Конопляный рай

– Да кто тебя возьмет в пограничные? Дозор… Тебе и автомат нельзя доверить. Ты же его китайцам загонишь за коноплю.

– Китайцам конопля не нужна, им цветной метал нужен. А за коноплю у них руки отрубают. Мне прапор сказал.

– Гонишь, Касинский. Руки отрубают… Дай лучше еще попить. Ништяк водичка. Подаришь, когда еще раз у кого-нибудь свистнешь? Представляю Касю без рук. На горшке.

– Ты базар фильтруй Пахан! Поговорил бы с мамашей на счёт портупеи. У вас же маман в части работает.

– Бесполезно. Просил. Говорит они секретные.

– А задницу мне все равно отбили. Только на другой заставе. До сих пор болит.

– Да у тебя вместо задницы, наверное, дубовая доска.

– Сам ты, Остап, дубовый. А у меня попа. – Кася на ходу завилял кокетливо задом, демонстрируя свои до бела вытертые штаны, на которых в двух местах уже стояли грубые заплаты, грамотно маскирующие протертые дыры.

Компания всё дальше углублялась в темноту лесной чащи, куда убегала заросшая травой дорога.

–Прикинь, толпа… Я знаю чувака, он за десять косых отдаст новый «борман». Канолевый!

– Сам носи свои борманы. На них немецкие кресты вытираются со временем, – возражал Остап.

– Да загоны всё это Андрюха.

– Это не загоны. Пашок подтвердит! Мы видели пацана, с него полицаи прямо на пляже штаны сняли и порвали на две половины. На них свастика была.

Пашка кивал, на ходу стараясь что-то проглотить:

– Да по натуре, кресты, Остап не врёт.

– Постой, Кася, – Андрей притормозил и растерянно почесал затылок. – Весной у Феди прямо на секции из раздевалки новые штаны подрезали. Борманы, между прочим. Он их за двести пятьдесят рублей купил. Не те ли штаны?

На секунду Кася растерялся:

– У Феди? Да ты чо, Андрюха. Федя – мой двоюродный братан. Станешь ты у брата штаны красть? Вон, у Пашка спроси. Пашок, ты у Демьяна украдешь штаны?

– А у него нет штанов. – Пашка остановился, сжал плотно губы и пытливо прищурил глаза.

– Да что ты пилишь меня, как следователь! Нужны мне твои борманы. Хочешь, я покажу тебе этого чувака.

Остап зачесал голову. Он всегда чесал затылок, когда оказывался в неловком положении.

… – Ты думай, Остап! За базар отвечать надо. Федя – нормальный пацан. Вот Лаща, сосед его – дурак. Мне рассказывали, как он в походе ложку с солью слопал. Хотел отравиться из-за любви. Правда, Диман? А школу все равно закончит. Вот увидишь. Ему Шурик поможет. Если бы не лыжная секция, половину пацанов можно смело из школы выгонять. Докажь.

– Лаща уже закончил, – рассеянно сказал Дима.

– Во. А я не знал. Значит, и я должен закончить бы. Наверно.

– Вот так и дыши Вован. Наверно. Ладно, погнали, хорош галдеть, – скомандовал Андрей.

Пока шли споры о крестах, Пашка сидел на земле, раздавленный жизнью и грузом, вытряхивая из ботинок мелкие камушки.

– Не расстраивайся, Пашок. Скоро дембель.

– Сам ты Кася дембель. Давай тебе половину отложим.

Кася сразу догадался, о чем речь:

– Ну, лады, давай. А хочешь, я понесу твою сумку, а ты мою.

– Замётано! Только с базара не съезжай. Остап, ты свидетель. – Пашка сразу повеселел, резво вскочил, схватил Касин рюкзак, и тут же бросил. – Не!.. Неси сам свое барахло!

Кася закатился своим ехидным смехом. – Чё, слабо оказалось. Думал я самый хитрый, а ты самый умный. Замётано… Панты свои прибереги для других. Несёшь, так неси, и нечего нюни разводить.

Схватив свою сумку и не оглядываясь, Пашка прошагал мимо Каси, сделав ему рожу. Кася хитро улыбнулся, и когда Пашка отошёл достаточно далеко, незаметно развязал рюкзак, и выбросил из него штук пять приличных камней. Поймав на себе удивлённые взгляды Андрея и Димки, он приложил указательный палец к губам:

– Только, Димок, между нами.

Димка был в шоке. Остап тоже едва держался на ногах от смеха:

– Ну ты, Кася, и жук.

– Хочешь жить, умей вертеться, – сказал Кася, вытащил из кармана сосательную конфету и протянул Димке. – Все нормально, Димыч. Это не предательство. Камни я ещё вначале положил, специально. Для тренировки. Для вас сейчас ноша тяжёлая, а мне как пушинка. Но и Пашку будет неповадно. Не люблю когда борзеют. Ладно, хорош болтать, скоро будем на месте. Осталось каких-нибудь семь восемь километров.

Дорога все так же тянулась и петляла среди тайги, иногда из сырой чащи доносился шум лесной речки. Наверное, поэтому лес был наполнен удивительной свежестью и мелодичным звуком журчащей воды. Порой он пропадал, и в лесу становилось неуютно. Река, как живое существо, могла вести беседу с путниками, наполняя слух и пространство разными звуками. На первый взгляд мирная и безобидная, речка доставляла все же уйму неприятностей. Вылетая из чащи, она то пересекала дорогу, то бежала по самой дороге, превращая её в глубокую канаву, от чего всякий раз приходилось останавливаться, снимать обувь и идти в брод. Вода в речке была чистой и очень холодной. Лес надежно прятал ее от солнца. Да и питалась речка от родников самой холодной, чуть ли не ледяной водой. Выпить залпом стакан такой воды означало схватить простуду, от сделанного глотка ломило зубы, а глаза вылезали из орбит. Именно поэтому Кася пил всегда с ладоней: так он освежал руки и лицо, а заодно согревал воду. Всё что он делал во время движения, имело практический смысл, от его взгляда не ускользала ни одна мелочь на дороге. Он, казалось, и не смотрел под ноги, не крутил головой, но всё видел и комментировал происходящее, как факт:

– Неделю назад геологи проехали в сторону трассы.

– Ты откуда знаешь? – Пашка с недоверием таращился по сторонам, пытаясь найти подтверждение Касиным словам.

– Гусеничный след, – Кася пнул ногой замытые дождем полоски от гусениц.

– А, может это трактор?

– У трактора гуски уже. Намного уже.

– А может, охотники?..

– Да что ты как попугай заладил. А может, а может. Им больше делать нечего, как разбивать лагерь вдоль реки. А геологам все равно, лишь бы комаров меньше было. Да и откуда у охотников техника. Это же вездеход.

Пашка надул губы и пристально посмотрел на Касю:

– Чё ты учишь! Сам ты вездеход.

– Говорю тебе Паха, меня прошлый раз подвозили.

– Гонишь ты, Касинский! Кому ты нужен. Стали бы они подвозить тебя, облезлого кота.

– Сам ты облезлый. Я даже знаю, зачем они шарахаются здесь. Они источники минеральные ищут, ну и что по пути попадет. Им полезные ископаемые нужны. Меня мясом угостили. Браконьеры. Только в законе. Их в лесу ни одна зараза не тронет. А ты, Пашок, зря не веришь. Здесь много соленых источников. Смотри, сколько следов. Вон переход. Еще один. По-твоему, это коровы? Это зверь, дикий зверь.

Пашка приуныл, тупо уставившись на спаренные следы:

– А он что, не боится дороги?

– Да ты думай! Зачем ему спотыкаться в лесу, если есть дорога. Он же не знает, что это для людей. Вон смотри следы, в сторону Бихана потянулись. А потом как обрежет. Вот увидишь. Им соль нужна. Тут соль есть особенная, даже не соль, а что-то другое, отчего у зверей даже раны заживают, пули вылазиют из тела. Нанайцы тоже не дураки были. Места для них святые. Для жилья место с бухты-барахты не выбирают. Там есть одна гора… Мне геологи рассказывали. На ней у нанайцев древнее святилище было когда-то. Потом его забросили. Полчаса постоишь там, и силы на целый день. Там даже из камня бабка стояла с большими титьками, потом она пропала. Нанайцы говорят, ушла к предкам.

Пока Кася рассказывал местные легенды, Пашка озирался по сторонам, и даже как-то притих. Димке тоже стало немного страшновато, особенно, когда Кася говорил про ушедшую к предкам. Остап больше смотрел под ноги, пытаясь разобраться в звериной азбуке.

Дорога действительно была изрыта зверем. Всюду были заметны лежки, особенно хорошо сохранились следы на влажной земле, вблизи речки. В лужах можно было заметить клочья старой, сваленной, линялой шерсти.

– Это купальни. Дикий кабан купался. У них это самое любимое занятие, вроде загара, – комментировал Кася. – А вон копанина. А ты думал, бурундуки? Это он корни роет рылом. Кабан. У него пятак, как экскаватор. Между прочим, может напасть. У него клыки острые, как бритва.

Димке вдруг почудилось, как из глубины леса на него смотрит тот самый дикий кабан, что оставил рытьё на дороге, по мокрой спине пробежала холодная дрожь. Что-то осязаемое и неприятное, буквально выползло из-под замшелых коряжин, и плотной пеленой окутало его сознание, заполняя все его клетки. В это время Кася, внимательно наблюдавший за дружками, продолжал нагнетать страх:

– А может и медведь на дорогу вылезти. Где-то недалеко наверно следы. Вот такие, – Кася раздвинул руки как можно шире и улыбнулся.

У Димы сердце было уже где-то под горлом, а во рту пересохло так, что даже сглотнуть было страшно. К тому же стало заметно темнее, дело шло к вечеру.

– Не-е пацаны! Ты, Кася, жути нагнал. Давай обратно! – неожиданно заявил Остап, остановившись резко посреди дороги.

– Да ты чё, Андрюха! Ты кого испугался? Зверя? Да нужен ты ему триста лет. У тебя же одни жилы, а ему жирненьких подавай. Вот Пашок подойдет в самый раз.

– Да он тебя первого сожрет!

– Не!.. Не сожрет. Я не боюсь. Это самое главное. Зверь страх за километр чует.

– Смотри, человеческий след, – Пашка бросил сумку и подошел к краю дороги. – Ни хрена! Вот это следок. Остап, иди сюда. – Пашкины глаза округлились. Он осмотрелся вокруг. – Это, наверное, снежный человек. Я в журнале читал. Сваливаем отсюда! Да широкий какой! – голос его уже подрагивал. Он не заметил, как сзади подкрался Остап, и схватил его за плечи:

– У!..

От неожиданности Пашка так гаркнул, что поднял с дерева ворон. Тут же раздался резкий звук, похожий на лай, зашелестели ветки.

– Пашок, ты так всех снежных людей распугаешь! – рассмеялся Кася.

Пашка стоял бледный и глупо улыбался:

– Ну, ты гадина, Остап! Подкатишь, кабан.

Взвалив одним движением огромную сумку на плечо, Пашка остервенело пошагал по дороге, не разбирая луж.

– Паха ты чё, обиделся?

Кася засеменил, едва поспевая за массивной фигурой друга.

… – Я же пошутил. Не человек это. Это медведь прошел, у него такие следы.

Пашка резко остановился и глупо улыбнулся. Глаза его забегали по лицам друзей:

– Медведь? Он же сожрет всех нас. У нас даже ружья нет. – Пашка поправил сумку и пошагал еще быстрее.

– Да зачем нам ружье? Ты чё, отстреливаться собрался? Медведь сейчас на рыбе отъедается, ему икрометы нужны, а они выше по течению. Да чё вы в натуре, зассали, как бабы! Мы, между прочим, не в городе. Мы в тайге. Они здесь живут. Не нравится – проваливайте. Сам, как-нибудь. – Кася поправил рюкзак и бросил через плечо. – И купите себе по пустышке с бутылочкой для кефира. Вам бы только титьку сосать!

– Это кому сосать?! – не обращая внимания на тяжесть, Пашка кинулся догонять Касю.

– Москва Воронеж, . . . догонишь!

– Ну, погоди, Касек. Чё ты в натуре. А давай покурим на двоих.

– Это почему на двоих, – заголосил Остап.

– Что, правда, медвежьи следы?

– А то чьи. Скажи спасибо, что здесь тигра нет. С медведем, мне кажется, проще найти язык.

У всех сразу прогнулись уши от лапши, которая снова посыпалась из Касиного рта.

… – Да не самое это страшное, – Кася с размаху шлепнул себя по щеке, убив сразу несколько комаров. – Вот, что самое страшное. Эти загрызут быстрее, чем самый голодный медведь. Людоеды, похлеще любого тигра. А к ночи вообще будет не продохнуть. Хорошо, что ночью у реки прохладно. Придём на место, надо будет дёгтя наварить. Меня один геолог научил настоящий берёзовый дёготь делать. От него все комары за километр. Заодно и вшей погоняем. Не пропадём.

Лес незаметно отступил. Кое-где еще попадались группки деревьев, но, в основном, это были молодые березки. По обе стороны дороги, пока хватало глазу, до самых дальних гор, стоял выгоревший лес. Острые, как иглы, и обугленные, деревья выделялись среди густого невысокого подлеска молодых осин и берёз: обезображенная когда-то земля постепенно затягивалась молодым лесом.

– Самый гнусный лес, – комментировал Кася. – Километр пройдёшь, и без одежды останешься. Зато зверь в нем держится. Туда ни одна собака не сунется.

– А что, разве собака не пройдет там, где зверь?

– Да я не про собак. Про людей. Они в тайге хуже собак. Из-за них же тайга сгорела. Тут такое творилось.

– Можно представить, – тихо вздохнул Димка.

–Представишь, когда увидишь своими глазами. Мне рассказывали, как горит кедровый лес. Как факел. Жалко, он же с шишками. Шишки кедровые зверь ест, а когда пожар, то зверь голодный.

Кася заговорщицки подмигнул Димке, в его глазах блеснули странные огоньки.

– Хвоя горит с бешеной скоростью. Нанайцев вот жалко. Они здесь всю жизнь обитали. Почти все сгорели, задохнулись.

– А почему они не ушли?

– Не могли, наверное. Да и куда им идти. Им в городе медленная смерть. – Усевшись на стволе обгорелого дерева, рухнувшего прямо на дорогу, Кася опять достал фляжку и отхлебнул. – Давай, Андрюха, покурим. Малёха отдохнем, и последний рывок. Еще минут сорок, ну, может, с час, топать. Ерунда.

Солнце уже цеплялось за макушки дальнего леса, плотной непрерывной стеной тянувшегося вдоль горизонта, и как-то по-особому освещало золотистым светом и без того загадочный пейзаж.

– Красиво здесь. Я уже третий раз в этом месте. И всегда останавливаюсь. И всегда такой свет. Как в морге. Это из-за болот. Там мари. От них испарения. Мне геологи говорили, что эти испарения особенные. В них если долго находиться, то крышак съезжает.

Кася немного помолчал и посмотрел загадочно на друзей. Потом тихо сказал:

– Говорили, что здесь болотный вор живёт. Дети пропадали у нанайцев. Они его задабривали, выстругивали фигурки в каждом доме. Я видел. Мрачные такие… А кто самого вора увидит, тому потом и года не прожить. Он на летучую мышь похож, только огромный, как человек, а лицо у него на ящерицу похоже. В натуре, увидишь и в штаны наложишь. Мне когда нанайцы рассказывали, то по сторонам оглядывались. Они его больше всего боятся.

Ребята приуныли. Из-за торчавших повсюду черных пик и полной тишины, равнина казалась зловещей. Кое-где эту унылую картину дополняли чёрные точки парящих в небе ворон.

– Ну как, Дима, тренировочка… Ножки бо-бо? – Кася глубоко затянулся и, выпустив колечко, протянул Димке бычок. – Может, курнешь с нами за компанию? Между прочим, на вашей лыжке половина пацанов курит.

– Отвали от моего брата! – заорал во всё горло Пашка.– Он не такой дурак как ты.

– А я не хочу, – ответил Дима.

– Ты, Кася, не сбивай моего брата с пути. Он чемпионом станет.

– Его собьешь! Он сам кого хочешь собьет. Что, Остап, хихикаешь? Сам-то бросил спорт.

– А… Надоело. С Шуриком поругался.

– Пошел бы к БД. Борис Дмитрич классный тренер.

– Не. У БД одни пятерочники. Мамаша просила – не взял. Да и курить надо было бросать. Не хочу.

– Ну и дурень, – Кася бросил окурок на дорогу и сравнял его с землей. – Дурак! Талант на дороге не валяется. Попробуй сейчас закурить эту папиросину. Вот то-то же.

Все переглянулись, пытаясь понять Касину мысль.

– А при чем тут папироса? – Остап моргал глазами, не понимая, что хотел сказать Кася.

– Ладно. Хватит болтать. Пошли. Скоро темень будет, хоть глаз выколи. А нам еще лагерь делать. А смотри, как интересно. С одной стороны нормальный лес, а с другой – все мертвое. Дорога спасла. А может, ветер изменился резко. Правда, так не везде. Все от ветра зависит. Говорят, что Бихан в субботу сгорел. У них дизелёк работал, для света. Кто-то соляру разлил на досках, а на них бутылка валялась разбитая. Все нанайцы пьяные были, потому и сгорели почти все.

– А при чём тут бутылка?

– Андрюха, ты хоть немного головой думай. Не всё же ногами. Стекло как линза. Ты чё, не видел, как Димка увеличилкой выжигал сегодня утром. Физика.

– Откуда ты все это знаешь? Ботаник.

– Сам ты ботаник Пахан. Мне геологи рассказали, когда подвозили.

– Повезло тебе.

– Почему?

– Хоть пешком не шёл. Довезли.

– А!.. Это, ерунда. В вездеходе треск такой, что уши закладывает.

– А что ты им сказал?

– Наплел. Ягоду мол собирать, кишмиш.

– Какой кишмиш?

– Не знаешь, что ли? Вкусная. Покажу, если попадется. Да она отошла, наверное. А ягоды здесь полно. Особенно на гари, в буреломе. Но туда лучше не лезть. Я чуть на сук не сел. Запросто жопу проткнуть можно. Один, правда, докопался: «Где мол, тара твоя»? А я говорю: «В лесу спрятал. Чего ее таскать». Наплёл им, что еще золотой корень для аптеки ищу, по договору. Я в натуре в аптеку пол мешка корней тогда притаранил из леса, а они, прикинь, сказали не то. И ни хрена не заплатили. И корни мои захапали. Я их на своём горбу пёр, комары загрызли, а они мне два рубля заплатили. А геологи нормальные мужики, я им сказал, что в лесотехникуме учусь. Они проверять меня стали, типа на вшивость, а хрен меня поймаешь. Я сам кого хочешь поймаю. Потом с собой звали, пороху дали, правда, дымного, но и такой пойдёт в дело. Я его заныкал в дупле.

– А зачем тебе порох?

– Пригодится. Для бомбы.

– От медведя, что ли?

– Не только. Теперь многие про это место знают. Бывает, что и как липку обдирают. Мне рассказали, как два пацана натерли целый кирпич смолы, почти месяц терли. Это куча «бабок». А их какие-то уроды вытрясли. Все забрали, да еще и вломили.

– А я бы не отдал.

– Куда ты, Пашок, денешься. Тебе обрезк уху приставят – сам все отдашь. Уж я-то знаю. Куда только смелость деётся. Это тайга. А хозяин здесь – медведь. Грохнут, и ветками завалят. Через неделю звери съедят. И нет больше Павлика Морозова. Сами не собирают, козлы. Сидят на пятаке, мол, всё ништяк пацаны. Папироску там дадут, анегдотик расскажут, фотку бабы голой подарят, а те, как дураки, макушки трут.

– Да ты, Кася, гонишь!

– Я дело говорю, мне верные пацаны рассказывали. Бегали, как пчелки, пыльцу собирали, а эти потом всё отняли.

– А кто такие?

–Не знаю. Парни взрослые, после армии.

– Жаль, что ты свою пушку просрал.

– Не-е Пашок. Этой пукалкой только по банкам стрелять. У нее даже нарезов не было. Ни мушки, не перезарядки. Это не оружие. Кстати, до нас уже кто-то прошел на Бихан. Думаю, с неделю назад прошли. – Кася подошел к кусту рябины и сломал несколько веток, чтобы отгонять мошку, а заодно полакомиться ягодой. – Не спелая ещё, кислая, но есть можно. Их тоже заедала комарня. Видите, ветки сломаны, а может просто жрать хотели.

Чем дальше уходили, тем молчаливее становилось вокруг. Вместе с темнотой на ребят постепенно наваливалась гробовая тишина. Птиц почти не было. Темы для разговоров исчезли, и четверка двигалась в молчании, лишь изредка кидая друг другу дежурные фразы. Глаза, привыкшие к однообразию пейзажа, уже не находили ничего интересного: то лес, то бескрайние мари. На одном из открытых мест увидели стайку пасущихся диких коз. Те, озираясь, на почтительном расстоянии, с любопытством наблюдали за людьми. Не чувствуя опасности, косули потихоньку передвигались вдоль невысокой рёлки одиноко стоящих березок.

– Сопки видите? Вон те две, тёмные. На бабьи титьки похожи. Нам туда, – нарушил тишину Кася.

– А деревня большая?

– Вообще-то Бихан стойбище. Ты всё увидишь, Пашок. Любопытный ты без меры. Бери пример с Демьяна, молчит всю дорогу. Лес любит тишину.

Вдруг Кася резко остановился и развел руки:

– Ну-ка, тихо!

– Чего еще, – замычал Пашка, – раскомандовался, партизан.

– Да заткнитесь вы! Слышите! Ну! Вы чё, оглохли?

– Вроде шумит. Двигатель тарахтит. Может, это геологи?

– Ты чё! Дурак, что ли. На ночь глядя.

– Это вертолет! Прячемся! Живей! – Кася стремительно кинулся к кустам. – Если нас заметят – труба! Это менты. Рыбаков гоняют. Им все равно, кто ты.

Все быстро попрятались в кустах.

–А нам-то что? – Пашка сделал попытку встать, но Кася вовремя схватил его за ногу и повалил на землю.

– Дубина! Тебя в КПЗ посадят до выяснения личности. Будем неделю клопов кормить, а потом еще почки осушат. Ты думаешь, почему у меня под глазами всегда синяки? Вот так выловили. Я ругнулся, козлами обозвал.

– За козла и ответил.

– Вот именно. Ты Пашок зря хорохоришься. Здесь никто цацкаться с тобой не станет. В тайге чужих не любят. Скорее всего, это водила ментам настучал. Гад!

– Запросто.

Вертолет, сначала маленькой точкой, постепенно увеличиваясь, плавно шел над марью вдоль дороги.

– Точно за нами! Ложись! Ноги прячьте! Чтобы, как камни!

Прогремев прямо над головами, вертолет еще какое-то время пролетел вдоль дороги и ушел вправо.

– Рыбнадзоровский. Эти не цацкаются. Все отбирают: и сети, и ружья. Их даже геологи побаиваются. Не любят, когда в их владениях кто-то хозяйничает.

– А может, милиция?

– Нет. У них желтый. Хорошо, вовремя. Дальше-то болотина, деревьев мало, даже спрятаться негде. Точно засветились бы.

– А что, прокатились бы на вертолете, – пошутил Пашка.

– Они бы прокатили. Догнали бы, еще покатали, на пинках. Погоди, еще могут вернуться. Эти так просто не отстанут. А может, на Анюй погнали, там сейчас есть кого трясти. Анюй богатая река, там моторки ходят, а в эту речку уже не пройти на лодке, разве что на оморочке.

Бывший нанайский поселок, а вернее, то, что осталось после пожара, встретил команду уже в темноте. Ноги потрясывало от напряжения. Дима скинул рюкзак, и его сразу повело в сторону, как будто кто-то шутил с притяжением: двадцать с лишним километров сделали свое дело.

Еще на подходе к месту Кася стал нервничать. Словно собака, он водил перебитым носом и косился по сторонам. Отходя с дороги, чтобы не мешали, он останавливался и слушал, наводя на друзей тревогу и волнение. Все буквально валились с ног, но только не Кася. Глядя на его поведение можно было подумать, что еще немного, и Кася повернет обратно. Наконец-то Кася успокоился, и не спеша, всё так же прислушиваясь, повёл друзей одному ему известной дорогой.

Бихан оказался окончательно брошенным поселком. Когда-то в нем жили нанайцы, промышлявшие тайгой и рыбой. Поселок был очень удобно расположен среди тайги. Рядом протекала всегда богатая рыбой речка. Зимой в ней держался ленок и хариус, летом всем хватало красной рыбы: и людям, и зверям. Близость сопок придавала месту особый колорит и закрывала от продувных зимних ветров. Да и зверь всегда держался на границе сопок и болот. Но главной все же оставалась речка: не очень глубокая, но быстрая, и чистая. Красавец хариус никогда не переводился в прозрачных струях лесной красавицы.

Нанайцы – добрый и отзывчивый народ, брали у тайги только то, что нужно было сегодня. Конечно, природа не баловала их, но они столетиями жили у рек, среди тайги, не нарушая ее порядков и законов. Когда-то на месте Бихана было стойбище. По рассказам Каси, места эти были очень богаты. Чего тут только не было! И чтобы все это брать, решили место окультурить, привнести цивилизацию. Позднее Бихан стал перевалочной базой для геологов, археологов и других ологов и олухов. К нему даже провели дорогу. Живи и радуйся. Магазин, школа, клуб – рай. И все было бы хорошо, только спились нанайцы. И хорошо спились. Как оказалось, много нанайцу не надо. А за бутылку он сколько хочешь рыбы выловит. За порох – зверя из тайги приволочет. Ну, а когда зверя поуменьшилось, то и порох стал не нужным.

Почему тайга загорелась? Версий было много, в том числе и та, о которой рассказывал Кася во время пути. Причин могло быть несколько – чей-то брошенный окурок или костер, оставленный на берегу, или просто, чья-то дурость. Со слов всё тех же геологов, Кася рассказал, что огонь, подгоняемый ветром, шел со скоростью поезда, пожирая все на пути: и зверя, и растения. Его даже не тушили. Успели кое-где прокопать траншеи. Но если огонь идет поверху, да с ветром, ему и река не преграда. Выстреливший сучок мог пролететь по ветру на сотню метров и образовать новый пожар. Много народу задохнулось от дыма прямо в самом поселке. А тех, кто был в тайге, даже не считали.

Так и бросили Бихан. Природа как будто взбунтовалась против людей. Через год попробовали восстановить жильё, но не тут-то было. После дождей речка вышла из берегов и размыла напрочь всю дорогу, порушила столбы связи, а осенью, как напасть, – откуда ему взяться, – пошел на бедных нанайцев ходовой медведь. Сотни голодных зверей словно не знали другой дороги, шли через поселок, нападая на домашних животных, разгоняя их по дикой тайге.

Всего несколько лет, как последний житель съехал, но за это время тайга окончательно разделалась с поселком, практически сравняв его с землей.

– Пока костер не разводите. Дрова соберите, Пахан, тебя учить не надо. А я пока проверю обстановку, кто здесь, чё по чём, – деловито распорядился Кася и растворился в тёмных зарослях. Всюду во весь рост стояла стена густой травы, от которой исходил приторно-горький дурманящий запах. Вместе с ним на ребят обрушился пронзительный гул насекомых, комары словно почуяли чужаков, слетаясь со всей округи на последнюю битву. Друзья яростно отбивались от наседавшего гнуса, совсем забыв об усталости и голоде, в ход пошли майки, пучки всё той же вонючей травы; ничего не помогало. Ребята кутали лица в одежду, прятали руки в карманы, но комары доставали и сквозь ткань. Доходило до психоза. Не хватало рук, чтобы убивать наседающий гнус, даже просто дышать было опасно, поскольку мошкара лезла в глаза, в ноздри, в рот: она была повсюду. Андрей выглядел посвежее остальных, да и комары его как будто меньше донимали. Он больше переживал за Касю и пытался разглядеть его в кромешной тьме.