Пожар Латинского проспекта. Часть 1

Андрей Жеребнёв

Пожар Латинского проспекта. Часть 1

Рыцарский роман на производственную тему в двух с лишним частях

Андрей Жеребнёв. Родился в 1967 году в городе Усть-Каменогорск Казахской ССР. После службы в рядах Советской Армии поехал в Калининград – за суровой романтикой морских будней и дивной экзотикой дальних стран. Ходил в море матросом на рыбопромысловых судах. В долгих рейсах вел морские дневники, которые со временем превратились в рассказы. Первый рассказ был напечатан в местной периодике в 1996 году. С тех пор неоднократно печатался в местной периодике, литературных журналах и альманахах, московском альманахе «Новое слово». В 2006 году издал сборник морских романов «Крутой ченч», в 2015 – роман «Пожар Латинского проспекта». В 2019 году издан в электронном формате сборник «Суровый дегустатор». Отдельные рассказы изданы в сборниках «Писатель года» (2017, 2018 годы), «Антология русской прозы» (2018). Награжден Орденом «Наследие» 3-й степени за заслуги в области культуры и литературы, и медалью Маяковского.

Часть первая

Любовь, как можешь сердце обмануть,Коль – вольно или нет! – уже в нём поселилась?Грешно ли, свято – но ведь горячо оно забилось,Смятенный безрассудно выбирая путь…И счастлива кипеньем жизни кровь:«Любовь!.. Во мне теперь живёт любовь!»

Итак, надо было успеть родить. Явить на свет уже родившегося утра: времени оставалось мало – только и успеть дойти до автостанции.

А может, не мучить себя потугами: оно тебе надо? Отказаться от нерожденного ещё дитяти.

Но всё же, попробовать стоило…

«Хочу, чтоб жизнь в глазах играла…» Или – «блистала»? Конечно, лучше всего было бы ввернуть «искрилась», но помучься потом в потугах, рифму к такому глаголу подбери! Оставляй так пока, хотя и примитив, конечно, и про глаза её, с жизнью в них играющей, ты, Лёша, сдаётся, уже врал как-то… Или хотел ещё только соврать? Дальше… Дальше что будем желать? Материального – это конечно: без денег с ней никуда! И не скупись, вякай сразу про миллион – начни, называется, с малого. И про семью – святое дело! – про семью уж сегодня не забудь ни в коем случае. Вот где будет нужен высший пилотаж: дойти до самого сердца, пройдя по лезвию ножа – иначе ведь ничего не получится! Вот от сердца своего и пожелай, оттолкнись от этой взлётной полосы. Ты ведь счастья ей хочешь? Наберись мужества не мямлить и не врать самому себе – понятно, что без тебя! Но сейчас не для мелочности минута – те самые явились из-за туч мгновенья: воздуха полную грудь, крылья к полёту из-за плеч, балласт суеты за борт! Что пожелать ей в главном – личном, семейном? Вообще-то, ясно, спокойствия, гармонии и мира. Но это хоть и верные абсолютно координаты, однако бреющий полёт. Любви, конечно, любви! Мужа и сына – правильно! Благо, и зовут-то их одинаково (вот и Небо начинает помогать). Как их только в одно слово теперь скучковать? «Сергеев» – не пляшет в строке… «Сергунчиков» (она так сына зачастую называет)? Да какой же Сергей старший «Сергунчик»?! Так, по случаю, хлестануть может – мало не покажется!«Сереженек» – вот! С любовью её, и по делу. «Любовь Сереженек через край»… Эх, «е» одно лишнее – в строке не умещается. «Чрез край»? Но это уже Пушкин. Извините, Александр Сергеевич, убогого посягателя на пафос высокопоэтичный – отползаем-с! «За край» – пойдёт. И чего она за край – «хлестала»? Не надо нам форс-мажора – накаркаешь ещё: ворона самолёту – враг!«Переливала» – в самый раз! Хорошо, назад теперь вираж заложи. Про «деньгу» – длинную. «Достаток быстро к миллиону шёл» – молодец, Алексей! Плети – лети! – дальше, не снижай высоты! Сдаётся, вон уже и ключевое слово, сквозь дымку туманную, проглянуло, через строчку победно замаячило – «танцпол». Только вот, не «быстро» – вмиг разбогатевши, она не то что здороваться – вспоминать тебя забудет. «Ровно» – здорово! Двойное, как классики учили (а уж к деньгам и вовсе тайно-масонское) прочтение: ровно к этим шести нулям – ровной мерной поступью. К тому же, здесь ты ей в помощи «прообещался»: доберёшься первым – поделишься. Так, теперь самое яркое, но и скользкое – танцпол…» И счастлив был такой звездой танцпол». «Звездой»? Что-то холодом от блестящеглянцевой повеяло, нет? Возгордится ещё, нос задерёт звезда ж танцпола всего! Вырубай потом в паркете её, пятиконечную. А то ещё за насмешку примет – зависть, мол, новичка. Давай-ка, на последнем-то вираже, уже без мёртвых петель. «И счастлив был ТОБОЙ танцпол». Супер! Класс! Так, на начало самое: первая-то строчка неживая. «Хочу, чтоб жизнью…» А чего – жизнью?.. «Ды-ша-ла»! Вижу посадочную полосу! В огнях вся!.. Вся! Вся полностью чтоб дышала! Каждой клеточкой тела своего! Насквозь – конечно: «Насквозь». «Хочу, чтоб жизнью вся насквозь дышала», – шасси к выпуску! Осталось теперь согнать, сгрудить, собрать разваливающиеся пока шеренги в стройную боевую фалангу.

Хочу, чтоб жизнью вся насквозь дышала!Достаток ровно к миллиону шёл.Любовь Сереженек за край переливала,И счастлив был тобой танцпол!

Рождённые строчки уже жили в этом мире, летя sms-сообщением, в надежде сорвать улыбку с губ именинницы. А уж согреть – хотя бы на миг! – Её сердце они были просто обязаны – затем и явились на свет!

Я входил в здание автовокзала.

* * *

– Любе нужен партнёр по танцам. Ты же давно хотел пойти!

Я, да для Любаши, да чтобы жена любимая не прижучила за три («одну, конечно, Танечка, по пути домой бутылочку употребил») выпитых бутылки крепкого пива, был готов на всё! А ведь и верно – ещё весной, по утренней дороге-«этапу» на Ушаковскую каторгу, углядел из окна автобуса рекламный щит: «Студия танца. Танго. Латина». «О, как раздолбаюсь с этой блудой – надо будет пойти!» Давно ведь, действительно, хотел научиться танцевать так, как танцевали кубинцы в своём клубе тогда, в Лас-Пальмасе… А теперь ещё и Любашу – Любашу! – выручу: пришла и моя очередь. А я её, ты же, Танечка, знаешь! – всегда любил. Когда только, дай Бог памяти, последний раз мы с ней виделись? Но по телефону – помнишь же? – полгода назад с ней разговаривали. Так что, согласен безоговорочно и рад без меры!

Уж я им там задам джазу! Или даже: «Уж джазу им я там задам!»

– Хорошо, тогда завтра ей сам позвонишь. Иди, давай, мойся…

* * *Таврила был умелым мужем,Гаврила печки изваял,Камин кому из камня нужен,Иль барбекю кто заказал.Он эксклюзивов не боялся —К ним творческий имел подход.Он в дымоходах разбирался —Он точно знал, где дым пойдёт!Б/у кирпич, кирпич ли новый,А может, кафель вековой —Гаврила справится толково:Ему всё сладить – не впервой!Чтоб загорелся яркий пламень,Один секрет Гаврилы был:В любой кирпич и всякий каменьОн душу каждый раз вложил…* * *

– Позвони только, не забудь, Любане – она ждёт. Вот, возьми – здесь номер я записала, – в дверях уже совала мне листочек Татьяна.

Невнятно кивнув, я поспешил скрыться в лифте.

Любане?.. Зачем?.. Ах, да – «прообещался» ж вчера, дурень. Не было ещё печали!

Я ехал за город, к морю – смотреть новый, нежеланный заказ на постройку то ли барбекю, то ли мангала. Отбрыкивался я от него, слабо блея своей наперснице Алле: «Ну не знаю – не хочу связываться… Только-только с одним развязался… Осень уж вовсю на дворе, белые мухи, того гляди, полетят. Да и в море мне давно пора сваливать». – «Чего ты выкобениваешься (о двух высших образованиях, Алла употребила, впрочем, здесь словцо покрепче), я не поняла? Нет, тебе что – заработать не надо?.. Ну не знаю – не верится мне что-то, что у тебя работы – валом… Слушай, они, вообще-то, именно тебя спрашивали… Короче… Ладно, до конца недели если надумаешь – позвони им, вот номер. Дольше, конечно, ждать тебя никто не будет – другого возьмём: фотографию чьего мангала, вот, показывала».

Алла сделала много неоценимого в прошлой моей проклятой жизни, пока однажды не переложила эту поклажу на плечи Татьяны… И было бы в той фотографии работы неизвестного конкурента на что посмотреть!..

Ладно, позвонил. Ехал вот уже, впопыхах листая в автобусе толстые каминные каталоги – авось чего-то в голову и взбредёт: мне ж через полчаса разговор с хозяевами держать. Предметный, по месту, умный! Не гляди, что тоже знакомые, правда, шапочно.

Расклад, по приезду, под «сиротскую» кружку горячего кофе, получался неважный. Сотворить мне надо было то, сами они пока ещё не знали, что. «Предложи, нарисуй – ты же лучше знаешь. А мы посмотрим, подумаем». По-честному распределили. Ну и по цене, конечно, надо было «озвучить»: потянут ли люди сумму, на которую у меня язык повернётся, Но выговорить той цифры, что Алла, по-божески, велела, я заранее знал – не смогу. В общем, невнятно всё начиналось. Больше же всего не радовало то, что строить барбекюшку удумано было из нового отделочного кирпича и без каких-либо изысков: Гаврилу ждал академический примитив, а без творческого подхода наш умелец чах.

Сентябрьская суббота была на удивление тиха в посёлке важных дач. Осеннее полуденное благоденствие царило в еловом перелеске, куда выбрел после аудиенции на влажном ковре вязкого песка с Морем: будучи в двух шагах, не почтить Его Величества верноподданный, ясно, не мог. Теперь надо было насмелиться звонить Любе, хлебнув, конечно, для храбрости из откупоренной бутылки пивка. Э-эх, и мало же тебе было других забот! В море надо, по тихой волне, отчаливать, пока «Ушаковка» полностью не всплыла!

Первый, пахнущий хмелем глоток из запотевшей бутылки дарил тихую радость жизни.

А вообще-то Таня правильно сказала: «Последнее время что, кроме работы той и камня своего, ты видел? Творческим натурам нужна встряска. А тут музыка, впечатления новые!.. Ну, потискаешься там невзначай – всяк лучше, чем пивасик твой.»

Убедила.

Телефонная трубка отозвалась Любиным голосом на третьем гудке. Звонку были явно рады.

– …Сейчас, Лёшечка, объясню, как туда пройти! Значит…

Праздношатающиеся люди нет-нет, да и брели сквозь перелесок к морю,

– …Что?.. Стоит это всего тысячу рублей в месяц, но, Лёша, это адреналин, это драйв, это такой заряд позитива!.. Лёша! Лёша, ни как ты будешь одет, ни во что обут, ни как ты двигаешься…

– Ну, это мы ещё посмотрим, кто из нас лучше двигается!

Она заставила себя рассмеяться.

– Значит, до вторника! Пока, Лёшечка! Танюше с Семёном привет! Ура-ура!

* * *

Когда же это было? Сто лет назад? Но в прошлом, точно, ещё веке.

Ага-ага!..Когда то было?..Сто лет назад?Но в прошлом точно ещё веке!А наш ГаврилаНынче радСорваться памятью к той дискотеке!

Сто, не сто – тринадцать точно. В марте месяце – непривычно дождливом и прохладном для солнечного Лас-Пальмаса. Субботним вечером, на дискотеке «HABANA», куда привёл меня кубинец Лосаро. Врач, выучившийся в Москве и прекрасно говоривший по-русски. Накануне он помог мне объясниться в строительном магазинчике, где я покупал «пинтура гранде температура» – жаростойкую краску для каминов, которых, как обычно между рейсами, намеревался залепить бездну. Оделся я тогда вполне демократично – на дискотеку, чай, выдвигался. В чёрную джинсовую пару, с закатанными до могучих запястий трюмного матроса рукавами, и светло-серую («прокатавшую» при свете голубых софитов белой) футболку. Большинство же присутствующих – в основном кубинских эмигрантов, одеты были по парадно выходному. Кабальеро в пиджачных парах ослепляли белизной накрахмаленных воротничков, нескудные телесами сеньориты, поражавшие между тем пластикой движений, были в вечерних платьях.

И лились они – мелодии латины!

То плавными волнами гитарных струн, перетекающими вдруг в стремительные водовороты, то ниспадающим головокружительным водопадом с тысячами искромётных, вылетающих из меди трубачей, брызг. Танцующие пары сливались так, точно партнёры знали друг друга всю жизнь, а уж танцевать научились ещё в утробе матери. Тихо задохнувшись от восторга, я просто стоял в сторонке, и не помышляя даже, по примеру пожилого сухощавого немца в очках, чего-то с бока припёка клоунадничать. Хит танцпола прозвучал ближе к полуночи. «Коммуниста!» – истово вторили в припеве танцующие. Я не дрогнул. Тем более, что на дискотеке через дорогу, куда, благополучно заклеймив тоталитарный режим, повалили все без исключения, я невольно «закосил» под аргентинца: большой зал прибыл другими латиноамериканцами, программа была разбавлена поп-хитами – в общем, со своей хореографией было уже мне где развернуться. Если бы не Лосаро, перезнакомивший меня со всеми своими друзьями-приятелями – половина, аккурат, дискотеки, да не водка вместо рома в коктейле – глядишь, и не раскрыли бы.

Как пусто было раннее утро наступившего воскресенья… Точно, как улицы и перекрёстки, подёрнутые дымкой рассветного бриза – ни души. И такая же опустошённость лежала в моей душе. В эту ночь я коснулся нового, доселе невиданного и такого прекрасного. Разменивая годы жизни на что-то другое, сплошь и рядом фальшивое, уродливое и никчёмное подчас, ума у меня не хватало только руку и протянуть этому дивному миру, что был всё время рядом – так близко!

За полдень я снова выбрел на улицы Лас-Пальмаса – пусты оказались и попытки забыться сном в судовой койке. Но лишь ветерок шуршал обёрточной бумагой на мостовых, где уже отшумел воскресный блошиный «хватай-базар» – горячо любимая нашими моряками «Хапайка». Закрыт был тот самый строительный магазинчик, а до свободолюбивой «HABANA» я, по счастью, не добрёл: наверняка была там полная тишь. После бури латинских страстей накануне. И траулер наш следующим днём вышел на промысел – атлантическая ставрида следующих выходных не ждала. А по окончании рейса, дома, начать обучение не получилось: знакомые танцовщицы, что в холостяцкой жизни тогда присутствовали, и самбы с румбой не ведали, и где могли бы мне с этой бедой помочь – подсказать не могли.

* * *

В воскресенье мой впопыхах в автобусе набросанный рисуночек был утверждён генеральным чертежом. И по цене не торговались – смешно бы по ней, несерьёзной, было!

Уж как обозначил.

– А по времени сколько будет?

– Да дней десять, от силы. Хотя я-то планирую за неделю управиться.

И это хозяев устроило.

Скоренько подлил я под наши размеры долечки бетона к залитому уже фундаменту. Труженица хозяйка – Светлана – убиралась в доме, озадачив-таки слоняющегося по двору в дозоре за мной хозяина выбивкой ковровой дорожки. Набросив ту на перемычку ворот, Саша рук наизнанку в непосильной работе выворачивать не стал. Хлопнув десяток-другой раз, управился ещё быстрее, чем я с фундаментом, и, постучав в двери дачного дома, с чистой совестью передал ковровый рулончик в руки супруге.

– Круто!.. Ленивый же!.. – Следующее, непечатное, слово было произнесено хозяйкой, действительно, только для их – слов! – связки.

Александр извинительно улыбнулся в мою сторону, я понимающе кивнул в ответ старшему помощнику торгового флота: мои матросские палубы никогда не были устланы ковровыми дорожками.

– А ты куда? – навострилась уже на разнос, наблюдая шустрые мои сборы инструмента в кучку, хозяйка.

Спокойно, Светлана, ситуация под контролем! Фундамент залит, пусть до завтра, хотя бы, постоит: по технологии – Александр подтвердит! – так надо. Поэтому: «Покедова, до завтрева, пошкандыбал я!»

Но как, спрашивается, я буду отсюда на танцы срываться? Впрочем, пару раз ведь только выкрутиться и придётся.

Шагая к остановке я вспомнил, как утром потряхивался на заднем сиденье пустой от идей головой, неверной спросонок рукой пытаясь вывести на листе что-то (уж не до «нечто» было). Не получалось же ничего – полный примитив. И всё же девочка-подросток, почти в открытую изучавшая мои каракули, наконец спросила открыто и строго:

– Вы – архитектор?

– Нет, – честно ответил я, – каменщик. – И, видя, что мне не поверили, попытался пояснить: – Каждый хороший каменщик должен быть чуточку архитектором, верно?

О, если бы этот эпизодишко случился с лучшими моими «друзьями» по улице Ушакова – Костиком с Олежкой, уж они бы раззвонили, они бы растрезвонили на весь белый свет о таком своём триумфе! Уж эти бы всем в ушаковской округе, включая Жучку соседскую, все уши о себе, великих, прожужжали!

А я сразу уже и забыл почти – скромняга.

Но как, всё-таки, здорово, что двух этих персонажей в моей жизни не будет больше никогда!

* * *

«Sin prisa, pero sin paosa», как говаривают на Канарах (не спеша, но без остановки), в понедельник наша доменная печь начала подниматься неукротимо, углом изгибаясь в «хребте» – сплошной задней стенке – и показывая три свои лапы – лицевые столбики под сам, собственно, очаг с дровником внизу, и разделочную столешницу сбоку. Чудовище стадное! Кирпич был дивный – облицовочный, высококачественный, «ллойдовский».

Безупречными своими гранями такой подчеркнёт малейшую небрежность каменщика, вмиг выставив ляп на всеобщее порицание. Так что приходилось выкладывать каждый по уровню – во всех трёх плоскостях. Возводя при этом безликое изделие, каких, в общем-то, тысячи. Гаврила, впрочем, такого безобразия терпеть не стал (тем более, что один «косяк» он уже сходу запорол – как раз таки на углу в одном кирпиче просчитался: «Ай, ладно – потом чего-нибудь, по ходу, придумаем!») – сообразил хаотично разбросанные ниши из морской гальки.

– Получается, кирпичный массив разбавится камнем, отчего – ниши-то располагать будем вдоль! – исчезнет его громоздкость. А камешки наши, искусно подобранные, станут изюминкой. Фишкой! Эксклюзив же ваяем! Ну, пусть полдня работы добавится – так вы же всю жизнь смотреть будете.

Насобачился клиентов «залечивать», шельмец! Хотя в данном случае всё по делу было.

– Заплатили тебе деньги оттуда? – не преминула спросить сердобольная хозяйка.

– Да нет пока. Заплатят – куда денутся?

– Уб-била бы, гадов! Говорю же – здесь надо было выкладывать кирпичи особенно ровно!

Светлана, по случаю важного такого дела, как постройка барбекю на дачном участке, взяла на работе отгулы.

– Ща-а, забабахаем! – подбадривал её я. – А в среду – мы с Седым договорились уже – станок привезём. Водяной! Ещё быстрее дело пойдёт.

– А зачем тебе станок?

– Кирпичи резать. Лучше, и без пыли – на цветы лететь не будет.

Я бил в сердце хозяйки наверняка.

Дача моего по жизни друга Вити была тут же – через несколько улиц. В дружеских же отношениях «Седой» был и со Светланой с Александром, а уж с Аллой и вовсе в законном браке состоял. Станок же, закончив ушаковские мытарства и «бортанув» сколь многочисленных, столь и недостойных на него претендентов, я безвозмездно (фляжечку коньячка ведь только и выцыганил) даровал Вите в вечное пользование. Теперь, спустя две недели, арендовал обратно.

В самый неудачный, как он всегда умел подгадать, момент (руки были по локоть в растворе) позвонил Слава.

– Здорово, Алексейка – полней налей-ка! Как дела, где сейчас трудишься?.. Понятно… Да мы вот в Мамоново, с чёрным строителем – учеником твоим, Серёгой, с трубой мучимся. Хотя, больше с ним… Да, через балку уже прошли – на крышу вылезли… Вадим чего? Орёт, конечно – чего ещё? Видишь, был бы ты – он бы и на крышу не полез, а так… Ладно, будем сами как-нибудь справляться. Деньги-то тебе с Ушакова отдали? А сколько, по твоим подсчётам, должны ещё?.. Двадцать пять тысяч – какие это копейки? Деньги! Слушай, ну не должны они, вроде, кинуть! Хочешь, давай я Грише позвоню, поговорю?

Нет, посредники мне больше не требовались! Ни где бы то ни было, а уж по такому, да с теми людьми, вопросу – и вовсе. Тем более, что в глаза тому же Грише говорил не единожды: «Когда бы мне здесь сказали: «Шуруй-ка ты уже на…» («шуруй» – опять же блеклая замена), – то через минуту бы меня уже во-он за тем перекрёстком не увидели: и инструмент бы позабыл!» Так что – сказано! Отвечай теперь за слова, Гаврила!

Работа свернулась наступающей темнотой. В спасении дела жёлтым фонарём беседки нужды пока не было. Уже впотьмах, разбавляемых порой едва уловимыми проблесками месяца из-за гонимых ветром туч, топал я к остановке, сползая от встречных машин в грязь и лужи. И небо осени было всё так же тревожно, и воздух холодил грудь какой-то неведомой и неотвратимой развязкой так, что меня внезапно пронзило: а ведь почти день в день…

– По до-алинам и по взгорьям!..

Тупоносые сапоги (Нахимовы не могли тогда, в двухтысячном году, позволить себе гнаться за модой) были в водяных разводах и прилично запачканы глиной: в первых числах октября темнело уже рано, фонари на улицах горели выборочно, а грязные лужи по козьим тропам разбитых тротуаров лежали сплошь.

– Шла диви-изия вперёд! – Выходя, как та дивизия, с честью из положения, Люба застёгивала молнию на сапоге. Четырёхлетний Серёжа, сидя на самодельной подставке для обуви, терпеливо дожидался мать – ещё предстоял длинный путь домой через весь город. Я же стоял провожающим в дверях пристроенного на лестничной клетке тамбура, нетерпеливо дожидаясь, когда замкну дверь и нырну назад – в тепло квартиры и уют семьи. Любаша после работы забегала повидаться с Татьяной, и на Семёна поглядеть – в первый год жизни малыши меняются стремительно.

– Боже, Лёша! – Перехватив напоследок мой взгляд, Люба принялась на ходу поправлять кудряшки причёски. – Ты на меня смотришь, как на ископаемое!

Мы попрощались под моё искреннее разуверение. Ухватив за руку главное своё сокровище, она ушла – в непогоду и тьму. А я остался.

Козёл!

* * *

Вторник нудил обложным, хоть и на фоне порой светлеющего горизонта, дождиком.

– Сегодня и завтра до обеда – дождь, – сообщил интернетом продвинутый Александр, – а потом до выходных – ясно. Так что нам надо успеть закончить.

Закончим, Саня, о чём разговор? Лично мне же надо было сейчас позвонить, в надежде на форс-мажорные обстоятельства, отнюдь не кисейной барышне.

– …Пойду, обязательно!.. Нет, погода меня не напугает – абсолютно… Нет, если ты не сможешь – в любом случае, я и одна пойду… Хорошо. Помнишь, где это находится – я тебе рассказывала… Если меня ещё не будет – заходи сам, я подбегу.

Вот подписался! «Я и одна пойду», – теперь не бросишь!

Пришлось собираться. Благо, погода выручала: «Кирпич уже влагой напитался, раствор вот-вот потечёт – всю работу попортим… Что? Тент, может, купить? Так под ним видно ничего толком не будет… А плёнку – плёнку ветрами здешними в момент сорвёт: парусность-то какая! Не вариант… Да чего вы, в самом деле, переживаете – завтра будет ясно. Александр же по интернету смотрел».

Было два часа дня, а я уже ехал в автобусе домой. Давненько не выдвигался с работы в такую рань. Давно не дышал воздухом свободы!

Заслужил, чай? Выстрадал!

А ведь жизнь вокруг вот так вот вольно шла все эти годы!

– Так, надень, наверное, светлые вот эти джинсы и синюю футболку, что мы из Турции привезли, – снаряжала меня Татьяна. – А на ноги у тебя только плетёнки летние – другой обуви подходящей нет. Купим – денежки сейчас вот принесёшь…

Моя жена – золото. Дуракам везёт!

– Только, Лёша, пожалуйста – даже там без пива бутылочки, хорошо? Я на тебя надеюсь! Так, подожди-ка – из ушей, вон, волосы торчат, как у гоблина. Сейчас, щипчики возьму…

* * *

Самым важным было теперь – грамотно проложить маршрут. Самым замечательным – в путь мне светило солнце!

Хоть был Гаврила и сметливым мужем —Путей окольных не искал.Бывало в гору, но в обход всем лужам,Маршрут он новый пролагал.

В каких-то полчаса свежий ветер разогнал гнетущую свинцовую хмарь, освободив ярко-синий небосвод для белых облаков и бледно-оранжевого солнца. Солнце светло грустило («Грустило светило!.. Светило грустило.»), клонясь к закату ещё одного неповторимого дня. А я, гонимый вечным своим умением дотянуть время впритык, поспешал по означенным Любовью координатам: «Знаешь, где «Вестер» был? Да, который сейчас в разрухе ремонта, так вот – заходишь не с центрального, где он был, входа, а с другой стороны: стеклянные, ты увидишь, двери. И – по лестнице наверх. Четвёртый этаж».