Полная версия
На краю империи: Камчатский излом
– Тут, да не там! – принялся объяснять служилый. – От того места, где Большая река в море падает, на юг недалече нос имеется – Курильской Лопаткой зовется. Коли тот нос объехать и вдоль берега на байдарах идти, дней через десять река Камчатка будет, а там и Нижний недалече. На корабле, поди, и того скорее будет!
– Ты, Митрий, умней начальства себя мнишь? – обиделся писарь. – Умней капитана нашего его благородия Витуса Иваныча?! Он же из Неметчины родом, он там все науки превзошел, а ты, сиволапый, его поучать собрался?!
– Да я ничо… – стушевался Митька. – Шутку ю только. Ты бы эта, Степан Лексеич, плеснул бы еще чуток… за этого вашего… Витауса, а?
– Добро, – кивнул писарь. – И делом займемся!
– С богом! – Митька выдохнул и закинул в пасть вонючую жидкость. – Авось не последняя!
Писарь смахнул со стола объедки, подправил пальцами фитилек свечи, вытер их о рубаху и извлек чистый лист бумаги. Потом посмотрел на свет кончик пера и вытащил пробку из пузырька с чернилами:
– Перво-наперво пропишем про тебя – кто ты есть и по что идешь. А потом я приказ заказчику перебелю. Значит, так: «Верхнекамчатского острогу служилой казак Димитрей Иванов…»
– Ты запамятовал, Степан Лексеич, – робко перебил Митька. – Большерецкого острогу я Митрей Малахов, Иванов сын…
– Ась? – Писарь вскинул голову и, прищурившись, уставился на Митьку. – Я памятливый.
– Лису дам, – после паузы вздохнул служилый. – Без обману.
– Лису, говоришь… – призадумался писарь. – А может, тебя на гербовой бумаге прописать? Она больше силы иметь будет.
– Сделай милость! – обрадовался Митька.
– Пропишу, только…
– Две лисы! – быстро нашелся служилый.
– И того – три, – ловко подытожил писарь. – Когда отдашь?
– На Покров или ранее…
– Не-е, па-арень, – разочарованно протянул Степан Алексеевич, – до Покрова еще дожить надо…
– Четыре! – лихо накинул Митька. – По рукам?
– Ладно уж, по рукам, – со вздохом согласился писарь. – Теперь сиди смирно и сопи в сторону – свечку мне не колебай!
Меньше чем через час, наверное, служилый держал в руках плотный лист сероватой бумаги и всматривался в непонятную вязь букв. Если писарь не обманул, она содержала в себе прощение грехов и избавление от неминуемой мучительной смерти. Митька смотрел, смотрел и вдруг прошептал:
– Слышь, Степан Лексеич…
– Хрен ли надо?! – возмутился писарь. – Просил же не мешать!
– Ты эта, Лексеич, дай попробовать…
– Чего?!
– Ну, как ты – перышком, а?
– Грамотный что ли?! – изумился писарь.
– Какое там! Дай перышко, а? – по-детски заныл служилый. – Все равно ж без дела сижу!
Надо полагать, просьба была такой необычной, что писарь просто оторопел. Причем настолько, что молча выложил на стол тройку перьев, бывших в употреблении, и лист бумаги, исписанный с двух сторон.
– На, поиграйся! Только не здесь – вон, на сундуке!
– А чернила?..
– Еп твою мать, – бормотнул писарь и извлек откуда-то еще один пузырек. – Тут, кажись, на дне осталось – тебе хватит. И больше под руку не лезь – коли испорчу лист, убью на хрен!
Свет был тусклым, а бумага – шершавой, в чернилах плавали дохлые комары, перья оказались поломанными. Поставив пару клякс, Митька достал ножик, подправил кончик одного из них, и дело сразу пошло лучше. Правда, линии все равно получались очень толстые. Стоя на коленях у сундука, высунув язык, потея и пыхтя от усердия, безграмотный казак водил по бумаге перышком, стараясь повторить на свободных местах написанные ранее буквы.
– Ну, все, – сказал писарь и потянулся, хрустнув суставами. – Кажись, осилил! Сейчас зачту, а ты слушай и запоминай – потом с тебя спросится.
Митька слушал, и ему казалось, что из одного морока он попал в другой. Заказчику острога предписывалось в кратчайшие сроки предоставить для нужд экспедиции столько-то людей и лодок, а затем приступить к подготовке жилья для прибывающих мастеровых, солдат и матросов, а также временных складов для грузов. Большерецкому казаку Митрию Малахову в обязанность вменялось понуждать заказчика к скорейшему исполнению вышеназванного и о всяком нерадении немедля доносить капитан-лейтенанту Е. И. В. флота Мартыну Шпанбергу.
– Высоко вознесся, служилый, – усмехнулся Степан Алексеевич, закончив чтение. – Смотри не упади – расшибешься!
– Я того не просил! – слегка испугался Митька. – Тебе всяк скажет: столько людей и батов во всей округе отродясь не бывало! Да и половины не сыщется, тем более разом!
– Ясное дело, – охотно согласился писарь. – Указано-то с накидкой.
– Эт почто ж?
– Молодой ты еще, службы не разумеешь, – мудро усмехнулся старый солдат. – А она, служба-то наша, на грехе да провинности держится. Я, к примеру, чо не исполню – тебя виноватым сделаю, а коль ты не пожелаешь вину принять, так за себя ответчика сыщешь. Или у казаков не так?
– Так, конечно… – признал Митька. – В опчем, сколь заказчик людей и лодок не выставит, все одно виноватый будет, да?
– Во-во, уразумел, значит, – кивнул писарь. – Ну, ты наигрался? Вертай бумагу – мне ее по счету сдавать.
Поданный лист оказался разрисован сплошь, без просветов. Степан Алексеевич собрался присовокупить его к пачке черновиков.
– Эк разукрасил, черт косорукий! Погоди-ка: ижица… глаголица… Ты писал?! – уставился он на обомлевшего Митьку. – Это не моя рука!
– Не учены мы писать-то…
– Фиту, говорю, вот эту ты нарисовал?! – не отставал писарь.
– Буквица, что ль, такая? – робко переспросил служилый. – Ну я… Там такая ж была – в начале полосы, что углом идет.
– Не полосы, а строки… Точно не учился? Не врешь?
– Где уж нам…
– И пера в руках не держал?! – допытывался писарь.
– Как же не держал-то? – обиделся Митька. – Много перьев передержал! Ну, когда птицу дербанил.
– Балда… Знаешь что? Ну-ка… – Осененный какой-то идеей, писарь выхватил чистый лист бумаги и заработал пером. Через некоторое время он удовлетворенно крякнул: – Вот так! А ну, садись на мое место! Перо бери! Да не это, мое возьми! Видишь буквицы? Вот сиди и рисуй такие ж! Перо в чернилах не топи, а бери на кончик, по малости. И не дави шибко – не железное. Понял?
– Угу…
– Давай, старайся! А я пойду приказ подписывать – пронеси, Господи!
– Что, шибко лют начальник? – понимающе спросил казак.
– А то! Во, видал? – Писарь разинул шербатый рот. – Думаешь, сами выпали?
Митька исписал всю оставшуюся свободной часть листа. Когда чернила высохли, он перевернул бумагу и начал рисовать буквы уже по памяти, поскольку образцов больше не видел. Когда писарь вернулся, чистое пространство оставалось только в самом низу. Степан Алексеевич был изрядно пьян. Он с трудом уселся на постель и громко икнул.
– Ну чо, – поинтересовался Митька, – миновала беда?
– У-У-У, нелюдь бусурманская! – зарычал писарь. – Немчура поганый! Сидит, сука, кашу с маслом трескает, а мне наливает только… Ик! Воды дай – икота замучила!
– Лег бы ты почивать, Степан Алексеевич, время-то позднее! – посоветовал служилый, подавая кружку.
– Не можу! – стукнул себя в грудь писарь. – Горько мне и обидно! За державу нашу обидно! Понаехали бляжьи дети, как мухи, все обсели!
– А что, свои много лучше, да? – усмехнулся Митька.
– Ну все-таки, – вздохнул Степан Алексеевич. – Ладно, хрен с ними. Показывай, что натворил.
Митькину писанину он разглядывал долго. Наконец оторвался и поскреб лысеющий затылок:
– Рука у тебя, паря, конечно, не ахти… Да и откуда? Однако ж разобрать можно – прямо дар Божий! А как буквицы значатся, не ведаешь?
– Не ведаю, Степан Лексеич.
– Во, удумал! – заявил писарь и вдруг расхохотался: – Ща я тебе азбуку пропишу – враз грамотеем станешь!
– Может, поутру? – засомневался в его способностях Митька. – Поздно уже…
– Обидеть хочешь? – набычился Степан Алексеевич. – Видал же, я своими ногами пришел! А когда уж я идти не могу, тогда у меня только росчерк малость кривится, понял? Щас я…
Идея оказалась нехитрой: Степан Алексеевич внятными буквами пишет простой текст, Митька его выучивает на память. А потом, глядя на слова и буквы, повторяет сто раз или тысячу – пока не запомнит, как буквы-слова соотносятся с речью.
Текст Митька выучил быстро. Он действительно был простым, поскольку представлял собой… долговую расписку. Согласно ей Митрий Малахов задолжал писарю десять лисьих шкурок или соответствующее количество соболей.
* * *Переполненный впечатлениями, Митька долго не мог уснуть. К тому же после выпитой водки начала болеть голова – требовалось добавить, но взять было негде. Новый долг беспокоил его мало, поскольку все его ближние и дальние знакомые всю жизнь были в долгах: каждый должен многим, но и ему многие должны. Тут главное не в количестве, а в возможности долг получить или необходимости его отдать.
Поскольку грамотные люди встречались на Камчатке не так уж и редко, давным-давно сложилась практика «безналичных» расчетов – этакое вексельное право. За свой долг иногда можно было расплатиться чужой долговой распиской. Люди опытные счет вели на деньги, хотя их мало кто видел «живьем». В этом случае пушнина принималась в платеж не по счету, а по стоимости, которая могла быть разной. Писарь оказался неопытным – долг принял на шкурки и без поручителя. В принципе должник мог от него скрыться или всучить какую-нибудь дешевую дрянь. В общем, эти десять лисиц были сущим пустяком по сравнению с перспективами, которые открылись служилому. По сути дела, он оказался поверстан в службу на приезжих начальников, у которых власти много больше, чем у местных. При этом появилась надежда быстро овладеть грамотой… А еще Митьку волновала проблема денег, которые он выторговал у офицера: отдаст или не отдаст? А если не отдаст, то надо ли про них напоминать, ведь никакого бата у него на самом деле не имеется. На этот счет решения он принять не смог, потому что наконец уснул.
Утро оказалось мудренее вечера. Не успел Митька уложить свою постель в походный мешок, как его призвали к Шпанбергу. В палатке, которую вполне можно было назвать шатром, присутствовал и писарь. Он угрюмо сидел в углу и перебирал пачку засаленных листков.
– Я хотеть поручать тебе секретный дело, – заявил капитан-лейтенант. – Знать ты все люди Верхний острог?
– Ясное дело, ваш-бродь, – пожал плечами служилый. – Как же без этого?
– Степан называть имена, ты слушать и говорить, кто жить Верхний острог, понимать? Ты туда приходить, этих людей находить. Им не говори, скажи заказчику, пускай ецт… здесь будут. Кого нет, пусть искать и доставить. Это – тайна. Никто не знать, ты понимать?
– Понимать, ваш-бродь, – кивнул Митька. – Теперь все разумею.
Это было действительно так: странное везение служилого получило простое объяснение – он просто вовремя попался под руку. «Похоже, этот немецкий прохиндей от наших отличается только косноязычием да чудной шапкой. В общем, дело государево он творит, но о себе не забывает. Бумажки эти – долговые расписки, причем старые, которые много рук сменили. Где-то он их прикупил и теперь желает по ним получить долги – пушниной, конечно. Для этого надо застать должника или его поручителей на месте, иначе с кого спросить? Вот он и решил использовать местного – меня то есть – в своих целях. Это совсем не глупо – чужаку ни за что с наших служилых и промышленных долги не собрать. Народ у нас ушлый да в заднице настеганный…»
Однако Митька недооценил немца – его планы оказались еще шире. Помимо прочего, офицер поручал посыльному сказать заинтересованным людям (пустить слух!), что приезжий капитан-лейтенант Шпанберг собирается скупать пушнину в больших количествах по высокой цене. А рассчитываться будет хорошим товаром сразу на месте. Для этой цели он везет с собой много муки, соли, железных инструментов и прочего – сам, дескать, видел.
* * *Верхнекамчатский острог стоял на левом берегу Камчатки, близ устья речки Кали-Кык. От Большерецкого он отличался мало – такой же кривобокий четырехугольник бревенчатых стен, внутри которого располагались приказная изба, два амбара и аманатская «казенка». Поблизости красовалось чуть менее двух десятков жилых изб и множество балаганов. Бродить среди них Митька, конечно, не стал, а прямо с берега направился в острог – в приказную избу.
По дороге, кроме баб, никто ему не встретился, ворота были открыты, но на крыльце избы бездельничали четверо казаков – кто-то курил трубку, кто-то грыз орешки кедрового стланика. Надежда на то, что знакомых среди них не окажется, не сбылась. По крайней мере двое его сразу узнали и ласково заулыбались:
– И куды ж ты прешь, милай? Может, поздоровкаешься?
– Пошел на хрен, мудила! – спокойно, но твердо ответил гость.
– Шел бы ты сам легонько, – вступил второй знакомец. – Тихонько-легонько – да вон туда. Там твоя постелька уж простыла!
Служилые тихо радовались и вставать со своих мест не спешили – уж коли злобный вражина оказался здесь, то никуда он не денется. Вот если б он привел с собой два десятка большерецких казаков – другое дело. Только никого с ним нет, один он! Это может означать, что собственный начальник прислал его сюда как бы по делу, а по сути, на расправу – такая форма наказания подчиненных практиковалась нередко. Вот местные и предложили гостю самостоятельно забраться в «казенку» – тюрьму, низкий замшелый сруб которой красовался рядом с приказной избой. Митька мысленно содрогнулся, представив, что с ним там сделают, если он окажется в тюрьме раньше, чем объявит о своем новом статусе. На этот случай берестяной «пенал» с бумагами он распаковал заранее. Вытащив его из-за пазухи, извлек лист и, распрямив двумя руками, продемонстрировал присутствующим:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.