За службу и храбрость. Священники – кавалеры ордена Святого Георгия. Неизвестные страницы

Вскоре появились и другие Георгиевские награды. Особо отличившимся офицерам и генералам жаловалось Георгиевское наградное оружие «За храбрость». Наконец, чтобы не умалять значения подвига нижних чинов, с 1807 появился знаменитый «солдатский Георгий». И хотя этот серебряный крест не являлся орденом, все эти знаки отличия объединяло одно: Георгиевская лента. Три черные полоски, чередующиеся с двумя желтыми, на века стали символом ратного подвига в боях за Отечество. Черный цвет символизировал твердость духа, желтый – доблесть и благородство подвига.

Строго говоря, духовенство формально не наделялось титулом «кавалер Ордена»: духовный сан в православии плохо совмещался с образом средневекового рыцаря, с ног до головы увешанного броней и оружием[2]. Официально говорилось о причислении к ордену.

Следующий момент, требующий пояснения – слово «иностранец». Дело в том, что иностранцем отца Трофима Куцинского тоже можно называть с известной долей условности. Куцинский Трофим Егоров, серб, и вправду родился не в России, а в Молдавском княжестве, видимо, в 1758 году и «жительство имел в городе Яссы». Так что по рождению своему он действительно должен быть признан иностранцем, хотя и не «немчином», как на Руси называли европейцев, не разумевших славянского наречия, то есть тех, кто был «нем». Трофим Егорович «слово», надо полагать, разумел от рождения. Церковнославянский язык не чужд сербам и поныне: в сербских храмах служба ведется не только на сербском, но и на церковнославянском языке.

Какими же судьбами серб Трофим, Егоров сын, попал в Россию, причем из Молдавии? Сербы оказались под иноземным игом на два столетия позже, чем Россия. Орда двинулась на Русь в 1237 году, сербская Деспотия оказалась под властью Османской империи в 1459 году. Сербы уступили, но не сломались, хотя и оказались зажаты между католической Европой и исламским юго-востоком в числе других южных славян. Но если у других народов мы видим и переходы в другую веру, и химерические формы христианства вроде западной унии или боснийского богомильства, то сербов отличает исключительная верность выбранному пути. Как со времен собирания Руси в единое мощное государство было верно определение «русский – значит православный», так и для сербов конфессиональная принадлежность неотделима от национальной самоидентификации. Сербы и по сей день составляют моноконфессиональную нацию, их отличает какое-то внутреннее сродство с православием, не исчезающее со временем. Так и должно быть у нации, возникшей естественным путем: ведь именно единство веры составляет ту духовную основу, вокруг которой формируется тело народа.

Защищая свою самобытность, сербы стойко сопротивлялись туркам на протяжении 350 лет османского завоевания. Вначале в роли союзника Сербии выступала Австрия, однако в конце XVII века под натиском турок она вынуждена была отступить, и Сербия оказалось брошенной на разграбление. Как уже отмечалось выше в исторической справке, репрессии были настолько сильны, что патриарх Арсений III Черноевич увел изрядную часть сербов на север, за Дунай. Беспрестанные войны выковали из этого народа закаленных и несгибаемых бойцов, воинов духа. По этой причине венгры и валахи охотно принимали их – Европе нужны были храбрые и надежные защитники границ. И, подобно тому, как у границ Речи Посполитой сражались реестровые казаки, составлявшие основу казачьего войска и имевшие немалые преимущества от государства, из сербских воинов сложилось сословие граничар, также получавших немалые привилегии. Как и казаки, они не единожды обращались к Российским государям с просьбой принять их под свою опеку.

После Австро-турецкой войны 1735–1739 годов, в которой участвовала и Россия, по условиям Белградского мира Австрия вновь вынуждена была сдать Северную Сербию и Западную Валахию туркам. Это вызвало новую волну переселения сербов. В XVII–XVIII веках 80 % сербов покинули родину и стали искать счастья на стороне.

Скорее всего, семья Трофима Куцинского так же покинула родину в числе этих самых 80 %, и таким образом Трофим Егоров оказался в княжестве Молдавском в самый разгар турецких войн. Изгнанных со своих земель сербов отличало два качества: вера, за которую они сражались, и желание отомстить туркам. Поэтому едва ли стоит удивляться тому, что первый священник, удостоенный за ратный подвиг звания Георгиевского кавалера, оказался именно сербом, отличившимся в русско-турецкой войне.

Об отце Трофиме известно, что в 1780-х – начале 1790-х годов он служил священником Полоцкого пехотного полка, потом – Днепровского Приморского гренадерского. Полоцкий 28-й пехотный полк получил боевое крещение при штурме Очакова во второй турецкой войне, а затем принимал участие в знаменитом штурме Измаила. Там и произошел известный эпизод, пересказанный потом на многие лады и принесший заслуженную славу иерею-воину.

Чтобы оценить меру подвига серба Трофима Куцинского, вспомним, насколько важно для России было овладеть Измаилом. Мы уже говорили, какой неприступной считалась крепость, сработанная для турок европейскими инженерами с учетом последних достижений в фортификационном деле. В истории, пожалуй, не было еще случая, чтобы подобное укрепленное сооружение не выдержало штурма противника при численном перевесе оборонявшихся. Однако случилось настоящее чудо. Из 30 тысяч штурмующих наши потери составили чуть более двух тысяч. Зато из 35 тысяч оборонявшихся за мощными укреплениями турок погибло 26 тысяч, остальные 9 попали в плен. В своем видении Суворов увидел исход битвы именно таким, каким он описан сегодня в книгах по истории.

Когда в очередной раз пытаешься отчетливо представить себе, как же все-таки могло получиться, что опрокинутыми оказались все логические доводы, и неприступную крепость удалось взять при серьезном перевесе засевшего за оборонительными сооружениями противника, понимаешь: один только гений военачальника остался бы бессилен один на один против доводов военной науки. Чуда не случилось бы, если бы все войско не было охвачено единым духом, заключившим в себе будущую победу. И именно этот дух послужил причиной массового героизма. Ураганным натиском оборона была просто сметена. Парадокс состоял в том, что для такого перелома привычной логики массовым обязано было стать понимание, что единственный способ спасти свою жизнь при штурме заключался как раз в том, чтоб перестать цепляться за нее, подчинив себя этому единому порыву. Спастись можно было только всем – или никому. Если бы не это, то 25 тысяч погибших, скорее всего, числились с нашей стороны.

Подвиг отца Трофима при штурме Измаила

Эпизод с отцом Трофимом – ЛИШЬ один из многих и многих подобных случаев, многократно описанных в воспоминаниях современников. Проследим внимательнее за различными интерпретациями – из них можно почерпнуть немало интересного. Вот как описывает подвиг отца Трофима Куцинского Лев Николаевич Энгельгардт, участник русско-турецкой кампании 1790 года [3].

«При штурме отличил себя Полоцкого полка священник [Куцинский]. Подполковник Яцунский, командир сего полка, был убит, полк побежал; тогда тот поп с крестом в руках закричал: «Стой, ребята, вот ваш командир» (указывая на крест) – и сам бросился пред полком к крепости; полк пошел за ним, и из числа первых взошел на стену».

Скупое описание, видимо, взято из рассказов, полученных непосредственно от участников боевых действий. В исследовании Н. Орлова, вышедшего к 100-летию штурма Измаила, можно почерпнуть уже развернутый анализ всего эпизода, из которого можно оценить, насколько критичен был поступок полкового батюшки.

«IV колонна бригадира Орлова подошла ко рву толгаларского укрепления левее Бендерских ворот; часть ее уже взошла на вал по приставленным лестницам, тогда как остальная часть колонны была еще по сю сторону рва. Тогда Бендерские ворота растворились, сильная толпа неприятеля спустилась в ров, двинулась вдоль него и ударила во фланг казачьей колонне, угрожая разрезать ее пополам; положение колонны сделалось отчаянным; пики казаков разлетаются под ударами сабель, казаки остаются безоружными и гибнут во множестве. Казаки и турки перемешались между собою, победа колеблется то на одну, то на другую сторону, то слышится громче «ура», то «аллах». Суворов мгновенно понял опасность и принял меры к ее отражению. В помощь IV колонне двинут Воронежский гусарский полк, бывший в резерве за III колонною, 2 эскадрона Северского карабинерного полка и конный казачий полк подполковника Сычова; вся эта конница карьером мчится от правого крыла, получив приказание врубиться в вылазку; кроме того, от левого крыла посланы все конные резервы, наконец, беглым шагом прибыли два батальона Полоцкого мушкетерского полка, составлявшие резерв казачьих колонн. Под начальством храброго своего полковника Яцунского, Полоцкий полк ударяет на неприятеля в штыки, но в самом начале атаки Яцунский смертельно ранен, солдаты колеблются; видя это, полковой священник высоко поднимает крест с изображением Искупителя, воодушевляет солдат и бросается с ними на турок. Все это вместе дало возможность Орлову отбить вылазку, вышедший же из крепости противник частью погиб, а частью прогнан обратно в крепость; однако турки успели затворить и завалить за собою Бендерские ворота. При содействии Платова Орлов овладел, наконец, валом».

О подвиге Трофима Куцинского неоднократно писали и дореволюционные, и современные издания. И зачастую описание в них обрастало подробностями совсем уже малоправдоподобными. Вот, в частности, одно из описаний, извлеченное из дореволюционных публикаций начала XX века:

«ПРИМЕРЫ ДОБЛЕСТИ. ВОЕННЫЕ СВЯЩЕННИКИ, НАГРАЖДЕННЫЕ ЗОЛОТЫМИ НАПЕРСНЫМИ КРЕСТАМИ НА ГЕОРГИЕВСКОЙ ЛЕНТЕ ЗА ВОЕННЫЕ ПОДВИГИ. БЛЕСТЯЩАЯ ПЛЕЯДА ПОДВИЖНИКОВ ДОЛГА, СВОИМИ ДОБЛЕСТЯМИ УКРАШАВШИХ СКРОМНОЕ ЗВАНИЕ ВОЕННОГО ПАСТЫРЯ.

Протоиерей Полоцкого мушкетерского полка Трофим Егорович Куцинский первым из духовных лиц получил золотой наперсный крест на Георгиевской ленте за геройское участие в штурме Измаила 11-го декабря 1790 г. Подвиг о. Куцинского состоял в следующем: IV колонна бригадира Орлова подошла ко рву Толгаларского укрепления, левее Бендерских ворот. Часть ее уже поднялась на вал по поставленным лестницам, тогда как остальная часть была еще по эту сторону рва. В этот момент Бендерские ворота растворились и сильная толпа неприятелей, спустившись в ров, двинулась вдоль его и ударила во фланг казачьей колонны, угрожая разрезать ее пополам. Положение казаков сделалось отчаянным: их пики разлетались под ударами сабель, и, будучи безоруженные, они гибли во множестве. Победа склонялась то на одну сторону, то на другую. Суворов немедленно понял опасность и вызвал резервы. Под начальством своего храброго полкового командира Яцунского Полоцкий полк ударил на неприятеля в штыки, но в самом начале атаки командир был смертельно ранен. Солдаты колебались. Видя это, полковой священник Трофим Куцинский, бывший тут же в рядах воинов, поднял Св. крест и воодушевляя солдат словами: "Стой, ребята! Вот вам командир!", бросился с ними на турок в момент жесточайшей схватки, при входе на крепостную стену; при этом он получил рану в левую ногу с повреждением кости и две пули ударили в Св. крест. Воодушевленные отвагой своего пастыря солдаты сломили врага, одержав полную победу над ним. На другой день о. Трофим, как герой дня, совершил в присутствии всех генералов, штаб- и обер-офицеров и нижних чинов благодарственное Господу молебствие. О подвиге о. Куцинского Суворов донес по команде, и князь Г.Л. Потемкин всеподданнейше представил его к награде 27 июля 1791 г. в таких выражениях: «Полоцкого пехотного полка священник Трофим Куцинский, во время штурма Измаильского, одобряя солдат к храброму с неприятелем бою, предшествовал им в самом жестоком сражении. Крест Господень, который он, яко знамение победы для воинов, носил в руках, пробит был двумя пулями. Уважая таковую его неустрашимость и усердие, осмеливаюсь просить о пожаловании ему креста на шею». По ВЫСОЧАЙШЕМУ ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, Государыни Императрицы Екатерины II благоволению пожалован был о. Трофиму золотой наперсный крест, бриллиантами украшенный, на Георгиевской ленте и торжественно возложен на него в г. Яссах 17 октября 1791 г. Амвросием, Архиепископом Екатеринославским. Кроме того, по повелению ее ВЕЛИЧЕСТВА тем же Архиепископом о. Куцинский был возведен в сан протоиерея, и в награду от казны ему было пожаловано единовременно 500 руб. с ежегодной пожизненной пенсией в 300 руб».

Две пули, ударившие в Св. крест, воображение еще худо-бедно позволяет нарисовать, учитывая интенсивность штурма. Но «рана левой ноги с повреждением кости» со службой молебна буквально на следующий день… Тем более, что в последующей деловой переписке, как мы увидим чуть позже, о ранах не упоминается даже там, где это было бы более чем уместно. Так что, скорее всего, здесь не обошлось без художественного вымысла.

Возможно, подобные художества делаются с самыми благородными намерениями, с целью укрепления патриотических чувств. Но едва ли подвиг нуждается в дополнительном украшении, скорее уж ложь в малом приведет к потере доверия по отношению к той правде, которую таким образом приукрашивают[4].

Другие подробности в статье безымянного автора достаточно правдивы. И самая главная правда состояла в том, что героизм был, причем героизм массовый. То обстоятельство, что отец Трофим мог и не получить ранения с повреждением кости, не умаляет его подвига. Никто из штурмующих не питал иллюзий – шансов погибнуть было гораздо больше, чем уцелеть.

Публицист верно указал и сумму денежного вознаграждения священника. Как можно понять, насколько щедрой была награда? В то время военный священник в среднем получал жалования около 100 рублей в год, так что сумма 500 руб. и пожизненная ежегодная пенсия в 300 руб., конечно же, не была чисто символической. Это было достойное признание заслуг.

При Екатерине Великой Георгиевские награды находили своих адресатов в точном соответствии со статутом. Это задало тон на последующую сотню лет и обеспечило ордену прочную славу в народе. Однако порой в Императорской России жизнь вовлекала Георгиевских кавалеров в удивительные перипетии. Хотя о подвиге Куцинского писали много, дальнейшая судьба его не была известна. К счастью, архивные документы помогли проследить последующую жизнь этого пастыря, сохранив для потомков весьма интересное продолжение.

Казалось, перед отцом Трофимом разворачивались отличные перспективы. Но, награжденный Екатериной II, он был лишен креста Императором Павлом I. При восшествии на трон Государя Александра I судьба вновь проявила милость к герою турецкой войны, и по повелению нового Императора крест отцу Трофиму был возвращен. Суть этой почти детективной истории разъясняет «Список, учиненный в Комиссии для пересмотра прежних дел уголовных сосланным людям в разные места».

Комиссия была создана при Императоре Александре I. Она разбирала апелляции лиц, пострадавших в предыдущее царствование. Среди бумаг, произведенных Комиссией, имеется доклад, предназначенный для ознакомления Александра I с делом опального священнослужителя.

Полагаем, имеет смысл привести этот колоритный документ целиком. Интересующие нас события излагаются в нем в хронологическом порядке: «В Марте месяце 1797 года бывший подольский военный губернатор извещал генерал-прокурора, что из Могилева на 2 Ноября получил он письмо от находящегося там протоиерея Трофима Куцинского, который в бытности его в одном доме слышал произносимые важные слова такого содержания, как только донести он должен пред самим лицом Императорского Величества и просил ради сего донесения отправить его ко Двору, почему с сим военного губернатора отношением он тогда и был прислан [в Санкт-Петербург].

В допросе важном от него, Куцинского, в бывшей Тайной Экспедиции, показал он, что в Генваре месяце того 1797 года, был он, Куцинский, у преосвященного Иоанникия [Никифоровича Полонского] Епископа Брацлавского и Подольского, где находился архимандрит Каменецк-Подольский Созонт и протопоп Кирилл Малявна; между посторонними разговорами, тогда Епископ спросил его, Куцинского, читал ли ты нынешния газеты, на что отвечал, что читал; Епископ спрашивал его, что ты в них видел, – видел изъявленную Монаршию ко многим милость; а Епископ сказал: какая милость…

Когда же он, Куцинский, объявил Епископу намерение свое ехать в Москву с правдою к Государю Императору, что из отпущенных на присоединение униатских церквей 20 000 рублей ни он, Куцинский, ни другие ничего не получили, и о коих он слышал, что предшественнику его, Иоанникия, архиерею Виктору [Садковскому] даны были; то Епископ Иоанникий противу сего предоставил примеры с Надворным Советником Вольковским и штатом Генерал-фельдмаршала графа Суворова, из которых первого послал в Сибирь, а последних требует под суд, хотя покойная Государыня их простила, из чего можно видеть милостив ли он?

По докладу такового его, Куцинского, допроса покойному Государю Императору 2 Марта 1797 года последовало Высочайшее повеление дальнейшее рассмотрение сего дела возложить на Синод и особенно на митрополита Гавриила [Петрова], приказав Генерал-лейтенанту Бехлешову выслать сюда [в Санкт-Петербург] преосвященного Иоанникия и во исполнение сего Святейшему Правительствующему Синоду производя следствие доносил, что хотя Куцинский, ссылаясь на двух свидетелей – архимандрита Созонта и протопопа Малявну и доказывал, что Епископ будто бы между прочим сказал: «Та скончалася, которая была милостива, а он уже не милостивый», приводя сему пример Адриана Вольховского и Суворова свиту, но Епископ в том не признался, представляя, что когда Куцинский намеревался трудить Государя Императора о награждении его за труды при обращении из унии в благочестие церквей, народа и священников; то чтобы отвлечь его от сего дерзновенного предприятия, приводил примеры Монаршего Правосудия и заслуженного преступниками взыскания им, Куцинским, упоминаемыя, сказав: «Что Государь хотя и милостивый, но он также и правосуден» и что он, Куцинский, за труды свои сам собою уже себя вознаградил, взимая взятие с присоединяющихся от унии.

Согласен с сим оправданием и свидетель архимандрит Созонт, а другой протопоп, Малявна, отозвался, что хотя при том разговоре он и был, но от недостатка в слухе говоренных речей понять не мог. А посему Синод в рассуждении прежде оказанных Куцинским заслуг по поощрении войска к храбрости при взятии Измаила, за что по Высочайшему соизволению награжден он саном протоиерея и брильянтовым крестом для ношения на шее на Георгиевской ленте, а потом и ежегодно по смерть 300 рублей пенсию, полагал его, Куцинского, от следуемого по законам наказания свободитъ, а только сняв с него помянутый крест, лишить священства вовсе и представить рассмотрению Гражданского Правительства для определения куда годным явиться, оставя при нем пожалованную ему пенсию.

На сие 28 Июля того же 1797 года Его Императорское Величество Высочайше повелеть соизволил: «Куцинского за ложный донос не снимая сана послать в монастырь и сняв с него крест и не производить пенсиона», о исполнении каковой Высочайшей воли и писано было от Генерал-прокурора князя Куракина к митрополиту Гавриилу, а сей его известил, что Куцинского велено послать в Полтавский монастырь, который и был туда отправлен.

А в Феврале месяце 1799 года Святейшего Правительствующего Синода обер-прокурор доносил Генерал-прокурору, что 20 Октября 1798 года митрополит Гавриил словесно предложил Синоду, что Его Императорское Величество на докладе его Преосвященства Высочайше указать соизволил Куцинского освободя из вышеупомянутого монастыря и не переводя из тамошней Епархии определить на такое священническое место, которое было бы не из лучших, и где он был бы под особливым тамошнего Архиерея присмотром, вследствие чего по сделанному от Синода предписанию и определен он, Куцинский, в самом городе Чернигове к приходу Богоявленской церкви.

Куцинский в поданном в Комиссию прошении пишет, что он природою из Сербов, уроженец Молдавского Княжества, сначала имел жительство в городе Яссах, где был священником, и по собственному желанию в 1782 году, по выходе в Россию определен был тем же саном в пехотный Полтавский полк, в котором служил двенадцать лет, участвовал в походах и сражениях сначала в Крыму, потом под Очаковым, Бендерами, Киллесю, и при страшном штурме во время взятия города Измаил, где во ободрении российских войск шел по лестнице на приступ, имев едино оружие Крест Спасителя, за что блаженной и вечно достославной памяти Великая Государыня Императрица Екатерина Алексеевна Всемилостивейше пожаловала ему пенсион по 300 рублей в год и крест с брильянтами на Георгиевской ленте; по увольнении от полку в 1794 году дано было ему протоиерейское место в Подольской губернии в городе Могилев, где он открывал благочестие и присоединил к православию до двухсот тысяч мужеского пола душ, и 350 церквей устроил, а в 1797 году к несчастию за справедливый донос предан осуждению и почтен виновным, лишен места, пенсии и креста и в заточении год и четыре месяца был содержан в Полтавском Крестовоздвиженском монастыре, потом Высочайшим повелением из она-го монастыря освобожден, и определен к служению в городе Чернигове при Богоявленской церкви в самый беднейший приход, от коего и дневного пропитания с семейством иметь не мог, поелику Святейший Синод предписал указом к Малороссийскому Архиепископу как можно его, Куцинского, покрепче под присмотром держать и самый худой приход дать, где он был содержан два года с половиною; видя же Черниговские граждане хорошее его с ними обхождение, свидетельствовали о его добром поведении, каковое свидетельство и прошение послано было от него на Всевысочайшее рассмотрение, которым просил в выше донесенной [жалобе? неразб. слово] своей прощения, но и в том остался без утешения, а только получил паспорт о свободном проезде в Молдавию, по коему он выехал в Яссы.

По воспоследовании Высочайшего манифеста [Александра I], коим прощены бывшие в заточении [при Павле I] и позволено возвратиться находящимся вне Государства, предпринимал он смелость послать чрез почту прошлого 1801 года Апреля 11 числа на Всевысочайшее имя всеподданнейшее прошение, и по оному удостоился Высокомонаршей благости получить пенсию, точию креста, яко отличного знака, Святейший Синод не возвратил [выделено нами. – Авторы].

Решился даже выехать в Россию, но как усердие его и ревность беспрерывно стремятся к служению, то и просил Святейший Правительствующий Синод определить его в какой-либо армейский полк, но оное прошение было выдано ему обратно. Просит о возвращении Всемилостивейше дарованного ему за отличностъ креста, и об определении по-прежнему в Подольской губернии город Могилев к месту его служения.

Комиссия, рассматривая сие дело, хотя по обстоятельствам онаго заключает, что протоиерей Куцинский по недоказательности выводимого им на Епископа Иоанникия доноса и оказался виновным; но поелику уже он потерпел за сие наказание, во-первых, лишением в Подольской губернии места, а затем заключением в монастырь и определением наконец к беднейшему приходу, отчего принужден был скитаться по различным местам, паче же всего видя оказанные им весьма знаменитые и предприимчивые подвиги, не щадя жизни своей при штурме города Измаила, где он в… [воодушевляя? неразб. слово] штурмующих с крестом пошел впереди по лестнице на стену и таковою же неустрашимостью старался подавать пример российскому войску к совершению такового важного предприятия взятием города Измаила, а посему во уважение его усердия и в поощрении других на подобные подвиги, Комиссия осмеливается Вашему Императорскому Величеству Всеподданнейше представить, не благоугодно ли будет Высочайше повелеть возвратить ему, Куцинскому, имевшийся им на Георгиевской ленте крест, Всемилостивейше пожалованный ему за отличное дело. Что касается до определения его к месту служения, то сие предоставить рассмотрению Святейшего Правительствующего Синода».

Против последней фразы подписано: «На подлинной Высочайшей конфирмации тако: «Согласен».

Страница из дела Куцинского с его автографом внизу

Итак, мы видим, что отец Трофим обвинял архиерея в очень серьезном по тем временам преступлении – оскорблении Государя (как так: Государь – и «немилостивый»?), а также в растрате 20 000 рублей казенных денег, выделенных на помощь духовенству, обращавшему униатов. Владыка Иоанникий, отрицая эти обвинения, сам указал на взяточничество отца Трофима с «присоединяющихся от унии» и что священник хотел без согласи я на то Иоанникия просить Государя о награде за такое миссионерство.