Знаменитые мистификации

На смену Клоссиусу пришли другие энтузиасты. В конце XIX века ученый из Страсбурга Эдуард Тремер, заручившись поддержкой императора Александра III, специальным зондом исследовал землю под сооружениями Московского Кремля. Большая надежда возлагалась на подклеточный этаж теремного дворца, возведенного над белокаменными погребами. Под горами мусора и бочками с дегтем была обнаружена небольшая дворцовая церковь, но… Уезжая из России Э. Тремер сказал: «Наука поздравит Россию, если ей удастся отыскать свой затерянный клад».

Сомнение второе

При слове «библиотека» нам представляются длинные ряды полок, заставленных книгами. Но в эпоху Ивана III, как, впрочем, и в XVI веке на Руси, как и в Европе, было еще довольно мало бумажных книг. В библиотеках могли хранить в основном лишь пергаментные свитки – книги, то есть редкие, дорогие и штучные реликвии, практически у каждой из которых можно проследить своеобразную «биографию» – откуда она взялась и куда делась. Поэтому неучтенных книжек может быть сотни две – не больше, что никак не подходит под грандиозное описание «хранительницы мировой мудрости» – огромной Либереи Ивана Грозного.

Но это еще не все. Обратимся к логике и построим свое предположение. По описаниям, в библиотеке хранились самые редкие папирусы времен египетских фараонов, глиняные клинописные таблички месопотамских царей, пергаменты из Финикии и Иудеи, рукописи мудрецов Индии и Китая, священные тексты Заратустры. Но ведь в то время на Руси никто не мог расшифровать глиняные таблички и древние иероглифы Египта и Китая, не говоря уже о том, чтобы оценить философию Заратустры или вообще понять, в чем заключается ценность клинописных и прочих древних текстов, расшифрованных только в XIX веке.

Итак, в 1834 году научная общественность получила возможность познакомиться с обширным перечнем книг библиотеки московского царя. Этот перечень произвел сильнейшее впечатление. «Рукопись профессора Дабелова» сообщала о способе комплектования библиотеки московского царя (за счет дарений и покупки); становилось известно общее число рукописей – до 800 (греческих и латинских); приводился перечень тех из них, которые наиболее заинтересовали дерптского пастора, причем назывались авторы и произведения, не только известные ученому миру («История» Тита Ливия, «Жизнь цезарей» Светония, «История» Тацита, «Энеида» Вергилия, «Югуртинская война» Саллюстия, «История» Полибия, «Комедии» Аристофана, «Песни» Пиндара), но и малоизвестные, а то и вовсе неизвестные («О республике» и 8 книг «Истории» Цицерона, «Оратории и поэмы» Кальвина, «Сатиры» драматурга Сира, «Корпус» Ульпиана, Папиана и Павла, «Gynothaet» Гелиотропа и др.).

Публикация была воспринята как исключительно добросовестное и тщательное исследование. Это была первая, наиболее полная работа о библиотеке Ивана Грозного и его отца. Она рассматривалась как достоверное свидетельство о рукописных богатствах, сохранявшихся в России на протяжении многих веков.

Сомнение третье

Так продолжалось до 90-х годов XIX века. Первым засомневался в подлинности «Рукописи профессора Дабелова» историк Н. П. Лихачев. 19 марта 1893 года он сделал доклад в Обществе любителей древней письменности о библиотеке московских царей. Коснувшись в нем «Записки анонима», он констатировал «странную забывчивость профессора Дабелова»: Лихачеву показалось подозрительным то обстоятельство, что Дабелов, имея на руках список, так и не предал огласке его содержание, да к тому же и «потерял» первоисточник, что уже совсем удивительно для столь опытного архивиста.

В книге, вышедшей спустя год после прочтения доклада, Лихачев подробно остановился на «Рукописи профессора Дабелова». Отметив неясность обстоятельств открытия и исчезновения оригинала, он особо подчеркнул другие факты, заставляющие, по его мнению, сомневаться в подлинности и достоверности этого источника. Обращало на себя внимание то, что ряд известий о сочинениях и авторах, имевшихся, согласно «Рукописи профессора Дабелова», в библиотеке московских царей, удивительно совпадает с тем, что стало известно об этих сочинениях и авторах в зарубежной научной литературе в 1822–1826 годах. Дабелов тщательно скопировал перечень книг библиотеки, вплоть до указания многоточием непрочитанных слов и даже отдельных букв оригинала, и в то же время не потрудился переписать начало рассказа неизвестного дерптского пастора. Более того, подчеркнул Лихачев, Дабелов не записал, а впоследствии «забыл» имя пастора, составившего каталог библиотеки, утверждая лишь, что им был не Веттерман. Сама забывчивость Дабелова относительно имени пастора, по мнению Лихачева, со скептической точки зрения объясняется тем, что Дабелову было хорошо известно, «с какой тщательностью немцы разрабатывают свою историю: у немцев и пасторы XVI столетия могли оказаться на счету».

Другой исследователь, историк С. А. Белокуров обратил внимание на то, что из «Записки анонима» абсолютно не ясно, о библиотеке какого московского царя в ней идет речь. «Записка» написана таким образом, что упоминаемый в ней царь может быть отнесен не только к XVI, но и к XVII и даже к XVIII веку. Весьма также странно, что не сохранился ни один из сделанных дерптским пастором переводов, о них нет вообще никаких упоминаний в известных источниках. Наконец, отметил Белокуров, «вселяет недоверие к рассказу» анонима сам перечень книг – только очень редких или известных по упоминаниям, хотя в царской библиотеке, судя по рассказу анонима, их было множество. По мнению Белокурова, некий фальсификатор «Рукописи профессора Дабелова» положил в ее основу известие Веттермана, впервые опубликованное в XVIII веке в труде историка И. Г. Арндта, а значит, изготовление подделки можно отнести к середине XVIII века, когда вышел в свет труд Арндта.

По предложению Белокурова в 1895 году прибалтийские ученые обратились через газету с просьбой помочь в поисках оригинала «Рукописи профессора Дабелова». Поиски оказались тщетными.

Тем не менее, колесо уже закрутилось. Многолетняя эпопея с поисками Либереи Ивана Грозного стартовала. Не остались в стороне и русские историки. Началась раскопка Кремля. Основание – уже упоминавшееся нами заявление пономаря московской церкви Иоанна Предтечи Конона Осипова. Как мы знаем, эти поиски ни к чему не привели.

В 1894 году князь Щербатов в надежде обнаружить библиотеку все лето и всю осень пытался исследовать подземный Кремль. Он раскопал двухъярусные подземелья под Троицкой башней, расчистил от глины и мусора тайный ход, соединяющий Угловую Арсенальную и Никольскую башни, а также подземный ход и такую же палату, случайно найденные у Никольской башни, но продолжению раскопок помешала смерть Александра III, а потом у казны не нашлось денег.

Вообще же поиски библиотеки велись на протяжении практически трех веков и не дали никакого результата. В XX веке также предпринимались неоднократные попытки найти библиотеку Ивана Грозного (И. Забелин, Н. Лихачев, А. Соболевский, И. Тихомиров). Пришедшие к власти большевики тоже оказались не чуждыми страсти кладоискательства. В начале 1930-х годов в подземельях Кремля были организованы поисковые работы, но в скором времени их приостановили. Произошло это сразу же после убийства секретаря ЦК и Ленинградского обкома партии Сергея Кирова. Но самым настойчивым оказался профессор Игнатий Яковлевич Стеллецкий.

Он заинтересовался библиотекой Грозного еще в 1908 году и в 1914 году даже добился разрешения на изучение подземелий кремлевских башен, но из-за Первой мировой войны работы пришлось прекратить. После Октябрьского переворота профессор Стеллецкий обращался в Моссовет, Наркомпрос, ЦИК, Совнарком и, наконец, в 1933 году подал докладную записку Сталину. Тот разрешил начать раскопки.

13 ноября 1933 года комендант Московского Кремля Р. А. Петерсон попросил археолога изложить «письменно и подробно», что собой представляет подземный Кремль и где может находиться библиотека.

«Из царских теремов, где-то из подвала, – объяснял Стеллецкий, – был спуск в подземелье – большую подземную палату, в какую расширялся ход между Благовещенским, Архангельским и Успенским соборами. Палата была наполнена ящиками с книгами, под нею имелось нижнее помещение (Веттерман говорил о подвалах с «двойными сводами», таковые в Кремле были встречены под Троицкой башней, из нижнего яруса подвалов шел подземный ход в Кремль.)…От библиотечной палаты ход направлялся в два противоположных конца: к Тайницкой и Собакиной (Угловой Арсенальной) башням.

Воротам наземным из Кремля соответствуют подземные: под Москву-реку из Тайницкой башни, в Китай-город из Спасской башни (через храм Василия Блаженного), из Никольской башни под Исторический музей, в сторону Охотного ряда и Дмитровки и к Неглинке из Троицкой башни…На первом месте должны быть поставлены и в ударном темпе исследованы башни Угловая Арсенальная, Троицкая и Успенский собор, и вот почему.

Из Угловой Арсенальной башни… идут выходы за Кремль через соседние башни – Никольскую и Троицкую. Из этих двух в качестве первоочередной необходимо избрать Троицкую, так как из нее… должен быть выход в Занеглинье. В наличии такого хода не сомневался и Щербатов в 1894 году. За наличие здесь последнего говорит, наконец, и решение Ивана Грозного «осесть опричным двором» как раз напротив Троицкой башни. Очевидно, ее готовым тайником к реке, а не под нее, собирался воспользоваться Грозный. Под самую Неглинку, на соединение с каменным ходом, ведшим к реке, деревянный подземный ход наспех соорудил уже сам Грозный. Признаки этого хода мною обнаружены были в трех местах по линии его прохождения на месте бывшего Опричного двора [находился на углу Воздвиженки и Моховой. – Авт.] к Троицким воротам… По этому ходу Грозный мог тайно проходить с Опричного двора не только до библиотечной палаты и своего кремлевского дворца, но и до самого Замоскворечья…»

Раскопки в Угловой Арсенальной башне начались 1 декабря 1933 года. Так как вход в подземелье был замурован в начале XVIII века, спускаться пришлось через пролом в стене, устроенный еще Кононом Осиповым. Подземелье заполняли горы земли и мусора, среди которых виднелся полуразвалившийся колодезный сруб. На дне подземного хода (тогда по нему можно было пройти лишь 5 м), загроможденного досками, стояла вода.

Уже первые дни работы привели к интересным открытиям. По мнению историков, ход из Угловой Арсенальной башни был перерезан одним из столбов Арсенала, на которых покоится его фундамент. Начав пробивать этот «столб», Стеллецкий увидел, что свод подземного хода не поврежден. Как оказалось, тайный ход просто был заложен белокаменными глыбами на крепчайшем растворе. Пока рабочие выламывали эти глыбы, археолог пытался разгадать, что же находится за другими замурованными ходами и другими объектами, найденными в башне.

«Если подходить строго научным путем к делу, – писал он, – непременно нужно все размуровывать. Когда это строилось, то имело прямой смысл; потом оказалось лишним или ненужным, и его замуровали. Если замуровано самое простое окно, будем, по крайней мере, знать, что окно. А если там таинственные ступени или какая-нибудь другая чертовщина? Ведь дело имею со средневековьем, в котором тайн было хоть отбавляй! Кто гарантирует, что не закрыл все эти отверстия 70 лет спустя сам Грозный, чтобы скрыть какой бы то ни было доступ в подземелья Кремля, в которых замуровано было им наибольшее в свете сокровище культуры – библиотека?»

Вскрытие замурованных мест ничего сенсационного не дало, лишь в южной стене башенного подземелья обнаружили коридор, выводивший в Александровский сад (в древности тут была бойница «нижнего боя», а в царствование Анны Ивановны, когда подземелье башни и колодец ремонтировали, для подачи строительных материалов на месте бойницы устроили выход к реке Неглинке). Его Стеллецкий предполагал использовать для вывоза мусора.

«Имел интервью с Зиновьевым [техник гражданского отдела Управления коменданта Московского Кремля. – Авт.], которому в 1928–1929 гг. поручено было с политической целью исследовать подземный Кремль. Результаты: в Арсенальной башне вычистил колодец (рабочих спускал на канате)… В Троицкой башне устроил под склады две палаты, которые раскапывал Щербатов. В нижней залил дно цементом, не зная, что оттуда есть люк в более низкую. В Тайницкой башне засыпал… большой научной ценности колодец [из него, по мнению археолога, шел подземный ход под Москву-реку, в Замоскворечье. – Авт.], который я должен очистить», – записал археолог в дневнике 1 января 1934 года.

Когда в подземном ходе замурованную часть выломали на 1,5 метра, открылся короткий проход, из которого попадали на длинную лестницу, а по ней – на первый этаж Угловой Арсенальной башни. Дальнейшие работы позволили реконструировать древний облик башенного подземелья.

С первого этажа по узкой внутристенной лестнице попадали на площадку размером в квадратный метр. В левой стене площадки обнаружили замурованную арку входа в подземелье длиной около 9 м. Оно было заполнено массивными белокаменными блоками. (Стеллецкий полагал, что из этого подземелья есть ход к Никольской башне. По непонятной причине тогда подземелье расчистили от блоков только на 3 м. В настоящее время вход в него замурован и покрыт слоем штукатурки.) С лестничной площадки проход выводил в высокую и широкую галерею, которая 8-метровой лестницей спускалась к колодцу в подземелье башни. Ответвление этого хода (собственно макарьевский тайник) было замуровано.

Пока рабочие продолжали крушить белокаменную замуровку, Стеллецкий не находил себе места. По его расчетам, тайник вот-вот должен был повернуть вправо, к кремлевской стене, и вдоль нее пойти в Кремль. «Имеет ли этот замурованный тайник ответвление под Кремль? Если нет, то сенсационные рассказы дьяка Макарьева будут не чем иным, как пустой болтовней, на которую попались три правительства: Петра, Анны Ивановны и советское», – писал Стеллецкий.

Можно понять волнение археолога, ведь он не только сам поверил в существование хода из Угловой Арсенальной башни, но и убедил в этом Сталина. О каких-то репрессиях в случае неудачи ученый даже не думал. Больше всего он боялся не оправдать оказанного ему доверия: «Он (Сталин) проявил большое мужество и великодушие и доказал лишний раз, что он действительно человек необыкновенный… Когда Октавиан Август вместо того, чтоб казнить Ирода Великого, оказал ему полное доверие, то этим он привлек Ирода к себе навеки, превратив его в наивернейшего друга. И за высокое научное и всякое доверие современного Октавиана я чувствую себя в положении Ирода, охваченного чувствами приязни и преданности самими искренними».

29 января 1934 года, в день именин Игнатия Яковлевича, он получил самый дорогой подарок: на шестом метре белокаменной замуровки хода справа показалась белокаменная стена с кирпичным полом. «Стена, о которой я мечтал 25 лет, найдена, – торжествовал археолог, – я всегда был уверен, что из Арсенальной башни есть белокаменный ход под Кремль!»

Поскольку ширина хода была значительной (по Стеллецкому – 3 м), то для экономии времени и сил начали пробивать в белокаменной замуровке брешь шириной в метр.

Уже в феврале раскопки были приостановлены из-за того, что главный инженер гражданского отдела Управления коменданта Московского Кремля (УКМК) Палибин отправил рабочих на другой объект. Стеллецкий перенес свое внимание на Среднюю Арсенальную башню. Тут он отыскал полуразрушенные ступени засыпанной землей лестницы и «трубу» диаметром 70 см, которые уходили куда-то под Арсенал. Ни на старинных планах, ни на современных чертежах их не было…

Что до лестницы, то она, по мнению Стеллецкого, некогда вела в макарьевский тайник. А вот для чего была устроена «труба», археолог узнал из документов кремлевского архива. Оказалось, что в XVIII веке под Арсеналом существовал «подвал о 12 столбах». Это сооружение высотой 5 м и площадью 500 квадратных метров тянулось от Средней Арсенальной башни почти до конца Арсенала. Его предполагали использовать для хранения боеприпасов, а подавать на кремлевскую стену их должны были через упомянутую «трубу». Однако после пожара 1741 года подвал был забит землей.

13 февраля, когда белокаменная облицовка правой стены макарьевского тайника сменилась на кирпичную, ученый понял, что ход пошел вдоль кремлевской стены. Через два дня Стеллецкий получил еще одно подтверждение тому, что он работает в макарьевском тайнике. Конон Осипов в донесении Петру I упоминал о засыпке тайника «землею накрепко» строителями Арсенала, которые случайно обнаружили подземный ход. А в расчищаемом ходе, когда рабочие выбрали всю белокаменную замуровку, они уперлись в утрамбованную землю.

Рабочие принялись расчищать тайник от земли. Вскоре в правой стене показалась громадная арка входа в какое-то помещение, забитое землей. Работа по его расчистке шла медленно, так как узкая брешь в замуровке позволяла убирать землю только вперекидку. Недовольный темпами работ, Стеллецкий, когда его помощники уходили на обед, работал в одиночку. Однажды он чуть не был погребен под громадными пластами рухнувшего грунта. К 27 февраля помещение очистили полностью. Это была разгрузочная арка (7×5×1,9), устроенная под кремлевской стеной. Археолог полагал, что в древности этот объем могли использовать как тайное хранилище.

К 3 марта земля в подземном ходе была выбрана, но дальше ход оказался забит песком. Через неделю башню обнесли забором, у ворот которого поставили часовых. Был открыт выход из подземелья, и рабочие принялись вывозить скопившиеся за века землю и мусор. Археолог тем временем продолжал раскапывать ход самостоятельно. Пройдя несколько метров, он уперся в каменную глыбу, свисавшую с потолка. Она закрывала большое отверстие. Разгадка пришла сразу: это пролом, устроенный при возведении Арсенала, через него шла засыпка хода. Казалось бы, до той части тайника, где он свободен от песка, рукой подать. Но неожиданно комендант Петерсон запретил раскапывать тайник и приказал Стеллецкому расчистить башенное подземелье до его древнего дна.

Приступая к этой работе, Стеллецкий советовал взять в бетонное кольцо родник, опасаясь, что вода прорвет колодезный сруб, установленный еще в начале XIX века. Но никто не обратил внимания на это предупреждение. А 24 марта вода затопила все подземелье. Две недели ушло на поиски насоса. А когда его установили, вода исчезла так же внезапно, как и появилась.

5 апреля в подземелье нагрянула специальная комиссия. «Просто удивительно мне сегодня показалось, с каким опасением, почти с ужасом проходили по щелям тайника Аристотеля Фиораванти члены комиссии: Палибин, Лопухов, Куксов, Алешкин, Суриков. В глубине я пролез сквозь отверстие в песке до норы, что сам вырыл вдоль каменного потолка, приглашая посмотреть воочию, но они так не продвинулись, чтобы взглянуть хоть одним взглядом», – изумлялся Стеллецкий.

Осматривая еще раз Среднюю Арсенальную башню, археолог пришел к убеждению, что макарьевский тайник за 13 м до этой башни должен повернуть в Кремль и пойти под Успенский собор, а от него – через Соборную площадь – к Тайницкой башне. У Стеллецкого появилась идея с помощью шурфов перехватить тайник в подземелье Арсенала, которое в ту пору перестраивалось под тир. Но разрешения на эти работы не дали.

С нетерпением археолог ожидал продолжения раскопок, но, увы… Все лето ушло на расчистку подземелья Угловой Арсенальной башни; в сентябре работы не велись.

3 октября 1934 года в Кремле состоялось заседание специальной комиссии, в которую входили представители комендатуры Кремля, архитекторы А. В. Щусев и Н. Д. Виноградов, директор Оружейной палаты В. К. Клейн. Выслушав отчет археолога и осмотрев тайник, члены комиссии приняли решение продолжить раскопки подземного хода. Почти месяц Стеллецкий хлопотал о пропуске в Кремль. В начале ноября подземелье башни спешно освободили от остатков мусора, выход в Александровский сад замуровали. Ученый надеялся на возобновление работ после ноябрьских праздников, но ему предложили поехать в отпуск, подлечиться (из-за страшного холода, царившего в подземелье башни, археолог заболел воспалением легких).

«13 ноября – это дата! – пишет Игнатий Яковлевич в дневнике. – Кругленький годик! Что бы я сделал за тот короткий период, если бы не исполнители – глухие супостаты? Я бы эту работу выполнил в четыре месяца. А что еще сделал бы за восемь месяцев по моему вкусу? Как жук-точильщик, избороздил бы Кремль и уж, конечно, нашел бы «затерянный клад России».

Но пусть я и не нашел! Не дали найти! Зато я указал верную дорогу к нему. Я ли, другой ли – не все ли равно, лишь бы нашли. Мое – мой приоритет – неотъемлем от меня. А башня Арсенальная, превращенная мною в ключ к библиотеке, отныне “башня Стеллецкого”…»

Вернувшись из отпуска в феврале 1935 года, археолог подал докладную с просьбой дать разрешение на продолжение раскопок. Если по какой-то причине нельзя копать в Угловой Арсенальной башне, то надо попытаться перехватить ход в Успенском соборе, считал Стеллецкий. Он не знал, что решение о прекращении раскопок было принято еще 3 декабря 1934 года.

Изучение дневниковых записей археолога и копий его докладных записок в комендатуру Кремля позволяет сделать совершенно очевидный вывод: работы в Угловой Арсенальной башне были организованы из рук вон плохо. Рабочие относились к раскопкам без особого энтузиазма и работали, по словам Стеллецкого, «как мокрое горит, одного десятник захватил даже спящим. Невыгодно, говорят, как ни работай, выше обязательного минимума не получишь». Перейти же на сдельные условия работы, как хотел археолог, не удалось. На расчистке хода обычно работали два-три человека, без объяснения причин раскопки то и дело прекращались. Для получения инструмента, техники и даже брезентовых рукавиц приходилось не раз подавать докладные должностным лицам. Неоднократно у Стеллецкого возникали конфликты с десятниками, считавшими себя вправе указывать археологу, где копать. Выяснив, что подземные галереи действительно непроходимы и по ним в Кремль не пробраться, комендант Петерсон утратил всякий интерес к раскопкам.

Есть основание считать, что Стеллецкий еще раз обращался к Сталину, уже в конце войны. И вероятно, получил ответ из его секретариата, так как в обращении в Академию наук (январь 1945 года) Игнатий Яковлевич писал: «Но после войны, после победы, заветный клад будет найден! Порукою в том слово Великого Сталина!» До самой своей смерти в 1949 году ученый был уверен, что «покровитель наук и искусств» жаждет отыскать книжные сокровища и тем самым вписать свое имя в мировую историю. Но в Кремль археолога больше не позвали…

Что интересно, во время поисков библиотеки Ивана Грозного появился и устойчиво начал распространяться слух о «слепоте», преследующей почти нашедших разгадку и блуждающих где-то около библиотеки людей. Бытовало и бытует мнение, будто Софья Палеолог была колдуньей и наложила на хранилище книг и рукописей «проклятье фараонов», о котором узнала из древнего пергамента, свитка, хранившегося в той же библиотеке.

* * *

16 сентября 1997 года мир облетела сенсационная весть – 87-летний московский пенсионер Аполлос Иванов в личной беседе с мэром Москвы Юрием Лужковым сообщил, что знает местонахождение знаменитой библиотеки Ивана Грозного! Долгое время работая в Кремле, Иванов однажды уже побывал в тех подземельях, где была «забыта» библиотека. То, что до сих пор она не открыта, он объяснял строгим режимом секретности за кремлевскими стенами да и вообще считал, что загадки библиотеки в принципе не существует, и те, «кому положено», о ее местонахождении прекрасно осведомлены.

Аполлос Иванов, будучи инженером, в 1930-х годах получил задание «определить кубатуру» храма Христа Спасителя. Во время своих изысканий он обнаружил «потайной ход в восточной стене бывшего храма». Пройдя тридцать четыре ступени вниз, исследователь оказался в просторном тоннеле. Высота его превышала рост человека. Дальше ход раздваивался. Один путь вел к Кремлю, второй – уходил вправо, к Самсоновскому проезду. Инженер нашел там и «прикованные ржавыми цепями скелеты», и «железные двери», разделяющие отсеки переходов. Далее подземный ход перекрывала железная дверь. На этом исследования Иванова закончились. Сотрудники НКВД опечатали дверь и выставили надежную охрану, а выход к Москве-реке замуровали кирпичной кладкой.

Рано умер Игнатий Яковлевич Стеллецкий, скоропостижно скончался писатель и энтузиаст Василий Осокин, ослеп Аполлос Иванов. Очень многие, кто хоть как-то прикоснулся к Либерее, так или иначе испортил себе жизнь. Цепь неудач, слепота и смерть. Может быть, это просто череда случайностей?

Сомнение четвертое

Безоговорочный диагноз «Записке анонима» как подделке поставил историк-архивист В. В. Козлов. Он указал на противоречие в словах Дабелова, переданных Клоссиусом. По показанию Клоссиуса, Дабелов получал материалы для своих ученых «штудий» как из официальных хранилищ, так и от «посторонних лиц», то есть из частных собраний. Между всеми этими бумагами им и была обнаружена связка с пресловутым перечнем книг. То есть происхождение «Рукописи профессора Дабелова» совершенно неясно: попала ли она ему из официального хранилища или же из архива частного лица. Между тем, Дабелов и Клоссиус якобы разыскивали оригинал «Записки анонима» в официальных хранилищах. Объяснить это можно только одним – желанием связать происхождение документа с официальным хранилищем, оттенив тем самым один из формальных признаков его подлинности.