Вокруг пальца

Я осторожно остановилась в сторонке. Но собаки тут же обступили и меня, дружелюбно размахивая хвостами. Стали подставлять лобастые головы под ладонь. Я погладила, уверенная, что при Джеке не укусят.

Шеф подмигнул не то мне, не то ластящемуся кобельку. На душе как-то отлегло, я даже сама заулыбалась и, присев на корточки, почесала розовое пузико кудлатому щенку. Он облизал мне руку и полез носом к носу.

Как только сеанс милоты с дворовыми псами был окончен, Джек направился к автомобилю и сказал:

– Надо их будет вакцинировать. И стерилизовать. Уже целая стая развелась. Небезопасно.

И мы пошли с обходом дальше. Не скажу, что старшему из охранников и начальнику склада повезло. При всех своих стараниях я не смогла передать всю жёсткость вопросов Джека и изыски ненормативной лексики, заставляющие меня то и дело краснеть по самую макушку. Поражало только то, как легко Джек переключался – с угрожающего рыка до шуток – в зависимости от того, с кем и о чём мы разговаривали.

К четырём часам дня мой язык уже отваливался. Ноги тоже, машина не спасала. Желудок прилип к спине. Голова гудела. На самом деле, это только со стороны кажется, что переводить легко: болтай себе и болтай. А на деле ты превращаешься в трансформатор, машинку-приставку, которая передаёт интонации разных людей, идиомы, фразы, ругательства… Мозг то и дело перещёлкивается туда-сюда, будто тумблер, настраиваясь на разные электрические импульсы. И под конец ты становишься пустой. Не остаётся ни собственных мыслей, ни эмоций, только мерное гудение, как у бесперебойника. Или противные бип-бип-бип, когда поставка энергии прекращается. В моей голове уже начало пищать и тикать.

– А теперь мы идём есть, – сказал Джек и вырулил с территории складов к красивой сине-белой столовой, утопающей в цветах, горках и мини-фонтанчиках. Здесь уже было пусто, лишь пара немолодых мужчин сидели за столиком у окна.

Администратор, худая, высокая, в меру ухоженная женщина лет сорока слащаво нам улыбнулась и начала цветисто приветствовать Джека. Видимо, была уже наслышана об иностранном госте.

– В общем, она рада, – кратко перевела я.

Джек обворожительно улыбнулся ей в ответ и по-гусарски склонил голову. Надо же! Умеет быть джентльменом! Впрочем, какая разница? Я с тоской подумала о жалких рублях в кошельке, не предусматривающих обед, и решила заказать чаю.

Скоро вернёмся в офис, и, надеюсь, там не все печенюшки из кафе-бара растащили. Но Джек даже не стал спрашивать. Ткнул в меню на самое дорогое, показал, мол, по две порции, и снова обворожительно улыбнулся. Я в тревоге вскинула глаза, подсчитав, во что обернётся это первое, второе и третье, но шеф вальяжно раскинулся на стуле и сообщил:

– Я плачу.

Пожалуй, учитывая утро, надо было отказаться. Но администратор уже метнулась на кухню, ноги мои не слушались, а оплатить за себя я могла бы, только взяв взаймы или ограбив ту одиноко стоящую кассу. Я села, уткнулась в окно, выходящее на клумбу, и потихоньку выступила из туфель, превратившихся к сему моменту в предмет пытки. В конце концов, если столько работать и не есть, я просто сдохну. А мёртвым всё равно, в чьей постели они находятся.

* * *

Хотелось молчать и делать вид, что меня здесь нет. Но, похоже, это не входило в планы Джека. Уж кого-кого, а его везде должно было быть много.

– Говори, что заметила интересного.

– Для меня всё необычно, я никогда не была на таких складах.

– Ты понимаешь, о чём я. Что резануло глаз? Или показалось странным?

– Странно, что начальник смены на складе и охранник на восточных воротах похожи, как братья, – заметила я. – Да они, наверное, и есть братья: в турецких семьях развита семейственность. И тюбетейки у них одинаковые.

– Угу. Ещё?

– Странно, что много паллет было свалено в кучу, как поломанные, я заметила там целые. Из таких вполне неплохой стройматериал мог бы получиться.

– Так.

– На складе сырья я заглянула под смятые картонные упаковки в самом дальнем углу, за масляной лужей, а там аккуратно сложен полиэтилен.

– Угу.

– И странно, что так много грузовиков не развозят Оле-Олу, а посреди дня находятся на территории завода.

– Молодец, балерина. Глаз намётанный.

И он уткнулся в телефон. Он набирал что-то быстро-быстро, но когда нам принесли суп, я не успела взяться за ложку, как шеф навёл камеру на меня и щёлкнул.

– Зачем? – удивилась я.

– Мой друг не верит, что у меня теперь тонкий, звонкий голосок, как у птенчика, – хохотнул американец.

Я хлопнула ресницами.

– У вас нормальный голос, я бы даже сказала, бас.

– Ты не понимаешь, – ответил Джек. – Ты мой голос. В вашей стране я могу говорить через тебя. Пока не выучу русский. И вот представь. – Он опустил обе руки под скатерть и высунул свой здоровенный кулак и щепотку из трёх пальцев. Сначала кулак пробасил голосом Джека, как в кукольном театре: – What the fuck is going on? – потом пальцы в щепотке разжались, имитируя птичий клюв, и Джек презабавнейше пропищал по-русски: – Что за йерюндаа здэс тваритса?

Я не выдержала и прыснула.

– Вы уже выучили эту фразу?

– Ну, её приходится повторять чаще всего в этом бедламе, – широко улыбался Джек. – И вообще, я талантливый.

– Только не «йерюндаа», а е-рун-да. Так надо правильно говорить, – поправила я.

Он повторил. Всё равно получилось смешно.

– Давай ещё раз.

– Е-рун-да.

Он произнёс громко, на весь пустой зал столовой, затем глянул с хитринкой на продолжающих разговаривать мужчин и на администратора. Те не обратили на него никакого внимания. Шеф прищурился.

– А ведь ты неправильно меня переводишь.

Я вспыхнула.

– Почему вы так решили?

– Если бы я проорал на русском то, что реально означает fuck, они бы уставились на нас.

Я закусила губу.

– Ну, я немного сглаживаю… Это же неприлично…

– Вот уж нет, – покачал головой шеф, – если я хочу сказать «хрень», пусть они знают, что я говорю именно это! Ты поняла, балерина? А ну-ка, переведи дословно fuck.

Я покраснела, глядя на него.

– Давай! Я жду!

Кажется, гримаса у меня вышла настолько жалкой, что он с трудом сдерживал смех, но делал вид, что сердится.

– Ну!

И я шёпотом выдавила из себя дословный перевод. Мои щёки горели дико.

Довольный собой, Джек расхохотался так, словно я была его дрессированной мышкой в юбочке, которая пропищала только что гимн Соединённых Штатов. Он ударил ладонью по бедру и бухнул громко то, что я нашептала. На этот раз все оглянулись и вытаращились на нас.

– Вот теперь правильно! – угомонился, наконец, Джек и сказал: – Но ты прокололась, балерина! Теперь я буду регулярно тебя проверять. Они должны меня бояться.

– Вы думаете, боятся недостаточно? По-моему, когда вы орали на начальника охраны, у него чудом глаза не выпали…

Он снова засмеялся, благо потише, но так заразительно, что и я рассмеялась тоже. Когда мы успокоились, он сказал:

– Знаешь, балерина, у меня есть друг. Мы с ним всё время смеёмся над тем, что соревнуемся во всём друг с другом… – он сделал паузу, повёл бровями и добавил гордо: – Но я смеюсь больше.

Я снова хмыкнула. Джек вспомнил о супе. Воспользовавшись паузой, я умелá суп за минуту, как мой сосед, который служил в армии. Какой, право, может быть этикет с этим матерщинником? Джек с одобрением заметил:

– Говорят, кто хорошо ест, тот хорошо работает. Пожалуй, надо увеличить тебе рабочий день, малышка, твой КПД явно может быть значительнее.

Кусочек картошки фри застрял где-то посреди моего горла, пришлось запивать апельсиновым соком. А вдруг в его шутке была только доля шутки? На всякий случай я промолчала, только сделала загадочный вид и за второе принялась медленнее. Гораздо.

Джек подцепил вилкой кусочек солёного огурца из салатницы и сказал:

– Недавно с другом-французом был в Бельгии. Оказалось, что бельгийцы не едят солёных огурцов. Спроси почему.

– Почему?

– Голова в банку не пролезает.

Я захихикала. Нет, с ним точно поперхнёшься так, что и сок не поможет.

– Ладно, – кивнул он. – Расскажи о себе. Твоя любимая книга.

– Мастер и Маргарита. Это русский автор, Булгаков, возможно, вы не знаете.

– О слава богам, не «Гордость и предубеждение»! – Он воздел руки к потолку, улыбаясь во весь рот.

– Вы не любите Джейн Остин?

– Ты знаешь хоть одного нормального мужчину, который любит?

– Нет.

– Вывод: я нормальный. Любимый фильм.

– Их много. «Властелин колец», например.

– История о том, как целая толпа девять часов кряду пытается вернуть неудачно приобретённую ювелирку…

– Вы не романтик.

– Отчего же? – Его глаза заблестели и снова довольно опасно. – Я даже люблю сказки. Про любовь.

Его рука скользнула по тёмно-зелёной скатерти. Как бы невзначай пальцы остановились в дюйме от моих. Кхм.

Я схватилась за стакан и выглушила оставшуюся половину сока. Сделаю вид, что не замечаю. В конце концов, я не обещала быть догадливой в том, что не касается отчётов. От его уверенности в собственной неотразимости во мне проснулся дух противоречия.

– Неужели «Красавицу и чудовище»? – вырвалось у меня с сарказмом.

– О нет. Разве это сказка? Это просто доказательство, что Стокгольмский синдром работает.

Ну да, он явно не считал себя чудовищем! Конечно, внешностью его природа не обидела, но слово «чудовище» очень соответствовало характеру.

– «Золушку»?

– Вполне себе американская мечта. И прекрасная рекламная кампания для обувного бизнеса.

Интересно, у него на каждую сказку имеется присказка?

– «Красную Шапочку»?

– Почему я должен любить сказку, где главная героиня – женщина? – возмутился он. – Другое дело – «Легенда о короле Артуре».

– Уверена, вы представляете себя королём Артуром, – заметила я.

– А, может быть, Мерлином?

– Может быть. Или драконом. Главное я уже поняла: вы однозначно не представляете себя Гвиневрой.

Он расхохотался до слёз. И кто бы подумал, что мой шеф-деспот – такой хохотун?

К моменту, когда я расправилась с кусочком панчо, посыпанным шоколадной крошкой, Джек выяснил, что я не замужем, с кем живу и что закончила, что люблю есть и пить, а в обмен рассказал мне с десяток анекдотов. Даже три приличных. По-моему, ему доставляло особое удовольствие видеть, как я краснею от скабрёзностей.

Надо научиться фильтровать, – решила я, – привыкла же я пропускать мимо ушей мамины истории про инопланетян.

Когда мы вышли из столовой, он бросил мне ключи от чужой машины. Я поймала их на лету.

– Молодец, балерина! – сказал он. – Сработаемся.

И за это я готова была простить ему даже масляный блеск и грубости. Мне всё ещё нужна была эта работа – так же, как вчера и позавчера. И если всё будет ограничиваться шутками, пусть. Я его прощаю. В конце концов, у моего нового шефа есть много и положительных качеств. Я взглянула на Джека украдкой. Он поймал мой взгляд и улыбнулся. Совершенно по-человечески, нормально, и тем обезоружил. Мои губы сами расплылись в ответной улыбке.

* * *

Я зашла в маркетинг и постучала в дверь отдельного кабинета, где сидел Кирилл. Тот был мрачен, нависая тёмной тучей над ноутбуком. Красив даже в таком настроении. Элегантен, как вампир.

– Привет ещё раз, – сказала я. – Вот ключи.

– Присаживайся. Этот монстр тебя не сожрал? Честное слово, даже страшно думать, что ты проводишь с ним рядом весь день.

– Это не легко. – Я была польщена заботой. – Но, как видишь, я жива. Ты готовишь презентацию Джеку?

Кирилл вздохнул. Угрюмый, бледный и какой-то скованный. Мне стало его жалко.

– Ты просил меня подсказать, когда смогу. Сейчас как раз тот момент. Если у тебя есть какие-то недочёты, о которых ты знаешь, а ещё важнее те, о которых знаешь не только ты, не пытайся их скрыть от Джека. Он многих видит насквозь и очень умён. Проще объяснить, почему были необходимы откаты или что там у вас было… не очень прозрачного в отделе…

Кирилл побледнел сильнее.

– С хорошим обоснованием Джек поймёт, – добавила я, – особенно если это на пользу компании.

– Быстро же ты перешла на его сторону!

От осуждающего взгляда красивых зелёных глаз, подведённых густыми чёрными ресницами, мне стало некомфортно, будто под этими словами скрывалось то, о чём шушукались и красноречиво молчали в офисе. Обидно. Я направилась к дверям и бросила, поджав губы:

– Я только хотела помочь. Спасибо за машину.

Кажется, про вечер пятницы можно забыть. К горлу подступил ком. Мне никогда не везло с мужчинами! Возможно, бабушка Дуся права. Или дело тут даже не в моих больных родственниках, а во мне самой? С тяжёлым сердцем я подошла к нашему кабинету и столкнулась с Джеком. Он подхватил меня за талию, как игрушку, и отставил с дороги. Его глаза горели азартом, словно у тореадора, а ноздри раздувались, как у быка, почуявшего песок арены.

– Ну, балерина, мы копнули с тобой в верном направлении! – воскликнул он.

– Да?

– Да! Меня вызывает Абдурахман на ковёр. Турки переходят к угрозам! – сообщил он так радостно, словно выиграл приз.

– Желаю удачи! – сказала я, отчего-то за него волнуясь.

И, сжав кулаки, огромный, пышущий энергией и страстью к битве гладиатор рванул на третий этаж. Я проследила за ним взглядом и поняла: в отличие от всех и каждого в этой компании мне повезло. В том, что я не стою на его пути. В том, что мне не надо выбирать сторону – всё, что нужно, прописано в Трудовом договоре. И в том, что высший менеджмент обходится без моего перевода – столько боевой нецензурщины я просто не переварю…

Глава 8

Часы на стене, в компьютере и на мобильном показывали 18:00. Потом 18:05. И ещё 18:08. «Скоро стрелки подползут к 18:15, – думала я, постукивая пальцами по столешнице, – и синенький автобус уедет без меня».

А шефа всё не было… Я волновалась. Даже выходила на лестницу и, вытянув вверх шею, стояла на цыпочках и прислушивалась: не поубивали ли они там друг друга? Нет, далёким громом доносился матерный бас Джека. Я поднялась ещё на десять ступенек. Ой! Кажется, полетел стул… Или что-то тяжёлое. Но охрану не вызвали. Полицию тоже.

Я вздохнула, раздираемая мыслями. С одной стороны, как верному помощнику надо было дождаться Джека, принести ему кофе для успокоения или налить стакан виски из бутылки, которую он установил, как кубок чемпионата мира по футболу, на видное место в шкафу. С другой – он меня об этом не просил. С третьей – меня может никто не отвезти домой… С четвёртой – утро с масляными взорами прошло, но осадочек остался. Возможно, для успокоения шеф предпочитает не виски, а что-нибудь погорячее.

Сверху опять рявкнул на кого-то Джек. Я живо представила: ночь, пустой офис, гостиница рядом, американский медведь… И, подхватив сумку в кабинете, метнулась к автобусу. Успела уже к отходящему, отчаянно размахивая руками и вопя: «Подождите!»

– За тобой гнались инопланетяне? – спросил Гена, рядом с которым я плюхнулась не глядя.

«Откуда он узнал о маминых глюках?» – было первой мыслью.

Вихрастый техник добродушно улыбался и при виде моих округлённых глаз пояснил:

– Шутка.

– А-а, – выдохнула я. – Да, инопланетяне, собаки со складов и медведи…

– И все на одну тебя? – хмыкнул Гена.

– Прикинь, как повезло?

Он расхохотался добродушно, а мне внезапно стало легко и свободно. Как хорошо, что есть люди, с которыми можно просто так перекинуться шуткой и не бояться, что тебя уволят, не так поймут или затащат чёрт знает куда! И я продолжила болтать с техником до самой остановки.

Гена помахал мне на прощанье. И я побежала по залитому вечерним солнцем пригорку, ведущему к моей девятиэтажке. Собаки весёлые бегали, размахивая хвостами, утки в лужице за домом крякали, алкоголики пели возле ларька. Тут бы выдохнуть, но сквозь солнечные блики и куплеты «про зайцев», между мыслями «купить хлеба или макарон» и постоянными кивками соседям, просочилось беспокойство за Джека.

Отчего-то я почувствовала себя предательницей. И мгновенно возмутилась внутренне настолько, что притопнула ногой. Каблук сломался. Тот самый, из-за которого я чуть не расквасила нос. А Джек меня подхватил… А я… и подкатил тяжёлый ком к груди. Вина. Я вздохнула. Вообще, мы с этим чувством всегда «на ты». Учусь сопротивляться, но пока получалось как-то вяло.

Купив в магазинчике макароны, я завернула на седьмой этаж к лучшему психотерапевту на свете – моей подруге. Тем более, целых три дня не виделись!

* * *

Таня у меня очень красивая: стройная, густые тёмно-каштановые волосы с рыжинкой, правильные черты лица и серьёзные насыщенно-зелёные глаза при светлой коже. Мы дружим с музыкальной школы: сначала поссорились, потом помирились, и всё – подруги навек. Честно говоря, если бы не Таня, я бы, наверное, пошла на математический, а не на «ин. яз». Но она училась в английской школе и так упоительно рассказывала о дополнительных занятиях, что я решила: мне тоже нужно много-много упоительного английского. Толстым слоем и можно без хлеба.

А я заразила подругу танцами и йогой… Моя мама, когда ещё не болела, просветила её, «откуда дети берутся», и рассказывала много об искусстве и красоте. А Танина мама научила меня готовить «Оливье», «селёдку под шубой» и курицу с картошкой запекать под майонезом. В общем, процесс обмена духовным и материальным шёл у нас полным ходом, был подкреплён задушевными беседами, совместными вылазками «в свет» и похожими вкусами в литературе и кино.

Вот и сегодня в маленькой, такой же, как у меня, кухне, мы просидели с Таней целых два часа. С чаем, плюшками. И Джеком. В смысле я о нём рассказывала…

– Слушай, а у тебя к нему ничего нет? – спросила Таня, по привычке забравшись с ногами на табуретку.

Я бы тоже это сделала с удовольствием, но платье не позволяло.

– Ты что?! – возмутилась я. – Он же сумасшедший! И потом я совершенно против служебных романов.

– Ну, старый фильм с одноимённым названием тебе очень даже нравится.

– Сравниваешь! – хмыкнула я. – Ты бы видела этого медведя! Красив как бог…

– Вот! И я о чём, – философски изрекла Таня. – Ты третий раз это повторяешь. И видела бы ты сейчас свои глаза!

– Нормальные глаза. Немножко в кучу. От усталости.

– Да-да, – загадочно улыбнулась она.

К сожалению, наш разговор прервала моя мама, и пришлось идти домой – с макаронами и головной болью.

«Нет, с чего Таня решила, что он мне нравится? – мысленно возмутилась я. – Мне нравятся утончённые, интеллигентные молодые люди. Приблизительно такие, как Кирилл».

Заснуть в тот вечер мне удалось с трудом, несмотря на усталость. В режиме повтора прокручивался день и дурацкие шуточки Джека, сверкающие лукавством глаза и его восторг перед боем. И моё постыдное бегство. Спала я тоже беспокойно, просыпаясь то от хэви-металла за стеной, то от орущего во сне Джека на турецких менеджеров, на меня и на Кирилла. Шеф гонялся за нами со стулом в руке, удерживая его за одну ножку. Я подскакивала в холодном поту, боясь, что стану следующей мишенью.

* * *

Наступило рабочее утро. В офисе было тихо. А Джек вовремя не пришёл. И спустя четверть часа после начала трудового дня не появился, и через полчаса. Телефон его был выключен. Волнение моё достигло апогея. Я собралась с духом и решительно направилась на третий этаж.

Секретарь Абдурахмана Диана – та самая, с задранным носиком, в розовых лабутенах – при виде меня изобразила ехидное презрение.

– О, вы вовремя, Александра. Ваш начальник уезжает сегодня. Отнесите ему распечатанный электронный билет и данные по бронированию.

– Куда? – опешила я.

– В номер, – надула губки Диана.

– Нет, уезжает куда?

– Судя по билетам, – сообщила она с видом томно возлежащей на троне Клеопатры и чуть повернулась в кресле, – в Москву. А потом в Нью-Йорк.

У меня всё оборвалось. Я взяла билеты и проверила.

– Всё точно, – сказала Диана. – Я никогда не ошибаюсь.

Увы, там была прописана Москва и Нью-Йорк. Билет в один конец.

Он меня бросает? Миссия закончена? А как же я? А моя работа? Боже мой!

Никогда ещё Саша Лозанина не была так близко к провалу. И к подступающим слезам.

* * *

В небольшом холле гостиницы мне навстречу прошла крупная официантка Лариса со вздыбленной огненной шевелюрой и фигурой а-ля «гитара». Она улыбнулась мне хищно и самодовольно, как рыжая кошка, урвавшая на кухне кусочек мяса, поправила короткую юбку и процокала каблуками к своему рабочему месту – кафе-бару на первом этаже офисного здания. Будучи в растрёпанных чувствах, я не обратила на неё внимания. И через минуту уже стучала в красную дверь. Джек распахнул её, бодрый, сияющий, словно уже был готов выходить сам, в белой рубашке и светлых брюках. На меня обрушился концентрированный запах мужских духов – видимо, ещё облако спрея не рассосалось. Шеф весело пробасил:

– О, балерина!

– Здравствуйте. Ваши билеты, сэр, – пробормотала я.

Он прошёл внутрь комнаты, оставив дверь раскрытой. И я робко проследовала следом. Вопрос крутился на языке, а сердце щемило от того, что этого здоровенного, яркого грубияна я больше никогда не увижу…

Шикарный гостиничный номер в синих тонах больше был похож на квартиру: с маленькой кухонькой, объединённой со столовой, которая по зонам плавно переходила в гостиную. Была ещё одна дверь – в спальню. Я знаю, я тут всё проверяла перед тем, как он приехал. Но сейчас всё выглядело как-то иначе…

Джек взял со стола массивные часы и, надевая их на запястье, сказал:

– Да, согласен, тут ужасная конура!

Он, кажется, принял моё упавшее настроение за нечто другое. Хм…

– Поэтому к моему приезду подготовь варианты домов. Нужен двухэтажный, современный, квадратов двести-триста. Поблизости отсюда. Максимум минут пять-семь езды. Со двором и местом для парковки. Бассейн приветствуется.

Я вскинула на шефа поражённые глаза.

– Дом?

– Естественно! Я не привык жить у всех под носом.

– Значит, вы… вернётесь?

– Да ты, балерина, капитан-очевидность!

– Это хорошо, – только и смогла вымолвить я, тая от радости. – Это очень хорошо!

– О, – хмыкнул Джек, – а ты уже решила меня сбагрить?

– Диана, секретарь Абдурахмана, сказала… И почему только в один конец билет?

– Потому что когда все дела решу в Нью-Йорке, тогда и куплю обратный. Не люблю делать важные вещи, высунув язык. После отчёта перед советом директоров надо дать распоряжения по квартире, отправить в отпуск горничную и собрать вещи. Или ты хочешь, чтобы я обходился здесь парой летних брюк зимой? Я, что, идиот, как Наполеон?

– Значит, вы возвращаетесь надолго, – выдохнула счастливо я. Мне хотелось его расцеловать – нет, не по-настоящему, а просто чмокнуть благодарно в свежевыбритую щеку, ведь это значило, что зарплату я ещё буду получать долго. – Раз зимой…

Джек расхохотался.

– Эй, а почему ты явилась без блокнота, балерина? Распоряжения будешь на лоб себе записывать?

– Ой, простите, я не знала… – растерялась я.

– В спальне возьми на тумбочке, – громыхнул он. – Ручка тоже имеется.

Я открыла дверь и вошла в комнату с большой двуспальной кроватью. Белые простыни были вздыблены, словно только что здесь пробушевал ураган. На полу стоял раскрытый чемодан с аккуратно сложенными вещами, а на белоснежной наволочке – два ярко-рыжих волоса. Я уставилась на них, чувствуя вскипающую злость в груди. Ах, он… И она… Кулаки сжались.

– Балерина! – рявкнул шеф. – Ты прилечь решила? Мне присоединиться?

У какой гад!

Нахмурившись, я схватила блокнот с логотипом Оле-Ола, ручку с тумбочки и быстро покинула это логово разврата. Чуть не столкнулась с ним, глядящим лукаво и опять масляно! Бабник! Гуляка! Развратник… Вот!

– Я вас слушаю, – буркнула я с блокнотом на изготовку и отошла на безопасное расстояние.

– Так, про дом я уже сказал, – начал шеф. – Отчёты по продажам слать мне каждый день на электронную почту. Оформи мне и себе по служебной машине.

– Мне? – опешила я.

– Я говорю невнятно?!

– Но я водить не умею, и прав у меня нет…

Джек изумлённо вытаращился на меня.

– Как так?

– Незачем было…

– Фак! Значит, срочно учись. Мне нужна от тебя максимальная мобильность.

– Простите. – Я замялась. – Но пока я не получу зарплату, я не смогу записаться на курсы.

– Оформишь за счёт компании. Скажешь Батуру.

И он перешёл к куче новых заданий, словно дело было плёвое – вытребовать себе у злобного карлы Батура деньги. Я едва успевала записывать. Пора обзаводиться диктофоном. И подушкой на работе. В голове тикало от слишком разных эмоций.

Надо успокоиться, надо успокоиться, – говорила себе я, пока Джек расхаживал по комнате и раздавал приказы, в том числе дурацкие. Наконец, он остановился рядом.

– На этом всё. Вызови водителя, чтобы отвёз меня в аэропорт.

– Да, шеф.