Беги, Люба, беги!

Все-таки Лидка славная девчонка и, как говорится, всегда зрит в корень. В самом деле, чего я раскисла?

Когда я укладывалась в постель, все сегодняшние переживания казались настоящими пустяками.

«Зато куплю себе тот кожаный пиджак… – мечтательно думала я, укутываясь одеялом и бессознательно косясь одним глазом на часы. Они показывали без пятнадцати двенадцать. – И те туфли на шпильке…»

Рядом сладко посапывал муж, по-детски закинув руки за голову. Я придвинулась ближе, уютно пристроив голову на его плече. Глаза неотвратимо слипались, последним усилием воли я глянула на будильник и почему-то подумала: «Не позвонил…»

***

Тщетно стараясь скрыть волнение, я робко ёжилась на кончике массивного деревянного стула, стоящего возле роскошного письменного стола главного врача «Медирона» Седоватого Михаила Викторовича. Его пронзительные, словно подёрнутые тонкой ледяной изморозью, голубые глаза внимательно изучали мое пылающее лицо, заставляя нервно стискивать пальцы и поминутно заикаться. Я же решилась взглянуть в его худое морщинистое лицо всего пару раз. Михаил Викторович до сердечной боли напоминал мне грифа, с ласковой улыбкой высматривающего место, куда клюнуть.

– А когда вы решили поступить в медицинский? – поинтересовался он вдруг.

По всей видимости, наша беседа уже подходила к логическому завершению, а этот вопрос терзал главного с самого начала. Я вздохнула. Что ж, это вполне понятно: врач не должен робеть и заикаться ни в присутствии начальственного ока, ни при виде моря крови. Сидеть мне до пенсии в родной поликлинике, выписывая рецепты старушкам, приходящим на прием, как на работу, – поговорить и пожаловаться на пенсию.

– Все девочки мечтают стать врачами. Или учителями… Правда, Любовь Петровна? – доброжелательно хихикнул сидящий по правую руку от главного Акоп Ашотович.

Натянуто улыбнувшись, я бросила благодарный взгляд в его сторону и кивнула. По доброте душевной он явно пытался разрядить несколько натянутую атмосферу. Однако из-за моей спины послышался смешок:

– Врач – это призвание.

«Чёртова кукла!» – подумала я.

Расположившаяся возле двери Шушана Беркоевна громко вздохнула. Мнение главной медсестры уже было понятно. Правда, им пока никто не интересовался.

– Да, – отозвалась я, собрав всю силу воли в кулак и делая вид, что не слышала язвительного замечания. – Я действительно мечтала стать врачом с самого детства.

Главврач обменялся с замом длинным взглядом, Шушана снова хихикнула.

«Все, – подумала я, – сейчас скажут: «Извините… все хорошо, просто распрекрасно, но вы нам не подходите!» Стервятник, коала и ехидна!»

Я поднялась и, подвинув стул на место, вежливо оскалилась:

– Что ж… Я всё рассказала. Теперь вам, вероятно, надо это обдумать. Мой телефон у вас есть. Спасибо… До свидания!

Повернувшись к двери, я почти пропела:

– Шушана Беркоевна, не откажитесь проводить меня ещё разок…

В просторном кабинете повисла странная тишина. Если бы не бронзовые часы, громко тикавшие на блестящей столешнице, её вполне можно было бы назвать мёртвой.

– Раз вы так последовательны в достижении мечты своего детства, – вдруг раздался за моей спиной голос главного, – думаю, мы, как коллеги, просто обязаны вас поддержать… Не так ли, Акоп Ашотович?

Его тихий невыразительный голос пригвоздил меня к паркету. Пару секунд мы с Шушаной таращили друг на друга удивленные глаза, потом я оглянулась.

– Образование у вас приемлемое, рекомендации прекрасные… Желание налицо… Конечно, сразу в штат вас, Любовь Петровна, не зачислят. Испытательный срок два месяца. Вопрос заработной платы и прочие детали обсудите с Акопом Ашотовичем. Если вас все устроит, – главный поднялся и протянул мне руку, – милости просим…

Я шагнула вперёд и растерянно пожала узкую сухую ладонь:

– Спасибо…

Обсуждение материальной стороны дела заняло до смешного мало времени. Оклад превышал мой нынешний почти в три раза, центр предоставлял сотрудникам бесплатные обеды, а от перспектив возможных приработков в будущем, красноречиво описанных Акопом Ашотовичем, голова у меня и вовсе пошла кругом.

Теперь предстояло отработать в поликлинике последние две недели. И к чувству радости от предстоящих перемен странным образом примешивалось щемящее чувство грусти.

***

Купив по дороге «Мартини», я вернулась домой и занялась ужином. Конечно, назвать его праздничным было бы чересчур громко, но сегодняшний день всё же стоило отметить.

Телефон в офисе мужа долго не отвечал, затем кто-то резко сорвал трубку, и я услышала раздраженный голос бухгалтера Сергея:

– Доценко слушает!

Обычно он отличался весьма уравновешенным характером, поэтому я немного растерялась.

– Здравствуйте, Серёжа… Позовите, пожалуйста, Олега!

Я знала, что они с Олегом в приятельских отношениях. Но сейчас бухгалтер раздраженно рявкнул:

– Кто его спрашивает?

Окончательно растерявшись, я проблеяла:

– Это я, Люба Платова…

Перемена, произошедшая с голосом сердитого бухгалтера, была мгновенной и разительной. Теперь я едва могла разобрать торопливое и сбивчивое бормотание:

– Ах, Любовь Петровна, извините, бога ради! Не узнал! Совсем закрутился! – Мне показалось, что он сконфужен ничуть не меньше, чем я. – Ах, извините ещё раз!

Далее выяснилось, что мужа в конторе нет, поскольку он выехал к клиенту, и когда вернется обратно, неизвестно. Я посетовала, что мобильный телефон супруга не отвечает. Сергей немедленно вспомнил:

– Да-да! Всё правильно! У него села батарея… А перезарядить не успели, поскольку Олега сорвали внезапно…

Я поблагодарила замороченного бухгалтера и повесила трубку. Торжественный ужин в одиночестве – это, конечно, оригинально, но не ново.

Прождав до половины одиннадцатого, я поглядела в тёмное слепое окно и невесело усмехнулась. Впрочем, мне грех было жаловаться – последнюю неделю мы с Олегом прожили душа в душу, что перекрывало обычную норму почти в два раза. Лимит на тихое семейное счастье снова заканчивался.

Налив «Мартини» в бокал, я чокнулась с бутылкой и провозгласила:

– За любовь!

Бутылка отозвалась звонким дребезжанием. Я выпила бокал до дна и со стуком отставила в сторону. Потом уронила голову на руки и заплакала.

Вряд ли найдется ещё одна бутылка вермута, которой удалось за один вечер выслушать столько слёз и жалоб. Моя безмолвная подружка оказалась благодарной слушательницей. Она не давала советов и не унижала жалостью. Просто слушала и, наверное, оттого пустела так быстро.

– Слушаю! – Алкоголь притупил остроту реакции, и я ответила на телефонный звонок прежде, чем осознала, что делаю. – Это ты, Олег? – Я вдруг рассмеялась. – Ты опоздал! Ей-богу, опоздал! Я уже почти всё выпила!

Мой возбужденный голос проваливался в чёрную глухоту телефонного пространства, увязая в нем, словно в болоте.

– Олег, – голос мой предательски дрогнул, – ведь это ты?

– Не хотелось бы тебя расстраивать, – гулко раскатилось в трубке, – но Олега здесь нет…

Я сжалась в комок, испытывая острейшее желание трубку бросить. Но пальцы вцепились в неё так, что побелели костяшки.

– Ну, здравствуй… Не буду спрашивать о здоровье, думаю, с ним всё в порядке… Да?

– Да, – хрипло квакнула я и неожиданно расхрабрилась: – Хотя вы только что пообещали про него не спрашивать.

Человек усмехнулся:

– Ты меня подловила… Обещания надо выполнять.

– Может, пообещаете больше сюда не звонить? – Я запнулась, внезапно поняв, что подсознательно ждала этой странной игры, желая услышать завораживающий глухой бас. – Приличные люди не звонят в незнакомый дом так поздно.

– Приличия – выдумка высохших старых дев. Не говори мне больше об этом.

– Да я вовсе не собиралась с вами разговаривать! Это вы досаждаете людям в неурочный час, разводя глупую таинственность и понапрасну занимая телефонную линию. Скажете, я не права? – Собеседник не отзывался, и я разошлась: – Может, вы телефонный маньяк, которому нравится пугать слабонервных женщин? Тогда знайте: я вас ни капельки не боюсь! И вообще, когда позвоните в следующий раз, то разговаривать будете уже с милицией…

– Прекрати… – подал он голос, и чувствующаяся в нем искренняя досада заставила меня прикусить язык. – Просто невероятно, что иной раз приходит в голову пьяной женщине. – Я слабо вякнула, в изумлении вытаращившись на полупустую бутылку. – Я бы на твоем месте забыл слово «милиция», как православный христианин слово «чёрт». Однако я бы помнил, что тот, кто не может на неё рассчитывать, должен быть осторожен вдвойне.

– Вы мне угрожаете?

– Дура… – Он протяжно вздохнул. – Дура и есть. И отчего мне показалось, что ты не дура?

Моя стеклянная подружка глянула на меня выразительно, и, несмотря на мой ангельский характер, в груди моей начало клокотать, как в закипающем котелке.

– Сам дурак! – Я произнесла непривычное словосочетание со вкусом и настоящим удовольствием. – Нельзя толком объяснить: в чём дело?

– Вряд ли тебе понравится то, что ты можешь узнать.

– Может, я сама разберусь, что мне нравится?

– Может. А может, и нет. И еще один последний бесплатный совет: не стоит ничего менять в жизни, крепко не подумав…

Не успела я подать голос, а в трубке уже бойко пикали короткие гудки.

– Свинья! – торопливо крикнула я, впрочем, прекрасно сознавая, что меня уже никто не слышит. – Пугай свою бабушку! Нахал! Козел! Придурок!

На этом я выдохлась и умолкла, тщетно пытаясь выудить из памяти ещё что-нибудь оскорбительное. Но ничего подходящего случаю в голову больше не шло, и я поостыла, напоследок задумчиво протянув:

– И чего он ко мне привязался?

Не прошло и десяти минут, как я услышала звук открываемой входной двери. На пороге комнаты показался Олег. Увидев сервированный стол, покрытый нарядной белой скатертью, он изумленно выгнул брови.

– Это ещё что? – Взгляд его упал на бутылку. – Ничего себе! Люба, да ты вроде как пьяная?

В голосе мужа зазвучали привычные нотки. Ещё через десять минут об пол грохнулась первая фарфоровая тарелка. Завершение ужина по поводу перехода на более престижное место работы было громким и прошло, как говорится, с размахом.

***

Две недели промелькнули незаметно. Телефонный незнакомец бесследно исчез, как видно, исчерпав во время последнего разговора весь запас полезных советов.

Наступил долгожданный день. На небе сияло солнышко, и денёк обещал быть жарким. Проснувшись пораньше, я неторопливо приводила себя в порядок. Мурлыча привязавшуюся песенку, с лёгким сердцем вспоминала вчерашнее прощальное чаепитие в родимой поликлинике, где коллегами про меня было сказано немало хороших и добрых слов. С такой характеристикой не стыдно было бы отправляться в последний путь – место под райской яблоней мне уже было обеспечено.

Во время завтрака позвонила Лидка. Поздравила, строго наказала не трусить и на провокации главной медсестры не поддаваться. Больше меня поддержать было некому – Олег снова пребывал в командировке, то ли в Саратове, то ли где-то ещё. Поэтому телефонный звонок, заставший меня уже в коридоре, заставил сердце забиться чаще. Всё-таки он помнит обо мне…

– Хотел бы тебя поздравить, но язык не поворачивается, – я молча хапнула ртом воздух, и радостное: «Олежек, ты откуда?» застряло в горле. – Ты намеков не понимаешь ни прямых, ни косвенных…

Нежданный звонок оказался сродни бензиновому пятну в прозрачной чистоте светлого весеннего утра. Во рту появился отвратительный привкус, и горячая волна раздражения от собственной беспомощности разом залила лицо.

Пять минут назад я чистосердечно считала, что окончательно избавилась от странного собеседника. Но он появился вновь, причем в то самое утро, когда я собралась совершить столь важный шаг в жизни. И если раньше я была уверена, что все совпадения в его словах были случайными, то сейчас эта уверенность таяла. Он знал обо мне всё, ну если не всё, то многое… Кто-то за мной следит? Но зачем? Своих секретов у меня не было, чужих я не знала. На любовный флирт такое поведение тоже мало походило…

– Что вам, в конце концов, от меня нужно?

– Оставь всё по-прежнему,– попросил незнакомец и вздохнул. Гулкое металлическое эхо раскатилось по трубке и тоже вздохнуло. – Поверь, так будет лучше.

– Что? – не поверила я своим ушам. Вдруг показалось, что тупее меня не сыскать человека в целом свете. Я не понимаю решительно ничего. – Что оставить?

– Не надо перемен, – упрямо отозвалась трубка.

– Почему?

– Ну… ты осложнишь мне… – он замялся, пытаясь подобрать слово, – всё…

«Это сумасшедший, – неожиданно поняла я, мгновенно окунаясь в волну липкого страха. – Точно сумасшедший! Вбил себе в голову какую-нибудь чушь… Такой запросто подскочит на улице и ткнет ножиком в спину… И будет доказывать, что ему голос сверху был…»

Закусив губу, я судорожно искала подходящий в столь деликатной ситуации ответ, одновременно жалея, что в своё время занялась кардиологией, а не психиатрией. И поскольку никакого опыта в задушевных беседах с психами у меня не было, я решила схитрить и пойти по пути наименьшего сопротивления.

– Хорошо, – сказала я, думая о том, что давно пора поставить телефон с определителем номера. – Мне не хотелось бы, чтобы у вас из-за меня были проблемы. Я не буду ничего менять, не волнуйтесь…

Псих весело хмыкнул:

– Удивительная трезвость мышления! До подозрительной прозрачности. Она радует меня столь сильно, что я даже огорчен.

«Стопроцентный псих…» – окончательно уверилась я и, поставив наконец диагноз, немного успокоилась.

– Не стоит огорчаться! Всё будет хорошо, поверьте мне! Сейчас весна – время перемен и обновления… Но всё, что изменится, произойдет естественным путем, легко и безболезненно… А вам нужно отдохнуть, набраться сил…

На том конце провода царила тишина, видно, псих вникал в вышесказанное. А что, по-моему, вышло недурно. Тут я кинула взгляд на часы. Господи, да я же опаздываю…

– Извините, я должна с вами попрощаться… У меня молоко убежало… Всего наилучшего!

Я шваркнула трубку на рычаг и от облегчения даже рассмеялась. Всё, сеанс психотерапии окончен…

***

Выскочив из подъезда, я бегом рванула на остановку. Автобуса не наблюдалось. Славно будет опоздать в первый же рабочий день!

Я подошла к краю тротуара, выглядывая попутку. И не успела поднять руку, как к бордюру подкатила темносерая «девятка». Я торопливо сунулась к дверце, но в последнюю секунду в груди ёкнуло.

«Столько всего может случиться… Пока гром не грянет… Не стоит ничего менять в жизни, крепко не подумав…» – замелькало вдруг в мозгу.

Я осторожно заглянула в салон. Мордастый потрепанный жизнью мужчина лет сорока радостно скалился всем, что у него оставалось во рту.

– Куда?

Хмурясь, я нерешительно разглядывала водителя и помалкивала.

– Ну едрень-пень, едем или нет?

Это незатейливое восклицание вывело меня из задумчивого ступора, и я кивнула:

– На Макулинскую…

– Давай, залазь! – Казалось, мужик обрадовался. – Сговоримся!

Садясь в «девятку», я настороженно поглядывала по сторонам, но ничего подозрительного не заметила. Расслабившись, я посмотрела на водителя. Он выглядел счастливым. Поймав мой взгляд в зеркало, оскалился еще шире:

– Это я удачно тебя подхватил!

Я улыбнулась в ответ, размышляя, что он имел в виду. Всё оказалось очень просто. Мужик тоже ехал на Макулинскую, только в самый конец. Можно считать, что на меня он не истратил ни капли бензина. Грех человеку не радоваться.

Дело свое хозяин «Жигулей» знал – прошло чуть больше десяти минут, а я уже подходила к служебной проходной «Медирона».

Фасад седьмого корпуса, называемого консультационным, входил в периметр ограды. Персонал проходил в корпус с территории центра через служебный вход, а клиенты попадали в него прямо с улицы.

Чем ближе подходила я к дверям, тем сильнее колотилось сердце. Как я ни старалась, но пальцы предательски холодели, а щёки, наоборот, наливались огнем. И тут голову неожиданно посетила странная мысль…

– А ведь я забыла сказать дядьке, куда именно ехать! Я только сказала: «Макулинская…» – забормотала я, с усилием дергая ручку массивной двери служебного входа.

Но размышлять об этом далее было невозможно – я уже стояла перед высоченным охранником с пышными усами. С интересом разглядывая нового человека, усач заполнил какие-то графы в журнале и выдал мне именной пропуск с фотографией и ключ от шкафчика в раздевалке. На бледно-сиреневой ламинированной карточке красовались моё имя, фамилия и должность. В нижнем правом углу мелким черным шрифтом значилось: «Уровень доступа – пятый».

Миновав пост, я оказалась в квадратном холле. Справа был небольшой гардероб, пустующий по случаю тёплой погоды, слева – дверь с табличкой «Шкафы индивидуального хранения». Тут было пусто. Я нашла свой шкафчик, открыла и стащила с пластмассовых плечиков хрустящий белый халат. Не теряя времени, переоделась и приколола к воротнику халата бейдж с пропуском.

Выйдя в холл, я на всякий случай вытащила листок, хотя и так помнила всё наизусть.

– Корпус номер семь, этаж третий, кабинет триста двадцать один. Жанна…

Так звали мою медсестру.

Лифт в седьмом корпусе был без закидонов. Я нажала на кнопку «3» и приехала на третий этаж. Недалеко от лифта находились два поста. За левой стойкой восседала веселая пухлая толстушка в белом халате, справа сидел хмурого вида мужик в форме охранника. Он внимательно оглядел меня, пропуск и буркнул:

– Здравствуйте, Любовь Петровна!

– Здравствуйте! – задорно подхватила толстушка. – Добро пожаловать!

Возле кабинета триста двадцать один стояла высокая смуглая брюнетка. Ее волосы, уложенные в аккуратное каре, были столь темны, что казались смоляными.

– Жанна? – Она кивнула. – Здравствуйте, меня зовут Любовь Петровна…

Мой кабинет по сравнению с кабинетом в районной поликлинике выглядел царским дворцом после тщательной стерилизации. Шкаф с медикаментами, кушетка с одноразовыми пеленками, мягкий вертящийся стул с подлокотниками… На столе – компьютер.

«Просто сама себе не верю!» – украдкой вздохнула я.

Впрочем, предаваться размышлениям времени не было. Жанна включила компьютер и показала карты пациентов. Что ж, по всей видимости, стоимость услуг «Медирона» была оправдана: пациента здесь обследовали от пяток до затылка.

– Результаты анамнеза заносятся сюда… Особые случаи… Вот патология, а сюда – здоровые… Это разные папки, – медсестра шустро порхала тонкими пальчиками по клавиатуре.

Я послушно кивала, пытаясь удержать в голове весь объём свалившейся информации. Скоро я поняла, что запомнить всё сразу нереально. Жанна меня успокоила:

– Впрочем, их обычно заполняю я. А со временем вы сами разберетесь…

Я потихоньку перевела дух. Мне не хотелось краснеть перед первым пациентом, судорожно выискивая нужную кнопку. Однако не зря говорят, что не так страшен чёрт, как его малюют: ближе к обеду я уже лучезарно улыбалась очередному входящему, здоровалась и называла по имени-отчеству. Пациент приятно удивлялся, и дальнейшее наше общение большей частью проходило при полном взаимопонимании.

Всё было гениально просто. Окно со списком пациентов было выведено в угол экрана. Получая из рук посетителя талон, я мельком сверяла фамилию, одновременно видя в компьютере его полное имя-отчество. Особенно эта небольшая хитрость впечатляла старушек преклонного возраста и преуспевающих бизнесменов. Последние, видимо, считали, что я узнаю их в лицо.

Я и не заметила, как промелькнуло время, когда Жанна, сидящая за столом справа, шлепнула по кнопке, закрывая файл, и сказала:

– Любовь Петровна… Сейчас перерыв, сорок минут. Успеете пообедать. Потом четыре пациента, и на сегодня всё.

Мы спустились на второй этаж, где располагалась столовая для персонала. Жанна быстренько показала, что где находится, объяснила правила, и вскоре мы сидели за зелёным пластиковым столиком возле окошка с белоснежной портьерой.

Излишней разговорчивостью медсестра не отличалась. Однако с охотой отвечала на вопросы, с любопытством кося на меня свои тёмные, чуть раскосые глаза.

Конечно же, меня в первую очередь интересовали существующие в «Медироне» порядки. Кое-что из того, с чем я уже успела столкнуться, казалось если не странным, то чересчур строгим. Например, перед началом приёма ключ от кабинета забирала медсестра. Но войти в кабинет без врача не могла. Так же как врач не мог сам взять ключ на посту. Подобных мелочей оказалось множество, однако вразумительно их истолковать Жанна не смогла.

– Ну а если медсестра опоздала? Как быть? – отправляя в рот кусок жареной рыбы, поинтересовалась я.

По лицу Жанны промелькнула тень:

– Так не бывает…

– Как не бывает? – удивилась я. – Никто не опаздывает?

Она упрямо качнула головой:

– Здесь никто не опаздывает. Себе дороже: уволят – пикнуть не успеешь. А сюда на каждое место охотников, знаете, сколько?

Я, конечно, не знала, но догадывалась.

– А ты знаешь Шушану Беркоевну? Циш, кажется, фамилия…

– Шушану? – Жанна усмехнулась. – А как же! Кто ж её не знает! Мойдодыркой кличут. Если совсем не к чему придраться, мазнет по плинтусу и палец выставит: «Гря-я-з-но!» Я бы назвала её «в-каждой-бочке-затычка»! Достает весь центр. Говорят, что даже Седоватый с ней не связывается!

После чего Жанна опомнилась и испуганно оглянулась, словно ожидая увидеть за спиной призрак злобной медсестры, достающей даже главврача. Не узрев ничего опасного, она успокоилась, и принялась за десерт.

***

Маленькая старушка в зелёной вязаной кофте тихо и незаметно, словно фантом, просочившаяся в дверь, окинула кабинет подозрительным взглядом, и протянула талон:

– Здрас-сь-е-е…

Шипение, раздавшееся из тонких, плотно сомкнутых губ, сильно напоминало змеиное. От таких пациентов спуску не жди, это я уже знала по опыту.

«Что ж, не все коту масленица…» – подумала я и приветливо улыбнулась:

– Здравствуйте, Зинаида Никитична! Присаживайтесь… – Зинаида Никитична взглянула на меня пронзительными глазами и молча села. – Что вас беспокоит?

Старушка задумчиво пошамкала губами и снова промолчала. Мысленно я вздохнула: «Похоже, из бабуси признание придется тянуть щипцами!» Если б я только знала, как ошибаюсь! Чуть позднее выяснилось, что Зинаида Никитична вовсе не робела, а просто собиралась с мыслями. Её прорвало внезапно.

– Когда я в тысяча девятьсот шестьдесят втором годе перешла с кондитерской фабрики в гастроном, что на Лесной…

Я вздрогнула, а рука медсестры замерла над клавиатурой компьютера, словно замёрзла. Переглянувшись с Жанной, я незаметно кивнула. Ничего страшного, пожилым людям всегда требуется немного больше времени, чтобы изложить свои мысли. Сохраняя на губах вежливую улыбку, я превратилась в слух.

Графа «Жалобы пациента» оставалась чистой. Зинаида Никитична входила во вкус, продолжая красочно описывать свой жизненный путь и, кажется, даже не помышляя эти самые жалобы высказывать. Мои культурные намеки, что пора бы перейти к цели визита, действия не возымели. Настала пора решительных мер.

– Раздевайтесь! – отрезала я. – Послушаем сердце!

И сурово продемонстрировала фонендоскоп. Старушка запнулась и обиделась на целых три минуты. За это время я успела послушать ее бойкое сердце.

– Одышка есть?

– Нету, – сердито ответила Зинаида Никитична. И выдержала паузу в пару секунд. – Но вот если по лестнице быстро поднимуся, особенно если ночь любви уже начинается…

Фонендоскоп едва не выпал из моих ослабевших рук, а брови Жанны вылезли на лоб. Я откинулась к спинке стула, изумленно разглядывая разговорчивую пенсионерку.

– Что, извините, начинается?

– Ночь любви, – с чувством повторила бабушка и удивилась: – Вы разве не знаете?

Мы с Жанной в который раз переглянулись и дружно покачали головами. Во взгляде Зинаиды Никитичны появилась жалость, густо перемешанная с презрением.

– Да что вы! По седьмой программе после новостей идет… Телевизора, что ли, нету? «Ночь любви»… ну про Эльхуцию… Там сестра у неё с ногой… Которая всё отомстить хотела…

Увидев мои вытаращенные глаза, Жанна плавно задвинулась за монитор, ткнулась лбом в клавиатуру и затряслась от беззвучного смеха. Мне прятаться было некуда. Я была застигнута врасплох и безжалостно смята железными гусеницами любовного мексиканского сериала. Честно выслушав сюжет первых шестидесяти трех серий, я жалко спасовала и готова была уже выбросить белый флаг, но тут на помощь пришла отсидевшаяся за монитором Жанна.

– Так, Зинаида Никитична… измерим-ка давленьице…

Шустро выбравшись из-за стола, сестра ловко спеленала старушку тонометром. Та, отвлёкшись на затейливую штуковину, сбилась с темы и умолкла. Послав сестре благодарный взгляд, я вытерла дрожащей рукой пот со лба и потянулась к бланкам рецептов. Меня страшно подмывало выписать говорливой пациентке хорошего слабительного, в расчете на то, что у неё останется гораздо меньше времени на просмотр всякой ерунды. Но профессиональный долг взял верх над эмоциями. Не давая больше бабушке раскрыть рта, я протянула ей рецепт и срывающимся голосом взвыла: