Автомат, стрелявший в лица

«Георгий Петрович вроде бы», – напомнил он себе, постучавшись в дверь. – «Хотя какая разница».

– Да-да, войдите, – донеслось из кабинета.

Марк вошел и сразу поздоровался.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте. Проходите, присаживайтесь. Вы Марк – брат Генри, верно?

– Да, это я.

– Приятно с вами познакомиться. Я Орлов Георгий Петрович. Новый лечащий врач Генри.

– Мне уже сообщили внизу.

– Замечательно. Тогда давайте сразу начнем с самого главного. Ваш брат… у него имеются еще какие-нибудь родственники в городе кроме вас?

– Бабушка. Но она не выходит из дома.

– Болеет?

– Вроде того.

– Она приходится бабушкой Генри по материнской линии?

– А это важно?

– В нашем деле любая мелочь важна.

– По материнской.

– Хорошо, – произнес врач, сделав записи в карте пациента. – Больше никого из родни?

– Никого.

– Простите… а мама ваша погибла в автомобильной аварии, так ведь?

– Да…

– И все стряслось прямо на глазах Генри?

– Да… его смогли вытащить из покореженного автомобиля, а мама осталась зажатой внутри салона. Она сгорела заживо.

– Так, значит, это после смерти мамы у Генри начались проблемы с психическим здоровьем?

– Да, после случившегося он замолчал на полгода… полностью ушел в себя.

– А можете, пожалуйста, рассказать про вашего отца? – приготовившись записывать, поинтересовался Георгий Петрович.

– Папа трудился на металлургическом заводе, что находится в Бедняцком Квартале… работу в городе он найти не мог. Чтобы прокормить нас с Генри он работал в двойную смену, и даже не смотря на это денег нам все равно не доставало. Кроме того ему постоянно задерживали зарплату и лишали премий и надбавок без всяких на то причин. Отец попросту сгорал на работе, теряя здоровье… теряя вес. В какой-то момент он весил меньше пятидесяти килограммов. А в одно утро он просто не проснулся.

– И вы с Генри оказались в интернате?

– Да.

– Почему вас не забрала бабушка?

– Не знаю. Об этом лучше у нее спросить. Хотя меня в принципе это как-то никогда не интересовало, – признался Марк.

– У вас с ней плохие отношения?

– Я бы не сказал, что эти отношения вообще есть.

– Ясно. Что случилось дальше?

– У вас ведь наверняка написано об этом?

– Записи лишены всяких подробностей, которые порою могут пролить свет на многие вещи. К тому же записанное часто отличается от действительного, – с сожалением заметил врач.

– Ладно, – уступил Марк. – Спустя полгода Генри попытался покончить с собой, но у него ничего не вышло… а затем он еще напал на воспитательницу с ножом и едва ее не прирезал. После нападения его определили сюда.

– Про попытку самоубийства я не знал. Видимо, он пребывал в крайнем отчаянии, – и в карте пациента была сделана какая-то запись. – А насколько сложно вы перенесли потерю родителей?

– Я бы не хотел об этом говорить. У вас еще имеются какие-нибудь вопросы касаемо брата? – поглядев на стенные часы, спросил Марк.

– Нет, но… подождите минутку… не уходите еще… – Георгий Петрович достал из стола лист бумаги. – Поставьте внизу, пожалуйста, свою подпись и инициалы.

– А что это?

– Там говорится о том, что вы даете согласие на то, чтобы Генри начал прием нового лекарства… экспериментального, так сказать.

– Оно ему поможет?

– Не можем знать наверняка, – честно ответил врач, – но должно. Будем на то надеяться.

– Ладно, – произнес Марк, быстро разобравшись с документом.

– Кстати, – припомнил Георгий Петрович. – Генри опять начал писать письма для мамы. Похоже, что текущее лечение ему не особо помогает, так что новое лекарство сейчас будет очень даже к месту.

– Вам виднее. Надеюсь, он в конце концов поправится.

– Обязательно. Вы сейчас к нему?

– Да.

– Хорошо. И насчет его писем… не пытайтесь открыть ему глаза на истинное положение дел, здесь необходим аккуратный подход.

– Я это и сам понимаю.

– Вот и славно. Ну, всего доброго.

– До свидания, – Марк выбрался из глубокого кресла и оставил кабинет.

***

– Привет, Марк, – радостно закричал Генри, завидев в дверях брата.

– Привет, братишка.

– А ты надолго?

– Пока не выгонят.

– Ха-ха-ха, – звонко рассмеялся Генри. – Хорошо ты шутишь… хорошо.

– Рассказывай, как у тебя дела.

– У меня все хорошо. И врачи говорят, что у меня все хорошо. Здесь у всех все хорошо. А еще меня пригласили на свадьбу.

– Правда? – присаживаясь на стул, искренне удивился Марк. – И кто же?

– Лиза из соседней палаты. Она выходит замуж за парня из двести седьмой.

– А персонал в курсе?

– Кто?

– Врачи в курсе?

– Нет, их решили не приглашать, иначе они испортят нам весь праздник. И не выйдет у нас никакого веселья.

– Это уж точно.

– У нас будут торты, сладости и вкусные напитки. Жаль, что тебя не пригласили на свадьбу.

– Ничего страшного. Главное, ты повеселись, – хлопнув брата по плечу, улыбнулся Марк. Уж лучше мир иллюзий, нежели мир суровой реальности, подумал он, вспомнив слова врача про аккуратный подход к обнажению истинного положения дел.

– А ты там у себя веселишься? – поинтересовался Генри.

– Стараюсь.

– А бабулю навещаешь?

– Нет.

– Почему?

– Не хочу выслушивать ее глупости.

– Какие?

– Да самые разные… преимущественно те, которые она услышала по телевизору.

– Нехорошо.

– Что именно?

– Что бабулю не навещаешь. Как я ей «привет» тогда передам, если ты к ней не заходишь? – огорчился Генри, и улыбка с его лица исчезла.

– Ладно, как-нибудь на днях я к ней обязательно загляну и передам твой «привет», – успокоил брата Марк.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Точно?

– Точно-точно.

– Хорошо… очень хорошо, – и сразу повеселев, Генри вдруг сполз на пол, встал на четвереньки и с головой залез в тумбочку, стоявшую у кровати, откуда очень скоро выбрался с целой охапкой мятых бумажных листов. – Хочешь посмотреть мои рисунки?

– Конечно! – откликнулся Марк.

– Вот, – и Генри протянул первый рисунок, на котором он изобразил большой ровный прямоугольник, закрашенный красным цветом. – Это машина горит.

– Машина? – неуверенно переспросил Марк.

– Ага, мне она во сне приснилась… вот еще, – и перед лицом Марка оказался второй бумажный лист, на котором был начертан овал, перечеркнутый множеством тонкий линий.

– И что означает рисунок?

– Овал – это я. А лини – черви, и они меня едят, потому что я умер.

– Такое лучше не рисовать.

– Почему?

– Плохой рисунок… то есть ты его хорошо исполнил, но в нем заключена негативная энергетика. Понимаешь?

– Не очень…

– Ну, вот почему ты решил нарисовать себя мертвым?

– Мне это тоже приснилось… что я лежу в земле, и по мне ползают черви. Много червей. И так щекотно от них стало, что я даже проснулся.

– Понятно… а вот тут ты что изобразил? – Марк показал на четыре круга, над одним из которых стоял крестик.

– Нашу семью. Папа ведь умер… и это нехорошо.

Больше Марк ничего уточнять не стал.

«Удивительно… и все же он позабыл о дне аварии. Какое счастье, что он сумел-таки забыть тот злополучный день».

– Приемный час окончен, – объявила медсестра, прошедшая по коридору, так что Марк вздрогнул, и мысль его тут же улетучилась.

– Вот меня и выгоняют.

– Ха-ха-ха! Я так не умею шутить, как ты, – снова рассмеялся Генри и, завидев, что брат действительно засобирался, добавил, – подожди!

– Что такое?

– Я написал для мамы письмо. Ты его отправишь ей по почте?

– Обязательно.

– Спасибо, – широко улыбнулся Генри.

– Ну, я пошел. Пока, братишка.

– Пока, Марк. Ты ко мне еще придешь?

– Конечно. Ведь у меня больше никого нет кроме тебя.

– И привет бабуле не забудь передать.

– Само собой.

7

Почти всю ночь Марка мучили кошмары. Одни жуткие образы, возникавшие в его сознании, сменялись другими, не давая никакого отдыха. Одни хищные мысли, вгрызавшиеся ему в голову, чередовались с другими, не давая никакой передышки. Ему против собственной же воли приходилось считаться с ними, ведь как можно не принять во внимание то, что насильно влезло в твою черепушку и во всю мочь заявило там о себе. В голове стоял шум, гул, и то и дело вспыхивали яркие картинки.

Сперва Марк увидел горящий автомобиль, затем разглядел мать, зажатую внутри машины. Языки жаркого пламени съедали ее тело, и он никак не мог ей помочь. От бессилия он почти что заплакал. Очень скоро автомобиль сгорел, превратившись в сплошные черные угли. Где-то среди них остались и угольки его матери. Не желая больше наблюдать данную картину, Марк зажмурился. Зажмурился, не понимая того, что пребывает во сне, и вдруг услышал шаги. К пепелищу подошел какой-то человек. Это был Генри. По рукам брата, лицу и одежде ползали черви. Даже в его густых волосах эти отвратительные создания умудрились обустроить себе жилище – там они кишмя кишели. Марк снова закрыл глаза и, что было сил, постарался прогнать жуткий образ. Вот Генри распылился на миллиард частиц, черви растворились вслед за ним, а пепел разнес ветер, и в сознании наконец образовалась умиротворяющая пустота. Но не бывает так, чтобы на пустое место не приползла какая-нибудь новая скверная мыслишка. Марк всем своим существом силился не допустить возникновения нового кошмарного образа, и, тем не менее, в темноте уже вырисовывались мрачные трубы металлургического завода, на котором когда-то трудился его отец. Сам папа, худой, высохший и бледный, успел появиться лишь на секунду, и на него тут же обрушился гигантский мощный кулак Толстяка, непонятно откуда здесь взявшегося. Толстяк смеялся и курил толстую сигару. Его толстые щеки тряслись от смеха, и сам он трясся, как ослизлый студень. Не пришлось долго ждать, как вокруг него собрались и остальные. Старик. Брюнетка. Мрачный Человек. Даже Девчонка забралась в это сновидение… и тут Марк услышал батарейный звон.

Он тут же проснулся, подскочил в своей кровати и осмотрелся кругом. В комнате стояла гробовая тишина. За окном лил дождь.

– Что, Камешек, тоже не спится? Тоже мучают кошмары? – спросил Марк, посмотрев на Камень, едва заметный в темноте. – И снова дождь, – вздохнул он, переведя взгляд на окно. – Когда это уже наконец прекратится, не знаешь? Если никогда, то уж лучше пускай наша планета поскорее сгорит в ядерном пламени. Невыносимо жить, когда с неба бесконечно льет, как из ведра. Невыносимо жить, когда… – и не успел Марк завершить начатую мысль, как ее вдруг зажевало, и она заела на одном моменте.

«Невыносимо… невыносимо…»

Неотвязная мысль бомбардировала разум раз за разом, как тяжелый бомбовоз – мирный город при каждом новом авианалете. В голове рвались снаряды, и там воняло гарью. А еще там пахло нескончаемым дождем. Уже хорошо зная, как подавлять подобные мысленные бунты, Марк поднялся с кровати, взял со стола ручку и принялся легонько постукивать ею по Камню – своему спасительному оберегу. Почти сразу бомбовоз заглох и рухнул где-то на окраине сознания. И в голове снова установились мир и порядок. Марк выдохнул и, возвратив ручку на место, произнес:

– Раз уж мы все равно не спим, то и солнце могло бы поторопиться с восходом. Чего уж тянуть, как считаешь?

Но время шло медленно, ни под кого не подстраиваясь. Марк успел побродить по комнате, посмотреть в окно, посидеть за столом, а когда ему все это наскучило, то лег в кровать и на минутку прикрыл глаза. Так и не дождавшись восхода солнца, он заснул крепким сном, и под утро ему приснилось чудеснейшее сновидение.

Ему приснилось, будто бы настал новый день, и будто бы он проснулся в черной, как сажа, кровати посреди черной комнаты, все стены и мебель которой тоже были черными. Затем он поднялся с постели, подошел к черному окну и увидел, что ветер разносит по черной улице черный пепел. Пепел заживо сгоревшего мира. И вдруг ему стало легко и спокойно на душе, ведь не осталось больше на всем белом свете ни одного мерзавца. Ни Толстяка, ни Старика, ни Брюнетки, ни Мрачного Человека. Никого! И даже Девчонка перестала существовать. Лишь руины и пепел напоминали о том, что когда-то здесь водился уроборос.

8

Из истории пациента.

Врач. Вам снятся сны?

Марк. Да.

Врач. Это хорошо. Что приснилось в последний раз?

Марк. Огромный великан, который имел сто голов с огненными глазами. Некоторые его головы рычали, как львы, другие выли подобно волкам. Он бежал, куда хотел, все круша на своем пути. Он легко ломал толстые деревья, будто это были тонкие тростинки, топтал и калечил людей, разбирал их жилища на части и при этом постоянно глядел на меня. Затем он пошел в мою сторону, но сон внезапно оборвался – я проснулся.

Врач. Сможете нарисовать великана?

Марк. Нет.

Врач. Почему?

Марк. Я не умею рисовать.

Врач. А что умеете?

Марк. Ничего.

Врач. Совсем ничего?

Марк. Совсем.

9

Ночной мрак постепенно редел и сменялся полумраком серого дождливого утра. Настал еще один день.

Марк с неохотой выбрался из-под одеяла и подошел к окну. Там все то же: люди, вновь спорившие из-за стоянки; разный мусор и грязные желтые листья на мокром асфальте. Машины, жильцы, непогода. Марк даже не стал открывать окно, поскольку уже знал, что услышит. Ругань жильцов, завывания ветра, грохот коптящих бульдозеров. Шумы и виды типичного панельного двора.

Затем Марк прошел в ванную, чтобы умыться. Сегодня он собирался отправиться в центр города, чтобы записаться на прием к Толстяку, так что следовало привести себя в порядок. Он склонился над раковиной и плеснул в лицо холодной водой, после чего посмотрел в зеркало и скривил рожицу.

«Ну, и физиономия», – подумал он, беря тюбик с зубной пастой.

Он почистил зубы, причесался, вышел из ванной и погасил свет.

***

Марк выбрался на улицу и тотчас оказался в окружении многоквартирных высоток. Эти огромные заводы, перерабатывающие людей в труху и кости, вздымались до самых небес. Их черные подъездные пасти, не зная отдыха, каждый месяц принимали новые коляски с новорожденными, взамен выплевывая новые гробы со сморщенными усохшими стариками. Процесс этот был хорошо отлажен и давно поставлен на поток. Вот и сейчас из одного подъезда вынесли здоровенный гроб. Шесть человек, похожих на муравьев, тащили его к автобусу, другие плакали или просто наблюдали за работой грузчиков. Марка происходящее ничуть не заинтересовало, ведь он и понятия не имел, кто там умер. Кто именно из тысячи его соседей? Так что он просто накинул капюшон и пошел прочь от панельных гигантов к автобусной остановке.

Почти сразу к остановке подкатил длинный зеленый автобус, из каждого окошка которого глядело бледное лицо. Марк забрался в транспорт – одним чахлым лицом стало больше. Чтобы ему никто не мешал, он прошел в самый конец салона и плюхнулся на свободное сиденье, после чего достал из внутреннего кармана куртки письмо Генри, предназначавшееся для умершей матери. Немного подумав, он порвал бумажную оболочку и вынул аккуратно сложенный пополам лист.

«ПРИВЕТ МАМА. ЭТО ГЕНРИ. У МЕНЯ ВСЕ ХОРОШО. А КАК У ТЕБЯ ДЕЛА? ВРАЧИ ГОВАРЯТ ЧТО СКОРО МЕНЯ ВЫПИШУТ. ТОГДА Я СМОГУ К ТЕБЕ ПРИЕХАТЬ. ТЫ МНЕ ПОКАЖЕШ СВОЙ ДОМ. НАВЕРНО ОН ОЧЕНЬ БОЛЬШОЙ И ХОРОШИЙ. И КРАСИВЫЙ. ИНОГДА Я ЕГО РИСУЮ. ИНТЕРЕСНО КАКИМ ОН ОКАЖЕЦА НА САМОМ ДЕЛЕ? У МАРКА ТОЖЕ ВСЕ ХОРОШО. ОН МЕНЯ ИНОГДА НАВИЩАЕТ. А НА СЧЕТ БАБУЛИ НЕ ЗНАЮ. ОНА КО МНЕ СОВСЕМ НЕ ПРИХОДИТ. ЖАЛЬ ЧТО ТЫ В ДРУГОМ ГОРОДЕ И ТОЖЕ НЕ МОЖЕШ ПРИТИ. НАМ БЫЛО БЫ ХОРОШО В ДВОЕМ. И ВЕСЕЛО. А ЕЩЕ У НАС В БОЛЬНИЦЕ СКОРО БУДИТ СВАДЬБА. ТОЛЬКО ВРАЧИ ОБ ЭТОМ НЕ ЗНАЮТ. НО ИМ И НЕ НАДО ТАКОЕ ЗНАТЬ ИНАЧЕ ОНИ ВСЕ ИСПОРТЯТ. ЛАДНО МНЕ НАДО ИТИ. МЕНЯ ЗОВУТ. ПОКА. ТВОЙ ГЕНРИ».

Марк откинулся на спинку сиденья и съежился, чтобы никто не увидел его слез.

«Пускай лучше так… пускай лучше считает, что она жива. Пускай лучше думает, что когда-нибудь сможет ее увидеть. Даже самая призрачная надежда будет лучше мрачного отчаяния», – подумал он, и в голове его сразу же возник образ заживо сгоревшей матери.

По салону как будто потянуло гарью. Марк в тревоге огляделся, но никто из пассажиров, похоже, не ощутил странного запаха.

«Совсем уже схожу с ума».

А затем к образу матери добавились образы умершего от истощения отца… и брата, лежащего в могиле и покрытого сотней червей. Марк испугался того, что залезло к нему в черепушку, и нелепо зашевелил губами, попытавшись отогнать паразитарные и высасывающие из него всю энергию мысли. Он вел баталию с собственным же разумом, но, как и всегда, сильно уступал в этой битве. Кошмарные мысли не слушали никаких уговоров и угроз и преспокойно продолжали бомбардировать сознание своей жертвы. Колдобина за колдобиной. Выбоина за выбоиной. Автобус катил по мокрым улицам серого города, а Марк отчаянно сражался, пытаясь защитить границы своего сознания. Страшные видения рассеялись лишь тогда, когда автобус подъехал к нужной остановке.

***

На подходах к стоэтажному офисному зданию было черно от офисного планктона и маркетинговых муравьев. Люди с портфелями под мышками, с зонтами над головами, в деловых костюмах и с пакетами фастфуда в руках безостановочно сновали туда-сюда. Взору Марка предстал настоящий паноптикум причудливых существ, для которых во всем целом мире не существовало ничего, кроме сплошной работы. Лавируя в людской толчее, он подобрался к зданию из голубого стекла. Оно немедленно проглотило его, и он, оказавшись внутри, ощутил прескверный запах… какой-то чересчур стерильный и пластмассовый. Запах, которому недоставало глубины и яркости.

«И вот этим они здесь дышат на протяжении целого дня?» – ужаснувшись, подумал Марк.

Отыскав глазами нужную стойку регистрации, он направился прямиком к ней.

– Здравствуйте, – поздоровался Марк. – Я бы хотел попасть на прием к директору металлургического завода.

– Как зовут? – не поднимая головы, тихо спросила секретарша.

Марк не расслышал, о чем его спросили, а потому просто кивнул и на всякий случай добавил:

– Да.

– Что «да»? – оторвав глаза от журнала, переспросила женщина.

Он замялся и не нашелся, что сразу ответить. Тогда она повторила свой вопрос.

– Как зовут?

– Меня?

– Ну, не меня же!

– Марк.

– Вы записаны на прием?

– Нет, но я бы…

– Тогда ничем не могу помочь, – и она снова уставилась в журнал.

– Но я бы хотел записаться.

– А по какому вопросу вы вообще пришли?

– Я… я…

– Да-да, вы! По какому?

На миг установилась шумная тишина: шумел лифт, у кого-то звонил телефон, за окном на улице ревела автомобильная сигнализация, а Марк тихонько размышлял, наспех пробуя на вкус разные ответы. Наконец, спустя пару секунд, он подобрал нужный.

– Меня прислали от профсоюза рабочих.

– Опять какие-то проблемы?

– Верно, – неуверенно кивнул он.

– Не надоело вам еще самим ходить да жаловаться?

– Нет.

– Плохо, что «нет», потому что я ничем помочь не могу.

– Но на прием-то попасть…

– Ничем помочь не могу, – холодно повторила секретарша.

– Рабочие собираются писать жалобу в инспекцию труда.

– Пускай пишут.

– Вы не понимаете, дело серьезное. На заводе случился несчастный случай, и пятерых человек сильно покалечило. Начальник цеха постарался замять это дело, но рабочие негодуют. Так что это лучше обсудить с директором.

– Сами на месте не решите?

– Боюсь, что без директора никак не получится.

– Ладно, – тяжело вздохнув, ответила секретарша. – Его сейчас нет на месте и завтра тоже не будет, но я могу записать вас на следующую неделю. Потерпят ваши работнички?

– Да, спасибо.

– Когда придете, можете сразу подниматься на тринадцатый этаж, там вас сориентируют.

– Хорошо, еще раз спасибо. До свидания.

– Всего доброго.

«Ну, вот и все, заберу у Макса автомат и дело в шляпе», – решил Марк, покидая стоэтажную громадину.

10

Октябрьский дождь лил уже много дней подряд. Промокший почти насквозь, Марк стоял в темном подъезде и держал палец на звонке. Наконец дверь отворилась, и на пороге показался улыбающийся Макс.

– А мы как раз тебя дожидаемся!

– «Мы»? – уточнил Марк.

– Не поверишь! Ко мне Черепаха в гости заехал.

– И в самом деле, что-то невероятное, – проходя в прихожую, проговорил Марк.

– А вот и наш дружище собственной персоной! – из гостиной выполз расфранченный Черепаха. В нем с легкостью читалась семейная жизнь: жена, ребенок, кредиты. Чрезвычайно исполнительный и всегда готовый служить на благо своей фирмы, он даже в свободное от работы время носил на груди бейдж.

– И как это тебя отпустила твоя благоверная? – воскликнул Марк, завидев старого приятеля.

– Она к матери уехала… на семейное торжество.

– А тебя, выходит, оставили?

– Я ж работаю.

– Точно, все время забываю об этом.

– Ладно, давайте на кухню, – позвал всех Макс. – У меня целый холодильник выпивки.

***

Они сидели за столом и пили…

– И как тебе в новой квартире? – поинтересовался Макс. – После съемной-то комнаты, наверное, точно в царские хоромы перебрался?

– Точно! – согласился Черепаха, широко улыбнувшись. – Просто небо и земля!

– И на сколько лет ипотека?

– Двадцать.

– Двадцать? – Марк чуть не поперхнулся, услышав это. – С ума сойти! На протяжении двадцати лет только и думать, что о деньгах, да о выплатах!

– Пустяки, – отмахнулся Черепаха. – Моя фирма надежная, и вообще в следующем месяце меня повысят, так что я думаю еще и машину взять. И жена также думает.

– Да ты, дурачье, даже расплатиться за все это не успеешь, как вы уже вместе жить не будете.

– Поаккуратнее с языком, – погрозил кулаком Черепаха, раскрасневшийся и уже изрядно пьяный. – И вообще жена ко мне относится как к богу.

– Не сомневаюсь. И что она у тебя выпрашивает? О какой очередной безделушке молит?

– Ни о какой!.. вы… да вы просто мне завидуете, два жалких неудачника, – гордо отчеканил Черепаха, после чего делано расхохотался во весь голос. – Жалкие неудачники! Даже работу найти не можете!

– Да не ори ты, как альбатрос, – возмутился Марк.

– А как орет альбатрос?

– Как осел.

– Хм, – словно что-то припомнив, произнес Макс. – А знаете, чей еще крик напоминает ослиный?

– И чей же?

– Пингвинов.

– Откуда знаешь?

– По ящику видел. Они вот так орут, – и Макс тоже заголосил во всю мочь.

– Да не орите вы! Я глохну от вашего ора, – негодовал Марк.

Его друзья еще некоторое время покричали, посмеялись, а когда совсем выдохлись, налили себе по стаканчику и выпили.

– А читали последние новости? – поинтересовался Макс, утерев выступившие от смеха слезы и поглядев на товарищей.

– Мне некогда, – признался Черепаха. – Весь в делах.

– А я их вообще не читаю, – ответил Марк.

– Эх! – отчаянно махнул рукой Макс. – Короче… вчера за городом на железной дороге нашли чьи-то отрезанные ноги. Ноги есть, а тела нет! Представляете?

– Это как? Куда тело без ног могло подеваться? – опоражнивая стакан, спросил Марк.

– Может, на руках уполз? – предположил Черепаха.

– А ты попробуй на одних руках уползи! Далеко ли получится?

– Вряд ли.

– Да и зачем куда-то уползать, если тебе отрезало ноги? Помощи следует дожидаться.

– Так а если поблизости никого нет? Вот человек и уполз за подмогой.

– Глупости!

– Тоже думаю, что глупости, – высказался Макс. – К тому же полиция прочесала весь район и никого не нашла.

– Так а какая официальная версия?

– Предполагают, что кто-то из больничного персонала так развлекается, подбрасывая на пути ампутированные конечности. Ведь похожее уже случалось и ранее. Помните, как месяц назад на нашей железнодорожной станции нашли отрезанные ноги?

– Не помню. Говорю ж, мне некогда следить за новостями, я все время в работе, – пробурчал себе под нос Черепаха.

– А я и вовсе их не читаю, – напомнил Марк.

– Эх! – снова махнул рукой Макс. – Короче… о чем это я… ах, да… случалось, в общем, и раньше такое, так что это просто кто-то развлекается.

– Неплохие у кого-то развлечения, ноги налево и направо разбрасывать, – улыбнулся Черепаха.

– А что, если в городе орудует серийный маньяк? – предположил Марк. – Кого он выбирает в качестве своих жертв, интересно. Ноги мужские или женские были?

– А ты попробуй разбери, чьи они! Ноги разные бывают… и у баб, и у мужиков… тем более что, как сообщили, ноги с гангренами все… так что да, наверняка больничные.

– Ну, раз больничные, то и ладно. Спокойнее будет ходить по улицам города, – заключил Черепаха.