Тайна мадам Живанши, или Смерть мужьям

– Была доставлена вместе с жертвой убийства с Невского проспекта.

У пристава вытянулось лицо: еще не хватало убийства на участок, нет уж, не надо такого счастья.

– Какого убийства, голубчик? Мне доложили, что у господина был сердечный приступ. Всего-то.

– Вас ввели в заблуждение, – отчеканил Ванзаров и раскрыл папку. – В протоколе ясно указаны причины, по которым произошедшее надо квалифицировать как убийство.

– Вы что, и дело уже завели? – упавшим голосом спросил Желудь. – Да зачем же? Да куда же так спешить? Ну к чему нам труп? Полежал бы как-нибудь, а вы сразу дело. Разве так можно… Эх, юность. Ну что теперь делать?

– Расследовать убийство.

– О господи! – плаксиво всхлипнул пристав. – Ну за что это мне все на старости лет? И кто будет заниматься, позвольте спросить?

– Если прикажете, я готов.

– Да уж, конечно, прикажу, вы же у нас для особых поручений. А такой случай – куда особее.

– Слушаюсь. Разрешите выполнять?

– Вот и выполняйте теперь… А может, обойдемся без дела? Так, потихоньку?

– Никак невозможно. Убийца не только совершил дерзкое убийство, но также оставил специальный знак. Это отражено в протоколе осмотра. Изволите взглянуть?

– Революционеры? – с ужасом спросил Желудь.

– Никак нет. Предполагаю убийство по страсти. Семейная неверность или что-то в этом роде.

– И на том спасибо… И в такую жару подарочек… Вы уж, голубчик, в следующий раз имейте терпение, незачем вот так сразу дело открывать. Подумайте, взвесьте, со мной посоветуйтесь.

– Слушаюсь.

– И прошу вас, потише, без лишнего шума. Договорились?

Ванзаров согласился в следующий раз обязательно закрыть глаза на нарушение закона. Но Савелий Игнатьевич не поверил. Насквозь видел этого юнца: так и норовит на его плечах сделать карьеру. Попрыгает у них в участке, взбаламутит все, а потом преспокойно убежит в министерство за славой и орденами. А пристав останется с кучей дел и нахлобучкой от начальства. Нет, надо поскорее избавляться от вертихвоста. Или помочь ему аккуратно сломать шею.

– И вот еще, голубчик, – тяжко вздохнул Желудь. – Тут у нас супруга известного адвоката. С этой публикой отношения портить нет резона. И так ее каплями отпаивали после вашей крысы. Так уж будьте добры, загладьте провинность.

– Каким образом?

– Ну, сходите с ней на квартиру к этой супруге дипломата, что ли. К несчастью, дом на нашем участке, пусть барышня успокоится. Да и прихватите парочку городовых. Наверняка женские страхи, но уважить надо. Только без шума…

Коллежский секретарь не стал разоблачать путаницу в женах юристов и дипломатов в голове пристава, но обязался исполнить поручение исключительно деликатно.

12

Дом на Малой Конюшенной улице выдавал владельцев квартир лучше любого сплетника. Новенький, пятиэтажный, с высокими окнами, выкрашенный белой и красной краской, весь блестящий и праздничный, он как бы говорил: здесь проживают те, кто не считает денег. Не дворец, но уже и не доходная многоэтажка, дом подчеркивал успех и принадлежность его жителей к высшей лиге среднего класса. Из которой в аристократы не допрыгнуть никогда.

Парадный облик здания не мешал дворнику Игнату Карповичу основательно страдать от жары. Архангельский мужик, крепкий, как ледяной утес, прибыв в Петербург на заработки и получив от свояков теплое местечко, никак не ожидал, что в Северной столице бывает такое лето. Зной растопил несгибаемого дворника, от зноя было одно спасение: сесть в тенечке, накрыть голову платком и поливаться водицей.

В который раз опрокинув на темечко струю из чайника, Игнат приметил сквозь уголки платка процессию во главе с дамой, красивой как куколка. Ради такого дела дворник не стал бы шевелиться. Но за ней следовал невысокий молодой господин, который отдавал короткие приказания двум городовым. А непосредственную власть Игнат уважал. Скинув мокрую тряпицу и разгладив волосы, дворник кинулся быть полезным. Все, что от него потребовалось, – разыскать местного столяра. Распоряжение отдавал юнец в штатском, но дворник выполнил не рассуждая.

Разыскав столяра Степку, спасавшегося у самовара от солнечного дня, Игнат чуть не пинками погнал земляка на второй этаж, где располагалась квартира адвоката. У двери находилась вся компания. Юнец, сняв шляпу, приложил ухо к створке. Игнат понял, что творится что-то неладное, и малость струхнул: если спросят, что делал да кто приходил в дом, – ничего не знает, не до того было.

Молодое благородие, как решил для себя Игнат, так ничего и не услышал и приказал ломать замок. Степка лениво поддел стамеской язычок и нажал – патентованный французский замок покорно отвалился. Игнату стало любопытно, что там творится, но городовой грубо отпихнул его, приказав оставаться на лестничной площадке.

В квартире было тихо. Только смутный шорох занавесок доносился из комнат. Екатерина стояла в прихожей, не решаясь идти дальше.

– Аврора! – позвала она жалобно. – Зина!

Никто не ответил.

– Ну что же вы медлите? Или мне самой?..

От пережитого страдания красота госпожи Делье несколько померкла и гонор явно поуменьшился.

Ванзаров отдал приказ городовому никого не пускать, хотя никто и не пытался проникнуть, собрался с духом и двинулся на разведку. На кафельном полу кухни лежала девушка в крахмальном фартуке и сером платьице, неудобно скрючившись, словно от боли в желудке. Голова покоилась в обширном пятне розоватой рвоты. Рядом были разбросаны осколки хрустального кувшина, перевернутый поднос, и разлилась огромная лужа воды. Видимо, боролась с внезапным приступом как могла. Стараясь не наследить, не вляпаться, Родион приблизился к телу и коснулся шейной вены. Кожа была холодна, пульса не слышно: горничная мертва не менее часа.

Из кухни нашелся другой выход в гостиную. В огромном холле, обставленном по последней моде, было чисто и тихо. На столе теснились букеты цветов и раскрытые коробочки подарков. В дальнем конце гостиной виднелась полуоткрытая дверь супружеской спальни.

На застланную постель приник белокурый ангел. С Родионом опять случился приступ внезапной влюбленности. И было от чего. Барышня не старше двадцати пяти лет была чудо как хороша. Блондинка с вьющимися волосами способна разбить и не такое прочное сердце. К тому же разодета, как в журнале. Невозможно пройти мимо ее туалета: юбка-клош[2] из плиссированного голубого муслина отделана широкими атласными розовыми лентами, свободно спадавшими от кушака до подола юбки. Корсаж-блуз пошит из такого же голубого муслина и отделан как спереди, так и сзади тремя лентами, ниспадающими от воротника до пояса, где перехвачен таким же кушаком. Причем ленты, ниспадающие на юбку, как бы составляют их продолжение. Полукороткие пышные рукава-ballon – из розовой тафты, а высокий воротник – из муслина. Букет из живых цветов был приколот к корсажу. Туалет украшала лишь одна изящная деталь: крохотное зеркальце на золотой цепочке. Большая шляпа из золотистой соломы, отделанная белыми кружевами, розовыми атласными лентами и черными перьями, сброшена на пол.

Как истинный мужчина, Ванзаров понятия не имел, как называется наряд в целом и по деталям, но четко воспринял образ свежей прелести. В очаровании смущало неживое спокойствие барышни и видимое отсутствие дыхания. На всякий случай Родион потрогал пульс.

Екатерина Павловна тихо ждала в прихожей и по глазам юного чиновника постаралась угадать, что случилось. Это было несложно.

– Вам лучше пойти домой, – отчего-то смутившись, сказал Ванзаров.

– Она мертва?

Не было нужды придумывать утешения.

– А Зина?

Родион готовился к слезам, крикам, упрекам и всяческому отчаянию. Но случилось совсем иное. Госпожа Делье осталась спокойна, даже слишком спокойна. Ни единой слезинки или вздоха. Ни единого проявления женской слабости.

– Я знала, – чуть слышно сказала она и добавила: – Началось.

– Что началось, Екатерина Павловна?

– Что?.. Ах нет… Умоляю, займитесь обязанностями сыщика наконец, а не дурацкими расспросами… Надеюсь, теперь мне поверили?

– Вы сказали, что вам угрожает опасность.

– Да, конечно… Только прошу, поговорим после…

– В таком случае вынужден просить вас задержаться для снятия допроса.

Делье покорно села на обувной комод платяной вешалки, занимавшей чуть не полстены прихожей.

Раздавая срочные приказы городовым, Ванзаров не испытывал сожаления или растерянности. Вовсе нет. В душе у него грохотал оркестр: такая удача! Целых два загадочных дела за один день. Действительно, что может быть лучше для будущего великого сыщика, чем обнаружить два трупа в закрытой квартире.

Чудо как хорошо!

13

Младший городовой Емельянов поступил в полицию недавно, а потому не растратил любопытства. Стоять в прихожей было душно и скучно. Так хотелось одним глазком поглядеть, как люди жить могут, не то что его угол, который снимал с тремя сослуживцами. Емельянов проверил, что входная дверь на запоре, на носочках приблизился к широкой белой створке, закрывавшей гостиную, и боязливо заглянул за нее. Роскошное богатство оглушило городового, деревенский парень вылупился, открыв рот. Представшая картина наглядно указала, в какой трясине пребывает жизнь самого Емельянова. И выбраться из нее не положено. Вот ведь господам счастье, живи и радуйся каждую минуту, так ведь нет: хозяйка померла и горничную погубила.

Ругнув горькую судьбину, городовой стал поглядывать на маневры, проводимые господами полицейскими. Смотреть-то было не на что. Один чиновник строчил в бумагах, поминутно оглядывая гостиную, другой, что помоложе и покоренастее, с важным видом ходил из угла в угол, словно присматривался и принюхивался, не хуже ищейки. Из кухни вышел дяденька с треногой, на которую был водружен ящик фотографического аппарата, и прошел в спальню, а из нее появился забавный господин в роскошном костюме, от которого чем-то жутко несло. Он заметил Емельянова и грозно нахмурился. Городовой немедленно скрылся.

Руки в резиновых перчатках до локтя Лебедев держал на весу, словно решил сдаваться в плен.

– Нет от вас, Ванзаров, покоя, вторую работенку за день подкинули! – сказал он, хитро подмигнув. – Представляю, как пристав будет рад еще двум трупам.

Родион отчаянно пытался думать и не упустить какую-нибудь важную деталь, а потому пропустил мимо ушей.

– Нашли причину смерти Грановской?

– Не надейтесь, ничего выдающегося, никаких шильев в сердце. Тривиальное отравление, скорее всего – синильная кислота. Божественный яд в некотором роде.

– Почему?

– Потому что у нее кровь алая. Горничную ухайдакали тем же макаром. Сказать, как их заставили принять яд, или сами сообразите?

Задачка была слишком простой. На губах хозяйки помада слегка смазана, значит, что-то съела. Положение тела говорит о том, что женщина почувствовала слабость, легла отдохнуть и попросила принести воды. Горничная пошла на кухню и уже не вышла оттуда. Получается, что перед этим обе барышни съели что-то. На столе и на кухне нет следов пищи или напитков. Можно предположить, что коварный отравитель подчистил. Но это логически невозможно: тела жертв располагались бы совсем по-другому. На инсценировку не похоже, все выглядело совершенно естественно. Вывод: источник яда все еще здесь.

Родион шагнул к столу и уже протянул руку, чтобы открыть коробку конфет «Итальянские ночи» фабрики «Жорж Борман», но Лебедев его перехватил.

– Логика, коллега, не должна заменять собой осторожность, – сказал он и сам приподнял расписную крышку.

Среди ровного ряда шоколадного пралине с миндальным орешком и розочкой крема виднелись четыре пустых гнездышка.

– Правильно говорят: сладкое вредно для здоровья, – заключил Лебедев, осторожно беря перчаткой конфетку. – От него и помереть недолго, как видите… Хотя наверняка уточню после экспертизы… Ну рассказывайте, умник, как дело было.

– Конфеты – подарок на именины, – сказал Ванзаров. – Тут не надо логики. Убийца наверняка знал любимый сорт Грановской. Отправил гостинец. Подарок поставили на стол. Аврора открыла коробку и съела две конфеты. Ей стало плохо. Позвала горничную. Зинаида польстилась на сладкое и получила свою порцию яда. Нелепая смерть.

– Похоже, – согласился Аполлон Григорьевич. – Грановская умерла сразу, как только добралась до кровати. Бедняжка горничная, видно, сражалась с плохим самочувствием, нахлынувшим внезапно, и пыталась принести воды хозяйке. Нет чтоб кастрюлю молока выпить… Что ж, все ясно.

– Когда они умерли?

– Примерно часа два назад… Придется вам узнать, кто был здесь в это время.

– Я уже знаю, – уверенно сказал Родион.

Лебедев состроил недоверчивую гримасу:

– Обладаете даром провидения?

– Только логика. Вот смотрите… – Ванзаров указал на толпу букетов. – На столе пять букетов. Но подарков, включая конфеты, – шесть. На каждом букете визитная карточка. На коробке визитной карточки нет. Почему? Даритель не хотел афишировать свой подарок и даже не прислал цветов. Значит, горничная приняла коробку из рук незнакомого человека? Нет. Зинаида прекрасно знала, от кого подарок. Горничные отлично осведомлены обо всех секретах хозяек. Только убийца наверняка не сам пришел, а направил посыльного, велев передать, от кого.

– Почему с посыльным? Разве самому не надежнее?

– Он не мог быть уверен, что горничная тоже попробует конфет. Это риск разоблачения. А посыльным мог быть хоть первый встречный мальчишка.

– И кто же сообразительный убийца?

– Не женщина. Потому что женщина не будет дарить женщине конфеты на именины. Остается – мужчина. Кто может подарить любимый сорт конфет, то есть знает его не хуже мужа, и при этом не подарить цветов, чтобы не возникло лишних вопросов? Любовник. Больше некому. Или кто-то, кто прикрылся его именем. Такой сладкий подарок женщине может сделать только очень близкий мужчина. Интимно близкий. Как намек на их сладостные встречи…

Родион вовремя остановился. Его и так слегка занесло.

Криминалист помассировал мочку уха и совершенно искренно сказал:

– Да, юноша, вы далеко пойдете… Если, конечно, позволят. У нас ведь умных не слишком любят, сами знаете. Начальству тяжко видеть подчиненного проницательнее его, а сослуживцам умник – как кость в горле на фоне их лености и глупости… В общем, располагайте мной, как сочтете нужным…

Минута эта не была отмечена во всеобщей истории народов и не покрылась красным в календарях. Но ее стоит запомнить. В это мгновение родился союз логики и криминалистики, от которого еще предстояло поежиться не одному преступнику. Короче говоря, Лебедев принял Ванзарова как равного.

Ничего такого возвышенного Родион не испытал, но только поблагодарил скромно.

– Заметили в спальне ряд хрустальных флакончиков? – спросил Лебедев.

– Вроде бы… – замялся Ванзаров. Не хотелось признавать, что не обратил на них серьезного внимания. Мало ли какие снадобья требуются женщине, тем более блондинке, для поддержания неописуемой красоты.

– Сдается мне, что госпожа Грановская собрала неплохую коллекцию отравляющих веществ. Без фантазии, конечно, но для начинающего любителя – вполне достойно.

– У нее хранился яд? – поразился проницательный сыщик. Эта новость никак не вписывалась в стройную схему.

– Яды… Вас что-то смущает?

Родион попытался сжульничать, отвел взгляд и только теперь заметил в раскрытой коробке что-то постороннее: из-под слоя конфет торчал кончик серой бумаги. Не смея касаться, он попросил криминалиста использовать безопасные перчатки. Легким движением руки на свет был извлечен листок прямоугольной формы.

Лебедев рассматривал его с откровенным сомнением, а Ванзаров чуть не закричал от радости. Подарок судьбы выглядел как черная розочка, напечатанная типографской краской, и две полукруглые стрелки, нарисованные от руки, словно выходящие одна из другой.

– Понимаете, что это значит? – спросил Родион.

– Нет, – честно ответил Лебедев.

– А я знаю!

Аполлон Григорьевич воззрился на юношу с некоторым подобием священного ужаса:

– Ну, добивайте старика…

– Это значит, что убийство неизвестного на Невском и эти… связаны!

– О! Какое открытие! Я уж испугался, что вы не человек, а гений… Делать мне тут дольше нечего, поеду в лабораторию. Не забудьте про вечер, пороки ждут!..

И Лебедев преспокойно удалился, оставив Родиона со смутным чувством, что язык даже с хорошим человеком надо иногда держать за зубами.

Пытаясь найти хоть какой-то логический мостик между господином с шилом в сердце и женой адвоката, отравленной конфетами, Ванзаров собрал со стола визитные карточки. Их оказалось немного, за пышностью букетов казалось больше. Карточки были присланы от некоего «Др. Карсавин», от «А. И. Хомякова» и «П. Н. Хомяков», от «И. С. Делье» и от некой «Твоя М. Г.», написанной от руки. Из всех имен сомнения не вызывало одно: муж Екатерины Павловны, видимо, заехал перед службой с поздравлением. Итого визитеров было шесть, считая убийцу, плюс – госпожа Делье.

В подарках не было ничего особенного. Рядом с букетом от «Др. Карсавин» расположилась коробочка с изящной дамской самописной ручкой: змея обвивает виноградный жезл. «П. Н. Хомяков» подарил бронзовую фигурку лисы с колобком – настольная безделушка. «А. И. Хомякова» предпочла порадовать крохотной книжечкой в сафьяновом переплете с серебряным карандашиком – дамский дневничок. «И. С. Делье» преподнес в дар том «Политика России и Балканский вопрос», а «Твоя М. Г.» – хрустальный шар. Каждый подарок Родион повертел в руках и внимательно изучил. Но ничего не обнаружил.

От входной двери раздался звонок.

Ванзаров так решительно бросился в прихожую, что городовой Емельянов запутался в ногах и не успел вытянуться по стойке «смирно».

– Где дама, что здесь сидела? – спросил чиновник полиции.

– Ушла, ваше благородие…

– Да как же могла уйти?! Просил же присматривать за ней!

– Жалко ее стало, умаялась бедная. Просила передать, что примет вас около пяти вечера у себя дома, вот адрес… – городовой протянул записку.

Было ясно, что Емельянов сражен в самое сердце красотой Екатерины. Не имея желания разбираться с очередной служебной глупостью, Ванзаров распахнул дверь. В лицо ударил сильный запах роз, словно пролили флакон духов, а самая длинная ветка чуть не задела нос. За букетом скрывалась хрупкая девушка в голубом платье с пелеринкой, изящно накинутой на плечи, и в чудной соломенной шляпке, украшенной живыми цветами с эгреткой из декоративных фруктов. С некоторым изумлением гостья воззрилась на Родиона.

– Вы кто? – спросила она.

– От кого букет? – деловым тоном осведомился Ванзаров.

– От мадам Живанши, разумеется… Аврора Евгеньевна принимает?

Галантный юноша распахнул дверь:

– Прошу!

Барышня вошла в прихожую, увидела городового, отшатнулась, но путь к отступлению был перекрыт. Она забилась в угол, защищаясь букетом, и с ужасом затараторила:

– Что такое? Почему? За что?

Пугать дальше хрупкое существо Ванзаров не посмел, представился как можно более официально и стал выяснять личность гостьи. Оказалось, девушку зовут Александра Ипатова, работает в салоне, ее послала мадам поздравить именинницу и постоянную клиентку. Она согласилась с радостью, потому что хотела повидать сестру, которая здесь трудится горничной. Бедняжка не представляла, какая новость ее ожидает.

Прежде чем вывалить на голову несчастной горькую правду, надо было прикинуть психологический портрет женщины. Характер можно назвать твердым, но сдержанным, не болтунья, серьезно относится к жизни и зарабатывает своим трудом. Барышня казалась умной, хорошо воспитанной и даже образованной, что не вязалось с ее натруженными пальцами.

Стараясь быть как можно более деликатным, Ванзаров сообщил, что Зинаида погибла в результате несчастного случая, по ошибке приняв яд. Полиция выражает соболезнования.

Букет выпал у девушки из рук и развалился на две части, от куста белых роз отделились нежные стебельки нарциссов. Закрыв лицо ладонями, Александра так и осталась сидеть без движения. Родион выждал, сколько смог, предложил стакан воды или успокоительные капли. Но девушка не ответила. Наконец, справившись с чувствами, открыла лицо, поразительно изменившееся. Простое и милое буквально минуту назад – оно почернело, под глазами легли тени. Свое горе барышня сдерживала так крепко, как пристало воспитанному человеку. Сердце сыщика трепетало от жалости, но волю ему не дали.

Спокойным тоном Александра спросила, когда сможет увидеть сестру. Пришлось объяснять, что сейчас это невозможно, подробно описывать печальную процедуру и даже рассказать, откуда придется забирать тело для погребения. На случай дополнительных вопросов был спрошен ее адрес. Ипатова снимала комнату в Коломне, почти по соседству. Предложение проводить с городовым или хоть посадить на извозчика было вежливо, но твердо отвергнуто. Александра лишь спросила, свободна ли она, и, не простившись, вышла. Цветы так и остались на ковре в прихожей. Горе настолько поглотило девушку, что она забыла об имениннице.

Бесполезный букет следовало отнести к подаркам. Родион подобрал обширный куст роз с нарциссами, но в этот момент во входной двери повернулся ключ и на пороге возник господин среднего роста в идеальном костюме с бутоньеркой в петлице.

Все дальнейшее напоминало сценку в пошлом водевильчике, когда муж возвращается в неурочный час и застает любовника при всем параде, да еще с цветами. Обнаружив незнакомого молодого человека с роскошным букетом наперевес, господин так поразился, что не заметил городового, жавшегося поодаль, и хорошо поставленным в суде голосом спросил:

– Кто вы? Что за мерзкий запах? И где горничная?

14

Не зря Антон Сергеевич слыл модным адвокатом. Его проницательный ум помог уже нескольким мерзавцам спастись от неповоротливого правосудия и сейчас сослужил добрую службу. Господин Грановский прекрасно понял, что за люди оккупировали его дом, и даже полноватый юнец с букетом, пяливший на него темные глаза, не мог скрыть полицейский дух. Разум понимал, но остальное естество адвоката упорно не желало ничего знать, предпочитая оставаться в спасительном неведении. Не будем сильно порицать его. Ведь каждый из нас, хоть раз в неделю, испытывает подобное затруднение. И что же? Помогает это нам верить не в чудо, а в разум? Конечно, нет. Что поделать: в обмане всегда кроется надежда, хоть абсурдная. В правде – только печаль истины.

Грановский решительно требовал объяснений. Так решительно, что чиновник Редер, составлявший протокол, счел за лучшее переместиться в дальнюю комнату. Только Родион, как одинокий дуб, сносил ураган угроз, жалоб и заявлений о нарушении неприкосновенности жилища. Антон Сергеевич распалялся не на шутку, помянув именины жены, которые теперь испорчены окончательно, растоптанные законы, поруганную честь и прочие высокие материи, столь любимые адвокатами. Из чего Ванзаров сделал единственный вывод: господин решил, что полиция делает у него обыск по какому-то темному судебному делу. И был недалек от истины. Наконец, улучив паузу среди тирад, он быстро спросил:

– Что вы делаете здесь?

Грановский даже осел от такой неслыханной наглости.

– А вы как думаете? Действительно, что может делать честный человек у себя дома в обеденный перерыв? Боже, какой сложнейший вопрос для нашей полиции! Ну постарайтесь, напрягите свои извилины, если они у вас есть, что я могу делать здесь?

Удивительное свойство, которое недавно открыл в себе Родион, заключалось в том, что чем больше на него орали и угрожали, тем спокойнее и увереннее он становился. Очень полезное качество для сыщика. Вот если бы еще не падать сердцем при виде хорошенькой барышни, тогда был бы совсем не человек – кремень. Не будем о грустном.

Ванзаров премило улыбнулся:

– Каждый день дома обедаете? Или сегодня так вышло?

Это было уже слишком! Грановский демонстративно сложил руки и гордо замолчал. Жаль, что не мог он потребовать себе адвоката. Ладно-ладно, этот неоперившийся гаденыш еще узнает, что такое месть великого Грановского.

– Отчего не спрашиваете: «Где моя жена»?

И этот вопрос был проигнорирован. Пусть говорит что хочет, ему же потом будет хуже.

– Или надо сделать вывод: уже знаете, что она убита?

Грановскому показалось, что ослышался, и он дал слабину: переспросил. Ванзаров немедленно воспользовался ошибкой, вылив на несчастного мужа ушат ледяной воды. Мозг вынес холодный вердикт: «это правда», но чувства опять взяли верх. Антон Сергеевич стал кричать, и еще раз кричать, бегать по комнатам и наконец прорвался в спальню, откуда вышел притихшим, словно мышь. Играть в защитника закона и оскорбленную невинность больше ни к чему. Он присел к столу, подперев лоб сомкнутыми замком пальцами.

Дав клиенту дозреть, Ванзаров спросил:

– На горничную посмотреть не желаете?

– А с Зиной что случилось? – еле слышно спросил адвокат.

– Она на кухонном полу. Если любопытно…