Полная версия
Ярослав Мудрый. Русь языческая
– Как моего посла? – недоуменно пожал плечами Ярополк.
– Зачем же? – хитро осклабился Свенельд. – На охоту. Древляне люди открытые, многое могут рассказать.
– Толково, – одобрил Ярополк.
Лют, собрав ловчих, с шумом и свистом помчал в древлянские леса. Зверья там – бить, не перебить. И надо же было такому случиться, что сын Свенельда, на четвертый день охоты, наглый, самоуверенный и на большом подгуле,[37] столкнулся с князем Олегом, кой также охотился в своих землях.
– Ты, почему без спроса, без ведома, вторгся в мои ловы? – строго спросил Олег.
– Где хочу, там и охочусь, – грубо ответил Лют. – Я сын воеводы Свенельда, а тот служит великому князю. Твоя земля – его земля.
Наглый ответ возмутил Олега.
– Прочь с моих ловов!
– И не подумаю!
– Тогда ты умрешь!
– Ха!.. Мое копье не знает поражений. Я готов с тобой сразиться, князь Олег.
– Ну что ж. Бог войны нас рассудит.
Удача в честном конном поединке была на стороне Олега. Он пронзил копьем грудь Люта.
Справив по сыну тризну, Свенельд решительно направился к Ярополку.
– Такого нельзя прощать, князь. Лют был убит из-за спины. Ловчие моего сына слышали, как Олег похвалялся: поначалу перебью всех варягов, а далее срублю голову Ярополка.
Свенельд, конечно же, подговорил охотников-варягов, что им поведать великому князю.
– Надо идти на Олега войной, Ярополк Святославич.
– Собирай своих воинов, Свенельд. Я нещадно накажу Олега.
Ярополк в челе варяжской дружины направился на древлянскую землю.
Воины Олега были сокрушены и панически спешили укрыться за стенами города Овруча.
Усобицы на Руси обычно кровопролитными не были. Смердам не очень-то хотелось истреблять других, таких же подневольных, ради княжьих распрей. Да и князья не стремились ни к большим потерям, ни к большому урону противника – равно невыгодно.
Иное дело случилось здесь, когда рубили варяги-чужеземцы, рубили страшно и безжалостно. Только тем можно растолковать панику рати Олега, торопившейся укрыться за стенами Овруча.
Досталось крепостному мосту, что у ворот города. Здесь так теснили друг друга кони и люди, что деревянный мост не выдержал, многие рухнули в ров и были раздавлены.
Среди раздавленных воинов оказался и Олег.
Увидев расплющенное тело брата, Ярополк отшатнулся и побледнел. Впервые на Руси среди князей произошло то, чего никогда еще не было. Брат убил брата. Ни при Святославе, ни при Игоре подобного не случалось.
А Свенельд не скрывал довольства:
– Обошлось без меча, но боги помогли. Всё сотворилось как нельзя лучше.
Впрочем, так считал и Ярополк. Теперь он наследовал землю и власть младшего брата, дело за Новгородом.
Глава 15
Ярость Владимира
Владимир Святославич, изведав о гибели Олега, был потрясен. Ярополк – братоубийца! Он совершил неслыханное злодейство и будет отомщен. Но мешкать нельзя. Новгород не так еще и велик (это позднее он станет одним из крупнейших городов Древней Руси), и дружина его не в состоянии отразить могучий удар Киевского князя. Как ни худо, но надо ехать за море и набирать войско варягов. Без них Ярополка не сломить. Но надлежит попросить денег у новгородцев, они должны помочь.
– Гражане! На нас идет Ярополк, убивший моего брата Олега. Он задумал овладеть и Новгородом, дабы присоединить нас к Киеву, сделать своими рабами и обложить тяжелой данью. Согласны ли вы быть под рукой злодея Ярополка?
– Не бывать тому, князь Владимир!
– Не хотим Ярополка!
Владимир земно поклонился новгородскому люду и продолжал:
– Коль не желаете Ярополка, дайте калиты[38] на варягов. Мне своей казны не хватит.
Новгородцы калиты не пожалели. Владимир Святославич поехал за море вместе с дядей своим Добрыней Никитичем. Возвратились быстро: варягам только золотые и серебряные гривны покажи.
Пока князь отсутствовал, в северные города поскакали гонцы из Новгорода, дружины изготовились к сече, воины оглаживали коней, проверяли крепость подпруг, вьючили походное снаряжение…
Стража зорче поглядывала с городских башен. Пока еще всё смутно, неясно.
Владимир Святославич вступил в Новгород с большим варяжским отрядом. (Варяжская дружина сверх платы собиралась пограбить богатый Киев). Но дело не ограничилось наемниками: для похода на Киев Владимир собрал дружины северной Руси.
Ни боярство, ни купечество новгородское не пожалели мошны, дабы взять Киев. Рассчитывали, что первенство в государстве может перейти к Новгороду, вместе с властью над землями, вместе с данями, правыми и неправыми поборами и многими другими преимуществами стольного града.
Силу собрали нешуточную и с нешуточными намерениями. В борьбу было втянуто всё государство. Оба противника стремились притянуть на свою сторону Полоцк.
Княжение важное, здесь разветвляется путь из варяг в греки, а Западная Двина выводила ладьи с юга прямо в Варяжское море.
В Полоцке же сохранилась власть князя Рогволода, о коем ведали, что он пришел из Скандинавии.
Обычным способом объединения княжеств был брак между отпрысками правителей. Этим и надумал воспользоваться молодой новгородский князь. Однако в Полоцке Владимир Святославич потерпел неудачу. Сваты, возглавляемые Добрыней Никитичем, вернулись в Новгород удрученными.
– Рогнеда отказала, да еще оскорбила тебя, князь.
– Чем же?
Добрыня удалил из покоев сватов и, покачав головой, молвил:
– Не хочу, сказала, выходить за холопича.
Князь вспыхнул. По его лицу пробежала ничем не прикрытая злость.
– Она еще ответит за эти слова.
– Опричь того, Рогнеда заявила, что свое сердце она отдала Ярополку.
Судьба свела малолетнего Ярополка с полоцким князем Рогволодом восемь лет назад. Прибыв в Киев, Святослав привез с собой юную Рогнеду.
– Дочь полоцкого князя. Гордая, красивая и неприступная, но она, Ярополк, тебе покорится, когда станет твоей женой. Хочу увидеть внука.
– Но ему еще десять лет,[39] – вздохнула княгиня Ольга.
– Ничего, – рассмеялся Святослав. – Годы стрелой летят. Эта девушка принесет тебе славных детей.
Свадьба состоялась в Киеве, куда прибыл с двумя сыновьями князь Рогволод.
Рогнеде так и не удалось познать мужского ложа. Ей наскучило в Киеве, и она отпросилась в Полоцк, где с еще большим рвением увлеклась светскими и богослужебными книгами, к коим усердно наставлял ее образованный отец.
– Предварил, братец… Это он поведал Рогнеде о ключнице Малуше.
Свой первый удар Владимир обрушил на Полоцк. Князь Рогволод не продержался в осаде и трех дней.
В тереме князя перед лицом Владимира оказался растерянный Рогволод с сыновьями и дочерью.
– Кланяйтесь вашему новому господину, новгородскому князю Владимиру Святославичу, – молвил Добрыня Никитич.
Узнав недавнего свата, Рогнеда, глядя в лицо Владимира, гневно высказала:
– Убирайся прочь из нашего дома! Мы не желаем видеть сына рабыни!
Князь ожесточился. Его охватила такая ярость, что он не удержался и выкрикнул:
– Стерва норманнская! Я покажу тебе «сына рабыни!»
И Владимир на глазах отца, его сыновей и своих воинов обесчестил Рогнеду, а затем приказал убить Рогволода и его взрослых детей.
Такова была жестокая месть Владимира, но… и претворение в жизнь его княжеского права. Рогнеда по законам язычества отнюдь не обесчещена: она стала женой Владимира, а сын ее Изяслав будет наследовать княжение в Полоцке.
Судьба города на Днепре была решена. Под стяг Владимира встали новгородские словене, чудь, кривичи…
Что мог противопоставить Ярополк войску всего севера Руси? Варягов Свенельда? Но они, услышав, какое на них идет великое войско, не хотели погибать за старшего сына Святослава.
Киевляне не любили Ярополка и не помышляли идти в его дружину. Ярополк не дерзнул на битву и затворился в городе.
Владимир не хотел терять дружину при осаде Киева. Добрыня Никитич подсказал ему провести тайную встречу с воеводой Блудом, коему не слишком-то доверял Ярополк.
Тайные переговоры состоялись.
– Желаю твоей помощи, Блуд. Ведаю, тебя не очень-то чтит Ярополк. Ты же будешь моим ближним боярином, когда не станет киевского князя. Он сам начал братоубийства. Я ополчился для спасения дружины и всего люда киевского, кой презирает Ярополка…
– Я помогу тебе, князь Владимир.
Блуд, вернувшись в Киев, посоветовал Ярополку «удалиться от битвы».
– Мне доподлинно стало известно, что киевляне надумали изменить тебе и позвать на княжение Владимира. В городе вот-вот вспыхнет заговор.
Ярополк хоть и являлся сыном Святослава, но был слаб духом. Он напугался и, думая спастись от мнимого заговора, умчал в Родню.
Сей город стоял на том месте, где река Рось впадает в Днепр. Но покоя здесь Ярополк не обрел: Владимир осадил Родню. Он не спешил к захвату крепости. В городе совсем мало воинов и кормовых запасов. Пусть Ярополк подольше обретается в страхе, пусть припомнит, как неизменно уничижал его, Владимира, обидными словами: «Сын рабыни… Бей холопича!» Такого не прощают.
Ярополк, сидя в своем последнем убежище, с ужасом видел многочисленных врагов за стенами города, а в самой крепости – изнеможение своих воинов от лютого голода.[40]
Блуд неустанно твердил:
– Надо заключить с Владимиром мир. У нас нет возможности отразить неприятеля. Владимир не тронет тебя, князь Ярополк, и наделит каким-нибудь славным городом. Поезжай к брату в Киев.
Ярополк, наконец, ответил:
– Да будь по-твоему, Блуд. Приму, что уступит мне брат.
Воевода отправился уведомить Владимира, что Ярополк отдается ему в руки.
Если во все варварские и просвещенные времена государи были жертвой изменников, то во все же времена имели они и преданных слуг. Из числа таких был у Ярополка некий Варяжко, кой говорил ему:
– Не ходи, князь, к брату. Ты погибнешь. Покинь Русь на время и собери войско в земле печенегов.
Но Ярополк слушал только воеводу Блуда и с ним отправился в Киев, где Владимир ожидал его в Теремном дворце Святослава.
Блуд ввел легковерного Ярополка в покои брата и замкнул дверь, дабы дружина княжеская не могла за ним войти. И тотчас два наемника-варяга пронзили грудь Ярополка мечами.
Преданный слуга Варяжко, кой напророчил гибель своему господину, сбежал к печенегам, но позднее Владимир сумел воротить его на Русь, дав клятву не мстить ему за верность Ярополку.
Глава 16
«Соломон в женолюбии»
(Из древней летописи)
Завладев Киевом, Владимир продолжал мстить даже мертвому брату. У того была еще одна жена – очаровательная гречанка. Владимир не устоял перед ее красотой и осрамил ее, хотя та была уже на втором месяце беременности. (От нее-то и родился «зол плод – Святополк Окаянный»).
В Киеве же Владимир почувствовал себя неуютно. Варяги совсем распоясались. Они мнили себя завоевателями Киева и требовали дань с каждого жителя по две гривны.
Великий князь отвечал викингам посулами:
– Будет вам дань, но только обождать надо. С ремесленного люда я начал собирать пошлину.
Владимир тянул время. Он задумал изгнать варягов, и не только из Киева, но и из всего государства.
В Новгород были отправлены тайные гонцы, дабы город набрал сильное войско из русских людей. То же самое произошло и в Киеве. Через три месяца дружина Владимира втрое превзошла войско варягов.
Великий князь позвал к себе постаревшего воеводу Свенельда.
– Народ зело недоволен варягами. Уводи своих воинов, Свенельд, за море.
Воевода возмутился:
– Да как же так, великий князь? Мои славные викинги и древлян, врагов твоих, посекли, и братьев твоих, Олега и Ярополка, убили, и Киев тебе помогли взять. Да ты без нас так бы и сидел в своем Новгороде.
– А ныне буду сидеть в стольном граде без твоих воинов. За море, сказываю, уходи!
Свенельд позеленел лицом. Первым его желанием было выскочить из княжеских покоев и кинуться к варягам, подняв их на Владимира, но вовремя одумался: дружину киевского князя уже не сломить. Поздно! Обхитрил варягов Владимир. Собрал богатырей со всей Руси.
Не скрывая озлобления, произнес:
– Спасибо за службу, князь. Но за море мы не пойдем. Нас, непобедимых викингов, с превеликой охотой и византийский император примет.
Владимир с радостью отпустил сих опасных людей, однако императора уведомил, дабы тот не оставлял мятежных варягов в Царьграде, разослал малыми отрядами по городам, и ни в коем случае не дозволял им возвратиться на Русь.
В 980 году великий киевский князь был в расцвете сил. Отныне он – единоличный глава русского государства. Властитель, коему всё дозволено. Малейшую его прихоть слуги исполняют, сломя голову.
Однако, есть в сердце заноза. Рогнеда! Гордая красавица Рогнеда. Не в любви, не в горячих ласках принесла она ему четверых сыновей: Изяслава, Ярослава, Мстислава и Всеволода. На ложе как всегда была холодна.
– Ярополка не можешь забыть?
– Никогда не забуду. Ни Ярополка, ни отца своего, ни братьев! – зло отвечала Рогнеда, напоминая в эти минуты разъяренную тигрицу.
Пройдет некоторое время и великий князь удалит ее из Теремного дворца недалеко от Киева, на берег Лыбеди, в сельцо Предславино, а сам кинется в омут невиданного на Руси прелюбодейства.
Жену-гречанку Ярополка он взял себе в наложницы, но и сего Владимиру показалось мало, ибо, когда родился от гречанки Святополк, а Рогнеда разрешилась Изяславом, то князь завел себе новую жену, чехиню, коя принесла ему Вышеслава. Очередная жена чем-то не угодила великому князю и была спроважена в одну из обителей Чехии.
В течение нескольких лет «Соломон в женолюбии»[41] заимел еще несколько жен, получив от них разноплеменных и разноязычных детей. От новой чехини Мальфреди – Святослава, Судислава, Позвезда, от византийской принцессы Анны – Бориса и Глеба; от немки – родились Станислав и дочь Мария Добронега…
Но Владимир по-прежнему жаден в любви, ему мало своих жен и он заводит три гарема.
300 наложниц у него было в Вышгороде, 300 – в Белогородке (близ Киева), и 200 – в селе Берестове. Кроме того, ему боялась попасться на глаза любая красивая женщина.
«Всякая прелестная жена и девица страшились его любострастного взора: он презирал святость брачных союзов и невинности».
Приводя к себе замужних женщин и девиц, Владимир «был ненасытен в блуде».
Такого сладострастника Русь еще не ведала. Это был первый князь, кой завел в языческой стране огромные гаремы, видимо, следуя примеру мусульманских властителей.
Великий киевский князь не чурался даже девиц смердов. Часто бывая на охоте, Владимир останавливался в каком-нибудь глухом селище, и приказывал привести ему для утехи самую красивую поселянку.
Были случаи, когда отец девушки супротивничал. Так произошло в Оленевке.
– Негоже, князь. Дочь моя Березиня уже просватана.
– Экая незадача, – рассмеялся Владимир. – Тебя как звать?
– Прошкой.
– Так вот, Прошка, князь тебе желает великую честь оказать и гривнами одарить. Где твоя Березиня?
Девушка вышла из закута, и великий князь остолбенел: такой изумительной красавицы он еще в жизни не видывал. Белокурая, голубоглазая, с чистым румяным лицом, сочными червлеными губами и гибким станом.
Владимир от вожделения даже губами зачмокал.
– Экая ладушка… Сколь же тебе лет?
– Ныне пятнадцатую весну встретила, – без всякой робости ответила Березиня.
– Пойдешь в мой княжий терем? Женой станешь. В шелках, бархатах будешь ходить.
– Пойду, князь. Охотно пойду!
Прошка с недоумением уставился на дочь. Что это с ней содеялось? Неужели на княжьи посулы польстилась? Да и откуда смелости вдруг набралась? Обычно клещами двух слов не вытянешь, а тут?..
– Вот и добро, ладушка. Собирайся, – обрадовался князь.
– А мне и собираться нечего. Я только с подружкой попрощаюсь.
Молвила – и птицей вылетела из избы. А за избой – лес дремуч, только Березиню и видели.
– Догнать! Изловить! – закричал ловчим Владимир, и сам кинулся в заросли. Ветки царапали его лицо, грудь, но он не замечал боли, гонимый лишь одной неистребимой мыслью:
«Хороша девка! В гареме первой наложницей станет. Догнать!»
Но Березиня как в воду канула. В сумерки удрученный князь вышел из леса и, запыхавшийся, злой, – в избенку Прошки.
– Хитра же твоя девка. Придет домой, скрути ее веревками и доставь ко мне в Киев. А коль не доставишь, меча изведаешь.
Прошка понурился, а князь отправился в Вышгород к наложницам. Всю дорогу ехал и думал о Березине. И надо же такой уродиться! Никакие иноземные жены не могут с ней соперничать. Царь-девка! То-то будет с ней жаркое ложе.
Миновал день, другой, но Березиня в Киеве так и не появилась. Владимир позвал в покои своего дядю по матери, Добрыню Никитича, и строго приказал:
– Поезжай в Оленевку и привези Прошкину дочь. Старика кнутом попотчуй, а коль наотрез откажется Березиню отдать, отсеки мечом руку, дабы другим неповадно было.
Добрыня неприметно вздохнул. Не по нутру ему княжье поручение. Вот если бы в чистом полюшке с кем сразиться. Тут его богатырский меч был одним из самых неистовых. Здесь же – с девкой воевать. Чудит в своем непотребстве князь!
Прошка при встрече развел грузными, задубелыми руками:
– И по сей день нет, боярин.
Князь хоть и назвал его стариком, но Прошке едва на пятый десяток перевалило. Кряжистый, русобородый, с загорелым сухощавым лицом. По всему ощущалось, что смерд силушкой не обижен, а таких людей Добрыня уважал.
– Не лукавишь, Прошка?
– В лукавом правды не сыщешь, боярин. Всю деревню опроси. Не зрели дочку. Сам в немалой затуге. Как бы звери не задрали, а может, леший к себе увел. Лес!
– Может, и леший, – крякнул Добрыня, кой верил во всякую нечистую силу. – И всё же в засаде посидим.
Добрыня расставил вокруг Оленевки десяток дружинников, кои укрылись меж деревьев, но засада ничего не дала.
Через два дня, не наказав Прошку, Добрыня Никитич вернулся в Вышгород, где князь забавлялся с наложницами.
– Сгинула девка, княже. Никак медведь задрал, или лешак в дремуч лес свел.
– Жаль, – с досадой произнес Владимир Святославич. – Но ежели старик солгал мне, то я ему не только руку, но и башку отсеку.
Нахмурившийся князь сказал это при наложницах, тешивших его ненасытное тело. Но иногда «Соломоново женолюбие» Владимира надолго прекращалось.
Глава 17
Увлечение книжное
Маленький Ярослав вначале любил своего отца, особенно в те часы, когда тот вновь и вновь возвращался к рассказам о подвигах Святослава; но затем, как-то исподволь, Владимир стал отдаляться от детей, а затем приспело время, когда он, впав в распутство, их совсем закинул.
Ярослава невольно потянуло к матери. Рогнеда с радостью встречала на своей женской половине сына. Она еще с купели приняла христианство и теперь с удовольствием приобщала Ярослава к светским и церковно-славянским книгам.
Он сам читал книги, в отличие от отца Владимира, кой читать не умел, а только «слушал святое писание». И чем чаще отрок виделся с матерью, тем острее чувствовал, как увлекательно открывать для себя новый мир. Он уже не мыслил себя без (так необходимой ему) материнской опеки.
Но вот настало время, когда великий князь, совершенно увлеченный блудом, приказал удалить Рогнеду из Киева.
Через неделю, стосковавшись по матери, Ярослав попросил Добрыню отвезти его к Рогнеде.
– Не могу, Ярослав. Тебе приказано быть в Теремном дворце.
Ярослав никогда не был маменькиным сынком, но когда отец спровадил Рогнеду в село Предславино, десятилетний Ярослав понял, как дорога ему мать. Сердце юного отрока возмутилось. Мать ни в чем не провинилась, а отец ее – с глаз долой. И кого? Любимую матушку, коя все пять последних лет неустанно учила Ярослава книжной премудрости и христианской вере.
Полоцкая княжна, по признанию книжников, была самой образованной женщиной Киевской Руси. В ее обширной библиотеке находились сочинения древнегреческого ученого и философа Аристотеля (воспитателя Александра Македонского), ученого из Сиракуз Архимеда, организатора обороны Сиракуз против римлян, грека Герострата, который, чтобы обессмертить свое имя, сжег в 356 году до новой эры храм Артемиды (одно из 7 чудес света), легендарного, слепого эпического поэта Гомера, автора «Илиады» и «Одиссеи», философа Диогена Синопского, практиковавшего во всем крайнюю воздержанность, и по преданию жившего в бочке, Цицерона, римского оратора и писателя… А сколько было у Рогнеды скандинавских саг, богослужебных книг!
Мать не переставала дивиться сыну. Учение ему давалось с такой легкостью, что она нередко восклицала:
– Я не знаю ученика, который бы в такие лета постиг греческий, немецкий и свейские языки. Ты, Ярослав, всё схватываешь на лету. Иногда мне становится страшно за тебя.
– Отчего ж, матушка?
– Ты опережаешь свои годы. То, что ты познал, другому и в двадцать лет не осилить. Не ощущаешь тяжести в голове? Всегда ли она светла? Надо больше отдыхать.
– Книга – лучший отдых матушка. Разве не полезно познать труды зело мудрых мужей, у коих многому можно научиться? Я так бы никогда и не узнал, что Аристотель был воспитателем самого Александра Македонского, и что поэт Гомер написал блестящую «Одиссею», да еще, будучи не зрячим. Разве то не полезно?
– Полезно, сынок. Но кто много познает – с того много и спросится. Умная голова не для праздного веселья, а для великих трудов, и чует мое сердце, что вся жизнь твоя пройдет в трудах неустанных. И еще запомни, сынок. Труд тогда угоден Богу, когда он творится не во зло, а во благо…
Потрескивали восковые свечи в бронзовых шандалах, а Рогнеда все говорила, говорила.
Ярослав чутко внимал ее неназойливым наставлениям, и с каждым разом проникался к ней всё большей любовью и восхищением, благодаря Бога, что ниспослал ему такую мудрую мать.
Светские и духовные книги все больше и больше занимали Ярослава. Мир познания настолько увлекал отрока, что он до поздней ночи оставался в книгохранилище и с неохотой возвращался на мужскую половину Теремного дворца, сопровождаемый двумя гриднями, освещавшими путь слюдяными фонарями.
Отца почти никогда не было дома. Он давно уже забросил детей и на долгие месяцы выезжал то Белгородок, то в Берестово, то в Вышгород – на утехи к бесчисленным наложницам.
Дядька-пестун недовольно говаривал:
– Не дело, княжич, у матери пропадать. После пострига и «всажения на конь» твое место в княжьих палатах. Владимир Святославич и осерчать может.
– Не осерчает. Я каждое утро себя к ратным подвигам приобщаю.
– Да уж нагляделся. Дело нужное. Мне из тебя надо воина воспитать, а не келейного монаха. Уж слишком ты на книги налег, княжич.
– Без книжного разуменья – во тьме блуждать, дядька.
– Великий князь в грамоте не горазд, а получше всякого книжника дело разумеет.
– По Вышгороду и Берестам, – сорвалось с языка Ярослава.
Дядька аж руками за голову схватился.
– Ты вот что, княжич, я по доброте своей твоих слов не слышал. Не вздумай так отцу молвить, беды не оберешься.
Ярослав и сам уразумел, что сморозил лишнее, и густо покраснел. Любовные похождения отца ни для кого не были тайной, но в Теремном дворце об этом никто не смел и словом обмолвиться: Владимир Красно Солнышко, воспетый в былинах, собиратель богатырей и любитель веселых пиров, терпеть не мог, когда его уличали в блуде. Тогда он становился злым и беспощадным.
Старались держать рот на замке, лишь одна Рогнеда могла бросить в лицо супруга:
– Ненасытный развратник!
Владимир гневался. Все его жены – тише воды, ниже травы, а эта, словно разъяренная тигрица. Раз осадил, два, а на третий выдворил строптивую супругу в село Предславино.
Ярослав, в одночасье потеряв любящую мать и наставницу, кинулся к родителю и воскликнул в запале:
– Отец! Зачем ты прогнал мою мать?! Зачем?
Владимир глянул на сына удивленными глазами. Никогда еще Ярослав не врывался в его покои таким дерзким и взбудораженным.
– Ты что, белены объелся? Чего кричишь?
– Верни мать, отец!
Владимир Святославич встряхнул сына грузными руками.
– Забываешься! Отца поучаешь?! Да как ты смел, дерзкий мальчишка, на родителя рот раскрывать? Прочь с глаз моих!
Ярослав вспыхнул как огонь, норовил высказать отцу что-то злое, обидное, но с трудом сдержал себя и выбежал из палаты.
Это была его первая стычка с великим князем. Он влетел в свою опочивальню, ткнулся в подушку, и слезы выступили на его глазах. Ему жалко стало мать. Он видел и чувствовал, как она остро переживает нескончаемые измены отца, – страдает, мучается, осуждает и ревнует, но ничего с собой поделать не может. Она часто вспоминает свой отчий Полоцк, безмятежную жизнь, грубо нарушенную Владимиром.
Красивая и гордая княжна, воспитанная таким же гордым и вольнолюбивым отцом Роговолодом, человеком умным и глубоко образованным, грезила о возвышенной всепоглощающей любви, а получила взамен жестокого деспота, кой захватил ее силой и чуть ли ни на аркане привез в Киев.
