Рождение Юпитера

– Начальник службы транспортной безопасности Сопряжения – благородный Огр Мейда, – ответил тот же искаженный голос.

– А-аха, – Шелли вздохнул. – Я понял. Повинуюсь.

Значит, вот откуда взялись «Дюрандаль» и «Экскалибур»! Старый, прескверный дедушка Огр инспектировал внесистемный сегмент транспортной сети, – он делал это как всегда с помпой и под охраной лучших боевых кораблей, – когда Шелли отправил сообщение по открытой частоте.

Старикашка наверняка потирает руки от удовольствия: судьба, наконец, свела его с одним из ненавистных Шелли.

– Я понял, – повторил Шелли. – Даю слово благородного, что не предприму попытки сбежать и предстану перед Советом прайдов, когда придет время. Если в этом есть необходимость, обязуюсь перемещаться под конвоем…

«Быть может, «бронзовые маски» уберегут меня от расправы Брута, – договорил он про себя. – Или от лап Огра Мейды».

На этот раз командир медлил с ответом. Наверняка, совещался с кем-то из высших чинов. Шелли ждал, с легким нетерпением переминаясь с ноги на ногу. Десантники скучали, наконечники их копий склонялись ниже и ниже.

– Нет необходимости в конвое, о благородный, – наконец проговорил командир. – Тебя ждут в центральной галерее Пирамиды. По счастливой случайности моему отряду приказано следовать туда же. Мы должны выступить незамедлительно. Ты, благородный, укажешь дорогу.

Шелли спустился с трапа на потертый бетон шлюза. В окружении десантников пошел к внутренним воротам, обходя дымящиеся лужи охладителя для промывки дюз. Командир махнул рукой, и створки ворот поползли в стороны. Шелли задержался, пропуская «бронзовые маски» вперед. Обернулся, бросил прощальный взгляд на «Золотой Сокол».

Кто теперь скажет, когда он снова окажется в уютной рубке космического дворца?

4

– Думаю, мы выбрали удивительный путь… Можно присесть?

Иерарх Лью Контон, худой и взъерошенный, стоял, покачиваясь, в дверях каюты. Ошеломленная столь внезапным высоким визитом Климентина откинула книгу и вскочила на ноги. Скрипнуло подвинутое кресло. Контон помотал головой и выставил руки ладонями вперед, призывая ее не беспокоиться. Сам же поплелся ко второму креслу. От Контона исходил едва ощутимый горчичный запах, и Климентина поняла, что руководитель миссии только что принимал наркотики.

– Рассуди сама, – стал развивать мысль иерарх, – сегодня каждый смертный, будь-то ученый из благородного прайда… будь-то рудокоп из внесистемного пространства… всех заботит одно и то же. Поскорее бы убраться из системы Солнца! – Он хлопнул руками по подлокотникам. – До того, как оно поглотит планеты Сопряжения! До того, как Солнце, потеряв стабильность, разольется кипящей плазмой по обитаемому космосу! Если бы ты знала, сколько проектов ежедневно присылают в комитет по науке и образованию при Пермидионе! Теперь даже Партия не столько занимает головы обывателей, как научные поиски. О-о-о! Это они называют свою возню – «научные поиски». Их определение, дорогая. На самом же деле большинство из скороспелых мессий – дилетанты и чистой воды обманщики. Они ведут речь о гиперпространстве, о сингулярностях, о параллельных вселенных и кораблях-призраках, а сами не в силах представить математической модели того, как их выдумка работает. Их деятельность не только бесполезна, но и вредна в нынешнее тяжелое время. Генерируя праздную суету, они крадут время: у меня крадут время, у тебя крадут время, у Бериллии и Рэндала крадут время. А времени нет. Совсем нет. А сделать надо очень много. На две жизни хватит.

Контон посмотрел в иллюминатор. Флагманский корабль миссии висел над изрезанной «шевронами» сферой Пангеи. Где-то внизу до сих пор дымятся руины наземной станции. Дым стелется низко, гравитация на Пангее – ой-ой! – почти стандартная единица. Неизвестно только, кто придумал этот стандарт, ведь подобных условий нет ни на одной другой луне Сопряжения, и пресловутая «единица» доставляет человеку уйму неудобств.

– Мы же движемся вопреки, – продолжил иерарх, сплетая и расплетая пальцы рук. – Они рвутся прочь, мы раскапываем корни. Нас называют слепыми романтиками, полоумными идеалистами. Обманщиками еще называют, шарлатанами. Говорят, мы выманиваем деньги из бюджета. И спускаем неизвестно куда. Пурбах… не тот, который адмирал, а тот, который в бюджетном комитете, – вообще перестал со мной здороваться. Еще говорят, будто мы крадем время у комитета по науке и образованию: я краду, ты крадешь… У них сегодня – термы и рабыни, завтра – трансляция Партии. А мы крадем время: какие-то раскопки на какой-то Пангее. Приходится вникать. Хотя – если вникнуть – есть ли смысл искать корни рода человеческого, когда вот он – горит последний закат над планетой?

Климентина молчала. Как всегда в присутствии иерарха она остро чувствовала собственную незначительность. Нет, она не теряла лицо, как, например, Бериллия, которая, случалось, от волнения не могла связать двух слов. Только все понятия для Климентины вдруг теряли привычную суть. Их форма расплывалась, словно мыльная пена по воде. Она конфузилась, старалась молчать и слушать, затаив дыхание. А если приходилось говорить, то непременно короткими фразами. Обычно Контона это устраивало.

Устроило и теперь.

– Что ты знаешь об аккреции? Ничего? Гелиостанции на орбите Юпитерекса зафиксировали рождение газового диска возле планеты планет… Солнце избавляется от разросшейся оболочки. Сбрасывает ее, точно змея кожу. Пока – на Юпитерекс.

Климентина представила, как солнечный ветер «обдувает» заряженными частицами окрестности газового гиганта. Как плавятся внешние спутники, состоящие наполовину из водяного льда. Несчастный Ганомайд, бедный Каллайсто…

– Нам повезло: между Солнцем и Центральным Сопряжением сейчас находятся Юпитерекс и Сэтан, – увлеченно рассказывал Контон, – девяносто процентов плазмы придется на их долю. Захватят магнитными полями, поглотят, впитают. Но хочу предупредить: Сопряжение ожидают значительные потрясения. Уверен, планетарных катастроф не избежать, как не избежать и появления непрогнозируемых аномалий. Кстати, гибель полевой базы на Пангее я связываю именно с солнечным выбросом. Вот так, моя дорогая Климентина! – Контон тряхнул седыми волосами. – Нам выпала честь наблюдать конец времен. И чем мы ее заслужили? Подумать страшно…

– Вы хотите что-нибудь выпить, иерарх? – несколько невпопад спросила она. Обычно бледные щеки зарделись от смущения.

Контон посмотрел на Климентину. Ей показалось, что глаза иерарха сложены из мозаичных стеклянных кусочков.

– Нет, благодарю, – ответил он. Вынул из кармана камзола-патагия шелковый платок и тщательно протер губы. А затем признался: – Я сегодня нюхал «колючку». Представляешь? Словно студиозус. Заперся в гальюне и нюхал, нюхал, нюхал… Сто лет не совершал ничего столь отвратительного, до сих пор мороз по коже… У меня ведь была мечта… Я ощущаю эйфорию, едва подумаю о том, что некоторых из вас, молодых людей, смог заразить… мечтой.

Он встал с кресла, пошатываясь, подошел к иллюминатору. Сказал, оставляя дыханием на стекле туманный след:

– На Пангее вдоволь застывших газов. Растопив их, возможно воссоздать плотную атмосферу. Гравитация планеты… да – планеты, а не планетоида, как принято называть сей удивительный объект, смогла бы удержать ее. Мы бы жили под открытым небом. Не под куполом, а под открытым небом! Представляешь? Как это, наверное, прекрасно, моя дорогая Климентина, жить под открытым небом!

– Да, иерарх. Представляю, иерарх, – поспешила согласиться Климентина.

– Наше небо стало бы нежно-голубым. Представь: ты поднимаешь глаза и видишь над собой не черноту холодного космоса, не сложную конструкцию фасеток биосферного купола, а уходящую в бесконечность бирюзу. Впервые за долгие миллионы тоскливых лет люди смогли бы покинуть стальные пещеры, душные купола, подземные норы и провонявшие тюремным смрадом Пирамиды. Мы бы вернули давным-давно утраченную свободу. Ведь свобода – это когда над головой настоящее небо.

– Я представляю, иерарх.

Контон прижался высоким лбом к иллюминатору.

– А знаешь, что бы мы сделали дальше? – спросил он глухим голосом, глядя на Пангею. – Не знаешь… Откуда?.. Я хотел изменить планету, превратить ее в мир мечты. Мы бы реконструировали магнитное поле! – Он повернулся, с вызовом взглянул на Климентину. – Грандиозно, правда? Ха-ха! Защитили бы Пангею от радиации естественным щитом. При помощи инфразвуковых излучателей я намеревался растопить внешнюю оболочку древнего ядра и сформировать течения в расплаве. Мы бы построили для человека дом, в котором он так сильно нуждался долгие годы…

Иерарх подошел к Климентине, положил ей на плечи холодные руки.

– Но тому, о чем я поведал, не суждено осуществиться – нет! – проговорил он слабеющим голосом; в мозаичных глазах заблестела влага. – И не мы виноваты, просто срок вышел. Что бы мы не намеревались предпринять, какие бы благие замыслы не лелеяли, какие бы добрые книги не собирались написать – время вышло! Мы уходим из этой Вселенной. Возможно по ту сторону жизни нас ждет иная форма бытия… Все возможно. Но, как ученый, я полагаю, что мы просто рассыплемся атомарной пылью по диску галактики. Из элементов, слагавших наши тела, когда-нибудь образуются новые звезды.

Иерарх отступил. Климентина опустила глаза. По раскрасневшимся щекам потекли горячие слезы. Ей было страшно и больно смотреть, как терзается этот не совсем трезвый пожилой ученый.

– Ты ведь из бесфамильных? – вдруг спросил Контон.

Климентина кивнула.

– Ты очень красивая. И тактичная. Тебя с гордостью примет всякий прайд. Твои гены омолодят и обогатят любую благородную ветвь Сопряжения. – Он поклонился. – Я благодарю за то, что выслушала старика. Кажется, «колючка» почти выветрилась из головы. Теперь я уйду. Еще раз – низкий поклон.

– Иерарх! – окликнула Климентина Контона. – Иерарх, я должна на время покинуть Пангею. Я отправлюсь на Тифэнию. Мой друг попал в беду, – пояснила она, хотя последняя фраза далась ей через силу. Очевидно, чудак Ай-Оу не желал, чтобы о нем говорили с посторонними.

– Ты вернешься? – спросил Контон, как показалось Климентине, с тревогой. С чего бы? Она ведь – рядовой техник… Иерарх улыбнулся: – Ты знаешь, а я ведь – вампир. Твоя вера и вера других молодых людей помогает мне жить, – признался он полушутя.

– Я вернусь, иерарх! – пообещала Климентина. – Я верю, что увижу это ваше «настоящее небо».

«Белая Кайра» Климентины развернула крылья над угольными гифами уранианских колец. Их было девять. Узкие и каменистые, они едва заметно колыхались под приливным воздействием спутников газового гиганта. Вещество, из которого состояли кольца – поглощающая свет пыль и мелкие каменные обломки, – текло медленно, где-то образуя уплотнения, где-то собираясь в пологие холмы. Кольца закрывали звезды. В своей мрачной торжественности они походили на бесконечную похоронную процессию.

Климентина повернула широкий нос «Кайры» к оптическому маяку. Маяк сиял над темной долиной колец, словно сверхновая звезда. Маяк подсказывал: вот здесь заканчивается межпланетная магистраль, вон там – переход на локальную.

Пришлось потратить время, кружа в лабиринте гравитационных направляющих. Вход в локальную сеть с нептунианского направления оказался закрытым: проходил досмотр торговый караван с Нереид. «Кайра» очутилась посреди столпотворения. Белому кораблику с черными крыльями слали приветственные сигналы грозные патрульные, одноместные прогулочные яхты благородных, сверкающие гирляндами огней лайнеры и мрачные, словно уранианские кольца, межлунные баржи; «пробки» для жителей Центрального Сопряжения – явление привычное.

На первый взгляд, в Сопряжении ничего не изменилось. На первый взгляд, эсхатологические пророчества иерарха – бред перенюхавшего «колючки» невротика. Все та же суета и толкотня на внутренних трассах, тот же блеск и изыск развлекательных судов и те же бесконечные вереницы торговых караванов.

Лежа на боку, плывет вокруг Солнца аквамариновый шар Урании. По-прежнему вуаль метановой дымки скрывает бурные атмосферные течения. Лишь едва заметные отсветы выдают свирепствующие в глубинах газовой планеты грозы, и время от времени достают до колец разноцветные дуги полярных сияний.

Наконец, «Кайра» нащупала открытый транспортный коридор и устремилась к внешним спутникам-близнецам – Оберону и Тифэнии.

Климентина собрала волосы в тугой хвост и приникла к визору ручного управления. У нее была страсть: она обожала собственноручно вести послушную «Кайру», ощущая всем телом каждый импульс маневровых и маршевых двигателей. Плазменный выброс из дюз на мгновение озарил пыльные дорожки колец. Урания поползла прочь, уступая господство в пространстве одной из дальних лун.

– Пирамида Тэг, ответьте! – воззвала к серо-желтому полумесяцу Климентина. – «Белая Кайра» просит разрешения на посадку. Это Климентина. Прошу принять мой корабль.

Через какое-то время она повторила запрос.

Прайд Тэг молчал.

Климентина кусала губы, ее терзали дурные предчувствия. Расстояние до Тифэнии таяло. Мимо «Кайры» пронеслась многолепестковая конструкция генератора гравитационных волн, а за ним – долгая цепь реакторной батареи. Ветвь магистрали оборвалась. Климентина тут же развернула «Кайру» дюзами к луне, носом – к Урании. Затормозила маршевыми двигателями, затем опять «перевернула» корабль и с уверенностью астроника-профессионала вывела его на низкую орбиту.

– «Белая Кайра»! – услышала Климентина предельно вежливый («Автоответчик, что ли?») женский голос. – Говорит Пирамида Баттиста: прайд Тэг не ответит. Мы сожалеем. Мы готовы принять корабль и оказать гостеприимство в соответствии с вашим статусом.

Климентина закрыла лицо ладонями. «Кайра» качнула крыльями. Поняв, что хозяйка отстранилась от управления, корабль самостоятельно подкорректировал орбиту.

«Можно больше не надеяться, – беззвучно шептали апатичные голоса. – Произошло непоправимое, произошло то, чего не должно было быть; то, чего ты так боялась. Спешить на помощь не к кому».

Она всхлипнула. Не открывая глаз, принялась обыскивать карманы комбинезона. Пальцы нащупали открытую пачку бумажных салфеток.

Что же случилось с безобидным чудаком?

Под брюхом «Кайры» тянулась изрытая метеоритными кратерами поверхность Тифэнии. Ископаемый лед, лежащий на дне каньонов и ущелий, нехотя отражал звездный свет. Тянулись ввысь в тщетной попытке достать юркую «Кайру» вершины древних вулканов. Над близким горизонтом поднялась Урания, показался полумесяц далекой, но яркой Эриэли. Над кольцами Урании сияли оптические маяки, вспыхивали и гасли дюзы маршевых двигателей тяжелых кораблей.

В Сопряжении ничего не изменилось. Только прайд Тэг больше не ответит.

– «Белая Кайра»! Прайд Баттиста ожидает твоего решения, – вновь напомнила о себе Пирамида незнакомцев.

– Это «Кайра», – проговорила Климентина, комкая в кулаке мокрую салфетку. – С превеликой… радостью и удовольствием… – она проглотила слезы, – я принимаю ваше приглашение. Надеюсь, вы прольете свет на обстоятельства, погубившие моих друзей. Я готова к приему пеленга.

– Мы будем счастливы оказать посильную помощь, – заверили Климентину. – Пирамида Баттиста расположена на северном полюсе. Радиомаяк активирован, мы ждем тебя, бесфамильная.

Красное Солнце попыталось угнаться за кораблем, но «Кайра» оказалась проворнее. Рассвет повернулся вспять, острые тени скалистых пиков расплылись, наливаясь чернотой ночи.

Был некоторый риск в том, что молодая женщина из бесфамильных принимает приглашение незнакомого прайда. В прошлом не раз случалось, что доверчивых особ удерживали насильно и пользовались ими в репродуктивных целях. И теперь ни одна благородная семья не отказалась бы от возможности обновить генетический материал. Тем более когда «возможность» сама идет в руки. Каждому смертному в Сопряжении известно, что за внешним лоском прайды скрывают неминуемое вырождение. Если бы не бесфамильные – люди с корректированным генетическим кодом, – память о божках Сопряжения сохранили бы только барельефы в обезлюдевших Пирамидах.

Бесфамильные – до завидного красивы и сильны. За воротами инкубатора смысл их существования сводился к одному: вдыхать новую жизнь в пожухлый цвет благородных. Они были независимыми внепрайдовыми единицами со статусом человека, никто не имел права пользоваться ими по принуждению. Однако чем бы бесфамильным ни приходилось заниматься в дальнейшем, каким бы образом ни случалось добывать пропитание, рано или поздно заложенный смысл брал над ними верх.

Но Климентина полагала, что смогла бросить вызов своей природе и обрести новый смысл на Пангее.

Заблуждалась?.. Или все же нет?

Она спросила «Кайру» об этих Баттиста. На Тифэнии они были единственными соседями Тэгов. Послушная «Кайра» вывела информацию на летный визор.

Действительно, прайду Баттиста принадлежало северное полушарие Тифэнии (прайду Тэг – южное). Весьма многочисленное семейство, лелеющее свое Древо Рода! Кроме того, покровительством прайда пользовались почти десять тысяч человек. Баттиста производили искусственное мясо, – кормили луны Урании, и дела у них шли куда лучше, чем у Тэгов.

Вскоре Климентина увидела первый купольный городок. Над прозрачной полусферой, сложенной из кристалликов-фасеток, кружила пара легких челноков. Латали ненадежный сегмент два ремонтных многонога. Синхронно вращались решетчатые антенны радаров, разбросанные по окрестным скалам.

Продолжая путь на север, «Кайра» оставила за кормой еще два купола. На сей раз они оказались металлическими, посеребренными изморозью. Скорее всего, под полусферами скрывались генетические фабрики Баттиста. Тогда Климентина заподозрила, что, приняв приглашение, она обрекла себя на дегустацию колбас и окороков. Эта мысль привела ее в еще большее уныние.

Этого только не хватало! Однажды в отрочестве Климентина попала на генетическое производство. Быть может, она оказалось излишне впечатлительной, но зрелище ворочающихся в чанах бесформенных кровоточащих кусков надолго лишило ее желания потреблять какую-либо пищу вообще.

Затем Климентина опомнилась. Она поняла, что умышленно замусоривает себе голову ерундой. О какой колбасе может идти речь, когда целого прайда больше нет?

Копченого мяса или же обычаев гостеприимства следует опасаться в таком случае?

Огни Пирамиды прайда Баттиста затмили звезды. Вокруг широкого носа «Кайры» вспыхнул венец из бело-голубого пламени, – корабль гасил скорость, нацелившись в открытые ворота.

Бронеплита встала на место, отгородив белый корабль с черными крыльями от холода и вакуума Тифэнии. От вечных сумерек луны, на которой нынче поселилась смерть.

Климентина не без удовольствия рассталась с утепленным комбинезоном – рабочей одеждой, без которой – никак на холодной базе миссионеров Пангеи. Обтянула себя радужной дубль-кожей, сделала видимыми модные на Трайтоне татуировки. Дубль-кожа – наряд откровенный, его стоило чем-нибудь прикрыть… Например, световой накидкой. Климентина наскоро выбрала оттенок, потом заставила зеркальную голограмму трижды обернуться кругом, и в итоге осталась довольной: густой оранжевый свет скрывал детали, которые не стоило демонстрировать каждому встречному, но позволял оценить ладную фигуру.

Она сошла с аппарели и удивленно приподняла подбородок: в шлюзе звучала музыка. Протяжная мелодия, один аккорд – один такт. К электронному звучанию инструмента были примешаны звуки живой природы: перестук капели, журчание ручьев, шелест листвы. А в воздухе пахло корицей. Причем так сильно, что совершенно не ощущались сомнительные ароматы дюзового охладителя и смазки ангарных механизмов.

Климентину встречали. Сдержанно и несколько виновато улыбалась высокая женщина средних лет. Очень красивая, почти бесфамильная, она была одета в темно-синее платье вдовы. Климентина поняла, что перед ней глава прайда. Наверняка муж погиб, и, скорее всего, в Партии. Что ж, в Сопряжении такое случается часто. Без жестокого контроля над численностью населения они бы давно исчерпали скудные ресурсы, которые можно воспроизводить под куполами на лунах газовых планет.

Слева от женщины стояли двое рослых парней. Глядя на их наряд, Климентина поняла, что не напрасно потратила время, создавая себе целомудренный образ. Оба молодых человека носили «скелетники» – нано-одежду, позволяющую рассмотреть каждую красную мышцу, каждый разноцветный орган. В некоторых уголках Сопряжения верили, что в здоровом виде внутреннего содержимого и заключена подлинная человеческая красота. Она догадалась, что в прайде мясопроизводителей разделяют это убеждение. Из традиционной одежды юноши носили лишь узкие плавки.

Для гостьи прайда Баттиста ситуация была предельно ясна: сейчас ей ненавязчиво предложат стать невестой одного из них. Парень – тот, что постарше – был ровесником Климентины, и вскоре его ожидала первая Партия. Перед тем как очутиться на «битом поле», юноше не терпелось продолжить себя при помощи какой-нибудь бесфамильной. Второй молодой человек оказался и вовсе юнцом. В отличие от старшего брата мышечную массу он нарастить не успел, поэтому в «скелетнике» чувствовал себя неловко.

Во всем был виноват идентификационный сигнал «Кайры». Корабль «выдал» хозяйку: выдал ее статус в Сопряжении, характеристики личности, даже ее портрет.

В иных обстоятельствах эти парни могли показаться ей милыми. Вырождение, по крайней мере на первый взгляд, их не коснулось.

Позади хозяйки прайда и ее сыновей стояли еще двое мужчин. Один из них был коренастым бородачом средних лет. Широкий в плечах и очень крепкий на вид, он носил простой комбинезон с металлическими вставками. Климентина рассудила, что это – либо близкий родственник, либо особо приближенное лицо – из тех, что не преминут положить одинокую женщину-иерарха под себя.

Рядом с бородачом стоял светловолосый мужчина. Свою неброскую, незапоминающуюся внешность он компенсировал за счет вычурности наряда. Этот благородный носил длиннополый сюртук-патагий с капиллярными узорами, белую сорочку с ажурным воротником, меховые панталоны, чулки оливкового цвета и кожаные туфли с пряжками. Правую руку он держал на рукояти меча, покоящегося в расшитых бисером ножнах . Климентина даже вспомнила, как такой меч называется: корд. Следом за названием меча в голову пришло имя: Хенцели. Прайд дознавателей Сопряжения.

Вот если бы светловолосый человек с незапоминающейся внешностью решил сменить яркое одеяние на обычный костюм, то с легкостью растворился бы в нем среди толпы. И не понять на глаз, кто он – то ли раб, то ли бедный благородный, коих полно в любой Пирамиде.

– Мое имя Силона Баттиста, – представилась хозяйка. – Мои сыновья: Анжело Баттиста и Энрико Баттиста.

Юноши с достоинством поклонились.

– Я – Климентина, – она склонила голову в ответ. – Я благодарна прайду Баттиста за приглашение.

– Эти двое благородных, – Силона Баттиста повернулась вполоборота к мужчинам, – Эдвин де Штарх – он занимается безопасностью Пирамиды, и Сабит, как ты, наверное, догадалась, – из прайда Хенцели.

Де Штарх поклонился молча, а Хенцели зачем-то добавил:

– Так-так! Какая своевременная встреча!

Климентина мгновенно насторожилась. Она не сомневалась, что молва не ошибается относительно длины рук самых известных в Сопряжении ищеек.

Вопреки опасениям Климентины Силона сразу перешла к делу:

– К сожалению, поводом для нашей встречи стали события трагические… Мы ошеломлены случившимся… Об этом даже трудно говорить вслух.

– Прошу вас, о благородная! Я ведь ничего не знаю! – взмолилась Климентина.

– Я оказался на месте в числе первых, – проговорил де Штарх гулким басом. – Я и дежурная команда спасателей прайда Баттиста. Сигнал бедствия Пирамиды Тэг пришел к нам с большим запозданием. Если ты помнишь, мы – на северном полюсе, а они – на южном. По невыясненной до сих пор причине отключилась система спутников-ретрансляторов. Когда мы прибыли, было уже слишком поздно.

– Все погибли? – спросила Климентина. Она изо всех сил пыталась сдержать слезы.

– За исключением одной пожилой женщины – все, – де Штарх опустил голову. Было видно, что и ему нелегко сообщать горькие известия. – Мы опечатали Пирамиду, залили то, что от нее осталось, водой, как поступают в подобных случаях.

Климентина кивнула: когда сердце прайда мертво, оно превращается в ледяной монумент. Так делают всегда, с диких времен, когда прайды боролись за выживание и гибли едва ли не каждый день.

Сабит Хенцели снова отвесил полупоклон.

– По требованию Пермидиона я прибыл на Тифэнию вести официальное расследование инцидента, – отрекомендовался он. – Возможно, с твоей помощью… э… Климентина, мне удастся прояснить некоторые обстоятельства трагедии.

– Возможно… – без энтузиазма согласилась Климентина.

– Мамочка, на нашей гостье лица нет! – обратился к Силоне ее старший сын. На самом деле, лица не было на нем самом: «скелетник» в этот миг демонстрировал Климентине прекрасно развитые лобные доли мозга своего носителя.