bannerbanner
Украденный горизонт. Правда русской неволи
Украденный горизонт. Правда русской неволи

Полная версия

Украденный горизонт. Правда русской неволи

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 4

Про горизонт вспомнилось в жизни Гены Новожилова гораздо позднее, уже в послезоновской вольной жизни.

Заметить надо, что жизнь эта для бывшего зека Новожилова сложилась вполне ладно. Подфартило ему везде, где только могло повезти вчерашнему арестанту: и спутница жизни терпеливая и понимающая нашлась, и работа, где лагерное прошлое не мешало, подвернулась, и ещё много в чём повезло.

Уже через год после отсиженного срока даже что-то похожее на достаток в этой жизни наметилось. Отсюда и появившаяся возможность за рубеж выезжать. С любопытством поглазел Гена Новожилов на красоты, которые раньше только в телевизоре видел, проехался по болгариям-черногориям и прочим европейским, и без того истоптанным российскими подошвами, территориям. Мог бы при этом и про горизонт вспомнить, да не пришлось, опять как-то не складывалось…

Горизонт сам о себе напомнил. На далёком острове Куба, куда Гена из промозглой российской осени по горящей путёвке рванул.

Резко и внезапно это случилось. Случилось, когда кругом полный покой, настоянный на карибских специях, царил, и ничто никаких событий не предвещало.

Сидел тогда Гена на пляжном пластмассовым лежачке, покуривал сигарку, особенно вкусную после ромового коктейля с заковыристым названием, ни о чём не думал, ни о чём не вспоминал, неспешно по сторонам посматривал. Ничего нового не обнаруживал, видел только то, что и раньше: впереди – волны с кудряшками пены на белый песок набегающие, справа – скалы, блестящие, как жиром намазанные, слева – пальмы, верхушки у которых при ветре шуршали, ну и всякие отдыхающие, в основном соотечественники, которых ни в одном краю ни с кем не спутать.

Всё это ему с монотонной ласковостью глаза мозолило до тех пор, пока однажды головы не вскинул. А когда вскинул… Будто кто-то невидимый и могучий схватил за плечи и тряхнул так, что сердце к горлу подпрыгнуло. Показалось даже, что и зубы лязгнули. Совсем как тогда, когда блатные в углу барака с зека Новожилова за письмо «про горизонт» в мусорские верха спрашивали.

В этот момент… Гена горизонт увидел. Не тот это был горизонт, что он на рыбалке или «на свекле» в допосадочной жизни видел. Широким, очень широким был этот горизонт. Края его вовсе не улавливались, как голову не поворачивай. И той самой линии, что полагалось, как учила Анна Ивановна, разделять небо от земли, точнее от края океана, вообще не было. Потому что в том, очень далёком, месте: и небо, и вода были почти одинакового цвета, в котором намешаны не только синий и голубой, но и многие прочие совсем неожиданные, включая даже оранжевый и желтый.

– Ты чего, Генаш?

Это встрепенулась сидевшая рядом жена, да осеклась сразу, даже лица его не увидев, а только почувствовав запредельное напряжение и какое-то ещё очень сильное, но ничего общего ни со страхом, ни с тревогой не имевшее, чувство, что подкинуло мужа с пляжного лежака и заставило вытянуться в хищную струнку.

Не слышал Гена в тот момент жену. Да и ничего другого не слышал. Будто отключил кто-то все звуки вокруг. Сам заговорил. Совсем негромко, горячо, но бессвязно, как нездоровые люди в бреду говорят. Перемешивая забористый мат с обычными словами:

– Красивый!.. Ух ты!.. Большой!.. Только цветной какой-то… Не мой… Раскрашенный… Невзаправдашний… Нет… Не мой… Мой мусора… Вот суки… Даже горизонт… И тот… Не мой… Украли…

Только потом за словами, вопреки всем законам очерёдности, мысли пришли. Вполне спокойные, уже цензурно выраженные. В них сдержанное удивление с горючей обидой перемешано было. И ещё много чего, о чём может отсидевший русский человек вспомнить может.

– Ты чего, Генаш?

Повторила жена незатейливый свой вопрос. Не считал нужным он что-то объяснять, но и молчать неудобно было. Крутанул головой по сторонам, с облегчением увидел альбатроса. Мощная птица с великим достоинством на небольшой высоте кромку прибоя патрулировала, на обилие людей внизу, на галдёж от них исходящий, внимания, кажется, не обращала.

– Вот… Альбатрос…

Объяснение убедительным показалось. Дальше спасительную птичью тему развивать и не пришлось. Кивнула жена, в журнал уткнулась. К лучшему, что ни о чём больше спрашивать не стала. Не хотелось ему ни о чём говорить. Хватило желания только буркнуть:

– Я в номер…

На этот раз сказал правду.

В номере он махом выпил полстакана рома, сел с раскуренной сигарой на балконе.

Балкон выходил на противоположную от океана сторону, но здесь всё равно всегда пахло водорослями, какой-то пряной приправой и всем прочим, чем пахнет обычно на кубинском курорте. Этот запах был здесь всегда и, казалось, быть ему вечно, но сейчас вместо йода и специй Гена Новожилов почувствовал в воздухе что-то совсем другое, но хорошо знакомое, до дней его последних всегда узнаваемое. То, что заменяло в зоне воздух, но что ничего общего с воздухом не имевшее. Всего на долю секунды почувствовал. Конечно, не поверил. Конечно, посчитал, что показалось. На всякий случай посильней пыхнул сигарой. После того, как снесло ветерком сизые пахучие кольца, окончательно убедился: показалось. По-прежнему пахло здесь водорослями, пряностями и ещё чем-то, чем пахнет обычно на кубинском курорте. Уже вслух подытожил:

– Показалось!

Так же вслух добавил про то, что горизонт украли.

Почти повторил то, что недавно на пляже бормотал.

Конечно, вместо глагола «украли» другое слово употребил. Из категории непечатных, но в этой ситуации куда лучше подходящее.

Досада

Ни страха, ни удивления не было.

Разве что досада была.

Потому что случилось это именно здесь, именно сейчас.

Будто бы все события своей жизни человек по собственному усмотрению способен вгонять в параметры «где» и «когда», «нужно» и «можно»…

Сначала хрустнула целлофановая занавеска, отделяющая дальняк от прочего пространства камеры.

Он уже не ждал ничего хорошего от этого звука.

Готовясь к худшему, вжался в и без того продавленное днище шконки, собрался.

Почти не ошибся. Только поморщился, когда из-за складок занавески через порог дальняка тяжело перетекла… гусеница. Трёхцветная: чёрно-рыже-серая. С лёгкой зелёной проседью поверх стоящей ёжиком шерсти. Очень похожая на тех гусениц, что в разгар лета в среднерусской полосе можно встретить в любом огороде.

Вот только размером эта гусеница была с… хорошего ужа. И толщиной в… бутылку-«полторашку».

Потому и так звучно двинулась занавеска, потому и так заметен был этот вытянутый яркий цилиндр на куцей и безликой тюремной территории.

А ещё глаза…

Не помнил он, какие органы зрения имели те обычные огородные гусеницы. Может быть, вовсе их не имели. Зато здесь они были… и были громадными, круглыми и блестящими.

Представлялось, что прикреплялись эти глаза к голове на каких-то верёвочках. Потому и вращались почти по окружности, охватывая своим нервным вниманием всё пространство вокруг.

Злыми и беспокойными были эти глаза. Будто срочно искали кого-то с недоброй целью.

Гусеница неспешным, но очень прямым маршрутом перекатилась под дубок, за которым торкалась нешустрая камерная жизнь: кто-то играл в нарды, кто-то писал письмо, кто-то просто высиживал, дожидаясь своей очереди занять шконарь.

«Если из дальняка, значит, «по-мокрому», но нет на полу мокрого следа, и воды на шерсти – ни капельки, странно…» – только и успел он отметить.

Ещё раз хрустнула целлофановая занавеска, и новый гость камеры – громадная, украшенная орнаментом из множества разнокалиберных бородавок, жаба вывалилась на порог отхожего места. Вывалилась, замерла на мгновение, будто осваивая новую территорию, и заковыляла своим путём. Не по следу гусеницы под дубок, а под сорок пять градусов вбок, почти в самый угол хаты, туда, где обитал на полу, не имевший права спать на шконаре, обиженный Пурген. Именно заковыляла, потому что свои лапы перетаскивала с места на место трудно и нехотя. Так человек передвигается после недавнего тяжелого инсульта.

Как-то не обратили на себя внимания глаза этого существа. Зато ноздри выделялись. С хлюпаньем и присвистом втягивали они в свои, влажные, лиловые изнутри, отверстия невкусный тюремный воздух, и… было в этих звуках что-то зловещее. Будто вынюхивали что-то – опять же не для добра.

С матёрого и очень раскормленного кота была та жаба, но это при поджатых под брюхо лапах. Стоило же при движении хотя бы одной из этих лап выдвинуться вперёд, как размеры животного увеличивались.

На глаз он машинально сопоставил габариты жабы и диаметр отверстия отхожего места. Выходило, что никак не могло это существо воспользоваться для своего путешествия канализационными трубами. «Неужели вылезла маленькой и сидела, ждала, пока подрастёт», – невесело пошутил про себя.

Очень быстро пошутил, потому что очень скоро, на этот раз совершенно бесшумно, отодвинулась занавеска, и новый незваный гость объявился на пороге дальняка. Совсем непривычную внешность имел тот гость и со стороны походил то ли на стоящую вертикально неряшливую вязанку изломанных и наспех собранных хворостинок, то ли на пук капризно изогнутых проволок. Не очень заметным в этом хитросплетении было и семечкообразное туловище, на котором даже головы, не говоря уже про глаза и пасть, просто не угадывалось. Если бы не шевелящиеся конечности, вовсе нельзя было признать одушевлённым это существо.

«Богомол… Есть такое насекомое… Богомол… Только очень большой… Такой большой, каких в природе и не бывает…», – всплыло, будто пропечаталось в памяти.

И вдогон – не удивлённое, а скорее растерянное про то, что вроде бы как и нечего этому существу здесь делать, так как обитает оно только в далёких тёплых краях.

Тут же рядом зарубкой более важное отложилось: «Конечности постоянно шевелятся, уж не антенны ли это, с которыми любое пространство без чутья и зрения обшарить можно… А чего шарить? Кого эта уродина вычисляет?»

Не было никакого желания отслеживать, куда двинется неуклюжее, будто наугад сложенное из шарниров и суставов создание. Рождённая инстинктом самосохранения внутренняя тревога подсказывала, что сейчас куда важнее определиться, как вести себя в ближайшее время, на которое непременно выпадут новые, возможно, самые непредсказуемые события.

На этот момент сознание его уже разделилось на две не враждующие, но очень разные и абсолютно самостоятельные части. Одна часть чётко, чуть ли не по складам инструктировала: «Тебе всё это мерещится… Никаких гусениц, никаких жаб, никаких богомолов, тем более таких громадных, как на дрожжах раскормленных, здесь, в камере СИЗО, быть просто не может…

Это – «белочка»… Не важно, что ты уже несколько дней здесь, и не капли водки за всё это время ты не выпил…

Так бывает… Болезнь догоняет в самое неподходящее время, в самом неудобном месте…

В одиночку тебе с этим не справиться… Врача надо… Пусть местного, мусорского, который всех, кто к нему здесь обращается, ненавидит… Всё равно должен помочь… Обязан… Какие-нибудь таблетки даст или микстуру…».

Через паузу и уже с командирским нажимом, что возражения исключает, было добавлено, как вколочено: «В одиночку не справиться…»

И в усиление сказанного как приговор шепотом повторено: «Не справиться!»

Другая часть сознания какое-то время отмалчивалась, будто выжидая и собираясь с силами, потом решилась, обозначила свою точку зрения. Вкрадчиво, не настойчиво, больше сомневаясь, чем советуя, прошептала: «Ты же их видел… Во всех мелочах и деталях… И проседь зелёную на шерсти у гусеницы, и ноздри лиловые у жабы, и эти суставы-проволочки у богомола… Всё видел…

Мог бы даже дотянуться, потрогать… Кажется, прекрасно ты представляешь, что при этом мог бы почувствовать… Какая на ощупь пружинистая шерсть у гусеницы, какая влажная и склизкая кожа у жабы, какие сухие шершавые стебли-конечности у богомола.

Значит есть Они, существуют независимо от твоего желания… Причём здесь врач? Не надо врача… Всё равно, сразу не появится, даже если в «тормоза», в железную дверь хаты, что есть мочи колотить… Да и придёт, не факт, что поверит и решит помочь, скорее всего за симулянта примет, за того, кто косит, косматит… Ещё наряд дежурных мусоров призовет, наябедничает, о том, как ты беспокойство чинишь, попросит подмолодить, попросту поколотить тебя…

Может и пьяным оказаться, такое, рассказывали, уже было, тогда вообще всё непредсказуемо…

И, вообще, причем здесь врач со своими таблетками и микстурами, когда Они уже пришли… Важнее прикинуть, где они сейчас затаились, как себя поведут…

Может быть, проще просто привыкнуть к Ним… Относиться к Ним, как ко всему, что здесь окружает… По принципу: радости – мало, но куда денешься, если сюда попал… Но это, если Они вести себя тихо будут… Если тихо… Если…

Интересно, кто Их прислал… Только куда важнее, что у Них на уме, что сейчас в планах у Них… Соответственно определяться надо, как Их встречать…

Скорее всего, не с добром Они нагрянули… Тогда…

Война, короче…

Чем же Их встретить?

Есть в хате заточка… Острая… На кирпиче, со слоника отломанном, заточенная… Одна на всех… Общественная, или, как говорят здесь, «общаковая»… Чтобы колбасу, сало, прочие харчи из передачки порезать… На обломке магнита в заветном углу под дубком запрятана…

Официально заточка – конечно, запрет… Почти оружие… А неофициально… По неписанным правилам тюрьмы одну заточку на хату иметь допускается, потому и мусора на шмонах на неё глаза закрывают… Вот, если бы её заполучить… Только невозможно это… Чтобы «общаковую» заточку к себе под подушку? Не приветствуется! Вопросов будет куча, на которые и ответить нечего…

Заточку делал Никита Самарский… Из невесть как попавшего сюда обломка полотна ножовки за полдня смастерил… Рукастый… Может быть, его попросить ещё одну сделать… Возможно, не отказал бы… Только не принято в хате персональные заточки иметь… Есть одна на всех – и довольно! А объяснять, с чего ты персональной решил обзавестись… Не пройдёт…

Ещё в этих стенах роль оружия иногда кипяток выполняет… Бывает, что им особо вредному баландёру в рожу плесканут… Случается, что самый отчаянный арестант с кипятком и на мусора ополчится, если тот сильно его придирками по беспределу достанет… Понятно, за этим раскрутка, добавка к сроку…

Впрочем, не об этом сейчас разговор… Важнее прикинуть, поможет ли в нынешней ситуации кипяток? Кажется, вряд ли… Разве испугаешь таких тварей кипятком обычным… Да и не будешь «общаковый» чайник у себя под боком круглые сутки наготове держать… Кто позволит всю хату без чая, без чифира оставить…

Выходит, безоружным эту троицу придётся встречать… Верно, и не может в этих условиях по-другому быть…».

Опять что-то зашевелилось в первой части сознания.

Правда, всё то, что касалось «белочки», что заполняло ёмкий смысл глагола «мерещится» не то, чтобы пропало вовсе, но круто ушло в сторону, в потёмки. На первое отлично освещённое место вышло то, что до этого завершало командирскую внутреннюю инструкцию: «В одиночку не справиться…».

«В одиночку не справиться…».

Только теперь этот приговор в другой плоскости кувыркался. Ведь «не в одиночку» – это не обязательно к мусорскому лекарю на поклон, можно и в хате обо всём этом рассказать, помощи попросить… Тот же смотрун, Вован Грек – бывалый, крученый, наверняка найдёт, чего посоветовать, подсказать… На худой конец, заручиться бы его помощью в случае, если эти гости всё таки что-то начнут…

Вот только, что ему расскажешь? Про то, как очень большая гусеница из дальняка выползла? А следом такие же переростки – жаба с богомолом… Ещё не известно, знает ли он, что это за существо такое – богомол… И – главное: разве легко ему во всё это поверить? Покрутит пальцем у виска? Рассмеётся в лицо? Или скажет: обоснуй! А чем обоснуешь?

Может быть, кто ещё из арестантов эту троицу видел?

Если бы видели, тогда бы сказали, тогда по этой теме в хате разговор был… Событие всё-таки в застойной здешней жизни…

Не было никого разговора.

Значит, никто не видел ни гусеницы, ни жабы с богомолом…

Но это не значит, что они не приходили…

Почему, кстати, «приходили»? Ведь обратно они не ушли… Выходит, остались в хате… Где-то засухарились, чего-то ждут… В любой момент могут снова объявиться… Всеми тремя персонами… Опять же, зачем? Чтобы с собой забрать? Куда? Или что-то нехорошее прямо здесь сотворить?

Показалось, что, ещё совсем недавно очень ясная граница между двумя частями его сознания завибрировала, утратила часть чёткости, а после и вовсе пропала. После этого в мыслях чехарды не грянуло, просто мыслей этих стало совсем немного, и все они вокруг главной темы сгрудились. А главная она целиком о том, как гости себя поведут, и что вообще им здесь надо.

Как-то по-тихому и о другом подумалось; вдруг эта кампания кого-то за собой подтянула, и подкрепление это уже здесь в хате хоронится, своего времени «Ч» дожидается?

Может быть, всё-таки поделиться с Вованом-смотруном? Рассказать, какие гости в хате своего часа караулят, и, того гляди, объявятся? Вдруг, поверит, поможет…

А, если, наоборот? Ведь было, буквально вчера было, тот же Вован Грек отвесил леща Сашке Касперу, когда тот припадок эпилепсии стал изображать… У Каспера голова так и дёрнулась… И никакого врача звать не потребовалось… Так этим дело и не закончилось. Смотрун ещё своей шестёрке Коляну Пушкину шепнул… Тот Касперу добавил… Хорошо добавил…

Стоит ли вовсе про гусеницу, жабу и богомола в хате озвучивать? Или… Самое реальное здесь всё-таки на себя одного рассчитывать. А это значит, одному против троих… Без заточки, без кипятка, только с голыми руками…

Ещё раз очень внимательно посмотрел он по сторонам.

На всякий случай посмотрел… Потому как знал, что ни тяжелого, ни острого в хате не найти. Скользнул взглядом по дубку и двум лавкам: всё добротное, из металлических уголков сработанное. Всё так же основательно к полу приварено. Ни сдвинуть, ни своротить!

Зацепил краем глаза шкафчик железный на стене. Кажется, к нему кто-то с похожими целями уже подступал, потому как висел шкафчик без дверей. Эту деталь он с сожалением отметил, ведь могла бы такая дверь, отделённая от шкафа, оружием послужить: и вес подходящий, и углы острые в наличии…

Впрочем, возможно, двери сами мусора и сняли… Чтобы арестанты от греха подальше были…

Значит, всё-таки с голыми руками одному против трёх…

Но это в том случае, если Они всё-таки пришли, если Они всё-таки здесь… И это в свою очередь тогда, если Они вообще есть, вообще существуют…

Хотя… Абсурд всё-таки это: и гусеница, и жаба, и богомол… Неоткуда им взяться в тюремной хате… По коридору им сюда – никак, там решётки и двери железные на замках, там продольные и прочие мусора во все глаза во все стороны секут… Мимо – не то, что звери с такими габаритами, мышь не проскочит…

И «по-мокрому» им в хату – никакой возможности… Очко на дальняке узкое – никому из троицы туда не вписаться… Да и водяного следа нигде не осталось… Не могла же вода молниеносно в один миг испариться так, что ни капельки не осталось… Опять абсурд…

Ещё один абсурд в придачу к другому абсурду… Только тот «другой» первый абсурд, и поважней, и помасштабней, чем все эти абсурды с живностью, у которой, пусть, неизвестно что на уме…

Первый абсурд – это не какие-то там гады, невесть как в хате оказавшиеся… Которые к тебе интерес, может быть, имеют, а, может быть, ты им и решительно – до лампочки… Которых, кстати, кроме тебя, пока никто и не видел…

Первый абсурд – эта штука персонально для тебя предназначенная, с твоей судьбой, с твоей жизнью связанная… И это сейчас самое важное…

Первый абсурд – это персонально твоё… По той причине ты здесь и обитаешь… Пока здесь… Позднее, после суда – в зону…

Первый абсурд пока на двух листочках стандартного формата помещается… По-казённому называется: «Предварительное обвинение…»

По сути, эти два листочка – документ, что твою судьбу на ближайшее время определяет… А, может быть, и вовсе на всю оставшуюся жизнь…

На этих двух листочках всё о том, что ты – Преступник… Правда, это «всё» опять таки из одного абсурда состоит.

На тех двух листочках, про то, как ты в «неустановленное дознанием время, в неустановленном месте, у неустановленного лица незаконно приобрёл предмет, являющийся стандартным взрывным устройством промышленного изготовления – электродетонатором ЭДС, снаряжённым навесками инициирующих и бризантных взрывчатых веществ…»

Конечно, этот документ с мусорского косноязычного на общечеловеческий ещё перевести надо. Только и без этого понятно, что ты в тот последний день своей воли купил или взял у кого-то то, что называется «адской машиной»… Правда, пьян был, потому и с этим приобретением в кармане заснул на лавке в детском городке…

Разбудили мусора… Окончательно проснулся уже в отделении… В себя пришёл уже в СИЗО… В качестве обвиняемого по статье 222… На арестантском языке эту статью «три гуся» называют… Это из-за трёх цифр одинаковых… Каждый арестантской жизни хлебнувший знает, что ничем хорошим от этой статьи не пахнет…

И ещё каждый наслышан, что в последнее время, на фоне проявления терроризма и экстремизма, в русле «усиления и углубления» эта статья для всех серьёзных ведомств козырной становится. Для тех, кто ловит, задерживает, выявляет «по трём гусям», серьёзные перспективы открываются: и новые звёзды на погоны досрочно, и новые назначения по служебной линии, и ещё прочие респекты. У мусоров теперь по этой теме вроде как обязаловка – в каждом отделении в каждом квартале стольких-то поймать, задержать, арестовать… Не поймаешь – проблемы обеспечены. Тут не только рублей премиальных не досчитаешься, можно и с должности слететь, и прочие трудности огрести. Потому мусора и очень заинтересованы, чтобы кого-то по «трём гусям» изобличить.

Только не сильно у них это получается: профессионализма не хватает, а то и грамотёшки обычной. А план, обязаловка – давят. Важно в срок в отчётах в нужной графе непременно «палку» поставить: мол, поймали, а, значит, хлеб свой не зря съеден. Вот и пошла в мусорской среде мода – задержание по 222-й организовывать, а, сказать проще, невиновным улики подбрасывать-подсовывать: кому патроны, кому ствол, кому, как ему, аж целую «адскую машину».

Потому и сложилось в оконцовке: засыпал на лавочке обычным, зла никому не желавшим, пусть порою без меры, выпивающим человеком, а… проснулся почти душегубом, почти террористом и, уже на все сто процентов, преступником.

Это он-то преступник?

Он, который когда-то курице не смог отрубить голову…

Он, который когда-то самым серьёзным образом занимавшийся каратэ и за это время глубоко усвоивший смысл восточной мудрости, что несостоявшийся поединок – это выигранный поединок…

Он, который как-то очень рано и самостоятельно, без всяких увещеваний и нотаций, даже ещё до своего Афгана, понявший, что не только человеческая жизнь, но и человеческое здоровье, – ценность, которой распоряжаться дано только Господу Богу самому…

Разве не это – главный Абсурд нынешнего момента его биографии?

А с каких это пор на улицах города стали торговать взрывными устройствами? Это что – бесплатное приложение к предыдущему Абсурду?

Кстати, он точно помнил, что и денег у него в тот вечер не было вовсе… Значит, пошла мода в городе «адские машины» подвыпившим мужикам раздавать?

Странная, чисто Абсурдная мода…

Выходит, и переполненная камера СИЗО, где по три обитателя на одну шконку приходится, – это ещё одно дополнение того же Абсурда? Или часть его декорации?

А декорации эти порою меняются: вот прямо сегодня, всего часа два назад, продольный через кормяк листовочку на компьютере состряпанную забросил. Забавная, особенно в этих стенах, листовочка. Вот она на самом видном месте хлебным мякишем к стене прилепленная красуется:

К ВАШИМ УСЛУГАМ!

РЕСТОРАН «ЖЕМЧУЖИНА»

предлагает Вам широкий ассортимент горячих комплексных обедов по совершенно доступной цене.

Высокое качество и разнообразное меню, в которое входит первое блюдо, второе (мясное или рыбное), салат и напиток. Доставка блюд производится в течение 1 часа после их приготовления.

Удобная фасовка.

Недорого и вкусно.

Порадуйте себя и своих близких.

КОМПЛЕКСНЫЕ ОБЕДЫ

ПО ЦЕНЕ 260 РУБЛЕЙ,

КОТОРЫЕ МОЖНО ЗАКАЗАТЬ

ЧЕРЕЗ МАГАЗИН УЧРЕЖДЕНИЯ.

АДМИНИСТРАЦИЯ

Впрочем, никакой забавности в этом листочке и нет. Зато Абсурда – выше крыши. Обеды из ближайшего вольного ресторана? Для арестантов, которых в хате по трое на шконарь приходится? И кто же это будет есть, если рядом у всех остальных в шлёнках казённое варево, самый распространённый вид которого – «братская могила», это когда перемороженная рыба неведомой породы кипятком ошпаривается и в таком виде, по мнению тюремной администрации, съедобным считается?

На таком фоне какая-то нечисть, невесть каким путём здесь появившаяся, – пустяк, незначительная деталь той самой декорации. И не надо этих тварей бояться, и не надо так много внимания им уделять, вообще не надо о них думать.

На страницу:
2 из 4