«У ворот английского могущества». А. Е. Снесарев в Туркестане, 1899–1904.

В военном собрании для самообразования офицеров приглашались учителя пения, музыки, танцев, живописи и иностранных языков. Для офицеров, военных чиновников и членов их семей организовывались товарищеские и семейные обеды и ужины, благотворительные вечера и концерты, военно-научные занятия. Каждое военное собрание имело выборное самоуправление, старшие командиры лишь утверждали состав самоуправления и его председателя («хозяина собрания»). Бюджет военных собраний формировался из личных взносов офицеров (в несколько рублей), на которые они имели право провести время в хорошей обстановке, пользоваться библиотекой, пригласить своих знакомых и пр. Устраивались вечера с чаем, иногда общий ужин офицеров-членов военного собрания. Имелся также буфет, где продавались спиртные напитки и разнообразные закуски.

В период службы Снесарева в Ташкенте в армейской прессе широко обсуждались вопросы о назревшей реформе в деятельности военных собраний, об усилении их роли в сплочении офицерской семьи, подвергались критике отдельные стороны постановки этого дела в войсках. О существовавших в те годы проблемах свидетельствует фрагмент одной статьи из военной печати: «В иных собраниях непременно хотят блеснуть сервировкой и общим ужином с винами и рябчиками или даже фазанами со вставными хвостами, причем, распорядители, точно художники, гордятся созданной ими обстановкой. Ужин, решенный собранием в 4 руб., с пересмотром обходится в 5–6 рублей. Хочешь – не хочешь, – плати, а если не пьешь, то о вине и не беспокойся: его выпьют за твой счет любители до последней капли, да еще будут подтрунивать над твоей наивностью. Они-то и хлопочут об устройстве общих обедов и ужинов с винами, имея в перспективе общую выпивку»[149].

В войсках начальники смотрели на военные собрания по-разному, не всегда считая их источником культуры, просвещения и здорового отдыха. Имелись порой и взгляды весьма оригинальные. В армейской прессе того времени можно было встретить картинки, что называется, из жизни: «Один командир зачисляет всех поступающих в полк офицеров в те роты, которые стоят вдали от собрания, и на вопрос: зачем он это делает, отвечает: “просто невозможно ничего поделать – в прошлом году два прекрасных офицера до того спились в собрании, что один из них со скандалом оставляет полк, а другой лежит в госпитале, докутился до сифилиса”»[150]. Речь, разумеется, идет о полковом офицерском собрании, но проблемы с выпивкой существовали и в более крупных собраниях, что не раз становилось темой для обсуждения в военной печати.

Служба А. Е. Снесарева в Ташкенте была неразрывно связана с деятельностью Туркестанского отдела Императорского Русского географического общества (ТО ИРГО). Впервые идея учредить в Туркестанском крае научный орган, который бы приводил в стройную систему и научно обосновывал географический материал, появившийся при изучении Средней Азии, возникла у первого туркестанского генерал-губернатора К. П. фон-Кауфмана. В конце 1895 г. туркестанский генерал-губернатор барон А. Б. Вревский ходатайствовал перед Советом ИРГО об открытии в Ташкенте отдельного филиала Общества. 20 мая 1896 г. состоялось Высочайшее повеление разрешить ИРГО открыть в своем составе новый отдел в г. Ташкенте под наименованием Туркестанского. Первое заседание вновь учрежденного отдела состоялось 28 февраля 1897 г.

С самого начала существования отдела военные занимали видное место в его руководстве и составляли значительную часть рядовых членов. По состоянию на 1 июня 1898 г., из 74 действующих членов отдела офицеры и чиновники военного ведомства составляли 42 чел[151]. В 1901 г. председателем Туркестанского отдела состоял начальник штаба Туркестанского военного округа генерал-майор В. В. Сахаров. Из шести членов правления трое являлись офицерами штаба округа: генерал-майор Д. Д. Гедеонов (начальник Туркестанского ВТО), полковник Н. Н. Юденич (штаб-офицер при управлении 1-й Туркестанской стрелковой бригады), полковник Г. Е. Родионов (начальник съемочного отделения Туркестанского ВТО).

Сфера служебной и научной деятельности Снесарева во многом была связана с географической наукой. Неудивительно поэтому, что у него возникло естественное желание стать сотрудником специализированного научного общества, ставившего целью изучение географии Туркестана и сопредельных стран Центральной Азии. 8 января 1901 г. на общем собрании членов Туркестанского отдела ИРГО А. Е. Снесарева избрали в действительные члены. Рекомендацию для избрания представили Генерального штаба подполковник М. В. Грулев (председатель редакционного комитета отдела) и Н. Г. Маллицкий (преподаватель Ташкентской мужской гимназии). В один день со Снесаревым в действительные члены отдела были приняты два других видных военных востоковеда – штабс-ротмистр Д. Н. Логофет и капитан И. Д. Ягелло. Собственно, еще до избрания в действительные члены Снесарев уже сотрудничал с отделом. В письме к сестре он писал: «Меня давит …ограниченность часов: я занят целый день, и, между тем, 3 работ никак не могу начать, не говоря про свои обещания перед Географическим Обществом, газетой и т. д., которые я никак не могу выполнить»[152].

Туркестанский отдел в те годы представлял собой что-то вроде элитного клуба, быть членом которого считалось для военных весьма почетно и престижно. Это во многом обуславливалось тем обстоятельством, что председателем отдела традиционно являлся начальник штаба Туркестанского военного округа. Заседания отдела часто посещал командующий войсками округа, его помощник, другие высокопоставленные генералы. Отдел имел высокую репутацию среди офицеров Генерального штаба округа, многие из которых выступали в отделе с различными докладами, лекциями и сообщениями. Для многих сотрудников отдел предоставлял уникальную возможность поделиться результатами рекогносцировок и полевых поездок по удаленным частям Туркестанского края. Часто эти сообщения публиковались как в «Известиях Туркестанского отдела ИРГО», так и в местной туркестанской прессе. Отдел нередко обращался к офицерам Генерального штаба, предназначенным к длительным зарубежным командировкам, с просьбой собрать разнообразные научные сведения. Иногда для этого отдел составлял специальные программы исследований, как это было в случае с Генерального штаба капитаном Л. Г. Корниловым, командированным в Кашгар.

Дебют Снесарева, как докладчика, состоялся 28 февраля 1902 г. на годичном общем собрании отдела, проходившем в помещении Туркестанского ВТО. Снесарев сделал сообщение – «Памиры в средние века и великий памирский путь». Этот доклад им обстоятельно готовился с привлечением разнообразных источников, освещавших физическую и историческую географию Памира. При работе над докладом Снесарев, учитывая важность своего первого выступления в отделе, прибегает к новому методу в работе над научным материалом – к консультации с ведущими специалистами, в том числе и зарубежными. В то время на переписку офицеров с заграничными респондентами начальство смотрело сквозь пальцы. В письме к сестре, он, в частности, указывал: «Писал письма некоторым ученым (в Берлин, СПб) и глубоко тронут их отзывчивостью на мои сочинения и вопросы… Эта любовь к истине, к науке просто трогательна. Например, Гартман[153], профессор арабского языка в Берлине, кроме милого письма обещал прислать большую справку. Бартольд – профессор СПб университета уже прислал таковую… И все это сейчас же, да так все ласково…»[154].

В докладе Снесарев очертил основной круг исторических источников о Памире, содержащихся в трудах арабских географов, буддийских миссионеров и европейских путешественников. Он высказал мысль о существовании еще в древние времена большого караванного пути, соединявшего не только бассейны Амударьи и Тарима, но и Запад с Востоком вообще. Относительно маршрута этого пути он высказал предположение, что тот проходил из Восточного Туркестна через Большой Памир в Шугнан. Бартольд же высказал мнение, что с Памира путь вероятнее всего шел в Вахан.

Как следует из протокола заседания отдела, «доклад А. Е. Снесарева был выслушан присутствующими с большим интресом и вниманием. Розданные всем слушателям схематические карты Памира (работы подполковника Г. Е. Родионова) и проспекты сообщения помогали слушателям ориентироваться в этом сложном историко-географическом вопросе». [155]

В апреле 1903 г. А. Е. Снесарев был избран в состав Редакционного комитета ТО ИРГО[156]. Комитет состоял из председателя и четырех членов, избиравшихся сроком на два года. В его задачи входило наблюдение за подбором статей в «Известиях ТО ИРГО», их редактирование и переписка с авторами[157].

Второй доклад А. Е. Снесарева состоялся на заседании отдела 23 января 1904 г. Доклад назывался «Религия и обычаи горцев Западного Памира»[158] и был основан преимущественно на личных впечатлениях и наблюдениях Снесарева в период командования Памирским отрядом. Эта специфика находит свое отражение в том факте, что в тексте доклада Снесарев в несвойственной ему манере редко ссылается на работы других авторов, посвященных Памиру и его обитателям. В известной мере работа расширяет тему физической географии и этнографии Памира, которую он довольно основательно наметил в служебной записке «О Памирах» (1901). Работа расширяет тему, получившую освещение в трудах его предшественников, – Д. В. Путяты, Г. Е. Грум-Гржимайло, Б. Л. Громбчевского, Н. Элайаса и др.

Снесарев в работе дает общую физико-географическую характеристику Восточного и Западного Памира, указывает на их различия и на те естественно-природные условия, которые обусловили жизнь двух основных этнических памирских групп – таджиков и киргизов. Основное внимание Снесарев уделил таджикам Памира, среди которых провел более года и имел уникальную возможность наблюдать многие скрытые от глаз европейцев стороны их социальной и бытовой жизни. Этнографические зарисовки представлены в докладе в живой и интересной манере. Снесарев был одним из первых исследователей, которые обогатили науку сведениями о памирских исмаилитах, об особенностях их религиозной и бытовой жизни, ареале расселения, традициях и обычаях. Снесарев также выступил с инициативой организовать научную экспедицию с участием и на средства Туркестанского отдела ИРГО для изучения Болора[159]. Доклад Снесарева на столь интересную тему вызвал живой интерес в ташкентском научном сообществе.

Следующий доклад А. Е. Снесарева в Туркестанском отделе ИРГО состоялся 3 марта 1904 г. в присутствии командующего войсками округа генерал-лейтенанта Н. А. Иванова. Темой доклада стал Болор (современное название – Болор-таг), гигантский хребет меридионального направления, протянувшийся вдоль Восточного Памира от Кунь-Луня на юге до Заалайского хребта на севере. Хребет посетил в свое время Марко Поло, который и дал ему название. Изучению этого хребта придавал большое значение известный немецкий географ А. Гумбольд. Снесарев дал физико-географические характеристики хребта и указал, что он служит и этнографической границей, разделяя киргизское (на востоке) и таджикское (на западе) население. Доклад был встречен слушателями с большим интересом, после окончания заседания отдела командующий войсками имел беседу со Снесаревым по теме доклада[160].

Примечательно, что так удачно и многообещающе начавшаяся деятельность А. Е. Снесарева в региональном отделе ИРГО не получила своего дальнейшего развития в период службы в Петербурге. Он по какой-то причине не стал вступать в действительные члены ИРГО и дистанцировался от его деятельности. Вполне возможно, что частично это было связано с общей тенденцией того времени – географическое общество в целом, господствующие в нем научные интересы и сферы исследований становились все менее популярными среди русского офицерства. Приток офицеров в общество резко сократился на рубеже XIX–XX вв[161]. Это положение существенно отличалось от ситуации 1870–80-х гг., когда наплыв военных в престижное общество, находившееся под покровительством императорской семьи, был особенно высок[162].

В описываемый период сфера интеллектуальных интересов А. Е. Снесарева предстает достаточно устоявшейся. В круг этих интересов входят преимущественно история Востока (военная и политическая), география, страноведение и этнология. В период жизни в Ташкенте он остался совершенно равнодушным к собиранию древностей, темы довольно популярной в туркестанской армейской среде. По этой причине он не принял участия в деятельности Туркестанского кружка любителей археологии.

В 1900 г. в Петербурге образовано Общество востоковедения, которое действовало под эгидой Министерства финансов и ставило своей задачей «распространение среди восточных народов точных и правильных сведений о России, а также ознакомление русского общества с материальными нуждами и духовной жизнью Востока, содействовать сближению России с восточными странами и служить проводником русской культуры и производительности среди восточных народностей как в пределах России, так и вне ее»[163]. Общество создало по всей России несколько региональных отделений. В октябре 1900 г. председатель Общества востоковедения генерал Н. Шведов обратился к туркестанскому генерал-губернатору с предложением открыть в Ташкенте отделение общества – «ввиду значения Ташкента, как центра наших среднеазиатских владений, служащего проводником русской культуры не только среди многомиллионного населения Средней Азии, но и сопредельных с ней областей Афганистана и Китая»[164]. Предложение Шведова было положительно рассмотрено новым туркестанским генерал-губенатором Н. А. Ивановым. 14 апреля 1901 г. в Ташкенте открылось Ташкентское отделение Общества востоковедения.

Ташкентское отделение Общества действовало до 1905 г. и приостановило свою деятельность в связи с событиями первой русской революции. В 1907 г. отделение намеревалось возобновить свою деятельность, но встретило отрицательное отношение со стороны генерал-губернатора Н. И. Гродекова. В состав отделения входили преимущественно офицеры туркестанских войск, чиновники различных ведомств и небольшое число коммерсантов. Основная деятельность отделения свелась к организации курсов русского языка для местного населения и курсов персидского и тюркского языков для офицеров и чиновников туркестанской администрации. Отделение готовило проекты устройства в Ташкенте коммерческого училища, специализированного востоковедного института, введения преподавания русского языка в медресе и т. д.[165].

Появление в Ташкенте востоковедного общества имело важное значение для развития туркестанского востоковедения. По природе своих занятий оно неизбежно должно было привлечь внимание А. Е. Снесарева. Однако по неизвестной нам причине этого не произошло. В то же время, в период службы в Петербурге он являлся активным сотрудником Общества востоковедения, возглавляя его Среднеазиатский отдел. Оставляя в стороне общую здравую мысль, что Снесарев не обязан был быть участником всех ташкентских научных обществ, попытаемся ответить на вопрос о возможных причинах его дистанцирования от столь, казалось бы, привлекательного для него востоковедного проекта. Прежде всего, следует иметь в виду большую служебную занятость Снесарева весной 1901 г. Он только что вернулся из служебной командировки по Средней Азии, готовился к поездке на Памир и имел «на плечах» несколько плановых печатных работ. По возвращению из командировки на Памир он совершил поездку в Лондон, откуда вернулся только во второй половине декабря 1901 г.

Кроме служебной занятости, могла быть еще одна причина, которая, скорее, имела личные мотивы. Дело в том, что в Ташкенте Снесарев столкнулся с корпорацией дипломированных военных востоковедов, основу которой составляли выпускники петербургских офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте МИД и Ташкентской офицерской школы восточных языков. Эта корпорация была достаточно широко представлена в военно-народном управлении Туркестанского края, в центральных управлениях и штабе Туркестанского военного округа. Эту группу военных востоковедов – «туркестанских восточников» (как они себя именовали), объединял общий корпоративный дух, интересы службы и своего рода «патент» на вопросы разведки, страноведения и вообще знания стран Востока. Наиболее яркими представителями этой корпорации в Ташкенте являлись генерал-майор М. А. Терентьев, полковник А. И. Гиппиус, капитаны С. А. Геппенер, А. А. Ломакин, И. Д. Ягелло и А. И. Выгорницкий. Всего к моменту приезда Снесарева в Туркестан в одном только Ташкенте таких офицеров насчитывалось семь человек, в последующие годы их число непрерывно увеличивалось. До 1900 г. негласным руководителем этой корпорации являлся генерал-майор М. А. Терентьев, видный историк завоевания Средней Азии и среднеазиатского вопроса, известный военный востоковед[166]. С его отъездом из края эту роль принял на себя И. Д. Ягелло, заведующий Ташкентской офицерской школой восточных языков.

Предположительно, с самого начала у Снесарева, получившего известность в Ташкенте благодаря поездке в Индию и печатным работам по Востоку, не сложились отношения с представителями этой корпорации. Во многих вопросах они даже могли составлять конкуренцию друг другу. Капитан И. Д. Ягелло, сменивший Снесарева на посту редактора «Сборника сведений», к примеру, полностью изменил редакционную политику, устоявшуюся при Грулеве и Снесареве. При нем в качестве авторов сборника стали больше привлекаться офицеры-восточники, преимущественно выпускники Ташкентской офицерской школы восточных языков.

Возвращаясь к теме Ташкентского отделения Общества востоковедения, отметим, что основные руководящие органы в нем оказались заняты как раз «туркестанскими восточниками». При организации отделения в правление сразу вошли С. А. Геппенер (секретарь) и И. Д. Ягелло. Ввиду частых отъездов С. А. Геппенера, исполнявшего должность старшего штаб-офицера при туркестанском генерал-губернаторе, роль секретаря (ключевой должности при решении текущих вопросов) фактически перешла к И. Д. Ягелло. Такое положение дел могло сказаться на определении Снесаревым позиции в отношении участия в работе отделения. Кроме того, «лингвистический» уклон в работе отделения – создание разнообразных языковых курсов и издание языковых пособий, оставлял мало простора для более широких интересов Снесарева.

В среде офицеров Генерального штаба того времени, особенно среди недавно окончивших академию, часто обсуждался вопрос о самообразовании. В военной печати высказывались различные точки зрения по этому вопросу, велись дискуссии. Одни считали, что академия давала настолько фундаментальные знания, что их следовало только укреплять практикой и службой в строю. Другие, наоброт, считали, что образование, полученное в академии, может служить лишь солидной основой для последующего увеличения знаний по различным отраслям военного дела. Однако армейская действительность вступала в явное противоречие с благими мечтами, и дело самообразования очень часто оказывалась под гнетом армейской и жизненной рутины. Весьма интересен в этом отношении рассказ офицера Генерального штаба примерно одного года выпуска с Снесаревым.

«Вернувшись в N-ск, – делился своей историей офицер, – я все свободное от занятий в штабе время стал посвящать моему практическому самообразованию. С разрешения подлежащего начальства я ездил на паровозах и пароходах, учась ими управлять. Я участвовал с войсками в их специальных и общих занятиях, в стрельбах пехоты и артиллерии, в полевой езде и различных «охотах» кавалерии…. Я близко ознакомился с делами: телеграфным, минным, саперным, понтонным, железнодорожным, воздухоплавательным, голубиным[167]… Я засел за основательное изучение немецкого, французского, венгерского и польского языков, я стал выписывать и читать иностранные газеты. Короче, я не только не упускал, но и выискивал случаи ознакомиться со всякою житейскою мелочью, имеющей хоть какое-нибудь отношение к военному делу. <…> Я находил отраду в достигаемых мною результатах и хотел лишь полной неограниченной свободы своих действий, отсутствия каких бы то ни было стеснений, цепей, оков… Но… Это “но” я встречал всегда у себя дома. Я скоро увидел опять заплаканные глаза жены и услыхал сжимавшие мне сердце упреки. Потом появилась на свет Божий Ниночка. Страдания жены, крик ребенка, присутствие посторонних в нашей маленькой бедной квартирке, позже война с прислугою, стеснение в средствах, и наряду со всем этим, угрызения совести, что я не работаю, что я для службы теряю даром свое время и не только не прогрессирую, а скорее наоборот (ибо в смысле знаний, кто не идет вперед, тот непременно подается назад), все это производило в моей душе настоящий ад. Я сделался нервным, раздражительным, злым. Мне вспомнились рассказы о некоторых академических товарищах, проходивших весь курс в такой обстановке, и я готов был рыдать за них, готов был с благоговением преклониться перед силою воли тех, кто все-таки сломил это жестокое сопротивление судьбы, становившейся поперек дороги. Я скорбел о том, сколько лучших сил пропало таким образом ни за что, ни про что, скольких прекрасных офицеров Генерального штаба лишилась наша армия только потому, что у нас не установлено, как за границей, закона принимать в академию только холостых (курсив в тексте. – М. Б.)…»[168].

Мы преднамеренно дали столь развернутое цитирование, чтобы читатель мог наглядно представить себе картину послеакадемических проблем офицеров Генерального штаба, трудностей, связанных с их дальнейшим самообразованием и развитием. Однако важен этот отрывок и в том отношении, что высвечивает еще одно преимущество Снесарева перед сверстниками в штабе Туркестанского военного округа – положение неженатого человека. Он мог позволить себе роскошь самообразования, развития своих наклонностей и талантов. В этом, правда, был и большой минус – неустроенность быта и одиночество, но этим по тем временам «пустякам» он противопоставил спартанский быт, литературную деятельность, светскую жизнь и путешествия.

Снесарев занимался самосовершенствованием и самообразованием по намеченной им программе. Каждый год он определял основные итоги выполнения этой программы, и каждому году своей жизни давал определенную характеристику-оценку: «поворотный год» (1900 г.), «год влияющий» (1901 г.).

Дискуссии о самообразовании, о которых мы упоминали выше, не обошли стороной и такой больной вопрос, как знание офицерами Генерального штаба иностранных языков. Часто офицеры, выпустившись из академии с высокими баллами по немецкому и французскому языкам, считали себя непререкаемыми авторитетами в иностранных языках. Жизнь быстро опровергала подобные заблуждения. Как пример приведем рассказ офицера Генерального штаба, недавно выпустившегося из академии, о поездке за границу.

«Я решил провести академический отпуск[169] за границей, – вспоминал офицер, – будучи глубоко убежден в необходимости и пользе такого путешествия для офицера Генерального штаба. <…> Следует искренне пожалеть, что у нас не практикуется посылка офицеров Генерального штаба за границу, специально для изучения немецкого языка, как это делают германцы и австрийцы, разумеется, с разрешения нашего правительства, направляя по нескольку офицеров в Россию. Я слышал, что австрийские офицеры живут по два года в Казани. <…> По наивности своей я вообразил, что если, получив на вступительном в академию экзамене из немецкого и французского языков по 9 баллов, я был освобожден от занятий в течение курса, то я вполне достаточно знаю эти языки, чтобы ехать за границу без специальной подготовки. Мне ребячески казалось, что как только я вступлю на немецкую почву, так сейчас и заговорю как настоящий немец, а “туземцы” будут только руками разводить да удивляться, как это иностранец (9-ти бальный!)[170] так хорошо владеет их языком… <…> Однако, по вступлении моем на немецкую почву случилось как раз обратное. В своих знаниях немецкого языка мне пришлось разочароваться, как только поезд оставил Александров[171], и я услыхал в соседнем купе немецкий разговор, из которого не понял ни слова. При осмотре багажа в Торне я пережил немало неприятных минут. Когда же в дороге я заговорил относительно какой-то станции с кондуктором, и он, с трудом поняв меня, скорее по жестам, чем по словам, ответил мне мимикою, я был сражен окончательно»[172].

Поездки в Индию и Лондон наглядно продемонстрировали Снесареву необходимость совершенствования знаний в иностранных языках. Служба на Востоке и занятие разведкой естественным образом ставили вопрос о необходимости изучать восточные языки. В ташкентский период Снесарев предпринял попытку изучения тюркского языка и даже занимался с преподавателем из местных жителей. В письме к сестре он сообщал: «<…> c моим тюркским языком дело идет хорошо, и я начинаю побалтывать с туземцами, что мне доставляет большое удовольствие. Ты и представить себе не можешь, как природа языка, его оборотов, форма письма… оригинальны, самобытны, интересны… Если месяца через 2–3 настолько одолею, что дело будет лишь за практикой, то, может быть попробую и персидский язык»[173]. Тюркский язык (скорее всего, киргизский) Снесарев продолжал совершенствовать в период командировки на Памир.