Слеза Василиска

– Ну они-то померли, лежат. Все равно ничего не слышат. А мы что? Мы-то живые, и мы на работе. А какая работа без музычки?

И выворачивал на полную громкость приемник. Другие санитары его поддерживали, пританцовывали в такт, а меня музыка раздражала. Вот тогда я научился работать с телом очень быстро: вскрывать, зашивать после осмотра патологоанатома, мыть, одевать и гримировать.

Когда мне предложили занять место главного санитара морга в маленьком, спокойном северном городке, я не раздумывая согласился. Вот где я обрел работу мечты и долгожданный покой. Меня ничуть не смущало, что помещение морга, где мне предстояло работать, пребывало в плачевном состоянии – с потолков во время дождей капала вода, со стен сыпалась штукатурка, в коридоре было темно и холодно, как в склепе. Ах да, еще крысы. У нас с ними шла целая война.

К тому же, у меня было всего два напарника-сменщика, не отличающихся особой ответственностью, и единственный врач-патологоанатом Петрович – седой старик с красным, опухшим от водки лицом, стабильно раз в две недели уходящий в глубокий запой.

– Как же вы тут без него трупы вскрываете? – с недоумением спросил я, когда впервые столкнулся с тем, что Петрович запил и не вышел на работу.

– Никак. Наугад пишем заключение, и все, – ухмыльнулся один из моих сменщиков.

– Так ведь это… – начал было я, но мне не дали договорить.

– Слушай, Антоша, так-то оно так, но тут тебе не Москва и не Питер, молодые специалисты в такой дыре работать не хотят. А Петрович, он у нас единственный и незаменимый, пусть и с небольшим изъяном. Да и трупов у нас бывает не так много. Совсем сложные или непонятные случаи все равно в область везут. Так что ты уж со своими порядками в наш морг не лезь, вот тогда сработаемся.

Я парень понятливый, так что с напарниками и с алкашом Петровичем мы быстро и хорошо сработались. Морг наш был хоть и древний, но как по мне – очень даже уютный, если, конечно, это слово уместно в описании.

К особенностям работы я тоже быстро привык. В маленькой приемке новоприбывшие трупы складывали на пол, я их раздевал, подписывал на правом бедре номер, клал на каталку и увозил в холодильник. Потом родственники приносили одежду для похорон, я клал пакет с вещами на живот покойника и, если не требовалось вскрытие, начинал готовить тело к похоронам.

Если же вмешательство Петровича все же требовалось, то к следующему утру я готовил труп к его приходу – делал разрез от ключицы до паха, вынимал органы, раскладывал их на столе. Если Петровичу в ходе осмотра этого было мало, и он не мог установить причину смерти, я принимался пилить череп. Эту часть вскрытия я любил больше всего – в ней чувствовалась важность, упорядоченность и размеренность. Не любил я все складывать обратно в брюшину, в этом уж чувствовался полный хаос, мертвое тело напоминало мне мешок, набитый не пойми чем. Я утешал себя лишь тем, что после того, как я обмою все следы вмешательства Петровича, одену и загримирую мертвеца, тогда он снова на какое-то, хоть и короткое время, станет похож на человека…

Мне прекрасно работалось здесь, в морге маленького северного городка. Днем я был занят, ночью крепко спал в ординаторской на кушетке. Жизнь моя была скучна и неинтересна, поэтому морг в какой-то момент стал для меня, одинокого холостяка, вторым домом.

Конечно, за десять лет работы, бывало всякое, не только хорошее. Были и разборки с родными по поводу убранства трупа, была и путаница с телами, были и проблемы с гниющими месяцами трупами, которые никто не забирал.

Также были и несколько таких случаев, которые я вспоминаю не то чтобы с содроганием, но уж точно с недоумением. Но такое бывает, пожалуй, на любой работе. Так называемые, неприятные моменты. Один из них – случай с мёртвым ребёнком, которого я нес на руках из детского отделения в морг. Так получилось, что машина скорой была занята и меня попросили его забрать, чтобы не пугать других детей.

– Он не весит почти ничего, на руках унесешь, – бодрым голосом сказала женщина-медсестра по телефону.

И я пошёл. Детская больница была недалеко – всего-то через березовую рощу надо пройти. У нас городишко маленький, до всего рукой подать. Пришёл я к задним дверям, и мне санитарки вынесли маленький кулек – там и ребёнка-то не видно было.

– Новорожденный что ли? – угрюмо буркнул я, не глядя на кулек.

– Две недели от роду, – грустным голосом проговорила медсестра, передавая мне бумаги для оформления тела.

Я неуклюже кивнул и пошёл назад, невольно прижимая к груди свою странную ношу. Дети у нас в морге были, но редко, и, признаться, на них было невыносимо смотреть. Все-таки смерть – она для стариков, а молодые и юные должны жить. Иначе как-то противоестественно все получается.

Может, я от отсутствия опыта тогда сильно перенервничал, но пока я нес кулек с мёртвым ребёнком через тёмную рощу, мне вдруг показалось, что он пошевелился. Сквозь одеяло я отчётливо почувствовал, как он закопошился внутри, зашерудил маленькими ручонками. Остановившись, я резко отогнул уголок одеяла, замер на секунду, а потом шумно сглотнул – в холодном лунном свете маленькое круглое личико светилось бледно-голубоватым светом. Глазки младенца были плотно закрыты, он был похож на фарфоровую куклу. Я положил уголок одеяла обратно на его лицо и быстро пошёл дальше. И тут снова у груди началось шевеление – то ли ручки, то ли ножки легонько толкали меня.

– Что за чертовщина? – пробубнил я.

Положив кулек прямо на землю, я быстро развернул одеяльце и непонимающе уставился на мертвое тельце. Это был мальчик. Он был крошечный и больше напоминал новорождённого котёнка, чем младенца. Я попытался прощупать пульс на тоненькой шейке, проверил дыхание. Он был мертв, сомнений не было. Тогда что со мной творится?

Внезапно в ночной тишине где-то в верхушках деревьев, заухала, захохотала сова. Я вздрогнул, наспех завернул одеяло, прижал к груди свою ношу и бегом побежал через рощу к моргу. Всю дорогу мне казалось, что ребёнок шерудит ручками внутри кулька, но я бежал и не останавливался больше. Только в морге я почувствовал себя в безопасности. Здесь было привычно тихо. В ту ночь я охранял покой всего-то трех трупов – двух стариков и молодого парня-утопленника. Я убрал одеяльце и положил на каталку тельце младенца. Смотрелся он тут нелепо и жутко, но жизнь складывается по-разному. У каждого свой отведенный срок на земле, с этим ничего не поделать.

– Не буянь тут, малой! – сказал я и, осмотрев мирно лежащие трупы, вышел из холодильной камеры.

Остаток ночи прошёл спокойно. Не знаю, что это такое было, но я до сих вспоминаю тот случай,если не со страхом, то с недоумением.

***

Ещё одна странная история, которая в свое время хорошенько выбила меня из колеи, произошла три года назад. Как-то летом работы совсем не было, в холодильнике лежали три трупа, уже подготовленные к завтрашним похоронам, все бумаги и отчетности были заполнены, и я курил на улице, подставив лицо теплому солнечному свету. Да, работники морга тоже любят солнце. Так вот, меня разморило и я, наверное, задремал. Проснулся от того, что какая-то незнакомая старушка толкает меня в бок.

– Кто здеся, добр молодец, усопших моет да одевает? – спросила старушка скрипучим голосом.

– Ну я, – плохо соображая спросонья, ответил я.

– Возьми-ка у меня куль с платьем. Наденешь на старуху.

– На какую старуху? – удивленно спросил я.

Я даже сонный помнил, что у меня в холодильнике никаких старух не было, только два старика да мужик-висельник, с черным языком которого я намучился с утра, и так, и эдак запихивая его обратно в рот.

– Ты пока спал, тебе старуху привезли. Иди-ка проверь.

Я окончательно проснулся и решил, что бабулька не иначе как чокнулась умом. Но мне все равно уже нужно было возвращаться на свое рабочее место, поэтому я поднялся с земли и пошел к длинному, на первый взгляд мрачному и унылому, зданию морга.

– Куль-то мой на-ка, возьми! – закричала старушка.

Я махнул рукой и нетерпеливо схватил из ее руки мешок с тряпьем. Если что, брошу в ветошь, будет потом, чем распиленные черепушки набивать.

– Для Евдокии Герасимовой! – прокричала старушка перед тем, как я скрылся в дверях.

Понятное дело, никакого нового тела на приемке не было, не могли его выгрузить без моего участия, да и не мог я проспать звучное тарахтение нашей старой, как мир, труповозки. Бросив мешок на пол, я пошёл в ординаторскую, чтобы выпить воды, но тут вдруг услышал этот до боли знакомый звук. Я его узнал бы из миллиона подобных – это был отчаянно жужжащий мотор труповозки. В нашем городишке она была единственным транспортом для мертвых.

Я вышел на улицу, поздоровался с труповозом Гришей, славным, весёлым парнем, который вовсе не обижался на прозвище «труповоз».

– Старушку привез сегодня тебе, Антоха! Две недели в своей квартире пролежала, а сегодня вот сын её вышел, наконец, из запоя и решил навестить матушку. Да только поздно, матушка-то в мумию египетскую превратилась.

Гриша захохотал громко и раскатисто, я даже вздрогнул от звука его голоса.

– Представляешь, даже не пахнет! – удивленно воскликнул Гриша, когда мы перекладывали тело с носилок на пол.

Он ещё о чем-то болтал без умолку, но я его уже не слушал, погрузившись в свои мысли. Старуха, которая умерла две недели назад была как две капли воды похожа на ту, что приходила к моргу за пару минут до приезда труповозки. Забрав документы, я даже не удивился, что имя покойной по паспорту было Евдокия Герасимова. Не удивился, но мурашки по спине все равно пробежали. Освободив мёртвое тело от одежды, я подписал на тонкой, прозрачной, словно бумага, коже, номер, а потом аккуратно положил на обвисшую грудь умершей пакет с одеждой.

– Не переживай, бабуся, завтра одену тебя честь по чести, – сказал я и зачем-то положил свою ладонь на высохшую руку старухи. Сын, кстати, соизволил забрать тело матери из морга только спустя неделю.

***

Единственное, к чему я так и не привык, работая в морге, – запах. Поначалу он был для меня просто невыносим, потом стал более-менее сносным, но все равно вызывал отвращение до комка в горле. Мои напарники, отработавшие в морге по тридцать лет, говорили, что запаха уже совсем не чуют – формальдегид со временем разъел все рецепторы в носу. А у меня пока что не было ни одной смены, чтобы я не чувствовал трупного духа, который мы, как могли, глушили формалином. Закончив смену, я каждый раз мылся в душе по полчаса, с остервенением тер губкой тело, и все равно мне казалось, что запах гнили исходит от меня самого.

Но сейчас я стал гораздо терпимее относиться к запаху. Или, может, мои обонятельные рецепторы уже тоже начали потихоньку отмирать и следующий этап – полная утрата нюха? Но даже это не мешало мне любить свою работу. Готовя покойников в их последний путь, я чувствовал свою важность и значимость. Родные умерших, обычно, были полны уважения ко мне, совали в карман моего фартука то гостиницы, то деньги. В ответ я старался всегда исполнять их просьбы – клал в гроб личные вещи покойного, украшения, игрушки, сигареты и даже алкоголь. Почему-то люди думают, что покойник не сможет уйти, если с ним не будет его любимой вещи. Честно говоря, странная традиция, но я не спорил с близкими и прилежно клал золотые браслеты, блоки сигарет или бутылки водки в гроб. Желание скорбящих – закон, особенно если оно подкреплено деньгами.

Правда, один раз у меня произошла серьёзная стычка с состоятельных отцом девочки-цыганки, которая скончалась после продолжительной болезни. Он принёс ей в качестве последнего одеяния взрослое свадебное платье. Высохшая от мучительной болезни восьмилетняя девочка в пышных белых оборках и рюшах, с фатой на лице, выглядела нелепо и жутко. Я не побоялся, сказал об этом главе семейства, несмотря на то, что в нашем городишке он имел вес и был влиятельным человеком. Цыган же дал мне кулаком в глаз, после чего молча забрал гроб с девочкой-невестой. На следующий день меня вызвали к начальству и чуть было не уволили. Хорошо, что обошлось. Город маленький, работать некому. И в отличие от моих сменщиков, я не уходил в запои и не брал липовые больничные по три раза в год. Все-таки репутация, она и в морге репутация. В моем случае она была идеальная. Все знали, что если нужно, я могу жить в морге

Когда привезли Жанну, это и произошло. Оба напарника взяли больничные, чтобы спокойно провести новогоднюю ночь и последующие дни дома. Для меня же это значило, что ближайшую неделю я должен буду провести на работе. Первую ночь я чудесно выспался в ординаторской, а на вторую ночь труповоз Гриша привез мне Жанну, и вся моя спокойная работа (и жизнь тоже!) перевернулись с ног на голову…

Глава 3

Я смотрел на Жанну долго и никак не мог поверить в то, что это действительно она. Точнее, я прекрасно видел, что это она – лицо ее, прикрытое черным пакетом, было таким же красивым и спокойным, как при жизни. Складывалось обманчивое ощущение, что она просто уснула. В холодильнике было тихо, слишком тихо. Я слышал, как бьётся моё сердце. Оно стучало не в груди, а где-то в горле. Мне хотелось закричать от боли, но я не мог нарушить эту особую, мёртвую тишину.

Я был на работе и не мог нарушить этот порядок, который всегда успокаивал меня. Поэтому я напряг кулаки, сжал зубы и смотрел на неподвижное тело, которое только что освободил от одежды. На Жанне было надето то легкомысленное леопардовое платьице, которое всегда раздражало меня, поэтому я с каким-то озлобленным остервенением раскромсал его ножницами в клочья. Итак, её нашли на улице. Смерть, якобы, наступила, несколько часов назад, причина смерти не установлена, но это точно не обморожение. Так “на глаз” заключил Петрович, мельком взглянув на тело, лежащее на секционном столе.

– Ты даже толком не взглянул на неё! Может, её убили? Скорее всего, так и есть! – возмутился я.

– Это почему ж не взглянул! Да я все цвета ее татуировки рассмотрел! Видал, какой у нее дракон на пузе? Не простая видать, девчонка.

– С чего ты взял? – насупившись спросил я.

Старый патологоанатом усмехнулся, его впалые щеки, покрытые жесткой, трехдневной щетиной, затряслись.

– Простые девчонки такие художества на себе не носят. Тут сразу видно, что в этой рыжеволосой головке было много ненужных мыслей.

Я кивнул, соглашаясь с ним и посмотрел на плоский живот Жанны. Дракон на бледной коже, завитки на лобке, округлые бедра… Мне вдруг стало неприятно, что ее обнаженное тело рассматривает старый алкаш Петрович, пусть он и врач. Но я ничего не сказал ему о том, что мы с Жанной были знакомы. Мне не хотелось, чтобы кто-то здесь об этом знал. Невыносимо будет работать, если все мне начнут выражать сочувствие. Я лучше в одиночестве свою боль выстрадаю, чем делить ее с кем-то.

– Следов насильственной смерти нет, это и невооружённым глазом видно, – развёл руками старик, – Все остальное потом. Извиняй, Антоша, моя смена закончилась несколько часов назад. Тебе просто повезло, что мы с Андреем Михайловичем засиделись в его кабинете. Так сказать, поздравили друг друга с наступающим. В нашей жизни новых годов будет – раз, два и обчелся, Антоша, мы уже старики… Вот только как вы тут, молодежь, без нас потом будете справляться?

Я нервно пожал плечами. Петрович грустно вздохнул, оперся обеими руками о стол, на котором лежало тело Жанны. Но увидев мой беспокойный взгляд, старик выпрямился и улыбнулся.

– Да не дергайся ты! Вскроем, не переживай! Но точно не завтра, – проговорил Петрович, глядя на меня пьяными глазками, – так что, оставляй эту красавицу, как есть, в следующем году. Не убежит же она из холодильника! Тем более, никто ее не ищет.

– Как же её оставлять? Долго ведь ждать-то, – растерянно промямлил я, – может быть и ищут ее, тебе почем знать?

Петрович со всей силы хлопнул меня по плечу.

– Эх, Антошка, любишь ты позанудствовать! Хороший ты парень, но уж больно ответственный! Не накаляй обстановку перед праздником. Хоть будет тебе с кем новый год встретить! – старик громко засмеялся, – А то обычно перед новым годом никто не мрет у нас, все боятся праздник родным испортить. Так что вечно у нас санитары новый год в одиночестве празднуют. А у тебя вон и компания уже есть!

Петрович захохотал еще громче, а мне вдруг стало так грустно от его неуместного черного юмора, что к глазам подступили жгучие слезы. Мы с Жанной хотели встретить новый год вместе. И вот, встретим его вместе… Какая злая ирония.

Петрович ушёл, на прощание от души поздравив меня с наступающим, и я долго смотрел, как он удаляется все дальше и дальше от морга нетвердой походкой. Торопиться мне все равно было некуда. А потом снег пошёл такими крупными хлопьями, что за окном ординаторской все слилось в сплошное белое, пушистое месиво, которое заполнило собой весь мир…

***

Позже, собравшись с духом, я снял с головы Жанны черный пакет. Труповоз Гриша надевал пакет на голову всем своим «пассажирам», чтобы ничего не вытекло из носа и ушей, пока он вёз тела в морг. Всякое бывает. Вот только на Жанне этот плотный, грубый полиэтилен, выглядел безобразно и кощунственно. Хотелось скорей освободить её от него. Пусть лежит без него. Правая рука её вдруг резко дернулась, и я вздрогнул, даже отскочил в сторону от стола, хотя не раз видел такие посмертные шевеления, они были вполне естественным процессом. Но теперь это едва заметное движение руки породило в моей страдающей душе нелепую, призрачную надежду. Я подошел к Жанне и склонился над её лицом.

Она была очень бледной, кожа светилась белизной, глаза были широко раскрыты. Казалось, Жанна внимательно смотрит в потолок. Этот ясный, незатянутый мутной пеленой взгляд синих глаз насторожил меня. На ее теле не был ни следов обморожения, ни трупных пятен. Кожа была идеально ровная и белая, как будто фарфоровая. Я не мог отделаться, от мысли, что она не мертва, что это ошибка, что сейчас она моргнет или улыбнётся мне. Я проверил дыхание, пощупал пульс и судорожно вздохнул. Нет, признаков жизни нет.

И тут на меня обрушились чувства, которые я сдерживал все это время. Я запрокинул голову и закричал, что есть сил.

– Аааа! Аааа!

Жгучие слезы разъели солью веки, хлынули из глаз, покатились по щекам и запутались в многодневной щетине. Минут десять я рыдал над той, которую уже успел так сильно полюбить. Она сейчас была необходима мне, вечно одинокому, потерянному. Она была мне нужна, как воздух, как главный жизненный ориентир. Но ее больше нет. Жанна мертва…

Я заставил себя успокоиться, закрыл ей веки и накрыл тело белой простыней. Мы не практиковали такое в морге, и простыня была моя личная, я принёс ее из ординаторской. Жанна была не просто трупом, она была моей умершей возлюбленной, я не мог просто так закатить ее в холодильник и оставить там голую. Простыня – та малая часть заботы, которую я мог еще для нее сделать.

***

Примета Петровича о том, что перед новогодней ночью “никто не мрет” оказалась полной ерундой. Потому что скоро Гриша-труповоз привез мне еще одного гостя на “новогоднее застолье”. Окоченевшее тело лежало на каталке в странной, скрюченной позе. Тут сразу все было ясно – смерть наступила в результате переохлаждения. Иными словами, мужик напился и не дошел до дома – уснул в сугробе. Таких “подснежников” за зиму в нашем промерзшем насквозь городишке бывает до двадцати штук. А если морозы стоят затяжные, то можно и вовсе со счету сбиться. В основном, замерзают мужчины в состоянии алкогольного опьянения. Пьют у нас много. Как-то Петрович пошутил, что это так нехватка солнечного света сказывается на людях. Думаю, в этом есть доля правды.

Освободив труп замерзшего мужчины от одежды, я подписал на бедре номер и покатил каталку к холодильнику. Открыв дверь и включив свет, я увидел, что простыня валяется на полу возле каталки Жанны.

“Странно! Неужели опять крысы?” – подумал я. С крысами в морге мы боролись постоянно, даже пробовали заводить котов, но котам с мертвыми жить не нравится, они отсюда быстро сбегают в поисках лучшей жизни. Честно говоря, я не знаю, с чем это связано. Напарники утверждают, что они тут чувствуют духов, но я в это не верю, я уже рассказывал свою точку зрения насчет призраков. Скорее всего, мы их просто недостаточно хорошо кормили, надеясь на то, что они будут сыты пойманными крысами. Надо сказать, крысы здесь бегали такого размера, что я, впервые увидев одну из них, решил, что это такса. Вели они себя нагло – обгладывали лица и животы трупам, на санитаров шипели и даже норовили броситься. Крысы изрядно портили нашу спокойную жизнь. Если проеденный живот трупа не был виден под одеждой, то с лицом дело обстояло хуже, приходилось лепить съеденные участки из воска, который у нас и так был в дефиците.

Увидев сброшенную простыню, я решил, что крысы вернулись. А ведь буквально на днях мы раскладывали кругом сильнейшую отраву.

– Вот твари ненасытные! – прошипел я, – скоро ли вы все передохнете?

Я подошел к Жанне, поправил простыню и посмотрел в ее лицо. Глаза ее снова открылись. Она смотрела куда-то в пустоту задумчивым синим взглядом. Я положил ладонь на ее веки и легонько надавил, чтобы они больше не открывались.

– Спи, милая, спи.

Я наклонился к её лицу и коснулся, губами холодного лба. Слезы опять подступили очень близко. На этот раз они застряли где-то в горле. Я положил простыню Жанне на лицо и вышел из холодильника.

Ночь близилась к концу, но на улице все ещё царила тьма. Снег кончился. Надо бы одеться, взять лопату и разгрести сугробы, которые намело около входа в морг. Так я и сделал – накинул куртку и вышел на улицу. Свежий морозный воздух слегка опьянил меня. Я быстро раскидал снег и минут пятнадцать смотрел на звезды, которых в чёрном небе было видимо-не видимо. Может и вправду мы после смерти стремительно летим вверх и становимся звездами? Я работал со смертью десять лет, но ещё никогда она не казалась мне такой близкой и страшной, как сегодня.

***

В ординаторской на меня навалилась такая усталость, что я сел за стол и, положив голову на руки, закрыл глаза. Хотелось забыться и ни о чем не думать хотя бы на несколько минут, но перед глазами стояло красивое, бледное, мёртвое лицо Жанны. Как тут забудешься! Сна не было ни в одном глазу.

Я тяжело вздохнул и открыл журнал учёта, чтобы внести туда записи о двух новых трупах. И тут вдруг из холодильника послышался шум – как будто что-то с грохотом упало на кафельный пол. Я соскочил со стула, нервно взъерошил волосы, протёр кулаками глаза и быстрым шагом пошёл в сторону холодильника.

– Совсем уже страх потеряли! – ворчал я на ходу себе под нос, имея в виду крыс.

У двери я замер на мгновение, не знаю почему. Просто взялся за ручку и прислушался. Показалось, что я здесь не один, и за дверью кто-то ходит. “Ой да, ну что за чертовщина в моей башке сегодня? Кто может ходить в холодильнике? Не трупы же!”

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.