю,

Пусть напоят…

Под босыми ногами – колко,

Слышь, камыш лепечет и мечется,

Погляди: у влажных корней

Из пыли прорастают ящерки.

II.

Девчонка по тропке

Босыми ногами

Так быстро перебирает,

И рвётся дыханье,

И жизнь ликует

В топоте голых пяток.

Полынным лугом да гребнем берега –

Ну, скорее, скорее!

Кто за нею?

Вот-вот нагонит…

Ай, не видно в траве,

Только гуще алеют щёки,

Только жажда палит в глазах,

Только солнце метит в ладони

Спелым налитым яблоком…

Просыпаюсь. Так чутко, сладко

Дремлется у реки.

Над моей головой раскинуло

Ватные крылья облако.

Гребнем берега, лугом полынным –

Только пыль, да осы, да ветер…

Я бреду по голой тропе.

Незачем убегать.

III.

Из последних недель августа

Принесу я горсточку слив –

Иссиня-чёрных, с лопнувшей кожицей,

Изнывающих липким соком.

Каждую – выпиваю до косточки.

Зарываюсь щекой в траву.

Под моими пальцами – корка

Вызревшего земного шара.

Я раскрою его в ладонях,

Я напьюсь розоватой мякоти,

Брызжущей на кожу и волосы

Терпко-пряной влагой росы.

И не всё ли тебе равно,

Что я делала эти летом?

Может, чьи-то искала губы,

Может, глазами ловила ящерок,

Может, запрокинутым лбом

Прижималась к жаркому небу…

Главное – сливы поспели на диво.

Угощайся.

В оформлении обложки использована фотография Sea Coast автора Tara Halstead с https://pixy.org/ по лицензии CC0.