Игра в отрезанный палец

– Есть, – спокойно ответил Сергей.

Бармен замолчал, прислушался. Он, конечно, ждал музыки. Через пару минут вытащил кассету, положил на стойку.

– Забери! Ни хрена у тебя не записано! – крикнул он, потом повернулся и поставил другую кассету.

В баре запел Розенбаум. Песня про Афган. «Черный тюльпан».

«Очень кстати», – подумал Ник.

Вдруг он заметил, как Сергей медленно поднимается из-за стола, с ненавистью глядя в сторону стойки.

Почувствовав приближающийся пожар, Ник сразу бросился его «тушить».

– Старик, успокойся, давай выпьем!

Ник силком усадил Сергея на место. Судя по тому, как легко ему это удалось, он понял, что «коллега» или пьян, или пьян и уставший еще со вчерашнего.

Ник сам сходил к стойке, взял кассету.

– Уводи его! – негромко сказал ему бармен.

– Пожрать что-нибудь есть? – спокойно спросил его Ник.

– «Сникерсы!»

Ник купил четыре «Сникерса». Вернулся к столу.

– Ты мне что-то объяснить обещал, – промычал Сергей.

– Потом, когда ты в себя придешь. Пошли, скоро поезд. И чемоданы возьми!

Сергей нехотя поднялся. Спрятал кассету назад в карман куртки. Поднял с пола два легких чемодана и, шатаясь, направился к двери.

18

Поход по ресторанам Виктору практически ничего не дал. В «Козаке» официанты с ним разговаривали сквозь зубы. Броницкого никто из них не помнил, хотя Виктору показалось, что официанты ответили «нет» еще до того, как опустили глаза на фотоснимки. В «Млыне» администратор посмотрел на выторг за двадцатое мая и лишь покачал головой. Официантка вспомнила тот вечер, сказав, что только два столика были заняты. За одним праздновали день рождения знакомые проститутки, за другим что-то отмечала компания «спортсменов». Когда взглянули в расходную книгу кухни, выяснилось, что блины с икрой никто в тот вечер не заказывал.

В ресторане гостиницы «Москва» официанты и администратор оказались более приветливы. Броницкого они не узнали, но это, как один из них и сказал, ничего не значило, потому что в тот вечер в ресторане был банкет на сорок человек. Помимо банкета заняты были еще несколько столиков. Блины с икрой были заказаны банкетным столом, но за ним отмечалась шумная годовщина свадьбы, и вряд ли Броницкий мог иметь к ней отношение.

Теперь Виктор ехал на похороны Броницкого. Можно было особенно не спешить – тело подвезут к дому только в одиннадцать. Он приедет минут за двадцать до этого, занесет вдове купленный букет траурно-белых калл и заодно осмотрится, кто прибыл на похороны. Больше всего Виктора интересовали встречи с сыном и Максимом Ивиным. От них он надеялся узнать что-нибудь новое о последнем отрезке жизни президентского консультанта по вопросам обороны. Когда Виктор заикнулся по телефону Георгию, что неплохо было бы поговорить с бывшими штабными коллегами покойного, а также с коллегами по президентскому аппарату, Георгий только рассмеялся. Потом сказал: «И не вздумай! Никто не связывает эту смерть с местом работы!» Удивленный Виктор переспросил тогда Георгия, но тот не удосужился объяснить свои слова. Просто дал отбой.

Сейчас, застряв в небольшой пробке перед поворотом на Печерск, Виктор снова вспомнил тот разговор. Вспомнил еще раз и совет человека в штатском, передавшего ему ключи от машины. Не спешить. Так чего они все-таки от него хотят? Чтобы он не спешил? Тогда к чему была та телефонная головомойка, которую устроил ему как-то Георгий, недовольный вялотекущим расследованием? Кто они вообще такие? Кто и откуда? Из СБУ? Это было бы логично, но тогда к чему эта телефонная конспирация? К чему тогда вообще он сам, Виктор Слуцкий, простой лейтенант с небольшим опытом раскрытия мелких уличных преступлений? У них же свои спецы – таких в милиции не найдешь, а если появятся – сразу перекупят! Если б они посчитали его спецом, то тоже, наверное, перекупили бы. Но ведь нет. Он так и остался лейтенантом со своим столом в райотделе!

Остановил машину не перед парадным, как раньше, а в конце дома у выезда со двора. Взял с заднего сиденья букет белых цветов.

Дверь открыла Броницкая. В глазах – слезы, словно только что узнала о смерти мужа. Длинное черное платье, на груди – брошка с темным малахитом.

В квартире суетились женщины. На кухне работала электромясорубка. Одна из женщин сидела за столом и заворачивала готовый фарш в капустные листья. Готовилась традиционная поминальная еда – голубцы.

Пройдя в комнату, Виктор встретился взглядом с пожилым мужчиной. Кивнули друг другу, не знакомясь. Знакомиться на похоронах не принято. Присев в угловое кресло, Виктор прислушался к шумам квартиры, ведь в ней было еще три или четыре комнаты. Шум доносился только из кухни.

Пожилой мужчина встал с дивана. Виктор обратил внимание на его покрытые густой дорожной пылью туфли. Он словно был здесь случайно, создавая своим видом явный диссонанс с хорошо обставленной квартирой и вещами – чистыми, яркими, обращавшими на себя внимание.

Мужчина бочком подошел, сел на соседнее кресло, повернулся лицом к Виктору.

– Извините, вы Вадима сослуживец будете? – спросил он, заглядывая в глаза Виктору.

– Нет, я больше с его супругой общался, – произнес Виктор и тут же смутился, сообразив, что его ответ звучал более чем двусмысленно. Но не говорить же ему в самом деле, что он здесь по долгу службы, а не ради выражения соболезнований!

– Значит, Елены сослуживец, – вслух пришел к выводу мужчина. – А я его отец… Шахтером был, мы ж с Донеччины… Вот мать не смогла приехать – парализованная лежит… Что-то тело не везут! – И взгляд Броницкого-старшего ушел на большие настенные часы в рамочке из полированного дерева.

Виктор кивнул.

– Пойду, на кухню схожу, посмотрю, как там, – проговорил мужчина, поднимаясь с кресла.

– Извините, – Виктор поднял на него глаза. – А сын-то Вадима прилетел?

– Сын? – лицо Броницкого-старшего словно тотчас осунулось. – Нет. Оно ж дорого – из Англии сюда лететь… Не прилетел.

Виктор остался один в комнате. Прошелся по персидскому ковру с высоким ворсом. Потом глянул на свои туфли, испугавшись, что и они грязные, как у отца покойника. Но нет, туфли были «в норме».

Позвонили в дверь. Виктор выглянул в коридор и увидел несколько человек с букетами. Почувствовал себя лишним. Он ведь и в самом деле был здесь лишний, их горе его не касалось.

Тело привезли с опозданием на полчаса. Сразу выгрузили у парадного из автобуса – роскошный гроб, с виду – красное дерево. Выставили на двух табуретках.

Все спустились вниз. Виктор, отойдя чуть в сторону, осмотрел собравшихся – было их не так уж и много, может, человек пятьдесят. Рядом стояли два чистеньких ЛАЗа, черная «Волга» и несколько «Жигулей».

Виктор удивился скромности похоронного кортежа.

Гроб загрузили обратно в автобус. Кортеж тронулся с места. Виктор прошел к «мазде», удивляясь, что хоронят Броницкого без музыки.

Потом – полчаса медленной езды до Байкового кладбища, еще несколько присоединившихся там участников похорон с цветами и венками. Пластмассовые стаканчики с водкой и пирожки с мясом, пущенные по кругу уже после того, как кладбищенские трудяги, «слепив» лопатами могильный холмик, ушли. Виктор тоже взял стаканчик, но незаметно вылил водку на соседнюю могилу. Он следил за окружением Броницкой. Кроме Броницкого-старшего рядом с ней стояли двое серьезных мужчин в дорогих костюмах и несколько женщин.

Вскоре Броницкая начала ходить от одного человека к другому, вежливо и грустно зазывая на поминки.

Снова Виктор пристроился за автобусами, но теперь они ехали уже быстрее.

Два приставленные друг к другу стола были накрыты в гостиной. Кресла и диван вынесли, видно, в другую комнату, а вместо них везде стояли стулья и табуретки.

Уже усевшись за поминальный стол, Виктор осмотрелся и не увидел тех двух мужчин, что стояли у могилы рядом с Броницкой. «Может, попозже будут», – подумал он.

Когда за столом осталось человек шесть, Виктор подошел к вдове и тихонько спросил на ухо:

– А Ивин где?

Она с минуту смотрела на него в недоумении, потом как бы очнулась.

– Он в гостиницу поехал, у него сегодня поезд…

– Куда поезд?

– Обратно…

– А он в какой гостинице остановился?

– В «Москве»…

Не попрощавшись, Виктор вылетел из квартиры. Добежал до машины, понесся в сторону гостиницы.

В регистратура ему сказали, что Ивин сдал ключ больше часа назад.

– Гостиница у него оплачена до завтра, так что можете попозже зайти! – посоветовала белокурая женщина с уставшим от пудры лицом.

Виктор дернулся к выходу. Остановился. Посмотрел на часы. Второй поезд только-только отошел от вокзала. Следующий на Москву будет только через три часа. На проходящих такие люди не ездят.

«Поезд ушел», – понял Виктор.

Вернулся к белокурой даме. Постоял возле стойки, глядя на нее затуманенно.

– Ну чего? – спросила она. – Появится ваш товарищ, никуда не денется!

Виктор кивнул. Потом что-то заставило его сосредоточиться. Он вспомнил слова вдовы о приезде Ивина в Клев накануне гибели Броницкого. Где он в тот раз останавливался?

Снова Виктор уставился на даму, только теперь он смотрел на нее просяще.

– Скажите, вы же регистрируете всех, кто в гостиницу селится?

– Конечно! И паспорта проверяем…

Виктор отошел к киоску, находившемуся тут же в фойе, купил коробку конфет и с ней вернулся к стойке.

– Посмотрите, пожалуйста, останавливался ли у вас во второй половине мая Максим Ивин!

С улыбкой приняв коробку конфет, дама вздохнула и опустила свой взгляд на огромный и толстый гроссбух, открытый перед нею. Пролистала веером широкие и длинные простыни страниц, возвратила свой взгляд на Виктора.

– С пятнадцатого?

– Да.

Еще пару страниц прошелестели в воздухе над ее столом.

– М. Ивин? – она пальцем прижала страницу в одном месте.

– Да! – Виктор перегнулся через стойку, пытаясь дотянуться взглядом до разлинованной исписанной страницы.

– С восемнадцатого по двадцать первое, – сказала дама с улыбкой на лице.

– А номер у него был на одного?

– На двоих, но он там был один…

– Спасибо огромное! – В мыслях Виктор даже поцеловал ее, но ноги уже несли его к выходу, к машине, оставленной на гостиничной автостоянке.

19

Пересечение белорусско-польской границы показалось Нику какой-то ночной мистикой. Белорусских рублей у них оказалось больше, чем надо, и потратил их Ник на купе, в котором они теперь находились вдвоем с Сахно. Сахно опять ехал лежа – он заставил Ника купить три «Зубровки» и три бутылки вина. Его явно беспокоила цифра «три». «Через границу можно провезти по бутылке того и другого на человека или по три на двоих!» – упрямо заявил он еще в Бресте, как только они купили туристские ваучеры для поездки в Польшу. Теперь пустая бутылка из-под «Зубровки» стояла под столом купе, а сам Сахно мирно лежал на своей полке, время от времени издавая импульсивный храп и переворачиваясь на другой бок. Перед тем как «отвалиться», он выложил из кармана джинсовой куртки два паспорта и оставил их на краю стола. Один, мятый, Виктор уже видел при въезде в Белоруссию, но теперь рядом с ним, а точнее сверху, лежал загранпаспорт советского образца.

Воспользовавшись отключкой Сахно, Ник просмотрел и эту «краснокожую паспортину». Срок действия паспорта истекал через три месяца, а почти на каждой его странице, как полиграфический брак, красовалась одна и та же виза, а точнее виза одной и той же страны – Чехословакии. Присмотревшись повнимательнее, Ник понял, что первые несколько виз были чехословацкими, а последние – чешскими. Так что паспорт шел в ногу со временем.

«Интересно, что Сахно делал в Чехии?» – подумал Ник. Нашел последнюю визу – десятидневную, выданную в апреле этого года.

Додумать, как, впрочем, и доизучать паспорт, не хватило времени. Зашел молодой пограничник, забрал оба паспорта, просмотрел внимательно туристские ваучеры, кивнул и ушел.

Буквально через десять минут поезд «растолкали» на отдельные вагоны, мощные трехметровые домкраты подняли вагон над землей, с лязгом укатились куда-то железные колеса.

Ник выглянул из окна – под вагоном в желтом свете прожекторов суетились железнодорожники.

Сахно снова захрапел.

Ник тоже прилег на свою полку. Он лежал на спине. Пробовал посчитать, сколько километров было между Душанбе и Брестом. Прикидывал-прикидывал и бросил эту умственную затею. Между Душанбе и Саратовом было, наверно, добрых две тысячи километров, а от Саратова до Киева полтора суток на поезде. Заболела голова. Ник расслабился, подумал о жене, о сыне. Вспомнил широкую и медленную саратовскую Волгу. Защемило сердце. Сейчас между ним и семьею лежала где-то одна прозрачная граница, но пройдет час, или даже меньше, и словно железные ворота захлопнутся. Останется позади Белоруссия, останется весь бывший Союз. Все останется позади, и он начнет ждать возвращения. Только куда ему возвращаться? В Саратов или в Киев? Конечно, в Саратов есть к кому возвращаться, но некуда. В Киеве обещают квартиру, и, вернувшись и получив ее, он сможет с гордостью вытащить из Саратова своих. Встретить их на вокзале, отвезти на такси к дому. Какой это будет дом? Сколько в нем будет этажей? На каком этаже они будут жить? Лучше всего на третьем, надо будет попросить полковника о третьем этаже… Хорошо бы, чтобы у Володьки была отдельная комната. Он уже, в общем-то, взрослый человек, школа позади, будет друзей и девчонок домой приводить…

Вагон со скрипом начал опускаться к земле. Произошла стыковка с колесами, потом его туда-сюда покатали, пока новый толчок не возвестил о воссоединении с родным составом.

Минут через пятнадцать тот же пограничник занес в купе паспорта. А Сахно как спал, так и продолжал спать.

Уже и поезд тронулся в ночь, выполз из-под мощных прожекторов. Где-то по этой темноте и проходит граница, и поезд перенесет его сейчас за следующий географический предел, на запад. Потом, наверно, он будет так же возвращаться, через Брест в Киев. А может быть, и напрямую, ведь у Украины есть своя граница с Польшей.

Колеса поезда застучали в спокойно-усыпляющем ритме, и Ника стало клонить в сон. В купе было прохладно, но Ник снял джинсовый костюм, сложил и спрятал под подушку. Щелкнул выключателем, погрузив купе в полную темноту, и накрылся верблюжьим одеялом неопределенного цвета.

Через несколько часов поезд въехал в польский рассвет. Проснулся Ник от громкого храпа напарника, заметил, что паспорта теперь лежали на столе по-другому. Понял, что их кто-то проверял, пока они спали. Просмотрел свой и нашел в нем печать польского пограничника. Подумал о поляках с благодарностью, ведь не разбудили, сами разобрались и дальше пошли.

За окном под уже монотонный храп Сахно пробегали польские поля и деревни. Ник с интересом рассматривал дома. Казалось, что чем дальше ехал поезд, тем богаче и больше эти дома были.

Сахно с закрытыми глазами протянул руку под стол. Звякнула пустая бутылка из-под «Зубровки», упала, покатилась. А Сергей нащупал рукой кулек, в котором лежала еда, купленная в дорогу. Вытащил оттуда вслепую кусок копченой колбасы, поднес ко рту и смачно кусанул вместе со шкуркой. Так же не глядя положил палку колбасы на стол рядом с паспортами и, повернувшись к стенке, снова захрапел.

«Это был завтрак!» – с улыбкой подумал Ник, следя, чтобы палка колбасы не перепрыгнула через паспорта и не оказалась на грязном полу.

Уже через минуту следить за катанием колбасы Нику надоело, и он положил ее на место, в кулек. А сам оделся, скатал матрас вместе с простынями и подушкой, забросил на верхнюю полку и уселся у окна.

Вскоре в купе заглянул проводник с помятым лицом и двумя стаканами чая. Ник взял чай. Завороженно глядя в окно, он выпил оба стакана.

Сахно проснулся во время двадцатиминутной остановки в Варшаве. Проснулся, тряхнул головой. Прислушался к громогласным вокзальным объявлениям.

– Чего они говорят? – спросил.

– Я польского не знаю.

– Хреновый ты переводчик! – криво усмехнулся Сахно. – Чай дают?

– Дают.

От Варшавы до Познани почти пять часов пути. И все эти пять часов Ник и Сахно сидели напротив друг друга за столом, глядя в основном в окно. Они еще два раза пили чай. Потом Сахно захотел открыть вторую бутылку водки, но Ник не дал. Странно, но Сахно не стал спорить.

– Так куда мы едем? – спросил он.

– Сейчас в Познань.

– А на хер я тебе нужен? – Сахно прищуренно уставился в глаза Нику.

– Ты мне и на хер не нужен, – ответил ему на его же языке Ник. – Я тебя вытащил, сделаешь одну работу, получишь кучу денег, и попрощаемся…

Сахно закивал, размышляя.

– Так ты, видно, про меня много знаешь, – сказал он задумчиво через минуту.

– Ага, – ответил Ник, выковыривая кусок колбасы, застрявший в зубах.

Сахно снова кивнул.

– Значит, ради этого одного дела ты меня и вытащил… Да?

– Да, – кивнул Ник.

– Ладно, – неожиданно расслабленно произнес Сахно. – От одного дела еще никто не умирал… – И он довольно улыбнулся, словно удачно пошутил экспромтом.

Заметив его улыбку, Ник еще раз прокрутил в голове только что сказанную Сергеем фразу, и до него дошел ее второй смысл. Конечно, Сахно ехал с ним не ради компании, не в турпоездку. И от этого «дела», которое предстоит сделать Сахно, кто-нибудь да умрет…

Ник первый раз задумался о том, что, по сути, они с Сахно были чем-то вроде «рабочей группы», в которой он, Ник, исполнял роль переводчика и еще кого-то, а Сахно был обычным исполнителем. Впрочем, не обычным, а с некоторыми вывихами. Он был скорее малоуправляемым исполнителем, так что трудно было пока представить, чем закончится их экспедиция, тем более, что даже конкретные цели этой экспедиции Нику не были ясны. Абстрактную цель Иван Львович поставил, а все конкретное должен был объяснить в Познани Александр Возняк.

«Три пятерки, четыре, два, один», – вспомнил Ник его номер телефона.

Посмотрел на часы – в Познань они должны были приехать к обеду.

В Познани Ник позвонил Возняку прямо с вокзала. Тот попросил подождать его на площади перед входом в вокзал, рядом со стоянкой такси. Удивительно, что Возняк даже не спросил, как они выглядят, словно был уверен, что узнает их.

Грелись они на солнышке перед вокзалом добрых полчаса, прежде чем рядом, на стонке такси, не затормозил старенький синий «мерседес». Водитель, плотный круглолицый мужчина лет пятидесяти в яркой летней рубашке с коротким рукавом, перегнулся через переднее пассажирское сиденье, опустил в дверце стекло и крикнул им: «Садитесь!»

Они ехали улицами незнакомого города, сидя на заднем сиденье. Смотрели каждый в свое окошко, а водитель, то и дело подравнивая внутреннее обзорное зеркальце, посматривал на них, на двух одетых в одинаковые джинсовые костюмы молодых людей. Посматривал он на них напряженно, о чем-то размышляя. Время от времени на его губах возникала скептическая полуулыбка, которую он тут же прятал, словно она появлялась против его воли.

Подъехали к маленькому кафе на окраине города.

– Пошли, перекусим, – пригласил водитель «мерседеса».

В кафе он что-то заказал по-польски. К их столику тотчас подбежал бармен, поставил три бутылки пива, три салата, переспросил что-то у Александра Возняка и отошел в сторону.

Пили пиво. Возняк расспрашивал о Киеве. Отвечал ему в основном Сергей. Нику особенно говорить было не о чем. Что он в Киеве видел? Домик на двадцать шестом километре какого-то шоссе, набережную Днепра и вечерние улицы, по которым его возили на шикарной машине.

Сахно неожиданно оказался разговорчивым и рассказывал Возняку о новых магазинах, ресторанах. Показал он ему и новую украинскую валюту – Возняк с интересом рассмотрел несколько купюр, потом вернул их.

Бармен принес бигус – свинину с капустой.

Когда поели, продолжая ничего не значащий разговор, Возняк взял еще по пиву. Потом предложил Сахно польской водки. Сергей обрадовался.

Возняк сам подошел к стойке бара, взял стаканчик водки и блюдце с нарезанным соленым огурчиком и поставил на столик в противоположном углу кафе.

– Извини, Сережа, – он показал взглядом на тот столик. – Нам надо с Ником переговорить, а ты пока там посиди!

Сахно без всякой обиды поднялся и пошел к столику с водкой. А Александр Возняк, проводив его взглядом, достал из кармана два синих паспорта. Молча протянул их Нику.

– Спрячь, потом посмотришь, – сказал он. – Вы теперь граждане новой Югославии. Ты, должно быть, югославский еврей. Нико Ценский. Этот, – он кивнул с некоторым пренебрежением в сторону Сергея, – Иво Сахнич. С такими паспортами вам будет полегче. У вас уже стоят немецкие визы. Вот по три тысячи марок, – Возняк положил на стол два узких коричневых конверта. – Через час электричка в Германию. Немецкий ты знаешь?

– Учил, – кивнул Ник.

– Доедете до Берлина, там пересадка на электричку до Кобленца. Разберешься. В паспортах ваши билеты. В Кобленце недалеко от вокзала гостиница «Мауэр». Недорогая и вполне приличная. Поселитесь там и будете спокойно отдыхать от дальней дороги, пока вас не найдут.

– Пока кто не найдет?

– Не беспокойся, это будет наш человек.

20

«Неудачные» похороны нарушили планы Виктора. Если бы неожиданно не выяснилось время пребывания Максима Ивина в Киеве, день можно было бы считать потерянным. Но всякая неудача приносит с собой какой-то неожиданный успех, если только заметить его. Это как побочное действие от лекарства, только наоборот. Побочное действие неудачи. И теперь прямая или косвенная причастность Ивина к смерти Броницкого казалась Виктору почти доказанной. Прогулявшись по городу, он через пару часов снова вернулся к гостинице «Москва», где раньше оставил машину.

Зашел в фойе. За стойкой регистратуры сидела уже другая женщина, брюнетка лет сорока пяти с блестящими, покрытыми лаком волосами, вознесшимися над головой в форме небольшого аэростата.

Виктор подошел к даме с возвышающейся прической. Спросил, где в гостинице или поблизости можно выпить кофе.

– В ресторане, – ответила дама. – Но там знаете, какой кофе? – Она сочувственно улыбнулась. – Поднимитесь лучше на пятый этаж в буфет, там хоть кофеварка нормальная…

Виктор, поднимаясь в лифте, задумался об Ивине. Ему было интересно, где он обедал, пока жил в гостинице: в ресторане или в буфете?

Буфет оказался довольно уютным, с низкими диванами и пуфиками за такими же низкими столиками. Обедать здесь было бы неудобно, а пить кофе или вино – идеально. Присев на угловой диванчик, Виктор мгновенно расслабился. Надо было подойти к стойке, тем более, что очереди пока не было. Вообще никого перед стойкой не было, хотя в буфете находились мужчина и женщина. Они сидели у окошка, пили пиво из стаканов и негромко разговаривали.

С трудом поднявшись, Виктор заказал себе кофе.

Бармен принес чашечку кофе на блюдце и маленькую шоколадку. Поставил на столик сахарницу.

Виктор полез в карман пиджака за мелочью.

– Сколько с меня? – спросил он.

– Гривна десять, будете уходить – расплатитесь! – сказал бармен и вернулся за стойку.

Место это показалось Виктору немного нереальным, а то, что здесь не брали денег вперед, – вообще вызывало ощущение, что находишься где-то за границей.

Заедая горький крепкий кофе шоколадкой, Виктор думал, что хоть его обычный мир как бы проще и грубее, но и этот мир – с мягкими диванами, низенькими столиками с черными стеклянными столешницами, с вежливыми барменами, этот мир ему тоже нравится. Пускай он здесь редкий гость, но ничто ему не мешает превратиться в более частого гостя. Может, он когда-нибудь придет сюда с Ириной и дочкой. Жизнь, какой бы она ни была трудной и иногда серой, все равно улучшается. Может, когда-нибудь они будут даже обедать по воскресеньям в ресторане всей семьей? Хотя зачем? Можно и дома вкусно приготовить…

Мысли его стали входить в противоречие друг с другом. «Это усталость», – понял Виктор.

Попросил у бармена еще чашечку кофе. Пересел к окну, из которого открывался красивый вид на Крещатик, на фонтаны площади Независимости.

Бармен нашел его глазами и вторую чашечку с шоколадкой поставил перед Виктором уже на новом месте.

Виктор кивнул. Как-то очень легко он привык, что кто-то может учтиво приносить ему кофе.

Взгляд его упал на рекламный дирижабль, болтавшийся в воздухе на канате на холме слева. Дирижабль рекламировал «Адидас».

«Это же то самое место, откуда взлетел Броницкий!» – понял Виктор.

Нет, он с самого начала знал, что именно оттуда взлетел дирижабль с высокопоставленным трупом. Он просто до этого момента не имел возможности так хорошо рассмотреть это место.

Взгляд его ушел дальше, на площадь перед главпочтамтом. Он заметил будку ГАИ и сидящего в ней милиционера.

Глотнул горького кофе, провел между будкой и дирижаблем невидимую прямую линию. Расстояние между ними было небольшое, и, наверно, со стороны будки дирижабль тоже был хорошо виден.