Когда поют киты

–Смотри, здесь он особенно красивый. Как будто с другой планеты. Я даже не всегда узнаю его, это очень странно.

Мне было все равно, я смотрела только на Томаса. Его лицо в лунном свете казалось ещё более красивым, чем я его видела обычно. Он улыбался, а я ему в ответ. Здесь, на берегу, ночью, он был совершенно другим, ничего не держало его, он был каким-то более свободным.

–Ты смотришь на меня уже около часа и не отводишь взгляд, что-то не так?

–Нет, все в порядке. Я просто… ты очень похож на океан…

–Правда? Чем?

–Вы оба сильно меняетесь ночью. Только океан успокаивается, а ты наоборот становишься более открытым и раскованным.

Улыбка опять проскользнула по нему, и он повернулся ко мне:

–Как и ты. Днём ты прячешься за стеклом, а ночью переходишь его. Мы все становимся свободнее. Ночь-время, когда все то, что так долго мы стараемся прятать в течение дня, выходит наружу. Это единственный момент, когда пора показать запрятанное.

–А зачем ты прячешь такого открытого человека внутри? Разве это плохо? У тебя было бы больше друзей и людей вокруг в общем.

–Ты думаешь, мне это нужно? Нет. Я об этом даже не думаю. Просто так интереснее: меньше людей, больше свободы.

–Это странная мысль. Тебе не могут ограничить свободу, если ты этого не позволишь.

–Ты, наверное, единственная, кто так думает. Если сильно захотеть, ограничить можно даже безграничное пространство.

Стало тихо. Волны осторожно наступали на берег. Темное небо безжалостно сбрасывало звезды. Все было спокойным. И мы тоже. Он попытался взять мою руку, а я не стала сопротивляться. Так мы сидели очень долго, пока Томас не встал.

–Пора домой, скоро будет рассвет.

–Уже? Я не заметила.

Он снова улыбнулся и повёл меня к дому. Во всех домах было ещё темно, нас никто не видел. Это была абсолютная свобода.

–Ты каждую ночь ходишь на берег?

–Почти. Иногда бывает тяжело выйти незаметно.

–Если ты снова пойдёшь, предупреди меня, -я почему-то смущалась, хотя не предлагала ничего, кроме просто встречи.

–Хорошо. Но не сегодня, мне нужен будет поспать. И тебе тоже. Лучше ложиться сейчас.

Он развернулся и пошёл. Просто так. Развернулся. Видимо, начало нового дня его опять связывало. Это была первая ночь, когда я не чувствовала себя одинокой. И последняя. Он долго не общался со мной, и мне стало страшно, вдруг что-то произошло. Отец все больше времени проводил на маяке, тишина в дома сводила меня с ума, и все, тогда я решила для себя все. Я пришла к нему. Мне нужно было понять, почему, что произошло. Наверное, это самое глупое решение в моей жизни. Что для тебя красота?»

–Для меня?

–А, извини, забыла, что ты здесь, решила по привычке у стульев спросить… Конечно, для тебя.

Свен был удивлён и озадачен этим вопросом.

–Ты красивый молодой парень, но в моем понимании красоты. А что для тебя красота?

Она не сводила с него глаз и ждала ответа. Парень чувствовал, когда она сверлит внутри него огромную дыру, но ничего не мог с этим сделать. Тишина давила на него.

–Для меня…– в мыслях была суматоха: картины Ван Гога, скульптуры Родена, пейзажи за окном маяка, молодые девушки,– наверное…-ещё уйма всего, но он остановился на том, что видел когда-то утром, -дети… нет, улыбка… Да, точно. Любая улыбка для меня красива. Неважно сколько тебе лет, какой у тебя цвет глаз и форма лица, я люблю смотреть на улыбающихся людей.

Фрида продолжала смотреть в Свена. Они снова замолчали, пока наконец она не улыбнулась.

–Странно слышать это от тебя. Но очень приятно. Ты не такой, каким я себе нарисовала.

Свен не знал, что он стал объектом психологического анализа до сих пор.

–Но к чему был этот вопрос?

Улыбка исчезала так же быстро, как и появилась. В голове женщины быстро пробегали картины, сменяя светлое небо серым, мелькали деревья перед глазами, дома, машины…

«Я пришла, чтобы понять… Но дверь открыл не он. Она, кстати, тоже улыбалась, но была такая неестественная, такая пустая… Эта улыбка иногда снится мне в кошмарах. Его мать. С виду милая женщина, оказалась демоном, самым настоящим. Она пригласила меня в дом… Я даже не думала…

–Проходи, деточка, Томас не дома, он пошёл на пирс с друзьями.

Это была ложь, я поняла только сейчас, когда окунулась туда снова. Она лгала мне, улыбаясь.

–Но Томас не гуляет ни с кем из…

–Деточка, ну как же ты можешь знать все о моем сыне, у него очень много друзей, может, он просто не хотел тебе об этом говорить. Так бывает, когда не хочешь открываться человеку.

–Что?

Я смотрела на эту ядовитую улыбку, которая как будто была нитками пришита к ней, уже тогда она меня раздражала.

–Послушай. Давай присядем. Ты же понимаешь, что мой сын красивый мальчик? Можешь не отвечать, я вижу ответ в твоих глазах. Ты видишь наш дом, он достаточно богат и красиво обставлен. А ещё Томас любит игрушки. Ты же понимаешь?

Я была не такой уж взрослой, как я думала, я не понимала, чего хочет эта женщина.

–Не совсем…

–Мой сын любит играть, но он уже достояно взрослый, чтобы играть в игрушки, которые мы ему покупаем. Он нашёл себе другую. Бедную маленькую девочку, дочку смотрителя маяка. Такую невинную и беззащитную, абсолютно свежую игрушку. Но он уже наигрался.

–Вы хотите сказать…-Я уже сказала. Малышка, посмотри на себя. Ты же типичная мечта для местного рыбака, а моего сына ждёт грандиозное будущее, твой отец сам сказал это. Томас очень способный мальчик, его ждут великие дела, ему легко даются науки. А ты… Прости, но боюсь, ты не вписываешься в планы моего сына. Он очень скромный мальчик и никогда не скажет этого напрямую, даже хорошо, что ты сама пришла, я все рассказала тебе. Я уверена, что ты найдёшь здесь себе хорошего мужа, это общество тебя примет. Но для большего…

–Хватит!-Слезы сами текли, я не могла из контролировать, -я все поняла.

–Я знала, что ты умная девочка.

–Не думала, что ваш сын пойдёт за красотой, ведь мне он говорил о внутреннем наполнении.

–Боже мой, ты совсем ещё ребёнок, -боже эта улыбка, она так и не сходила в течение всего разговора, -ты ещё многого не знаешь и не понимаешь. Он из другого мира, воспитан иначе, он слушается нас и никогда бы не стал связывать себя чём-то серьезным с простушкой.

Я смотрела на неё и не могла понять: что такого я ей сделала, что она вбивает в меня свои слова, как гвозди? Мне было больно, я хотела просто уйти, но не могла…

–Хорошо, я, пожалуй пойду.-Я остановилась уже в дверях, -знаете, я выросла без мамы, меня воспитывал отец, и он всегда говорил мне, что там где очень светло, всегда есть темное пятно. У вас в доме очень много света, как думаете, где сконцентрирована вся тьма?

Наконец-то улыбка сошла с ее лица. Мне удалось выбить ее из седла.

–Что ты сказала?

Она была задета. Не так как я, но мне уже было приятно от того, что я ухожу не просто так. Я могла добить, но хотела наслаждаться.

–Да… Вы здесь не просто так живете. На любой картинке должны быть темные мазки, чтобы она не казалась слишком броской. Почти как грязь, с которой вы пытаетесь меня сравнять.

Она онемела. Я видела, что внутри извергалось нечто. Я ждала, когда она начнёт брызгать ядом по всей деревни… Я дождалась…

–Да как ты смеешь? Кем ты себя возомнила? Думаешь, можешь вот так легко бросать мне эти фразы, а я стерплю? Послушай сюда, мой сын никогда не будет с такой, как ты, с такой грязной, забитой поломойкой, которой светит только чистить рыбу с утра до ночи и выкидывать потроха своим свиньям во дворе. Ты никогда не сможешь выбраться из этого дерьма, ты будешь всю жизнь гнить здесь. Томас достоин красоты!

И он вышел, вышел из своей комнаты.

–Мама, что за крики?-он заметил меня и… кажется, даже был рад, а может показалось…-Фрида? Я так давно…

–Не подходи ко мне, -мне было так обидно от слов его матери, что я не хотела ничего, кроме как сбежать.

–Фрида, я хотел, -он быстро спустился к нам вниз и хотел взять меня за руку, но мне этого не хотелось.

–Не трогай! Оставайся здесь! Забудь, что я существую! Красота спасёт мир, не так ли?

–Мама, что ты ей сказала?

–Пусть катиться отсюда!

–Прощайте! Обещаю, вы больше никогда меня не увидите.

–Фрида, стой! Стой!

–Ты никуда не пойдёшь, Томас! Если ты выйдешь за порог за этой паршивкой, ты можешь больше не возвращаться!

–Фрида!

–Я вас ненавижу! Я вас всех ненавижу!

–Пошла вон, уродина!

–Фрида! Остановись! Фрида!

Это последнее, что я услышала от него. Тогда я действительно не понимала, что это все была ложь, и он сбегал ко мне, и ему не нужна была красота. Но тогда было не сейчас… Я бежала. Бежала и ничего не видела. Слезы не давали глазам этой возможности. Что-то мелькало мимо. Я бежала очень долго. Ускорялась и замедляла бег, переходила на шаг, падала, лежала у обочины, вставала на колени. Мелькало все: деревья сменяли чистое поле; синее небо стало серым, и молнии ярко красили его в красный; машины, машины, машины… много машин перед глазами; дома, люди, люди, дома, птицы, ветер, бешеный ветер сбивал с ног, уносил слезы обратно к порогу того дома, того проклятого дома, чтобы она ими умывалась, чтобы она чувствовала ту боль, которую она никогда не поймёт, чтобы она горела от моих слез, чтобы она утопала; этот мир для меня исчез, он больше не существовал, кромешная тьма, и ничего больше не было, только одно направление, только один шанс; дорога, очень долгая дорога туда, где можно найти что-то, чего не хватает; бешеный ритм, сердце разрывалось от боли и от бега; я потеряла ботинок, да черт с ним, бежала босиком, лишь бы убежать, как будто, если остановлюсь, то умру; бежала к воде; потом пирс и....»

Она сидела и плакала, воспоминания сильно ударили по ней.

–Я думаю, -Свен не смог долго молчать, -на сегодня хватит. Простите, что заставил это вспомнить.

–Я прыгнула… И, знаешь, только тогда я почувствовала свободу. От этой работы в доме, от одиночества, от всего… вода была ледяная, но мне было все равно… Какой-то водитель видел, как я бегу, остановился и вытащил меня… зачем-то. Вернул домой, отец даже не узнал. Никто не узнал. Тогда я чётко решила, что скоро уеду, оставалось немного…

Она отвернулась и снова ушла к окну.

–Прости, наверное, на сегодня, действительно, все…

Свен собрал бумаги, быстро подошёл к лестнице и бросил тихое:

–До завтра.

Она все ещё плакала. Очередная трагедия ее жизни, очередной ожег на ее душе. Но сейчас ее почти сожгли до конца. Хотя она знала, что есть такие существа, которые из пепла врываются в новую жизнь…

Глава

IX

«Тюльпаны» были почти закончены, оставались маленькие детали: немного не докрашено небо, слегка поработать над тенью, и все, шедевр. У неё ушло на это две недели. Целыми днями она сидела перед камином и думала о том, как ей продолжать рисовать. Картина была яркой, исключительно светлые тона, никаких темных оттенков. Криста как раз заканчивала. Ночь. Камин опять трещал и заменял общество. Ребёнок не дома. Муж больше не возвращается. Полная свобода. Она упала обессиленная на диван и глубоко вздохнула. «Все…»-единственное, что она смогла произнести. Все та же испачканная рубашка, те же кисти и краски. Кажется, что с последней встречи Кристы и Свена ничего не поменялось. Но так лишь кажется. Во-первых, девушка порвала с тем, кто не умеет любить. Ее муж остался ни с чем. Когда он в очередной раз собирался на какую-то сомнительную встречу, Криста молча собрала ему сумки. С тех пор он не был ни хозяином, ни жильцом этого дома. Она много думала: любила ли она его вообще когда-нибудь, почему вышла за него замуж. Но самое страшное заключалось в другом. От этого человека у неё был ребёнок, о котором она тоже задумалась… Любит ли она его, ведь в нем тоже была какая-то часть того человека, который не способен любить… Она старалась прогонять эти мысли прочь, но все равно, на всякий случай, оградила себя от всех. Ребёнок был у друга, хоть и с подачи матери, но он захотел там остаться. Она лежала и снова начала падать в свои мысли. Было только одно желание: сильно не удариться при падении. Криста пролетала мимо мыслей о муже, о сыне, о картине, пока наконец не упала в сон.

Она очутилась в каком-то сером коридоре, который он не сразу смогла узнать. Пустые комнаты с открытыми дверями, безлюдное место, тишина.

–Здесь кто-нибудь есть?-крикнула она куда-то вперёд.-Пожалуйста, выйдите ко мне. Мне страшно. Кто-нибудь!

Никто не выходил. Криста решила пойти вперёд, в надежде найти людей в этом неуютном месте. Она проходила комнаты, в которых были разбросаны детские вещи, висели рисунки и валялись игрушки. Тот самый «дом», в котором она провела большую часть своей жизни. То место, что она хотела бы никогда не вспоминать. Девушка шла все дальше по коридору, пока в одной из комнат не увидела мольберт. Ее мольберт. Ее картину. Криста зашла в комнату, чтобы подробнее рассмотреть то, что она увидела. Те самые тюльпаны. Разбросанные кисти, палитра, ее рубашка, только вместо камина-доска. Она подняла картину с подставки и хотела уйти с ней, но ее остановила тяжелая рука.

–Стой!

Тяжёлый голос ударил ее сзади, не давая возможности пошевелиться.

–Разве это твоя картина, Хенри?-женский голос был настолько груб, что даже не верилось, что за спиной женщина.-Поставь ее на место!

–Но это моя картина, -девушка боялась повернуться и говорила, стоя спиной к собеседнику.

–Ты не можешь создать ничего подобного, Криста. А врать очень не хорошо, особенно, для такой особы.

–Миссис Оберг…

Это была она. Женщина, которая превращала ее жизнь в ад. Она никогда не замечала в ребёнке таланта. Любая попытка проявить творческое начало всячески пресекалось. Потенциальным родителям она рассказывала выдуманные истории о слабоумии Кристы, из-за чего она так и не была взята, и жила до самого выпуска. Но девушка ее всегда жалела: несчастная женщина, которая отыгрывалось на ней. Криста даже не всегда чувствовала боль свою, чаще ее. Она видела в миссис Оберг что-то светлое, что-то доброе, что она никогда не показывала. «Железная дева»-ее так называли из-за пронизывающего, как иглы того орудия, взгляда. У неё не было детей, не было мужа, были только сироты. Несчастная…

–Поставь картину!

Никогда Криста не думала о том, чтобы дать отпор «железной деве», но это был ее сон.

–Это мое, -сказала девушка уверенно.-И вы это знаете. Вы всю жизнь уничтожали во мне то, что давала мне хоть какой-то смысл просыпаться по утрам. Я стараюсь порвать со своим прошлым, чтобы жить настоящим, видимо, вы последний пункт, который мне нужно вычеркнуть. Вы просто завидуете тому, что я умею, потому что сами бездарны, как и большинство людей, которые критикуют, но сами не могут ничего сделать. Вы самое несчастное создание на этой планете, только из жалости я никогда не отвечала вам, а лишь терпела все, молчала и принимала удары от вас. Вы никчёмны.-Криста развернулась и увидела перед собой себя.-Какого…

–Какая же ты глупая. Жизнь тебя ничему не научила. Нарисовала яркую картинку и думаешь, что твоя чёрная душонка стала светлее? Это смешно, Криста. Хватить прятаться от себя. Ты же не можешь быть светлой, ты всю жизнь делаешь людям больно, смирись с этим.

–Нет, замолчи…

–Сначала ты родилась и сделала больно тем свободным людям, которые хотели жить дальше припеваючи.

–Нет, -девушка уронила картину на пол, чтобы закрыть уши.

–Потом здесь. Ведь миссис Оберг хотела только добра, но ты не понимала ее. Зачем ты тогда не послушала ее и пошла на прогулку? Ведь ничего могло бы не произойти. Ты знала, что ее уволят. А сейчас старушка страдает от того, что не смогла тебя уберечь, она любила тебя больше всех.

–Я не хочу тебя слушать!

Клон поднял картину и взялся за кисти:

–А сейчас? Твой сын, он разве счастлив? Он не чувствует любви. А ты сама, ты любишь его? Ты ещё не разочаровалась в нем? В ребёнке, который тебе ничего не сделал. Ты ещё видишь в нем ребёнка или это уже отпрыск твоего мужа? Кто ты, Криста? Чего ты хочешь? От чего бежишь?

–Хватит! Заткнись!

Криста обернулась, и оказалась одна в комнате. В центре стояла ее картина-«тюльпаны». От настоящей ее отличало только одно: чёрный тюльпаны, чёрное небо и чёрное поле. Настоящая сущность девушки, по её собственному мнению. Она долго смотрела и пыталась найти что-то старое, светлое, но под слоями чёрной краски это было крайне сложно. Это было невозможно. Она начала неистово соскребать краску, снимая слой за слоем. Она плакала и кричала. Она искала свет где-то внутри. Ей нужно было найти. Она слышала, что кто-то зовёт ее. Где-то сзади ее звал мужской голос. Знакомый голос, который должен ее спасти.

–Криста! Криста! Проснись! Криста!

Она резко вскочила с дивана и схватила Свена за руку. Она смотрела в его испуганные глаза, не понимая, что сон кончился. Девушка бросилась на картину. Все было на месте: свет, яркость, краски. Она тяжело дышала и не могла ничего сказать. Только что пережитый кошмар не уходил из головы.

–Ты просто скребла что-то во сне. Мне стало страшно и я решил тебя разбудить. Извини. Я ещё хочу поговорить, а времени не так уж и много.

–Как ты вошёл? Я, вроде, закрывала дверь.

–Вроде. Она была открыта, -Свен посмотрел на тюльпаны, которые видел сделанными лишь наполовину.-Уже закончил?

–Что?

–Ты же говорила, это рисует Марк.

–Ах, да. Это его. Вроде, закончил, -девушка была ещё слегка сонная и не совсем понимала, что кошмар закончился.

–Такой неуверенной я тебя ещё не видел. Слишком много «вроде».

–А я тебя таким никогда не видела.

–Каким? Я же не изменился.

–Ошибаешься. Ты как будто повзрослел, ты уже не тот веселый тусовщик. Тебя сломали внутри.

–Сломали…-парень молча смотрел на картину, а потом поставил ее, не отрывая глаз,– Я пришёл поговорить. Ты же знаешь, у меня нет никого, кто может выслушать. Только ты.

Криста насторожилась. Свен ещё никогда не приходил к ней в таком состоянии. Пьяный-да, весёлый-да, серьезный-он таким не был. Она совсем проснулась и была готова выслушать его, ведь она переживала за него.

–Ты уже две недели работаешь над интервью. Как успехи?

Свен все ещё не мог закончить рассмотрение тюльпанов, что-то гипнотизирующее было в них. Вопрос Кристы вернул его в реальность, но не так резко, как он вернул девушка из сна.

–Я не понимаю, -Свен подошёл к камину и присел, чтобы внимательнее рассмотреть пламя.-За две недели я добыл очень много информации, но…

–Но что?

–Она рассказывает все и… Я не верю, что такие люди есть. Ее жизнь похожа на одну большую потерю. И они очень яркие, но я же не могу сделать из них статью. Задание не предусматривает рассказа о потерях этой женщины. А про работу она не говорит.

–Она одинока, я же говорила…

–Я помню. Я тоже не хочу говорить про ее работу. Знаешь, чем больше я узнаю о ее жизни, тем больше я понимаю, что мы похожи.

–Свен, не смеши меня. Мы оба знаем, кто ты такой…

–Мы оба не знаем, кто я такой. Наедине с самим собой в бетонной клетке я другой, и этот тип остаётся там. Когда кто-то переступает порог моего дома, он прячется. Он чем-то похож на меня сейчас. Иногда я думаю, почему так? Почему я живу такой жизнью? Почему я не могу просто быть настоящим?

–Свен, ты…

–Когда я появляюсь в компании, все думают: «Воу, да это же тот самый крутой парень. Он такой яркий и весёлый.» Нет. Никто не видит меня настоящего. Даже ты. Хотя я тебе доверяю все. Я, как и Фрида, провожу большую часть своей жизни у окна. Разница только в том, что у неё безжизненный океан перед глазами, а у меня улица. Но даже в пустом океане она находит что-то новое каждый день. Она живет так… свободно. Мне иногда не хватает мамы, я ее не помню, конечно, но я уверен, что она бы никогда не допустила такого. Я бы никогда не думал о своём месте, потому что я был бы на правильном пути. Этим мы тоже похожи, ее мама улетела, моя-не знаю…

Криста смотрела на Свена немного испуганно, такого Пирсона она не знала. Разговоры с женщиной на маяке сильно изменили его, а, может, просто показали настоящую суть. Она не знала точного ответа, но всегда подозревала, что за его яркой наружностью прячется слабая натура, которую нужно оберегать.

–Свен, я…

–Знаешь, почему я так обхожусь с ними?

–С кем?

–Ты когда-то спросила: почему я обращаюсь с девушками, как с игрушками: поиграл и выбросил. Когда мне было около 18, мне сказали… сказала, я никогда не забуду ее, что я всегда буду один, потому что у меня характер такой и внешне тоже. Ну в общем, никто не будет со мной. Я посмеялся и пошёл домой. А дома мне стало очень обидно. На следующий день я стал другим, абсолютно, от романтичного и доброго Свена остался лишь… ничего. Я много крутил интрижек, даже с той, которая обидела. Я мстил… от обиды. Меня легко задеть.

Криста встала и пошла на кухню, пока Свен продолжал свой рассказ:

–Я закрылся от мира, как она на маяке. Я все больше понимаю, что меня ждёт что-то похожее. И, знаешь, даже не боюсь. Даже как-то привыкаю к той мысли, что все может быть именно так. Но я все таки люблю мир больше, чем одиночество. Для меня это страшно. Да, я уверен, что никогда не доведу себя до одиночества…

Криста села рядом и протянула Свена сигарету. Он не знал, что его единственный друг курит. Но его состояние не позволяло ни удивиться, ни ужаснуться. Он молча взял предложенное и закурил. Они закурили.

–Знаешь, Свен. Я тоже боюсь многого. Может, больше тебя, а, может, меньше. Единственное, что я знаю точно, нужно не бояться мечтать, тогда все будет более или менее. Ну точно не сильно упадёшь. В следующий раз, когда поедешь, просто иди и мечтай о чём-то хорошем. Об отце, о том, что ты нашёл маму, не знаю, о чем угодно. Тебе станет легче. Поверь мне.

Свен смотрел в её глаза и видел в ней уверенность в словах. Он улыбнулся, посмотрел на огонь в последний раз и поднялся.

–Главное, никогда не скрывать того, что ты делаешь. Это же самый главный страх, что кто-то узнает о твоём любимом деле, не так ли?

Он ещё раз улыбнулся и пошёл к выходу. Девушка смотрела ему в след и улыбалась. Картина ему нравилась, это было понятно ещё две недели назад. Криста ещё раз подошла к мольберту, чтобы рассмотреть законченное полотно. «Кое-чего не хватает.» Она взяла кисть и чёрную краску. Один единственный тюльпан где-то в дальнем углу поля превратился в чёрное пятнышко. «Готово…»– она улыбнулась и легла на диван. Маленькое чёрное пятнышко, которое есть на каждом ярком полотне.

Глава

X

Началась третья неделя. Свен уже привык к своему распорядку дня: проснулся, поехал на интервью, вернулся, лёг спать. При этом дни не были похожи один на другой. Каждый давал ему что-то новое. Если точнее, Фрида давала ему каждый день что-то новое. Он все больше убеждался, что они в чём-то похожи. Ее трагичные истории легко сменялись какими-то неожиданными всплесками светлых эмоций, рассказом об облаках в один из дней, о первом снеге. Она оживала, а потом… Снова вспоминала что-то больное. Как будто ей нажимали на ещё не зажившую рану. Свен старался следовать совету Кристы, теперь, перед тем как подняться вверх по лестнице, он придумывал мечту. Это действительно помогало. Сегодня он тоже хотел что-то придумать, ему нужна была мечта.

–Сегодня… Так, о чем я мечтаю? Мне нужно о чём-то мечтать.

Он смотрел, как птицы плавно пролетают над водой, удаляясь куда-то очень далеко.

–Улететь куда-то? Нет, это не то.

Возле дороги бегали дети. Они играли и громко кричали, им было весело. Беззаботное детство.

–Ребенком я точно не хочу стать снова. Что же мне нужно.

На берегу сидел старик. Он был совсем один. Он сидел на разбитой лодке и смотрел вдаль. Никто не подходил к нему, да и было видно, что он никого не ждёт. Одиночество… то, чего Свен боится больше всего в своей жизни. В его голове всплыла красивая картина, которую он хотел бы видеть в жизни. Он идёт по улице, как всегда, курит. Весна. Вокруг все цветёт. Он улыбается, смотрит на небе и щурится от яркого солнца. Очень лёгкий воздух. Свен вдыхает полной грудью и идёт дальше. Он счастлив. Вдруг сзади на него запрыгивает красивая молодая девушка. Они оба смеются, это его любовь. Они долго не отпускают друг друга, а потом просто бегут дальше по улице. Вместе. Ужины в ресторане, прогулки по ночному городу, миллионы фотографий из разных уголков мира, тонна перебитой посуды, насчитанное количество сказанных слов любви и обиды. Много чувств, много событий, много с ней. Он открывает дверь домой, где его встречает его ребёнок, он тоже улыбается, как и Свен. Чтение на ночь, колыбельные и бессонные ночи, ушиб на детской площадке, школа, первая любовь, вечная опека и переживание. Он видит, как взрослеет его ребёнок, и как… стареет сам. Ребёнок создаёт свою семью, улетает из родного дома. Внуки. Они приезжают к любимому старику. Единственная любовь заболевает, в ее возрасте уже сложно переносить даже простые болезни. Боль… сильная боль… и вот он сидит на разбитой лодке у океана… один… совсем