Византийская принцесса

– Адора, не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого.

Перед его рубашки тут же намок от ее слез, но постепенно рыдания стали стихать.

– Я н-никогда р-раньше н-не была с м-мужчиной наедине, – пробормотала наконец Теадора, – и не знаю, что полагается делать. Но ты не думай, что я дурочка.

Мурад сдержал смех и сказал как можно серьезнее:

– Адора, я думаю, будет лучше тебе узнать, кто я, поскольку мне известно, кто ты… ваше высочество.

Она тихо ахнула, и он добавил:

– Я принц Мурад, третий сын султана Орхана, и, если верить сплетням, повеса и распутник. Но я чту Коран и жену собственного отца, какой бы обольстительной она ни была, соблазнять ни за что бы не стал. Даже если она лишь пешка в политической игре.

Несколько мгновений оба молчали, потом Теадора спросила:

– Ты с самого начала знал, кто я?

– Почти. Когда мы впервые встретились, я возвращался от друга, который живет неподалеку отсюда, и мог пройти только этим путем, мимо монастыря Святой Екатерины. Когда ты назвала свое имя, меня вдруг осенило: ты та самая Теадора.

– И даже зная, кто я, все равно меня поцеловал? И назначил мне свидание! Принц Мурад, вы отвратительны!

– Адора, но ведь ты пришла, – тихо напомнил он.

– Только затем, чтобы сказать: это не должно повториться.

– Нет, голубка, ты пришла вовсе не поэтому. Признайся, хотя бы себе.

– Мне не в чем признаваться.

Он заговорил мягче.

– Милая моя, любопытство вовсе не преступление, – мягко произнес Мурад. – Для юной девушки такой интерес вполне естествен, особенно если она ведет замкнутый образ жизни. Скажи, когда ты в последний раз вообще видела мужчину?

– Я каждую неделю исповедуюсь отцу Виссариону, – чопорно ответила Теадора.

Мурад негромко рассмеялся.

– Я не имел в виду высохшего от старости священника.

– С тех пор как поселилась здесь, в монастыре, не видела больше никого. Другие ученицы здесь не живут, а меня никто не навещает.

Это было сказано просто и буднично, без эмоций.

Мурад накрыл ее маленькую тонкую руку своей ладонью – большой, загорелой и теплой.

– Адора, тебе здесь очень одиноко?

– Я не думаю об этом: у меня есть занятие – учеба, – спокойно ответила Теадора.

– И нет друзей? Бедная маленькая принцесса.

Теадора резко отдернула руку.

– Я не нуждаюсь ни в чьей жалости, а уж в твоей тем более!

Взошла полная луна, окрасив серебром крупные золотые персики, свисавшие с тяжелых ветвей идеально ровными шарами. В лунном свете на белом лице Теадоры Кантакузин Мурад увидел гордые аметистовые глаза, в которых бриллиантами блестели едва сдерживаемые слезы.

– Голубка, это вовсе не жалость, а сожаление и досада, что тебя, полную жизни, созданную для страстных ласк молодого мужчины, выдали замуж за старика и заточили в монастырь.

– Я принцесса Византии, – холодно возразила Теадора. – И носить этот титул мне было суждено еще до того, как мой отец стал императором. Вступить в самый выгодный для ее семьи брак – долг каждой принцессы. Мой отец, император, пожелал, чтобы я стала женой султана, и, как благочестивая христианка и послушная дочь, я не могу противиться его воле.

– Адора, твоя дочерняя преданность, конечно, весьма похвальна, но ты рассуждаешь как ребенок… хотя, в сущности, ты и есть ребенок. Если бы ты познала любовь, то не была бы так категорична.

– Любовь? Я знаю, что такое любовь: меня любит мама, отец… – воскликнула Теадора.

– Вот как? Отец отдал тебя в жены человеку, который по возрасту годится тебе в дедушки, только потому, что ему понадобилась поддержка армий султана, чтобы не потерять занятый обманом престол. Он просто променял тебя на услугу, – жестко заметил Мурад. – Твою сестру он, напротив, отдал в жены императору-мальчишке, своему сопернику, но тот хотя бы годится ей по возрасту. И если молодой Иоанн в конце концов победит старого, жизни твоего отца все равно ничто не угрожает, потому что его дочь будет императрицей. Но как насчет тебя? Ты знаешь, что твоя сестра Елена недавно родила первенца, мальчика? Она проповедует священную войну против «неверных». Да, сразу видно, что Елена тебя о-очень любит. И ей вторит твоя единокровная сестра София, чья набожность уступает только ее распущенности, печально знаменитой на весь Константинополь. Когда одна или другая в последний раз с тобой общалась? А как насчет брата Матфея, который стал монахом? Он писал тебе? Это и есть люди, которые тебя любят?

– Мой отец решил, что так будет лучше для империи, – буркнула Теадора. – Правитель – он! Что касается моих сестер, то София была уже взрослой женщиной, когда я родилась, и я ее почти не знаю, а с Еленой мы всегда были соперницами. Может, она и рассуждает о священных войнах, – с презрением в голосе добавила девушка, – но этого никогда не будет. Империя и себя-то защитить едва может, что говорить о войне против султана.

Мурада поразило, что в этом вопросе девушка так точно ухватила суть, а Теадора продолжила:

– Мама держит меня в курсе новостей. Хоть мы с ней и не виделись после моего отъезда из Константинополя, каждую неделю специальный посыльный, которого господин Орхан держит только для меня, доставляет мне письма прямо с берега и относит мои ответы. Через несколько месяцев после того, как я сюда приехала, мой единокровный брат Иоанн был убит в бою, и мама сразу же сообщила об этом, так что я могла молиться о его душе. Родители не могут меня навестить: ты, конечно, знаешь, как сейчас опасно путешествовать, а уж жена императора Византии была бы для пиратов и грабителей желанной добычей, – но они меня очень любят, принц Мурад! Любят!

– Ты не знаешь о любви ровным счетом ничего! – яростно воскликнул Мурад и, быстро притянув ее ближе, усадил к себе на колени. – У тебя осталось только смутное воспоминание о нормальной привязанности ребенка к своей семье. Никто никогда не прикасался к тебе по-настоящему, не тревожил твою гордость, не пытался разбудить твое холодное сердечко. Но я это сделаю: обещаю пробудить тебя к жизни, к любви… открыть себе самой!

– Ты не имеешь права так говорить! – сердито выпалила Теадора и попыталась высвободиться из его объятий. – Я жена твоего отца! Это так ты почитаешь Коран? Как же твое обещание не соблазнять меня?

Мурад мрачно усмехнулся.

– А я и не собираюсь. Мне известны десятки способов доставить удовольствие, не лишая тебя девственности. И мы начнем прямо сейчас!

Он наклонился к ней, но она уперлась ладонями в его грудь, не давая приблизиться.

– Твой отец…

– Адора, мой отец, – не дал ей договорить Мурад, ослабляя узел на завязках ее плаща, – никогда не призовет тебя к себе. После его смерти султаном стану я и, кто бы на тот момент ни был императором Византии, устрою так, чтобы ты стала моей женой. А до того времени я буду учить тебя искусству любви.

Теадора ничего больше не успела возразить – его губы не позволили, – и бороться с ним тоже не могла: в его крепких объятиях она едва могла дышать. Ее сердце гулко колотилось в неистовом ритме, и она чувствовала своими ладонями, распластанными по его груди, биение, такое же частое и сильное, его сердца. Она попыталась было отвернуться, но он погрузил пальцы в ее шелковистые волосы и крепко удерживал голову. Его губы, теплые и твердые, оказались на удивление нежными, а поцелуй – настолько восхитительным, что она испугалась реакции собственного тела. Теадора снова почувствовала, как тает ее сопротивление, и стоило ей расслабиться, его поцелуй стал глубже. Но что это с ней? Дрожь охватила все тело, груди странно отяжелели, соски заныли.

Словно почувствовав ее состояние, Мурад ослабил объятия и выпустил из сладкого плена ее рот. Теадора лежала поперек его бедер, не в состоянии произнести ни слова. С улыбкой глядя на нее, он нежно провел пальцем по ее щеке, и у нее вмиг пересохло во рту, пульс еще больше участился, голова закружилась, но она каким-то образом сумела выдавить:

– П-почему т-ты это делаешь?

– Потому что я тебя хочу, – сказал он тихо.

Его голос звучал так напряженно, что ее тело покрылось мурашками. Он снова взял в плен ее губы, потом стал целовать глаза, нос, щеки, лоб, подбородок. От каждого мимолетного поцелуя она трепетала, ее бросало то в жар, то в холод, и в конце концов она просто закрыла глаза и отдалась неизведанным ранее ощущениям.

Черные глаза озорно блеснули, и Мурад рассмеялся.

– А ведь тебе нравится! Ты прямо таешь, когда тебя целуют!

– Нет!

Теадора мысленно ужаснулась. О господи! Как же она могла! О чем только думала! Она опять попыталась вырваться из его объятий, но он припал к ее рту и на сей раз требовательно провел языком по плотно сжатым губам, настойчиво пытаясь проникнуть внутрь, разжать ей зубы.

– Адора, откройся мне, – услышала она его лихорадочный шепот. – Голубка, не отказывай в удовольствии нам обоим.

Ее губы сами собой приоткрылись, и его язык, ворвавшись внутрь, принялся гладить и ласкать, пока она не почувствовала, что вот-вот лишится чувств.

Оторвавшись от ее рта, Мурад нежно сжал ее в объятиях и окинул взглядом из-под полуприкрытых век. Груди девушки быстро вздымались и опадали, сквозь тонкий шелк сорочки явственно, словно маленькие бутоны, проступали соски. Юношу охватил такой восторг, какого он никогда прежде не испытывал, сердце забилось еще яростнее. Ему до боли хотелось прикоснуться к этим маленьким соблазнительным пикам, но он удержался. Если подтолкнуть ее по пути открытия собственной чувственной натуры еще дальше, то этого будет слишком много для первого раза. Мураду и в голову не приходило, что такая невинность может существовать в природе. В его мире женщина попадала к мужчине обученной премудростям любви и знала, как ублажить господина. Она могла оставаться девственницей, но ее тщательно готовили: учили, как доставлять наслаждение и как получать его самой. Это же прекрасное создание оставалось не тронутым ни мужчиной, ни женщиной. Она будет принадлежать только ему! Он никому не позволит ею обладать, вылепит из нее, как из глины, идеальную любовницу, научит доставлять ему наслаждение. И никто, кроме него, никогда не познает ее сладость.

Теадора открыла глаза, и Мурад подумал, что на фоне бледного лица они как фиалки на снегу.

– Все в порядке, сладкая моя, – мягко произнес он. – На сегодня мы урок закончили, и я очень доволен результатом: тебе понравились поцелуи.

– Ничего подобного! – прошипела Теадора. – Я тебя ненавижу! Ты не имеешь права так обращаться со мной!

Он же, словно не слышал, продолжил:

– Завтра вечером – второй урок. Твое образование как женщины только начинается.

Теадора села.

– Завтра вечером? Ты с ума сошел? Никакого завтрашнего вечера не будет! Ты меня больше не увидишь! Никогда!

– Адора, ты будешь приходить сюда столько, сколько я захочу. Ну а если не придешь, то явлюсь прямо к воротам монастыря я и потребую встречи с тобой.

– Ты не посмеешь! – заявила Теадора, но взгляд ее не выражал особой уверенности.

Мурад встал и потянул ее за собой.

– Голубка моя, посмею, да еще как, ради того, чтобы снова тебя увидеть.

Бережно запахнув на ней плащ, он молча повел ее к калитке сада.

– До завтра, Адора. Спокойной ночи и приятных снов.

С этими словами юноша подпрыгнул, ухватился за край стены, перемахнул через нее и скрылся в ночи. Теадора дрожащими пальцами открыла калитку, прошла, потом заперла ее за собой и бесшумно пересекла двор, торопясь в свои апартаменты.

Немного успокоившись, когда оказалась в относительной безопасности своей спальни, в памяти Теадоры всплыла недавняя сцена в саду, и она с благодарностью осознала, что Мурад, кроме поцелуев, не позволил себе никаких вольностей. А тем временем собственное тело вело себя предательски: ныло и болело от какого-то непонятного ей томления, груди налились, соски горели, живот был напряжен, а в тайном женском местечке между ног все пульсировало. Если это и означало «быть женщиной», то Теадора не могла бы сказать, что ей это нравится.

Потом она осознала, что у нее появилась проблема и посерьезнее: принц Мурад пригрозил явиться к воротам монастыря, если не увидит ее в саду, и никто не посмеет его остановить. Да и с какой стати монахиням отказывать сыну султана в просьбе навестить мачеху? Они, пожалуй, поверят, что его прислал сам султан, но когда правда выйдет наружу, этому маленькому, ни в чем не повинному религиозному сообществу может грозить позор и наказание.

Если она откажется встретиться с принцем и пожалуется матери Марии Джозефе, то Мурада могут наказать, а может, даже убить за дерзость. Сможет ли она жить, если на ее совести будет смерть юного принца? Теадора ощутила себя в западне: видно, все-таки придется встретиться с ним завтра ночью.

Позже, лежа в своей целомудренной постели, она вспомнила слова Мурада: «Мой отец никогда не призовет тебя к себе. После его смерти султаном стану я и устрою так, чтобы ты стала моей женой» – и затрепетала. Интересно, все мужчины такие настойчивые?

Может ли так случиться, что однажды он станет ее господином? Эта мысль будоражила Теадору. Он так красив: угольно-черные глаза, волнистые темные волосы, загорелое лицо и белые зубы, сверкающие в дерзкой улыбке. Она снова поежилась. При воспоминании о его поцелуях у нее начинала кружиться голова, но это ведь неправильно! Так не должно быть! Даже если султан Орхан никогда не вызовет ее к себе, она все равно его жена.

Той ночью Теадора не могла заснуть, и утром ее все раздражало. Она пыталась читать, но не могла сосредоточиться на книге и села вышивать. Нитки то и дело путались, и она в сердцах швырнула вышивание на пол. Ее рабыни были поражены, но когда Айрис, самая пожилая из них, спросила, не заболела ли госпожа, Теадора ударила ее по лицу, а потом расплакалась. Будучи мудрой женщиной, Айрис не обиделась и не успокоилась, и в конце концов Теадора, рыдая, призналась, что плохо спала. Айрис, с облегчением вздохнув, тут же приготовила своей юной подопечной теплую ванну. Принцессу искупали, сделали ей массаж, потом уложили в постель. Рабыня дала ей выпить чашку теплого вина со специями, в которое было добавлено несколько капель слабого снотворного зелья.

Когда Теадора проснулась, на западе догорали последние лучи солнца, а над лиловыми силуэтами гор за городом уже появились первые, пока еще тусклые, звезды. Айрис принесла принцессе поднос с ужином: зажаренного на вертеле голубя с хрустящей золотистой корочкой, молодой латук, мед и графин белого вина. Пока Теадора ела, ее мысли постепенно приходили в порядок.

Принц дал слово, что не будет покушаться на ее девственность, и султана, если он говорил правду, она никогда не увидит, так что, вполне возможно, ее настоящим мужем в один прекрасный день станет не кто иной, как он сам.

За окном совсем стемнело. Покончив с ужином, Теадора вымыла руки в серебряном тазу с розовой водой. Сон вернул ей хорошее расположение духа, и она отпустила рабынь на ночь. В отличие от большинства женщин ее сословия Теадора умела одеваться и раздеваться сама. Невежество и праздность, присущие многим женщинам благородного происхождения, вызывали у нее презрение. Она надела свободное шелковое платье из легкой фиолетовой органзы, застегивающееся спереди на длинный ряд крошечных перламутровых пуговиц. Она выбрала это платье, потому что его цвет выгодно подчеркивал ее аметистовые глаза и в то же время был достаточно темным, чтобы позволить обойтись без накидки. На ноги она надела подходящие по цвету туфельки. Ее темные волосы свободно ниспадали на плечи, собранные сзади лишь шелковой лентой.

Теадора бесшумно миновала калитку во фруктовый сад, нашла дерево, под которым они укрылись прошлой ночью, но Мурада там не было. Немного растерявшись, она не знала, как поступить: то ли вернуться в дом, то ли подождать, – но прежде, чем она успела принять решение, тяжелые ветки с шелестом раздвинулись и появился Мурад.

– Адора!

Он обнял ее за тонкую талию, поцеловал, и она впервые ответила на поцелуй, чуть-чуть приоткрыв губы, впустив его язык к себе в рот. К ее восторгу и изумлению, Мурад содрогнулся, и Теадора испытала мгновенный триумф. Она, неопытная девственница, смогла возбудить этого чувственного, много повидавшего мужчину! На мгновение, пусть короткое, верх взяла она, но потом Мурад, одной рукой обнимая ее, другой быстро расстегнул несколько верхних пуговиц ее платья. Его теплая рука скользнула под невесомую ткань и стала ласкать грудь. Теадора ахнула и попыталась оттолкнуть его, но он тихо рассмеялся:

– Голубка моя, это урок номер два.

Он мягко отвел ее руку. Теадора затрепетала, ее переполняли смешанные чувства: наполовину испуг, наполовину удовольствие, – хотя дать определение второму она смогла не сразу. Рука Мурада ласкала ее плоть бережно, нежно.

– Пожалуйста, о, пожалуйста! – взмолилась она, едва дыша. – Перестань, пожалуйста!

Вместо ответа он потер подушечкой большого пальца ее чувствительный сосок. Это оказалось так приятно, что Адора чуть не упала в обморок от наслаждения, а когда его губы опять завладели ее губами, подумала: все, теперь-то она уж точно умрет. Мурад опустил на нее взгляд, и его черные глаза смотрели с невыразимой нежностью.

– Моя маленькая девственница, всегда помни, что главный здесь я.

– Почему? – кое-как сумела выговорить Теадора, хотя голос плохо ее слушался. – Ведь это женщине Бог дал привилегию вынашивать новую жизнь. Почему тогда мы должны занимать подчиненное положение перед мужчинами?

Мурад опешил. Значит, она не мягкая и покорная, как он думал о ней до сих пор, а редчайшее и самое интригующее из всех живых существ – женщина с умом. Он не был уверен, что ему это нравится, но, с другой стороны, с ней не будет скучно. А уж каких сыновей она может ему родить!

– Разве Аллах не сотворил женщину после мужчины, причем из его ребра? – проговорил он быстро. – Сначала был создан мужчина. Значит, ему предназначено быть главным, хозяином, иначе он создал бы женщину первой.

Но Теадору его аргументы не впечатлили и она возразила.

– Это вовсе не обязательно.

– Адора, так, может, ты хочешь быть главной и отдавать мне распоряжения? – рассмеялся Мурад.

Девушка возмутилась:

– Не смей надо мной смеяться!

– Голубка моя, я не смеюсь над тобой, и у меня нет желания оспаривать логичность превосходства мужчин над женщинами. Я хочу заняться с тобой любовью.

Мурад принялся ласкать ее нежные груди, а почувствовав, как она опять затрепетала, расстегнул оставшиеся пуговицы ее платья. Его рука спустилась по обнаженному телу ниже и легла на живот. Нежная кожа Теадоры была гладкой и прохладной, как тончайший бурский шелк, но под его умелыми пальцами мышцы напряглись. Это очередное подтверждение ее невинности польстило тщеславию Мурада, и он передвинул руку еще ниже. Его длинный тонкий палец замер, готовый к более интимной ласке, но тут их взгляды встретились и он прочел в ее глазах неприкрытый ужас, поэтому остановился и нежно коснулся рукой ее щеки.

– Не бойся меня.

– Мне нравится, когда ты ко мне прикасаешься, хотя это и неправильно, – проговорила она дрожащим голосом. – И все-таки почему-то боюсь.

– Поделись, что тебя пугает, – попросил он мягко.

– Я чувствую, что теряю контроль над собой, но не хочу, чтобы ты останавливался. – Она с трудом сглотнула. – Мне хочется узнать, что значит быть женщиной, до конца, но я замужем и ты не мой муж, а значит, то, что мы делаем, неправильно!

– Нет! Мы не делаем ничего неправильного! – горячо, даже яростно возразил Мурад. – Ты никогда не будешь с моим отцом! Этот брак для него – политическая необходимость, и ничего больше.

– Но ведь я могу и тебе не достаться, когда овдовею. Если я кому-то и принадлежу, то это Византийской империи. После того как твой отец умрет, мой следующий брак организуют без моего участия, точно так же, как этот.

– Ты принадлежишь мне, – возразил он хрипло. – И сейчас, и всегда будешь.

Теадора поняла, что проиграла, что бы ни случилось, потому что полюбила его, и прошептала, удивляясь сама себе:

– Да, да, Мурад, я принадлежу тебе!

Он припал к ее губам в страстном, яростном поцелуе, и Теадора почувствовала, как ее наполняет неистовый восторг. Она больше не боялась. Его руки ласкали ее, и ее юное тело с готовностью отзывалось на эти прикосновения, нетерпеливо стремилось им навстречу. Только раз она вскрикнула: когда его пальцы добрались до ее сладкой сердцевины, – но он поглотил ее протесты губами. Мурад чувствовал, как неистово бьется ее сердце и пульсирует жилка на шее.

– Нет, голубка, – прошептал он с жаром, – позволь моим пальцам ласкать тебя. Будет приятно, обещаю, очень приятно.

Он почувствовал, как она постепенно расслабляется в его объятиях, – улыбнулся и принялся дразнить ее чувствительную плоть. Теадора стонала и извивалась под его ласками, глаза ее закрылись, темные ресницы веером легли на нежную кожу. Наконец Мурад решил, что она готова, и, удовлетворенный, осторожно ввел в нее палец.

Теадора ахнула, но возразить не успела – ее захлестнула и поглотила волна сладкого восторга. Чувствуя себя невесомой, она выгнулась навстречу его руке. Внутри у нее нарастало напряжение, и вдруг оно взорвалось, рассыпалось радугой разноцветных сверкающих огней.

Наконец вернувшись с небес на землю, открыв свои аметистовые глаза, Теадора удивленно проговорила:

– Мурад, как такая сладость может быть на свете?

Он посмотрел на нее сверху вниз и улыбнулся.

– Голубка моя, ты только попробовала вкус наслаждения, получила первое представление о том, что будет дальше.

Глава 3

Император Иоанн Кантакузин был мрачен, как темная константинопольская ночь. Его любимая жена Зоя умерла в родах, тщетно пытаясь подарить ему еще одного сына. По страшной иронии судьбы она испустила последний вздох, тужась, чтобы вытолкнуть из своего изможденного и ослабевшего тела мальчиков-близнецов, которые оказались деформированной пародией на человеческие существа, потому что срослись грудными клетками и, по словам лекаря, имели одно сердце на двоих. Слава богу, эти чудовищные младенцы родились мертвыми, но, к несчастью, их мать последовала за ними.

Но и это еще не все. Вдобавок к этой трагедии старшая дочь Елена, жена соправителя Византии Иоанна Палеолога, вместе с мужем собрала заговор, чтобы свергнуть с престола отца и получить полную власть над империей. Императрицей считалась, пока была жива, Зоя, жена Иоанна Кантакузина. Елена же была теперь всего лишь женой молодого Палеолога, а пожелала, чтобы императрицей признали ее.

– А если я еще раз женюсь? – поинтересовался Иоанн.

– С какой это стати? – возмутилась дочь.

– Чтобы дать империи наследника.

– У нас он уже есть – мой сын Андроник, а следующим будет ребенок, которого я ношу сейчас.

– Дочь моя, на этот счет указа нет.

– Право же, отец!..

Елена с каждым днем все больше походила на свою свекровь – Анну Савойскую, будь она неладна.

– Мой муж, – продолжала Елена, – по праву император Византии, а это значит, что наш сын – законный наследник. Ты уже должен был это понять. Господь Бог выразил свое мнение вполне ясно. Твой старший сын погиб, мой брат Матфей предпочел избрать жизнь монаха. Мать за последние шесть лет была шесть раз беременна мальчиками, но ни одного не выносила. А теперь вот Бог забрал и ее, что можно считать явным доказательством его неодобрения. Что тебе еще нужно? Чтобы воля Бога была написана огненными облаками в небе над городом? Только тогда ты это поймешь?

– Белазариус, ясновидящий, предсказал, что новая процветающая империя со столицей в Константинополе возникнет от моего семени. Как это может быть, если у меня нет сыновей, которые продолжили бы мой род?

– Возможно, через меня, отец, – самодовольно заметила Елена.

– Или через твою сестру Теадору, – парировал Иоанн.

Елена злобно сверкнула глазами и молча вышла из комнаты.

Иоанн Кантакузин возбужденно мерил шагами комнату. У него еще могли бы быть сыновья, но прежде чем жениться еще раз, нужно упрочить свое положение и в первую очередь избавиться от Иоанна Палеолога и его сопливого отпрыска, а потом выдать Елену замуж в каком-то другом месте, и она забудет свои притязания. Возможно, имеет смысл предложить белокурую красавицу принцу Сулейману, наследнику султана Орхана.

Эта мысль напомнила Иоанну о младшей дочери, Теа. Сколько ей сейчас? Тринадцать? Кажется, так. Во всяком случае, она достаточно взрослая, чтобы делить постель с мужчиной и носить ребенка. Ему потребуется новая военная помощь от султана, и он получит ее с большей вероятностью, если Орхан будет очарован своей молодой женой, и особенно такой, которая подтвердит мужественность престарелого мужа тем, что понесет от него. Девочка все еще живет в монастыре. Судя по последней написанной с нее миниатюре, которую Иоанн видел, она такая красавица, что возбудит даже каменную статую. Ее единственный недостаток – наличие мозгов. Мать Мария Джозефа много писала ему об успехах девочки в учебе и о том, какая она умная. Жаль, что она не родилась мальчиком. Что ж, подумал Иоанн, он напишет ей письмо, в котором потребует, чтобы была с мужем тихой, скромной и робкой. Кроме того, сегодня же вечером надо написать Орхану и напомнить, что в соответствии с договором брак должен быть осуществлен, когда девочка повзрослеет. Сейчас она определенно взрослая. Конечно, это означает, что придется выдать султану последнюю треть приданого Теадоры и предоставить крепость Цимпу, но это не важно.