Белуха. Выпуск №4

(Первые кочета полночь отпевают, вторые (перед зарей) чертей разгоняют, третьи (на заре) солнышко на небо зовут).

Обмороженная луна ещё высоко в небе, но вот из труб уже потянулись тонкие серые струи дыма. Разминая косточки, проснулись старики, за ними встали с постелей их старшие дети, а вскоре покинула полати и ребятня. Сегодня 28 января 1885 года, понедельник, радостный праздник, которого все, и стар и млад, ждали целый год, – боярыня масленица.

Люди в этих местах рано встают, в четыре утра уже на ногах; надо накормить скотину и подоить коров, растопить печь, настряпать пироги и испечь их, но сегодня хлопот больше, сегодня первый день масленицы и кроме обычных будничных дел надо ещё испечь не одну сотню блинов и приготовить множество блюд к праздничному столу.

Потягиваясь и разминая сонное тело, с третьим петухом поднялся Ефтей Долгов, – староста общины староверов. Подойдя к рукомойнику, умылся, натянул на исподнее штаны и рубашку, и направился к столу, но лишь только сел не скамью, как услышал стук в окно.

Ранним гостем оказался недавно принятый в общину староверов Игнатий Шалаев. Этой ночью, будучи устроителем бревна с призами, что ставят вертикально, он решил для крепости и под ночной морозец пролить водой выемку вокруг деревянного столба. То, что он увидел, всполошило его.

Зайдя в дом Долгова, Игнат торопливо взволнованным голосом изрёк:

– Подхожу я с ведерком воды к столбу, а на противоположном берегу, где наши соседи тайнинские тоже столб установили и с кем мы соревноваться будем, монах с иконой ходит, на меня внимания никакого не обращает. Решил я выяснить, что делает в такую рань священник католического прихода. Хоть и на своей стороне, а может заклятие, какое вредное, для нас православных творит. Подошел я к краю своего берега, слышу, хоть и не понимаю польский язык, вроде бы молитву говорит, а икона та у него наша – православная Матерь Божья с Исусом. Только ликом она вся чёрная… какая то.

Долгов усадил взволнованного гостя за стол, попросил невестку принести чай и пироги на стол поставить, а потом, не торопясь, прояснил:

– Ты Игнат Пантелеевич, успокойся, никакого вреда сосед, что за рекой, хоть и веры не нашей, не принесёт, потому как масленичная неделя у них, как и у нас христиан, равно празднуется. И самая почитаемая святыня в Польше – Матка Боска, по церковному Ченстоховская икона Божией Матери. С ликом действительно тёмным, но по преданию писана самим святым Лукой. У нас в Москве, в соборной церкви подобный образ имеется. А заставила настоятеля церкви Бронислава Ковальского быть на этом месте с ликом святым лишь одно, испрашивал он благодати и победы для своих прихожан, что будут состязаться с нами. Так что, Игнат, ты особенно об увиденном не распространяйся, это дело не наше, тем более осуждать, кого бы то ни было, у старообрядцев не принято.

(Ченстоховская икона Божией Матери, её ещё называют «Непобедимая Победа», а также «Черная Мадонна» – из-за темного лика Богоматери, принадлежит к числу самых почитаемых святынь Польши и многих европейских стран. Является она и одной из наиболее почитаемых святынь православного мира).

За три дня до начала масленичной недели уважаемые люди сёл Карагайка и Тайна́, вытянувшихся по обоим берегам реки Иша, решили собраться в управе села Карагайка для обсуждения вопросов касательно праздника.

После утренних молитв и завершения всех насущных дел со стороны Тайна́ на тройке с бубенцами приехали к карагайской управе Иван Самойлов, – первый сыродел он же основатель маслосырзавода и его зять Анджей Бжинский, – поляк, женатый на его старшей дочери Галине, сменивший по любви к русской девушке католическую веру на православную. С ними приехал Витольд Адамович, поставивший в таёжном распадке на окраине Тайны заводик, где варил пиво и изготовлял вино из таежных ягод. Хмель всегда был под рукой, в тайге его более чем достаточно. Вместо сахара – мед, для этого содержал две пасеки. Четвёртым членом совета от Тайны был староста Ерофей Думнов, имевший смолокурню, в которой гнал скипидар из пихтовых веток. Все приезжие сразу две сотни рублей выложили на покупку разных призов.

На обсуждение мероприятий по празднованию масленицы прибыли и алтайцы – Кергилов Багдер и Тодочиев Ирбис, – лучшие охотники на пушного и иного таёжного зверя. Эти богатые кумандинцы кроме охоты занимались разведением маралов, количество голов которых было известно только им. Поставили алтайцы среди гор строение, в котором обрабатывали и консервировали пантовую продукцию, в дальнейшем это лекарственное сырье расходилось по аптекам Сибири, Китая, Монголии и Японии, где из него уже изготавливали медикаменты. Чтобы не быть обманутыми приезжими богатеями при продаже мехов и пантового сырья, алтайцы всегда приглашали в помощники Тимофея Гапоновича и Николая Игумного, зная, что старообрядцы будут вести торг по-честному. На масленичные гуляния эти гости полтораста рублей положили. Предложили так же новый вид соревнования, стрельбу из лука по целям, а призами выложили мех соболей, лисиц и несколько выделанных шкур овцы. За каждый выстрел из лука по общему согласию решили брать символичную плату – три копейки.

На всю масленичную неделю поселковый староста Карагайки Гаврила Данилович Косарев, приверженец старой православной церкви, получил широкие полномочия в отношении нарушителей праздничных гуляний, для чего в помощь ему избрали совет от обоих поселений. От Карагайки в него вошли сам Гаврила Данилович Косарев, Тимофей Гапанович, Ефтей Долгов, татарин Темирбек Абдулов, – купец, что владел производством «Пеньки». Меж селян у мусульманина другое имя Пенёк Веревкин, хотя на самом деле Темирбек был очень образован, и имя, обозначающее силу, крепость и железную хватку полностью соответствовало его телосложению. Фамилия Абдулов, – «раб Божий, раб Аллаха» несла в себе не только его любовь к Аллаху, но и отвечала его миролюбию и почитанию людей. Приспособился татарин даже пыльцу с конопли в медицинские учреждения поставлять, а его веревки, выдерживали вес больший, нежели изготовленные другими производителями, да и тоньше и легче были в два раза. Правда, производство канатное, находилось не в Карагайке, а в Тайне, где всем руководили выходцы из Польши, но это не вызывало озлобленность к полякам со стороны православных, поляки, как и православные, глубоко религиозны и трудились на совесть. Высококачественные изделия Темирбека Абдулова ценились даже в самом Военно-морском Адмиралтействе. По характеру Темирбек был человеком веселым, праздники разные любил, а так как всегда был при деньгах, то выделял на них большую сумму. Вот и на масленицу он внёс сто рублей

От посёлка Тайна в совет вошли Иван Самойлов, Анджей Бжинский, Витольд Адамович и староста посёлка Ерофей Думнов. Для особо шаловливых и буйных под управой имелся подвал, сделан был много лет назад на случай задержания разных подозрительных людишек, воров и разбойников.

Собрались члены совета в управе села Карагайка и решили, где и когда проводить народное гуляние, установили правила судейства, расценки на торговлю, где снежный городок устроить, как награждать победителей в юношеском и взрослом кулачном бою, и тех, кто канат на свою сторону перетянет. Решили, чтобы обиды ни у кого не было, выдать по полтиннику каждому потерпевшему поражение в играх. Для победителей, кто верха столба достигнет, решили закупить два Тульских самовара, по одному на каждый столб, а чтобы не так просто было его снять, договорились привязать их на вертящееся колесо прямо по центру. А ещё на каждый столб повесить по две пары женских полусапожек и мужских сапог, по четыре мешочка с набором чая и конфет, по пять связок бубликов и баранок. Изобилие призов такое, что если судить по опыту прошлых лет, к концу соревнований их должно остаться более половины. Так и было задумано, чтобы все желающие могли испытать себя, но, как обычно, смельчаков много, а счастливчиков единицы. А чтобы порядок был, и пьяных драк избежать назначили стражами покоя трех непьющих братьев Будилиных, за это выделили им три рубля. Наделили их правом всех неугомонных, – не в меру пьяных и хулиганов в подвал сажать.

В первый день масленичной недели уже с раннего утра потянулся народ к берегам реки Иша, где были установлены столбы, построен снежный городок и другие аттракционы.

Идут по селу развесёлые девицы, голосами звонкими парней из дворов зазывают, а те давно у ворот стоят, с ноги на ногу переминаются, ждут своих любушек, но выйти на дорогу не торопятся, гордые и вид у них деловой. За группой юниц идут отроковицы, с завистью смотрят они на старших девушек, тем уже по четырнадцать – пятнадцать, а им всего-то десять – двенадцать, не созрели ещё для полной любви, а уже её хочется. И всё же радостно и тем и другим в этот праздничный день. У девиц на алых устах улыбки, щёчки румяные, носики припудрены, платочки на головках праздничные – цветастые, шубки на лисьем, заячьем и соболином меху, на ногах кожаные полусапожки, на руках варежки с узорами цветными, у парней аж дух захватывает, глаза горят, ах, как хороши девицы. Наперерез двум девицам-подружкам из переулка братья Косаревы Иван и Алексей гордо выходят. Грудь вперёд, голова подбородком вверх вздёрнута, а у самих глаза так и горят, руки так и бегаю, и хочется братьям девиц загрести в охапку и расцеловать, а девицы были бы и не прочь, почему бы и подставить свои жаркие уста под губы красавцев братьев. Давно на них поглядывают две подружки; Екатерина Шубина – дочь лавочника Агафона Ивановича и Валентина Буторина – дочь зажиточного старовера Сидора Афанасьевича. Да и братья были бы рады породниться с уважаемыми единоверцами, уж очень пригожи их дочери и по годам созрели, – по пятнадцать лет подружкам.

Подруги увидели любых им братьев и тотчас с улыбкой на резных губах частушки звонкими голосами запели. Одна:

Другая подхватила:

Братья ещё выше подбородки приподняли, грудь колесом выдвинули и, сбоку на бок покачиваясь, походкой вразвалочку к подругам направились. Один:

Тотчас звонкий смех вырывается с алых губ подруг и, не успев затихнуть, первая девица подхватывает:

Подхватывает второй парень:

Вторая девица:

Второй подхватывает:

(Чембары весьма просторные шаровары, кожаные или холщовые, надеваемые сверх чапана и тулупа, кои закладываются в чембары полами (подчембариваются). Употребляются в работе, в ходьбе, на промыслах и при верховой езде).

Потом все четверо смеются и идут к реке Иша, что посреди двух сел Тайна и Карагайка, где в самом широком месте летняя паромная переправа, а зимой дорога – зимник. Здесь сегодня будут народные гуляния и соревнования.

А с северной стороны посёлка доносится звон колокольчиков. Это по главной улице села, змейкой вьющейся от заснеженного пригорка, сияющего бриллиантовыми искрами под лучами восходящего солнца, мчится тройка, запряженная в новые сани, в них гармонист, растягивая меха, под звон колокольчиков несёт задорную песню о касаточке масленице. Рядом с ним две девицы-красавицы в лисьих шубках с круглыми меховыми воротниками и хозяин тройки двадцатидвухлетний богатырь, сын сельского кузнеца Прокопия Николаевича Снежина – Фёдор. На нём новая соболья шапка, новый полушубок из овчины и новые кожаные сапоги. Управляет лошадьми Михаил Логинов – друг Фёдора. По нарядной тройке, новым саням, облику Фёдора и его друзей можно было судить только об одном, скоро быть свадьбе.

Лихо подкатив к площади, Фёдор высадил весёлую компании и направил сани к участку, специально подготовленному для саней с лошадьми, да там при лошадях и остался. Не хотел идти на площадь, на которой ещё не было милой его сердцу девушки.

Растянул гармонист меха и запел красивым голосом:

Подхватил пение гармониста Михаил Логинов:

И вновь гармонист Ксенофонт Ложников:

Две девушки, подруги Михаила и Ксенофонта, переглянулись и с частушками в круг подруг направились, что раньше их на площадь пришли:

Оставив подруг, парни пошли к своим сельским товарищам, напевая:

Но девицы-красавицы, что повстречались на пути двух весёлых парней, не дали им даже приблизиться к своим товарищам, окружили их со звонким смехом и заставили петь и играть на гармони. Вскоре плотная группа девушек от двенадцати до пятнадцати лет многослойным цветастым кольцом окружила двух друзей. Куда деваться парням, гармонист заиграл, для того и гармонь взял, а друг его, встряхнув головой, частушку выплеснул. Тотчас кто-то из звонкой девичьей группы излил из своих рубиновых уст ответ на частушку, её поддержала другая краса, и вот уже, состязаясь друг с другом, по площади понеслось:

Неожиданно самая разбитная перезрелая девица выдаёт откровенную частушку:

Её поддержала другая девица – Татьяна Кучерова, ликом хороша, но полна очень, отчего в свои двадцать лет засиделась в девках:

Гармонист Ксенофонт Ложников, высокий юноша двадцати лет, не сдерживает улыбку и тоже выдаёт озорную частушку:

Рядом с гармонистом Ксенофонтом Ложниковым, его друг и одногодок Михаил Логинов. Приплясывая под музыку, Михаил поддерживает друга:

– Ну и охальники же вы, взрывается Татьяна и, выплескивает из своих пухлых губ частушку:

– Потому что ты дурак! Тфу на тебя, дурака косолапого, – дрожа губами, выговорилась Татьяна и покинула недружелюбный круг ребят.

Следом за ней покинула круг и её подруга, бросив напоследок.

– Мишка дурень, глаз косой, подавился колбасой, – и, показав язык, пробулькала им: «Бу-лу-лу! Вот тебе!»

А на площади торговки уже вовсю «колдуют».

Еще затемно по обе стороны реки бойкие бабы-торговки, мужики и их помощники малышня, установили торговые столы. Егор Дейкин привез в мешках древесный уголь из березы и можжевельника, для самоваров и железных печурок, на которых блины и оладьи печься будут. Купец из соседней Малиновки привез икру осетровую и лососевую для начинки блинов. Герасим Плотников аж пять сортов меда и сметану, хоть ножом режь, на столах разложил.

К началу праздника над пространством по обе стороны реки Иша понёсся букет ароматов. К запахам хлеба, пряностей, копчёностей, солений, варений, сиропов и морсов, овощной поджарки, янтарного меда, ягодных вин приправлялся исходящий из тайги терпкий смолянистый запах хвои. Ко всему этому щекочущему ноздри благоуханию вливался тонкий, едва уловимый аромат чая из пузатых литровых заварников. Для чайного настоя хозяйственные женщины ещё загодя собрали листья лесных растений, молодые бутоны цветов, коренья среди кряжей и на взгорках. Алтайцы взвар бодрости готовили из золотого корня, им делились с селянами. Только аборигены знали места произрастания этого чудо растения со свойствами женьшеня. Селяне подобные сборы для заварки называли зеленым золотом, чернягой, и не просто пили чай как обыкновенный повседневный напиток, а вкушали его, чаёвничали.

И с блинами не всё так просто. Вроде чего уж проще, шлепнул тесто на сковородку и всё готово, а потом бери блин пока горячий, в масло макай, жуй и чаем запивай. Нет, не всё так просто, есть мука гречишная, есть пшеничная и изо ржи, овса, ячменя, проса, кукурузы, всё это дает своеобразный вкус, аромат, сочность, а уж добавки в муку это секрет каждой хозяйки.

Настоящий блин сочен, а сочный сырник приготовить… такой, чтобы во рту таял… не так-то просто. Кроме блина, торговки испекут пышку, лепешку, пампушку, ватрушку, пирог с любой начинкой, покупай всё, что душа пожелает, только копеечку плати. На то она и масленица!

Сизоватый, очень пахучий дымок над полем вьётся, а на нём столы покрытые скатертями стоят, от изобилия продуктов ломятся, но главное кушанье на этом празднике – блины, от шляпы величиной до маленького пятачка. Распластались они высокими горками, а горки те источают не только ароматный парок, но истекают маслом сливочным, кедровым, облепиховым, медом гречишным, вересковым, кипрейным и просто луговым из цветов разных. Есть блины с икрой, ягодами, творогом и мясом. Здесь же на любителя кладезь сладости медовой, а в сотах рамки с ячейками, заполненными янтарной жидкостью.

А для тех, кто устал, использовав мощь своей силы, да вспотел на разных соревнованиях, – квасок хлебный, на бруснике, рябине и другой таёжной ягоде. Для напитков отдельный стол, подходи, утоляй жажду и денег не надо, но только для тех, кто в силовых соревнованиях участвует, зевака и зритель, будь добр, копеечку заплати. Главное достоинство масленицы – есть чем торговать, торгуй и без пошлины любым товаром, как личного производства, так и привозного из мест дальних, заграничных.

Самый яркий участок на поляне столы с платками и сарафанами.

Всё продаётся по низким ценам.

Зазывают торговки к своему товару покупателей:

Живешь, и знать не знаешь, сколько же мастерового люда на деревне. Тут и посуда из глины, разная, не хуже, чем на городской ярмарке, игрушки детские, изделия из металла, бересты и дерева, изделия из кожи и меха, чтобы всё перечесть дня не хватит.

Из дерева ложки, чашки, лобушки, кадушки и прочая вещь в доме и хозяйстве незаменимая. Коромысла под ведра с водой, так расписаны, что и Хохлома может позавидовать.

Из заморских игрушек в этот год появился калейдоскоп. Игрушка вроде для ребятишек, да вот дорогая – по рублю, и интерес к чуду невиданному у народа взрослого. Продавец этой забавы не ожидал такого интереса и спроса. Сразу цену до двух рублей поднял, да забыл, что по условиям устроителей праздника, такое недопустимо. Так что горе торговцу, во-первых, штраф аж пять рублей оплатить пришлось, и вернуть рублики тем, кому сверх заявленной первоначальной цены это изделие было продано.

Установив столы с горками блинов, туесами с мёдом, сосудами с медовухой и ягодными винами, игрушками для детей, домашней утварью и другим полезным и не очень нужным товаром торговцы стали зазывать покупателей.

Со стороны пригорка, с которого брала начало главная улица села Карагайка, донеслись приглушённые детские голоса. Усиливаясь с каждой минутой, они несли к площади звонкую песню. И вот уже ясно были различимы слова: «Приезжай ко мне, Масленица, в гости на широк двор на горах покататься, в блинах поваляться, сердцем потешаться. Приезжай ко мне во тесовый дом душой потешиться, умом повеселиться, речью насладиться».

А вскоре и показались сами дети, они везли на салазках приготовленную ими соломенную куклу – Масленицу. Въехав на площадь, они все разом закричали: «Приехала Масленица! Приехала Масленица!»

И тотчас вся площадь огласилась громкими приветствиями.

Девушки побежали к снежному городку и встали за его стены, а неженатые парни, увидев, что городок занят, сели на «коняшки» и поскакали к нему. Попытались силой и быстротой захватить городок, но не тут-то было. Стоя на высоком огороженном месте, вооружившись длинными палками, девушки ловко отбивали нападение парней. Колотили и кололи нападавших нещадно, но всё же были повержены. Первый ворвавшийся в городок Михаил Логинов подхватил красавицу Елизавету Молодых и крепко влился своими губами в её резные алые уста. Елизавета кулачками стучит по Михаилу, делает вид, что сопротивляется, а сама и радёшенька, да, собственно, и не имеет права отказывать в поцелуе, такие правила, – первый ворвавшийся в городок, получает право перецеловать всех девушек-защитниц. А Михаилу все не нужны, ему нужна лишь любушка его – Елизавета, с которой он приехал в санях Фёдора Снежина.

С каждой минутой уличное гуляние приобретало всё более широкий размах. Появились первые подвыпившие парни, обнявшись за плечи, они бродили по площади и пьяными голосами дружно скандировали: «Толстуха Масленица вина напилась и блинов обожралась! Эх, да обожралася! Ох, да вина напилася! Ух, Масленица толстуха, да обожралася и напилася! А мы пить будем и гулять будем, а смерть придёт меня дома не найдёт! Я на печке, на печи, на девятом кирпячи!»

За торговыми рядами устроители праздника сделали детские горки, которые ещё за сутки до праздника опробовала деревенская ребятня, а сейчас детей так много, что выстроились в рядок и ждут свое очереди, чтобы на саночках с ветерком спуститься с горки. Мальчики веселятся, толкают друг друга, а девочки скромные, они не озорничают, они мирно стоят и поют песни:

Пацаны десяти, двенадцати лет послушали девочек и тоже выдали свою песенку:

Вскоре на площади от ярких девичьих платков; зелёных, малиновых, лиловых, голубых, розовых и пестрых, казалось бы, стал таять снег, а от приталенных девичьих душегрей, расшитых золотыми и серебряными нитями, обшитых по краю сияющей на солнце золотой бахромой, она заиграла причудливыми узорами. Давно не видела Карагайка такого красочного великолепия. Девицы красавицы, в будни, казавшиеся обыкновенными деревенскими девчонками, сегодня в глазах взрослеющих юношей стали самыми милыми и в этот день они, кажется, даже прозрели, осознали, что милее и краше девичьей красы нет ничего на свете. Увидели, что нет краше своих карагайских девчат нигде, даже в распластавшейся по другую сторону реки Иша – деревне Тайна нет таких красивых девушек как в их деревне. Да и парни нынче хороши; в новых сапогах, начищенных до блеска, в лихо сдвинутых на затылок бобровых шапках, меховых малахаях и треухах, с улыбкой на лицах уже зарастающих редкой порослью тонких волос, притягивали к себе девичьи глаза, горящие тайным огнём. Лишь матери тех дев знают, что искры в глазах их дочерей это естественный энергетический выплеск созревшего тела, желающего нежности, ласки и страстной любви.

Пока юные девицы-красавицы и лихие молодцы красовались меж собой и друг перед другом, пока соревновались в песнопениях и подзуживали друг друга едкими частушками, на заснеженном льду реки готовились к кулачному бою отроки.

Санька Косарев отбор прошёл. Помогла та шапка-ушанка, из-за которой чуть было не произошёл утренний переполох в его избе. Сползла на затылок отрока эта шапчонка, когда с великой дрожью в ногах проходил мерило под дугой, сдвинула её с головы, значит, может он принимать участие в бою в своей возрастной группе. К пятнадцати годам Сашко был уже широк в плечах, как, собственно, и все члены его семьи мужского пола, а вот в росте отставал. Рос рывками, бывало, за год вырастет на два – три сантиметра, а иной год аж на целых десять – двенадцать. И вот если бы не его хитрость с шапкой быть ему вновь в зрителях, ибо за последний год вырос всего на три сантиметра.

– Ну, теперь я их всех победю, – сверкая глазами, возбуждённо проговорил Саша, подойдя к своему деду.

– Обязательно победишь, Санёк, – нахлобучив глубже на голову татарку, ответил Данила Степанович. – Которые выше тебя пусть дерутся с таким же. Ты к ним покуда не лезь, а потом, когда уж, коли такие останутся, ты им под дых головой, дыхалку сбей, а потом вали.

– Со своими я, деда, справлюсь. Там тайнинские… братья близнецы Прошка с Никиткой завсегда вместе. Они мои главные враги.

– Не враги они тебе, внучок, противники в честном бою. Это ты должен различать. Враг он, – потеребив бороду, – убивец, на жизнь покушается. Это ты запомни, Сашко.

– Запомню, деда.

– А с противниками своим главными ты, внучек, справишься, главное сначала одного, который ближе будет, а потом второго сбивай, сразу с двумя не бейся. И с них и начинай, пока силы есть.

Чтобы устоять на ногах, для устойчивости, Саша надел валенки на два размера больше, а для прочности несколькими слоями портянок ноги обернул. Подумал Санька, что в малой обуви, когда бьют, устоять трудно, а в таких ладьях попробуй… сдвинь.

С объявлением начала боя кинулся Саша, как дед Данила учил, к главным своим противникам – сыновьям купца Самойлова, – владельца сыродельни. Чувствовал Саша, настроены они на главный приз – ружье, а уступать его он никому не хотел. Высмотрел Санька в куче дерущихся своих противников и сразу к ним кинулся. С разбегу Никитку сразу сбил, а вот Прошка, придя в себя, понимая, что подмога брата уже бита – стойку борцовскую принял, решил кулаком звездануть обидчика кровника своего, да не рассчитал с замахом, высоко его сделал. Санька пригнулся и вьюном вокруг него, пока сын купеческий разворачивался для нового удара, внучок Демида Косарева изловчился, и словно бычок, вдарил более сильного противника головой в бок, а потом ещё сзади по его ногам своей правой ногой саданул. Что утром перед боем съел Проня – Саньке неведомо было, только вслед за громким хлопком из задницы противника, его окутала густая вонь. За вонючим хлопком послышался гулкий звук падения, второй главный Санькин противник был повержен, – шлепнулся на спину и пополз с поля боя. Санька чуя, что жар птица почти в его руках, с размаху ещё двоих тайнинских сбил. Последним, что устоял во всей этой заварухе, оказался сын тайнинского старосты – Иван Думнов. У обоих лица разбиты до кровавых соплей, только у Ивана в глазах злоба не детская, как у мужика взрослого, а у Саньки наоборот, рот до ушей, пар от головы валит, потерял шапку большую в бою.

– Не велика потеря, отыщется, – подумал Санька и устремился к противнику, а замахнуться сил уже нет. Не было сил пустить кулаки в бой и у Ивана, схватили друг друга за пояса, мотают из стороны в сторону, а свалить не могут. Народ сгрудился вокруг этих мальцов. Крик, советы, подбадривания, даже на деньги споры пошли. А борцы едва ногами двигают. Чья возьмет? Санька ниже противника, и силой чуток слабее его и не будь он в обувке братовой, едва ли устоял под натиском Вани, но в этот праздничный день фортуна улыбнулась именно ему, а не сыну тайнинского старосты. Запнулся Иван о Санькин огромный валенок, пошатнулся, а Санек не промах, уловил этот момент и, собрав все силы, подпрыгнул и всей массой навалился на противника. Не выдержали ноги Иван веса тела Санькиного, подломились, и бухнулся тайнинский паренёк на утоптанный снег. Ружье Саньке Косареву прямо здесь и вручили, да в придачу патронташ с патронами.