СЛОВОБЛУДИЕ

лофта, любимого лофта, единственного, что было в жизни у Надин.

Она успешно провела свой ритуал, закинула булку и растворимое пойло, натянула очки и села писать ответное письмо

на отказ. Зависть и слюни лились ручьем, злость и обида обволакивали горло прочным кнутом.

Надин было совершенно плевать на людей, ей хотелось экшена, важности и вовлеченности. Она была бизнеcвумен от бога,

которая превратила свою жизнь и окружение в стадию «вечной деградации сушёной воблы».

«Подумаешь, еще один отказ. Да дебилы они все». Нажав кнопку «отправить сообщение в службу поддержки», миссис

«Жаба» удалилась в постель.

Пятница. Чайки и чайкона

Одиннадцать утра. Кажется, уже наступила пятница, пока я смутно понимаю. Но, приоткрыв занавес, которым скрыты двери

Чайконы, становится очевидно: праздник под названием «Пятница» уже оживает. Оживают и чайки, которые с глубокой

любовью летят из последних сил на цифры из трех нулей на дебетовой, чтобы оживить настроение и получить еще один нолик

с любовью, а может и нет.

Музыка, как ее называют местные, «ЛАУНДЖ», становится все громче.

Я приехала, кажется, в понедельник, совершенно не ожидая такого скопления. Дороги были совершенно свободными,

и местность мне показалась достаточно интересной.

Дни прошли спокойно и непринужденно, но в четверг я стала замечать затвор и покраснения на картах онлайн. Черт, что бы

это значило?

Я потянулась, налила вкусный кофе, привезенный мной из Италии, включила любимую аудиокнигу. Через несколько минут

по стенам проскочило эхо. Я вздрогнула. Поставила маленькую фарфоровую чашечку и прислушалась… Это был он.

Это был телевизор. Господи, как же давно мои уши не слышали эти мерзкие, чужие звуки дурмана, блокирующие личность

и прогибающие ее так развратно.

Звуки пронзили мой мозг, я поддалась гневу. Резко вбежав в ванну, я умылась холодной водой. Окинув свое лицо взглядом, я

улыбнулась.

Чайкона была единственным местом в пешей доступности, чтобы получить свой поздний завтрак, и, кажется, постепенно это

становилось весьма затруднительно: массовая атака поглощала со скоростью света.

Заторы, красные линии, музыка на набережной, урбанизация мозгов наступала.

Я выбежала в Чайкону со страшным голодом, предварительно засунув в уши наушники с медитацией.

Каждое утро было драгоценным, каждая минута моей жизни – бесценной. Поэтому я пыталась минимизировать внешние

воздействия.

Я ощущала себя белой-белой вороной среди прожжённой стаи дачников, чаек и бесконечных туристов.

Что ведет человека к столпотворению?

На входе меня встретила «мимффеточка» с прожжёнными волосами, взглядами и чаевыми.

Оценив мой скромный вид свободного писателя, она произнесла:

– Бронировали?

– Нет.

– Пойдемте.

Усадив меня за скромный столик, она исчезла.

Через несколько минут подбежала миловидная азиаточка, испорченная морально и культурно, кинув мне чайканскую карту.

Она была бесподобна!

В карте я обнаружила зрелищные картинки, идеально подходящие для «НЕмясоеда», а также доброе, скромное вино,

привезенное кем-то на скорую руку.

Тут не было души, зато ощущался поток.

Напротив – масса столиков. Мне запомнились несколько: первый – состоящий из главаря и двух чаек, второй – из чайки

и главаря, а третий – лишь из чаек, прилетевших с длительного тренинга, столик этот кишел шампанским и противными

устрицами, окутанными в лед, которые уже протухли, ведь везти их муторно из утробы. Зато инстаграмная лента соберет море

лайков за кадр во время ужина.

Я присела, толпа оглянулась. Я улыбнулась. И понеслось.

Клик. Клик. Вспышки ослепляют. Клик, клик. Фильтры на фильтры.

Счастье наполняет зал, чайки пьянеют, бакланы дурнеют.

Кажется, скоро произойдет извержение.

ПОРА БЕЖАТЬ!

Я доедаю последний кусок, повсюду крики и музыка, которая убивает до глубины корней.

Я подставляю контактную карту, оплата проходит успешно. Мои ноги бегут сквозь пятницу, которую превратили в культ

«КИТАЙСКИХ дешевых башмаков на квадратном метре», и исчезаю.

А Чайкона ПРОДОЛЖАЕТ томить чаек в гремучем потоке, успешно наращивая обороты.

Прощай, столица!

Марьяж для статуса

Они назвали эту папку просто «Свадьба».

Ничего незаурядного тут не было.

Это было сделано, и точка.

А что потом?

Да какая разница.

Как к этому прийти? А этим inside они поделятся завтра, совершенно не осознавая собственных желаний.

Проф. фотосессия. Красивые слова и много амбиций на совместную жизнь.

Завтра все эти веселья наберут интерес у зевак, которые кликают своими пальцами от нечего делать, в пустоту,

бессознательно создавая важность своими физическими массами.

Просмотры, клики и комментарии – вот настоящие двигатели прогресса.

От рождения до смерти.

Лайки стимулируют рост.

Утро наступит быстро, она ещё не успела смыть с себя макияж, сделанный по выгодной скидке.

Он поставит галочку над важным пунктом, привитым ещё не осознанной семьей, которая следует подобным ритуалам

из поколения в поколение.

А разве можно по-другому?

Хм…

И вот все незнакомые гримасы сливаются в общем настроении, наступает тот самый прирост внимания, которого нам

не додали в детстве.

И оргазм.

Да, тот самый оргазм замещения человеческой пустоты. Он делает ещё один важный глоток горючего и смотрит в график

расходов. Затратно, но нужно.

Душу сдавливают нули, и он напрягается, но тамада орет в микрофон так, что трудно распознать собственные эмоции, а тем

более заметить страхи.

Она, кажется, не осознаёт ничего вообще. Какую роль играет ее тело и значимость в этих постоянных прямых эфирах

и одобрениях. Кто она?

Она далека от социальных сетей, но он так близок.

Где равновесие, куда нажимать.

Увы, ее этому не научили. Из установок она запомнила только одно: «Надо», «Надо выйти замуж». Твердили они, ненавидя

весь мужской род.

О господи, опять музыка, выбранная родней. Что это? Что делать теперь?

Она, словно манекен, повторяет за двоюродной тетушкой жениха. Как бы следует танцам, выбранным ими.

Но стеснение…

Реальность начинается!

Пьяный брат жениха берет ее за локоть и свистит:

– Давай. Танцуй.

На что она открывает свои глаза оленёнка и бьется в одобрении.

Танец беса обретает высоту.

Он наблюдает и снимает это в сториз.

Тем самым наполняя контент красными сердцами и смайликами.

Счастье бесконечности возбуждает виртуальную аудиторию.

Аудиторию, которая выбирает тебя.

Реальная толпа продолжает поедать оливье, салаты и пищу из женской диаспоры, которая больше всего требовала праздника.

Молодожены потерялись…

Счастье смешалось со свистом «Горько».

– НИЧЕГО. ПОТЕРПИ, И ЭТО ПРОЙДЁТ. ПОТОМ СДЕЛАЕМ ПРАЗДНИК ДЛЯ СЕБЯ, А ПОКА ПУСТЬ ВСЕ ЗНАЮТ, ЧТО МЫ ЕСТЬ.

–

Она кивает, и начинается медленный танец.

Но мама снова тут.

– Позвольте украсть жениха?

Куда? Зачем?

Она до сих пор не понимает.

Музыка раскрывается, раскрывается и счастье в лицах пьяных гостей. Марионетки продолжают играть важную роль. Сценарий

льётся рекой. Подарки начинаются.

Они стоят в центре внимания.

О Торт – О Бог!

– А кто съест больший кусок?

Тошнота. Но они едят, она, словно животное, открывает пасть до предела.

– Вуаля, я главный в семье!

Лучшая традиция масс! Аплодисменты!

Жужжание…

Кто-то на уши диктует им правила.

Идёт приём денег, путёвок на океан и подгузников. Дешевые сувениры с дорогими этикетками зашкаливают. Никакой

оригинальности, а лишь идеи из сети.

Пора спросить… А хотят ли они?

Некогда. Нужно уложиться по времени, ресторан не резиновый.

Снова обряд.

Церемонии, суеверия, лапша и правила сковали двух людей.

Тем самым подарив мнимую значимость и обработанные фото на память. Миссия выполнена.

Толпа довольна, пьяная!

А теперь можно продолжать жизнь, похожую на искусственное дыхание голосов извне.

Либитина

«В сердце у каждого – своя Либитина».

«Плохая или хорошая – трудно понять, по каким критериям можно это оценивать», – думала она, наблюдая за тем, как толпа

умело следовала привычным обрядам – обрядам, которые людям навязали. Наверное, так легче – делать уже написанное.

Не надо думать – все решили за тебя. Не надо обсуждать это с покойником, учитывать его просьбы.

Последний кусок земли – от незнакомки с розовыми волосами, которую Анна видела впервые. Эта девушка явно не знала

покойника, но проливала слезы так, как не научат на курсах актерского мастерства. Кто пригласил ее?

Потом наступает новый «момент» суеты: люди единодушно начинают рыдать – словно дети, повторяя друг за другом.

«Осознают ли они, что случилось на самом деле? Или это очередная публичная, массовая постановка?» – прошептала Анна

себе под нос, продолжая наблюдать за толпой.

Вот выходит самая голосистая баба, с плечами дровосека, и начинает давать указания, в том числе родственникам.

Нет, ее не назначали на эту должность, она все решила сама. Кажется, лишь потому, что однажды жизнь ее «покрылась»

серостью, плесенью и банальной скукой. Она кричит на мужа параллельно, тем же тоном, переключаясь на всех остальных.

Родственники умершего продолжают вглядываться в его холодное, чуть синеватое лицо. Нельзя с уверенностью сказать, что

именно они испытывают.

Анна делает еще несколько шагов назад, дабы не смешаться с дешевой буффонадой, и вдруг натыкается на забор, осознавая,

что вся площадь покрыта этими высокими, острыми, одинаково безвкусными и такими бездушными оградками, которые

устанавливают покойникам живые люди.

«Зачем им заборы, зачем мраморные памятники, купленные за сумасшедшие деньги? Мне казалось, самое бесценное – это

память о них. Память, сохранить которую гораздо труднее, нежели организовать публичное скопище. Но нет. Даже тут людям

удается устроить соревнование – за лучшее место на кладбище».

На ноги наступают чьи-то грязные сапоги. Анна поднимает голову, черная шляпа оголяет ее лицо, и она замирает.

– О, Анна. Примите мои соболезнования, – слезы стекают по лицу женщины, которая ни разу не зашла к, тогда еще живому,

человеку. Женщина обнимает Анну и рыдает.

Желание провалиться или исчезнуть нарастает. Анна молча кивает и скрывается от наблюдателей, которые не сводят с нее

глаз, провожая каждое ее движение.

«Ты пришла сюда, потому что эта женщина – твоя мама. Она придерживается другого мнения и тех самых традиций. Если ты

ее любишь, заткнись», – прошептала Анна себе под нос и сделала глубокий вдох.

– Хочу сказать несколько слов о покойнике. Он был замечательным человеком – добрым и верным мужем, любящим отцом

и дедушкой… – речь лилась, как слезы.

Анна пыталась вспомнить человека – хотя бы одного, – который навестил бы умершего при жизни. Может, пригласил в гости

или просто позвонил?

«Нет, не помню», – Анна опустила голову.

Кто-то снова пихнул ее локтем. Анна обернулась и увидела очередную незнакомую женщину. Гримаса на ее лице отдавала

такой пустотой, что сложно было распознать ее чувства. Но догадаться было нетрудно – она следовала настроению толпы.

– О, примите мои соболезнования, вам сейчас так плохо. Так плохо, наверное, – она повторила это несколько раз, а потом ее

мысли перетекли в неожиданное русло. – Как ты, Анна. Замуж еще не вышла? Давно тебя тут не было.

Отвратительность происходящего нарастала. Люди собирались в кучки, активно беседуя. Кто-то даже улыбался. Настроение

поднималось: все понимали, что продолжение будет за столом, за рюмкой горючего. Тогда можно будет «раскрыться» по-

настоящему, авось, и высказаться, если до этого дойдет. Чем не праздник?

Анна натягивала шляпу так усердно, что волосы скрипели, выдавая волнение девушки.

Кто все эти люди, зачем этот цирк?

Анна подошла к женщине в черном платке, склонившейся над гробом, обняла ее и сказала:

– Он не умер, он с нами. Это всего лишь тело. Разве ты не понимаешь?

– Да как ты можешь так говорить? В тебе совсем нет любви! Ни к кому. Тебе все равно.

Анна не стала спорить, поняв, что горе дает людям эмоции. Эмоции, которым так легко следовать. Опять же – не надо думать,

можно просто «впасть» в горе. Ведь окружающие пожалеют тебя, поговорят с тобой, погладят по головке и оценят твои

старания. Именно в такие моменты можно осознать свою причастность и нужность в этом бренном мире, который так

несправедлив к нам.

Гроб опустили в сырую землю. Началась суета. Каждый из сорока с лишним человек пытался прорваться вперед. Люди

отталкивали рядом стоящих. Гроб окружили. Анне не удалось подойти к дедушке ближе, да ей и не хотелось превращать свои

чувства в публичное достояние.

Она закрыла глаза и произнесла:

«Ты со мной навсегда!»

После этого девушка открыла видео на телефоне и стала с глубокой любовью пересматривать «живые» кадры с дедушкой,

вслушиваясь в его голос.

– Ты чего тут стоишь? – дернула ее за плечи тетка с выжженными бровями. – Нужно стоять там, где все.

«Даже на похоронах некая личность захотела решить что-то за тебя», – подумала Анна и улыбнулась.

– Уберите руки и занимайтесь своим делом, – сорвалось с губ Анны, после чего она отвернулась, поглубже вставив

наушники.

Глаза полной женщины засверкали, горе сменилось на злость. Она стала похожа на падшего ангела, который еще недавно

божественно порхал вокруг тела и оплакивал его из последних сил.

Кто она? Какое отношение имеет к нашей семье, и почему главный организатор и одновременно самый близкий человек

умершего позволил прийти всем этим людям? Позволил им решать, какие будут цветы. Как все будет происходить. Кто сказал,

что так надо? Кто сказал, что он так хотел? Кто сказал, что это зрелище обрадовало бы его?

Это была мама Анны, давно потерявшая веру в свои мысли. Она слилась с чужими желаниями, организовав эти похороны

на последние деньги, которые, возможно, нужны были ему при жизни.

Поговорить с мамой не удалось: ее окружила толпа соболезновавших. Она принимала каждого и позволяла обнимать себя.

Зрелище было жалкое. Суета и возня, крики, ссоры из-за того, кому достанется честь привязать портрет и как правильно

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.