Истории моих друзей

Истории моих друзей

Алла Геленидзе

Иллюстратор Манана Курсуа

Дизайнер обложки Пьетро Амендолара

© Алла Геленидзе, 2019

© Манана Курсуа, иллюстрации, 2019

© Пьетро Амендолара, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-4490-2656-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Меня зовут Яша

Меня зовут Яша. Вернее, я сам себя так называю. Просто что-то случилось, ничего такого, но я почему-то испугался и забыл своё имя, а когда опомнился, то решил, что меня зовут Яша.

Когда все смеются, я думаю, что это не мое настоящее имя, и говорю им – ну скажите, как меня зовут? А они все смеются и отвечают: «Какая разница? Если тебе нравится Яша, то пусть будет Яша».

Ну ладно…

Чтобы вы знали, мне уже тринадцать лет. И все эти годы я прожил в детдоме. Да, так случилось, что я вырос без родителей. Когда я бы маленьким, то плакал и спрашивал у всех воспитателей: «Где моя мама?». Но потом я вырос и перестал это делать и даже смеялся над малышами, которые все время ныли. Нет, конечно, в душе я все время думал о родителях, особенно о маме, представлял, как она придет в детдом и скажет, что долго искала меня, и как я сразу прощу её. Но мне не хотелось, чтобы сильные друзья, которые никогда не распускают нюни, узнали, что я как пацан по ночам плачу о маме.

*

Недавно, я точно не помню когда, воспитатели нам сказали, что весь детдом едет в город смотреть премьеру мультика. Все очень обрадовались и стали собираться.

Когда мы пришли туда, где был кинотеатр, я так развеселился, что даже стал плохо себя вести – бегал по залам, дергал знакомых и незнакомых девчонок за волосы. За это взрослые меня ругали, но я так сильно радовался, что мне было все равно.

Потом прозвенел звонок, и мы пошли в кинозал.

*

Вообще-то я не собирался смотреть какой-то мультик. Что я, маленький что ли? Собирался продолжать развлекаться, ну там, похихикать, потолкать кого-нибудь… но сам не знаю, как засмотрелся на экран.

Я сильно увлекся мультфильмом, поэтому сразу не понял, что что-то произошло. Когда до меня дошло, что наш кинотеатр горит, я очень испугался. На одну минуту услышал, как все вокруг кричали, некоторые звонили по мобильным телефонам. Недалеко от меня один незнакомый мальчик кричал в мобильный: «Мама! Мама, спаси меня!».

И я вдруг догадался, что только мама может спасти. Я сразу понял, что она не приходила, потому что знала, что я живу хорошо, а сейчас, если только она узнает, что мне страшно, сразу придет и спасет меня. «И потому я стал её звать, – мамааа, мамааа, – по-моему, я кричал громче всех». Я кричал и боялся, что пропадет голос, и она не успеет меня найти…

Но она нашла! Я сразу ее узнал, когда она появилась в зале. Мама тоже меня сразу узнала. Я хотел ее обнять и поцеловать, но уже не было времени – она схватила меня за руку, и мы улетели.

Зеркало

Ребенок – отражение родителей.

Песталоцци И. Г. 1746—1827гг.

Я – коренной тбилисец. Родился в середине прошлого века. Мои родители были простыми людьми но, как это всегда бывает, жизнь имели непростую.

Правда, несмотря на то, что отец работал в метро рабочим, а мама не работала нигде, квартира у нас все же была – получили от государства.

В те времена большой популярностью пользовалась уличная романтика, и все мои друзья покуривали травку, мечтая быть ворами в законе. Однако меня ни одно, ни другое не интересовало, потому что я хотел быть футболистом и играть в «Динамо» Тбилиси. Ради своей мечты пришлось, приложив немалые усилия, уговорить родителей перевести меня в спортивную школу.

*

Несмотря на то, что за обучение в спортивной школе плата не полагалась, какие-то расходы мать с отцом все же несли. То есть им приходилось покупать форму и вообще тратиться на одежду, особенно на обувь, а когда команда ехала на соревнования, давать небольшие деньги на расходы.

Как я припоминаю, родители моих друзей по футболу безумно радовались, что их чада время проводят не на «бирже», а занимаясь физкультурой, и поэтому не жалели денег на увлечение детей. К сожалению, мои «предки» так не считали. Деньги, потраченные на форму, они называли «выброшенными», а меня принимали чуть ли не за блаженного. Более того, у отца появилось новое развлечение – подшучивать и насмехаться над моими фантазиями стать великим спортсменом.

Помню, однажды в школу на тренировку пришел человек и выбрал трех парней, в том числе и меня, в юношескую сборную Грузии. Радостный, не видя перед собой дороги, несся я в тот день домой. Дома мой пыл остудили, посмеялись и объяснили, что из меня не получится никакого спортсмена, а потому лучше мне прекратить заниматься ерундой, спокойно окончить школу и пойти в армию.

Поплакав в подушку так, чтобы никто не слышал, я решил завязать с футболом.

Потом была армия, а потом – учеба в техническом институте. Работать по специальности у меня никогда не было желания, из-за этого, наверное, нигде долго не задерживался. Так и живу, перебиваясь случайными заработками, благо, квартира есть.

*

Да, кстати, я женат. Супруга, учительница музыки по классу скрипки, до недавнего времени преподавала в школе.

А тут, лет пять назад, заявила, что жить на наши нищенские зарплаты невозможно и уехала «за длинным рублём» в Европу. Что там делает, понятно всем – таскает горшки за стариками. Ну, деньги, конечно, получает. Самое смешное в этом то, что скрипку свою забрала с собой. И что интересно, играть видно она на ней не успевает, так как стала музыку писать – я два часа смеялся, когда узнал.

Сегодня говорю ей по скайпу:

– Какой из тебя композитор, женщина?! Не позорься!

А она все свое талдычит:

– Умоляю, помоги выпустить сборник этюдов для скрипки! Побегай, узнай, где напечатать, как распространить – я все оплачу.

В общем, у всех жены как жены, а моя – фантазерка. Вот блаженная! Кому нужна ее музыка?

Сила слова

Сама я родом из маленького городка. Выросла в бедности, мама говорила – потому что нас бросил отец. Сначала я этому верила, но когда немного подросла, то стала замечать, что у многих моих друзей тоже не было отцов, однако жили они хоть и не богато, но значительно лучше меня, так как их матери, забыв о своих дипломах и претензиях, «вкалывали» как могли – торговали на рынках, работали нянями, мыли посуду.

Моя мама на такие жертвы ради моего благосостояния идти не хотела. Она объясняла свою позицию так: «Дорогая, ради тебя я, не задумываясь, отдам жизнь, но жить только для тебя не могу. Я люблю свою работу и никогда ее не брошу. Как-нибудь продержимся, ведь у меня есть зарплата». Если кто-то подумал, что моя мама занималась наукой или вела секретные изыскания, которые при любой ситуации в стране хорошо оплачиваются, то он ошибается – «маман» была библиотекарем.

Конечно, я понимаю, что и библиотекарь может любить свою работу, но ведь не до такой же степени, чтобы не мочь ее оставить, даже если ребенку нечего есть?! Как говорил герой одного известного фильма, «меня терзали смутные сомнения», что мама просто не хотела выходить из зоны комфорта и тяжело работать. Ведь легче целый день сидеть в хоть и не топленой, но комнате, читать любимые книжки, получая за это гроши, чем, например, драить квартиры богачей.

В общем, обида, конечно, была, но я ее скрывала. Правда, постоянное нахождение в библиотеке привило мне любовь к печатному слову и определило дальнейшую судьбу – я поступила в престижный ВУЗ на бюджетное отделение факультета журналистики, которое и закончила с успехом.

Уже на последнем курсе института меня пригласили работать помощником редактора малорейтинговой передачи на один из второстепенных телеканалов Грузии. Я, конечно, с радостью согласилась. Оставалось придумать, как на грошовую зарплату начинающего помощника редактора умудриться снять жилье в Тбилиси так, чтобы остались хоть какие-то копейки на питание. Невероятно, но и этот вопрос утрясся – в одном из старых районов города, в «итальянском дворе», за смехотворную даже для меня плату я нашла обшарпанную комнату, площадью в двенадцать квадратных метров, с удобствами в сарае.

Мечты начинали сбываться.

СОСЕДИ

Первые месяцы после окончания института были заполнены только работой и общением с коллегами, но когда жизнь понемногу устаканилась, я стала обращать внимание на жителей моего двора. Особенно меня интересовала одна соседка – женщина шестидесяти пяти – семидесяти лет, кто-то мне поведал, что она – художница. К соседке приходила и иногда оставалась ночевать дочь – красивая женщина средних лет – пианистка. А несколько раз я видела даже внучку – шикарную русоволосую девушку, говорили, что она – начинающая оперная певица.

Коротая одинокие вечера в своей неуютной комнате и поглядывая на светящееся в двух шагах окно, я часто думала о том, как, наверное, хорошо этим женщинам вместе – все трое – люди искусства, так сказать, тонкие натуры, окружающие себя прекрасными вещами, прекрасной музыкой, прекрасными словами…

Несмотря на то, что в моей комнате пол в нескольких местах начинал превращаться в труху, а из мебели имелись развалившийся шкаф, стол и кровать, лето и начало осени прошли сносно. Но чем холоднее становилось на улице, тем было ясней, что если я не хочу околеть в этом «загоне», надо что-то предпринять.

Снять квартиру лучше не было никакой возможности – денег катастрофически не хватало даже на продукты, так что, очень переживая, я все же решилась позвонить своей маме с просьбой продать наш старый дом и на вырученные деньги купить квартиру в спальном районе Тбилиси, в которой мы бы прекрасно вместе проживали. Мама моё предложение выслушала, сухо сказала, что подумает, и положила трубку.

ДРУЖБА

А зима все наступала, в моей комнате было холодней, чем на улице, поэтому, возвращаясь с работы, я сразу залезала в кровать, наполненную пластмассовыми бутылками с горячей водой, под два теплых одеяла и ворох всей имеющейся в наличии одежды. И вот, в такой неуютный холодный вечер ко мне постучалась соседка-художница.

– Накинь на себя что-нибудь и иди ко мне, – с этими словами женщина развернулась и, перебежав через двор, скрылась за своей дверью.

Я быстро оделась и последовала за ней:

– Мир этому дому!

– Заходи, заходи!

За порогом соседской квартиры меня ждал рай!

Я попала в просторную, ярко освещенную огромной люстрой комнату. Было тепло и красиво, вкусно пахло растворимым кофе.

Хозяйка с подносом уже появилась из кухни:

– Садись в кресло, буду тебя «размораживать».

Отказываться не было сил, и я с удовольствием принялась за кофе, не забывая и о маленьких, но чертовски вкусных пирожных.

Съев все, что было в вазочке, и выпив после кофе огромную чашку чая, я, наконец, откинулась на спинку кресла и, пока хозяйка убирала посуду, стала осматриваться – вещи ухоженные, но не новые. «Интересно, старые или старинные», – подумала я и тут же сама себя укорила за меркантильность. У одного из окон, как раз того, что смотрело в сторону моей конуры, стоял мольберт. На какой-то подставке лежали краски и другие художественные принадлежности. К стене прислонились несколько завешанных чистыми тряпками картин. Не наблюдалось никакого «творческого беспорядка». Все лежало аккуратно, было чисто и совсем не портило интерьера квартиры.

– Ну, давай знакомиться, – сказала вернувшаяся из кухни хозяйка, – как тебя зовут?

– Кристина…

– Красивое имя, а я – тетя Люба.

Так началась наша дружба.

Каждый вечер тетя Люба ждала меня с работы. Мы вместе ужинали и проводили приятные вечера иногда за разговорами, вернее, в основном говорила я – рассказывала о своем детстве, маме, работе, а иногда молча – тетя Люба что-то рисовала, а я, попивая чаек, сидела со своим ноутбуком.

Когда к тете Любе приходила дочь, мои посещения были кратковременными, но без ужина они меня никогда не отпускали.

РАЗМОЛВКА

Однажды тетя Люба предложила нарисовать мой портрет. Я с радостью согласилась – теперь у меня было еще больше «законных» оснований проводить время в этом гостеприимном доме.

В один из таких вечеров старшая подруга с волнением сообщила, что ее внучка будет принимать участие в каком-то престижном оперном конкурсе в Италии, и от того, как она выступит, зависит будущая карьера девушки.

И вот этот день, а потом и вечер настал. Тетя Люба с дочерью не находили себе места от волнения, ожидая известий из Италии. Их состояние передалось и мне, так что мы, все трое, постоянно поглядывали на безмолвный мобильный телефон. Наконец, мать певицы не выдержала:

– Боже мой, почему она не звонит, ведь концерт давно закончился?!

Тетя Люба нерешительно сказала:

– Ну, позвони ты…

– Неужели ты не понимаешь, Тако предупредила не названивать, сказала, что она сама нам перезвонит, – голос дочери прозвучал неожиданно резко. Тон меня обескуражил.

Тетя Люба, бросив взгляд в мою сторону, промолчала.

Прошло еще полтора часа, наконец, мать будущей оперной дивы не выдержала:

– Позвоню преподавателю, просто узнаю, что да как, – сказала она, ни к кому не обращаясь, и набрала номер.

Респондент ответил сразу. Женщина поздоровалась и спросила, как все прошло, по выражению ее лица было понятно, что все хорошо. Улыбаясь, она быстро поставила телефон на громкую связь, чтобы мы с тетей Любой слышали беседу. Как раз в это время говорил преподаватель:

– Да-да, все просто замечательно. Это фурор! Я сейчас отнесу телефон, и вы сами сможете ее поздравить…

Мама и бабушка счастливо улыбались…

Через полминуты мы услышали, как продюсер сказал:

– Тако, дорогая, вот, возьми телефон, твоя мама звонит…

– Боже мой, и здесь она меня нашла…

Бабушка опустила глаза, у матери улыбка сползла с лица.

– Мама, ну что тебе надо? Я же сказала, что сама позвоню?!

– Но я волновалась, просто хотела узнать, как все прошло…

– Нормально прошло…

– Хочу поздравить тебя…

– Хорошо-хорошо, потом поздравишь, сейчас не могу говорить. Не слышишь, я в ресторане с друзьями…

– Ну ладно…

Мы молчали, мать сидела с «убитым» лицом, а потом сказала:

– Я не понимаю, почему она так себя ведет, ведь если бы не я, ничего этого у нее не было бы – ни концерта, ни ресторана, ни хороших друзей, наконец. На кого она похожа?!

– На тебя, – тихо сказала тетя Люба.

– На меня?! – зло крикнула дочь.

Я вжалась в кресло, пытаясь в нем раствориться.

– На меня? Да кто ты такая, чтобы мне говорить такие вещи?! Что ты вообще из себя представляешь? Только и делаешь, что малюешь свои картинки. Ни в чем не поможешь! – женщина схватила свою сумку и в бешенстве выскочила на улицу.

Я боялась пошевелиться. Тетя Люба сидела со спокойным, чуть бледнее обычного лицом.

– Теть Люба, как Вы?

– Сойдет.

– Не переживайте.

– Не переживаю.

– Тогда я пойду?

– Иди. Завтра не заставляй меня звать себя – как вернешься с работы, сразу иди сюда.

– Ладно.

В ту ночь мне не спалось, да и в соседнем окне свет горел до утра…

Рассказ

На следующий вечер я как обычно сидела в «своем» кресле, попивая чаек, позируя и рассказывая своей старшей подруге о том, как прошел рабочий день. О случившемся мы не говорили.

Незаметно прошла зима, стояли теплые весенние вечера. В помещении сидеть не хотелось, и мы с соседкой стали проводить вечера на лавочке во дворе.

Как-то раз я сказала:

– Тетя Люба, хочу у вас что-то спросить, если Вы не обидитесь.

– Не обижусь, спрашивай.

– Помните тот день, когда Ваша дочь на Вас сорвалась? – я запнулась.

Но соседка продолжала спокойно слушать.

– Что это было? Если не хотите, не отвечайте.

– Нет, почему же, просто коротко не ответишь, надо рассказывать…

– Расскажите.

– Хорошо.

Люба помолчала и начала свой рассказ:

– То, что я – русская, ты, конечно, знаешь.

– Да, но причем здесь это?

– Поймешь. Родилась я в России (женщина назвала город). Не знаю почему, но от меня отказались прямо в роддоме. Так что я оказалась сначала в доме малютки, а потом в детдоме, в котором и прожила до пятого класса. Ты знаешь, мне всегда хотелось рисовать. Если под рукой не было бумаги, я начинала разукрашивать стены и мебель детдома – за это били, в детдомах воспитатели с воспитанниками не церемонятся. Но потом какая-то комиссия решила, что я наделена талантом, и меня перевели в интернат для одаренных детей-сирот.

– Там-то было лучше?

– Да, с детдомом не сравнить. Тем более нас действительно профессионально обучали. Каждого, так сказать, в соответствии с выявленными у него способностями. Но с другой стороны, если в детском доме мы все были одинаково одинокие, в интернате настоящей сиротой оказалась только я.

– Это как?

– Ну, ко всем хоть иногда кто-то приходил. Были дети, которых навещали даже родители. Конечно, не самые лучшие родители в мире, но все же папа с мамой. К кому-то приходили тети, к кому-то – бабушки, к кому-то – друзья друзей родителей, а ко мне никогда никто не приходил. На Новый Год я всегда оставалась в интернате одна.

– Ужас.

– Да. Но всему приходит конец. После выпускного класса нас всех «распихали» по другим учебным заведениям – развивать таланты дальше. Я попала в художественное училище соседнего города.

С Васо, отцом моей дочери, познакомилась в первый же студенческий день. Он тоже был первокурсником и жил в одном со мной студенческом общежитии. Мы как-то сразу потянулись друг к другу. Это не было какой-то безумной любовью, просто, как говорят, встретились два одиночества.

– В каком смысле?

– В самом прямом. Перед окончанием школы Васико осиротел. Родители его серьезно готовили к поступлению в Художественную Академию, но, оставшись один, он не стал испытывать судьбу, так как в Академию был слишком большой конкурс. Васька, так его звали однокурсники, поступил в наше училище. Уже к концу второго курса мы поженились.

– Как жили?

– Хорошо. Спокойно. Но недолго…

– Как это?

– Сразу же после окончания училища я родила. Так как детдомовцев не имели права выселять из общежитий, у нас с Васо появилась своя комната. Я еще сидела с ребенком в декретном отпуске, он ходил на работу, ничего не предвещало беды, но в один страшный день мой муж не проснулся.

– Как?

– Так. Врачи сказали – апноэ во сне.

– Что это такое?

– Это когда здоровый человек засыпает и перестает дышать во сне.

– Ужас.

– Да… Так случилось, что я снова осталась одна, с годовалой дочкой на руках.

Люба помолчала, потом продолжила:

– Все же социальные службы работали в те времена хорошо. Короче говоря, меня вызвали куда-то, уже не помню, куда, и сообщили, что у моего мужа, а значит, и у меня, есть квартира в Тбилиси, поэтому я должна в срочном порядке освободить комнату.

Ничего другого не оставалось, как собрать пожитки, ребенка и приехать сюда. – Люба мотнула головой и улыбнулась.

– Ты не думай, что здесь всегда так было.

– Как «так»?

– Ну так… грустно, безлюдно… Нет, так было не всегда. Когда я впервые зашла в этот двор, он был полон веселого шума. Во всех квартирках жили семьи. Все со всеми дружили. Двери не закрывались вообще. Все ко всем ходили в гости как к себе домой.

Глаза у Любы заблестели, было видно, что ей приятны эти воспоминания:

– Меня приняли как родную. По большому счету мою дочь воспитали соседи, так как мне сразу пришлось выйти на работу. Хотя я знала, что за ребенком присмотрят, было тяжело уходить каждое утро, оставляя ее хоть на хороших, но все же чужих людей. Все время казалось, что дочь будет меня искать, звать, плакать, поэтому как только мы расставались, я начинала молиться одними и теми же словами…

Люба замолчала.

– Какими словами, тетя Люба?

– Настоящих молитв я не знала, просто твердила одно и то же: « Господи! Спаси и сохрани мою дочку. Пусть у нее все будет хорошо. Пусть ее минуют все беды, и пусть она не вспоминает обо мне и не переживает о том, что меня нет рядом, пусть ей будет без меня хорошо».

– И что?

– И ничего, видишь, все получилось точно так, как я и просила, – не вспоминает, не ценит, не переживает, – Люба вздохнула. – Ты просто не представляешь, на какие жертвы я шла ради нее. Только недавно, на старости лет, вернулась к мольберту. А тогда, в девяностые, оставила школу, в которой преподавала, и, несмотря на то, что очень любила свою работу, поехала зарабатывать деньги в Турцию. Ох, даже вспоминать не хочу, сколько унижений и боли я перенесла, лишь бы моя дочь ни в чем не нуждалась. Теперь-то, конечно, понимаю, что нельзя класть свою жизнь на алтарь благосостояния детей, они все равно этого не оценят… Ну да ладно, лишь бы моя дочь и мои внуки жили долго и счастливо, а как они будут относиться ко мне, не имеет никакого значения. Лишь бы им было хорошо…

РЕШЕНИЕ МАМЫ

Хотя я каждый день звонила своей маме, справляясь о ее здоровье и рассказывая, как прошел мой день, она о продаже дома и переезде в Тбилиси не заикалась, а мне неудобно было спрашивать. Но месяцев через шесть после первого разговора, когда я, как это бывало ежедневно, позвонила, чтобы узнать об ее самочувствии, мама сказала:

– Дочь, я довольно долго думала о твоем предложении…

Я усмехнулась…

– И хочу тебе сказать, дорогая моя, я не могу срываться с места и тем более продавать дом. Когда-нибудь он станет полностью твоим, но пока я жива, я буду в нем жить. И прошу, больше не поднимай этот вопрос. Я чуть не заболела, обдумывая его. Ты что, хочешь моей смерти?

– Нет, мама, конечно нет, извини.

– Ладно, уже поздно извиняться, я чуть не умерла, а ты даже не приехала меня проведать.

– Мама, Боже мой, что с тобой случилось? Я не знала! Ты же мне ничего не говорила!

Мама, не слушая моих оправданий, продолжила:

– Конечно, ты теперь столичная штучка, работаешь на телевидении и о матери даже не вспоминаешь…

– Но, как… я же звоню тебе каждый день… ну прости меня, мама… Что мне сделать, чтобы ты меня простила?

– Ладна, доченька, прощаю. Но не забывай, что я тебя вырастила, выучила и только благодаря мне ты работаешь на телевидении и можешь позволить себе снимать квартиру в Тбилиси!

– Разве это квартира? – пробормотала я…

– Я за тебя рада, – продолжала она свой монолог, – но надеюсь, что ты все же навестишь меня, и раз ты уже такая богатая…

– Я – богатая???

– Да, раз ты уже знатный человек и можешь позволить себе многое, купи и мне комплект хороших вещей. Ведь ты же хочешь, чтобы твоя мать достойно выглядела на работе?!

– Да, конечно, – я с тоской посмотрела на свою потертую во всех мыслимых и немыслимых местах сумку, которую собиралась на днях заменить. – Конечно, мамочка, все сделаю, все куплю и в следующие выходные приеду тебя навестить.

– Я жду тебя, дорогая.

– Пока, мама.

ГДЕ-ТО ТАМ, ГДЕ НАС ЖДУТ

08.08.08 – дата, которую грузины не забудут никогда. Я в тот день дежурила в кардиологическом отделении одной из больниц Тбилиси. Раненые поступали постоянно, и основной «удар» приняли на себя хирурги, но, по большому счету, медики всех специализаций работали на пределе.

Поздно ночью к нам привезли совсем молоденького призывника с осколком в сердце. Состояние поступившего было крайне тяжелое, ранение неоперабельное, просто удивительно, что он не только дышал, но и сохранял ясное сознание.

Назначив раненому большую дозу обезболивающего, я присела к кровати и взяла парня за руку. Мальчик улыбнулся мне и что-то прошептал. Я придвинулась вплотную и тихо спросила:

– Ты хочешь что-то сказать?

Он кивнул:

– Рассказать…

– Ладно, расскажи, только не напрягайся сильно…

– Ничего, вы только не смейтесь надо мной…

– Нет, что ты, я слушаю…

*

Солдатик вздохнул и шепотом, прерываясь, чтобы перевести дух, начал свой рассказ:

– Рано утром нас подняли по тревоге, объяснили только, что начался конфликт с сепаратистской Ю. Осетией, и что для восстановления правопорядка часть перебрасывают туда. Мы погрузились в Тойоты с открытым кузовом…